Крестьянский король

Глава 10

С утра воздух стоял чистый и звенящий. Не мороз, а намёк на мороз. Берёшь ведро, а ручка уже прохладная, будто железо заранее знает, что скоро зима. Над крышами тянулся лёгкий дымок, куры копались у крыльца, где падали вчерашние крошки. От реки шёл низкий, уверенный гул. Наша речка узкая как ручей, но сильная как настоящая река. С моста кажется, что перепрыгнешь, а подойдёшь ближе — понимаешь, что по весне она берёт берег в зубы так, что любая доска учится уважать воду.

Я сел у Никитиных сеней на лавку, положил на колени планшет, протёр экран рукавом. Солнечная панель за последние ясные дни подкормила батарею, значит хватит на час, если не моргать понапрасну. Щёлкнул. Загорелся белый прямоугольник. Я вынул мешочек с семенами, что пришёл со мной из прежней жизни, высыпал на чистую тряпицу и разложил в ровные кучки. Морковь. Свёкла. Помидоры. Огурцы. Зелень разная — укроп, салаты, шпинат. Тыква. Кабачок. Дыня. Отдельно положил гречиху, кукурузу, подсолнух. И рядом те культуры, к которым наши руки уже привыкли этим летом. Горох. Бобы. Редис. Пекинская капуста. Пшеница. Ячмень. Овёс. На экране я подписал жирной строкой то, что боялся забыть. Овёс пришёл из моего мешочка, теперь у нас своё семя. Пшеницу и ячмень мы сняли вовремя и сушили бережно. Мешочки подписаны, лежат у Никиты под лавкой и в общем сундуке у Матвея. Семя на вес золота. Не путать. Не терять.

Матвей вышел из тени сарая, кивнул и сел рядом. Он глядел не на экран, а на меня, как человек, которому важен не рисунок, а смысл. Я повернул планшет так, чтобы и ему было видно. Слева у меня была весна — маленькие прямоугольники рассадников и имена возле каждого. В середине лето — длинная верёвка дел: полив, прополка, притенение, пояски для воды. Справа осень — плотная полоса: сбор, сушка, соление, обмен. Поверх всего дорожка зимних забот: дрова, настилы, лёд, камень под мельницу, чин оглобель, проверка хомута, первые жернова, проба муки.

К нам подошли женщины. Дарья с мокрым полотенцем на плече. Полотно чистое, пахнет холодной водой. Марфа звенела голосом, но, как всегда, умела вовремя стать тихой. С ними Ульяна, коса низко, взгляд ровный. Параскева, у неё тёплые глаза, она рук не жалеет и умеет сказать хватит, когда пора. Аграфена, широкая плечами, быстрая на смех и на работу. Хорошо, что они собираются не из любопытства, а ради дела. От их слова рука точнее и мысль не расползается.

Я поднял голову и сказал просто. Весна будет плотная. Делим заранее, чтобы не метаться. Капустные рассадники ведёт Дарья вместе с Ульяной. Морковь и свёкла пойдут в первом ряду у навеса — утреннее солнце там мягкое, а к полдню тень даёт передышку. Редис сделаем двумя оборотами: ранний и второй на семя. Рассадные ящики для помидоров и огурцов держим у Никиты под окном. Там тепло от печи, но не душно. Марфа любит смотреть по десять раз в день, как что взошло. Ей и карты в руки на эту часть. Тыкву, кабачок, дыню будем сажать на самый тёплый край, где мы уже проследили ход тени по доскам. Гречиху бросим лентой на новой целине, а не на старом поле. Ей нужен воздух и солнце, чтобы не полегла. Подсолнухи поставим по кромке — и ветер придержат, и семечко дадут. Кукурузу редкими зубьями вдоль рыхлой полосы у оврага, чтобы и снег задерживала.

Лёнька сел на настил рядом и поджал ноги, чтобы не мешать. У него быстрые глаза. Он редко перебивает, но всё слышит. Роман подошёл тихо, послушал и сказал своё. На целине к гречихе добавим полоску клевера, где только достанем семя. Если семян мало, в июне пройдём луговой полосой, снимем верхушки, просеем на решете. Никита кивнул. Ему по душе дела терпеливые, без крика.

Я перелистнул на планшете схему речки и сверху написал так, чтобы никто не спорил словами. Наша речка узкая как ручей, но по силе течения она река. Зимой поджимает берег. Весной подмывает. Летом держится на ровном уровне и идёт быстро. К весне мы ставим мельницу. Не всю сразу. Фундамент и нижний узел с колесом должны стоять надёжно. Для этого нужен камень. Камня под рукой немного, значит будем брать с умом.

Мы с Матвеем и Никитой прошли туда, где лощинка упирается в воду. Берег низкий, корни торчат, мох, а между корней блестят округлые спины валунов. Речные, тяжёлые. Таким камнем хорошо подпирать стойки, если уложить в жирную глину. Но одних валунов мало. Нужен плитняк для облицовки и порог под колесо.

Я вслух разложил три места, где возьмём камень без беды. Первое — прямо тут, речные валуны. Двигать будем зимой по насту. Сани, верёвка, два ломика и тихий ход, чтобы лёд не рвать. Заранее положим настилы зигзагом на слабых местах. Второе — овраг за перелеском. Там слой слюдяных плит, не чистый сланец, но колется на ладонь толщиной. Этого хватит на облицовку подводной части и сухую стенку у берега. Третье — моренная гряда. Весной мы там находили серые округлые камни. Они плотные. Из них выйдет хорошая подошва под стойки.

Савелий слушал и добавил своё. Он сказал, что раньше камень промораживали, а потом кололи деревянными клиньями. Сухие колышки из плотного дерева забивали в высверленные гнёзда, лили воду, дерево разбухало и рвало камень по доброй воле. Так и сделаем. Железа у нас немного, а клинья каждый выстрогает за вечер. И ещё, сказал он, в глину хорошо подмешивать золу с песком, мышь такую глину не любит. Я записал на экране коротко. Глина жирная, песок, зола. По краю зимой щепоть соли.

Про сам каменный круг мы не договорились. Большой круг без инструмента не выправишь. На первое время поставим колесо и вал, а муку начнём добывать двумя способами. Во дворах пойдут ручные жернова из речного камня. Где не хватит, поставим у общего погреба тяжёлую ступу на настиле. Толочь крупно — и на похлёбку, и на лепёшку хватит.

Дрова решили не оставлять на последний день. Я сказал порядок так, как сам люблю. Поленницы ставим у глухой стены, чтобы северный ветер не вытягивал жар. Север закрываем плотнее, югу оставляем щели для воздуха. Первые месяцы — берёза и ольха. Дуб в свежую печь не любит, тухнет. Осина и верба на ночное тление, чтобы угли дожили до рассвета. Поленья класть в клети плашмя, корой вниз. Делим по дворам, но в общий запас тоже кладём. Если у кого беда, стыдно будет глядеть, как там пусто, а тут гора.

Чуть выше того места, где станет колесо, мы отвели место под коптильню. Простая низкая избёнка на две половины. В одной тёплая копчёвка для рыбы и мелкого мяса. В другой короткая горячая для быстрой работы. Дым пустим петлёй через длинную канаву, набитую камнем и землёй, чтобы остыл и не горчил. Аграфена сразу сказала, где вешать крючья, где тянуть прутья, как солить заранее и как смывать лишний рассол, чтобы рыба не липла. Параскева взяла слово о чистоте. Её слушали, потому что от чистоты в таком деле и вкус, и здоровье. Марфа достала верёвки, стала считать петли. У неё в голове всегда идёт тихая счётная песня.

К вечеру мы собрались под навесом. Я открыл планшет ещё раз. Не ради удивления, ради памяти. Вбил имена без прозвищ. Кто ведёт рассаду. Кто отвечает за кромки у речки. Кто дежурит у общего погреба. Кто стоит у коптильни в день сильного дыма. Кто ночной у печей, кто утренний. Чтобы весной, когда слова побегут быстрее рук, никто не сказал что что-то понял не так.

Матвей долго смотрел, как я стучу пальцами по светлой доске, и наконец спросил без остроты. Как вы жили там, где ты был. Как переживали зиму. Чем держались, если хлеба не хватало. Ему нужно было понять, как подстроить наш лад под новые дела.

Я ответил честно. Там, где я жил, дороги длинные и быстрые. Если дома пусто, по дороге привезут чужой хлеб. Люди привыкли, что если что-то сломалось, ему привезут новое. Мы забыли, как это — не получить ничего. Огород у каждого был, но многие не знали, как растёт хлеб настоящий, не видели, как он наливается на стебле. Мы думали, что он всегда лежит в лавке. И ещё одно. Там люди чаще слушали бумагу, чем землю. Бумага показывает цифры, а земля показывает воду. Здесь вы слышите воду по звуку и ветер по траве. Если к этому добавить чуть-чуть моей бумаги, будет ровнее.

Никита кивнул. Его интересует не разговор, а результат. Роман хмыкнул, не от смеха, а от согласия.

Про охоту и рыбалку мы говорили спокойно. Рыбалка этой осенью будет бережная. Не сетями, а верша́ми и поставушками, чтобы речку не обижать. Большую сеть сейчас никто не потянет. Аграфена сказала, что помогут плетни и коряжник, чтобы рыба шла туда, где мы её ждём. На охоту осенью мало кто рвётся, дома дел полно, но двое сходят на боровую птицу с петлями да луком. Мы не играем в войну, мы вяжем дом. Коптильня возьмёт своё, а лишнее нам не к чему. Мясо вёдрами у нас не лежит. Зимой у нас хлеб, горох, бобы, репа, квашеная капуста, сушёные опята и грузди. Рыба и мясо — как поддержка, а не основа. Так легче пройти длинную зиму, не пугаясь пустой кадки.

В тот же вечер я проверил общий погреб. Мы берегли его как печь. Полки сушили дымком, лаз держали чистым, каменную обвязку подмазывали глиной, чтобы не тянуло. Репа лежала в тяжёлых рядах. Для свежего воздуха утром открывали дверь на час, вечером на полчаса. Дежурили по очереди. В журнале у лаза Параскева писала коротко и ровно. Открыто. Закрыто. Норма. Пока всё дышало правильно.

На другой день мы достали все мешочки с семенами и устроили простую проверку. Морковь и свёклу пробовали на тряпочке. Намочили, положили по десять семян, подписали, убрали на тёплую лавку. Через три дня посмотрели, через пять переписали. Для зерновых развели солёную воду, не крепкую. Бросили горсточку. Что всплыло — пустое. Пустое ушло в корм. Хорошее осталось на весну. Семечки подсолнуха к краю воды тянулись дружно — живые видно без счёта. Марфа посмеялась, но всё аккуратно записала.

Про хлеб договорились крепко. Пока мельница не работает, муку берём обменом. В этом году выручили излишки репы. На следующий год попробуем молоть сами, пусть грубо. Я показал на планшете, как в первый год раздать муку. Один мешок — на общий стол, для дороги и болезни. Остальное по дворам поровну, с поправкой на детские ладошки. Никита сказал тихо, что ладошки тянут хлеб ровнее, чем взрослые, и если им попадёт чуть больше, хуже не будет. Никто не спорил.

Мы выезжали в перелесок за бревном два вечера подряд. Мы не тащили всё подряд. Мы искали прямые. На вал мельницы на первые годы хватит доброго дуба. На обратном пути в телеге покачивалась связка ели — пойдёт на стропила и верх колеса. Аграфена с Параскевой стояли у ворот и считали вслух. Не из недоверия, а чтобы знать меру. Они взяли на себя лыко, верёвки, всё то малое, на чём держится большое.

Днём мы с Матвеем прошли берегом и по-стариковски отметили всё, что весной может сыграть против нас. Где лёд любит сесть бугром. Где корни торчат и их надо закрыть камнем. Где подмыв идёт косо и нужен плетень из кольев. Я чертил палкой по мокрому песку, Матвей кивал, Никита молча ставил маленькие зарубки ножом на ветках. Так рисовали и землю, и память.

Вечером к нам подсел Роман. Он сказал без лишних слов, что к первому льду попробуем вывести два валуна на каток, чтобы посмотреть, как держит настил у поворота. Если провалится — не геройствовать, уходить всей связкой. Матвей одобрил. Мы согласились: сейчас не время для хвастовства. Сейчас время для точной работы.

Я снова открывал планшет уже без свидетелей. Записывал всё, что боялся потерять. Весной не метаться. Сначала рассадники. Потом кромки и настилы. Потом гречиха и бобы. Потом остальное. Мельницу начинать не раньше, чем вода встанет в меру, и не позже, чем уйдёт лёд. Дрова пополнять без пустых клетей. Погребу давать дышать. Рыбу не жадничать. Мясо беречь. Семена не путать. В конце страницы я вывел ещё одно короткое. Не ссориться. Бумага здесь нужна не только для поля, но и для головы.

Дальше пошли дни, похожие один на другой, и от этого надёжные. Утром дым над крышами, днём тихий гул воды, вечером треск поленьев в печи. Женщины мерили полотнища для рассадных ящиков и прятали их в сухой угол. Лёнька учился вязать узлы — сначала путал верёвку, потом руки сами нашли порядок. Марфа с Аграфеной спорили негромко, как вешать рыбу: попарно или по одной. Параскева отметила, что в общий погреб теперь заходят чистыми руками, и кто забудет — тот дежурит лишний раз. Все согласились. Такие мелочи держат дом лучше громкого слова.

Дарья к вечеру испекла лепёшки на чугуне. Пахло домом.

Под конец недели я опять вышел к реке и долго стоял у воды. Речка гудела так, как гудит колесо, которого ещё нет. Я подумал, что если всё пойдёт, как задумано, к следующей осени мы не будем ждать чужой муки. Возьмём камень зимой, укрепим берег, по весне пустим колесо, а летом на стол лягут лепёшки из своей муки. По крайней мере если с мельницей не успеем, то будем молоть в ручную. Не бог весть какие, но свои. И на обмен кто-нибудь увезёт уже не только репу, но и мешок нашей муки. Рыба будет пахнуть ровно, дрова не отсыреют, дети перестанут считать дни до весны по пустой кадке. Тогда всё встанет на место.

Ночью в узком окне у Никиты лёг тонкий ледок, как сеть. Утром его съела оттепель. Речка гудела низко и ровно. Я погладил крышку планшета, выключил его бережно и переложил записи в бумажный блокнот. Иногда важное нужно писать не светом, а графитом. На первой странице я вывел крупно и немного криво — как ребёнок. Весна. И ниже — по строчке каждое имя, каждое дело, каждый участок. Чтобы в пору, когда слова побегут быстрее ног, мы не забыли, зачем всю осень возили бревно, сушили опята, учились пятиться с санями, кормили компост и не ссорились у лаза.

Так и легла наша осень. Не притча и не сказка. Плотная работа и короткое слово. Речке всё равно, как мы её зовём — ручьём или рекой. Ей важно, чтобы мы не путали берега и не лезли с лопатой в полноводье. Земле всё равно, каким письмом я рисую планы. Ей важно, чтобы семя было живое и ложилось в тёплую постель. Людям важно, чтобы вечером в избе было тепло, а утром было что поставить на стол, даже в холодный день. Это вместе и есть наша жизнь. Как её называть — долго думать не надо. Называется она просто. Хозяйство. И мир от этого слова дышит ровнее.

Примечание автора:

Эта история про обычного агронома. Не про чудеса. Здесь ничего не даётся легко. Любое улучшение выходит из земли руками, потом и терпением. Знания помогают. Они экономят силы, подсказывают порядок дел, учат не метаться. Но знания не отменяют лопату, лом, мокрый настил и тяжёлый мешок.

Мы держим реальный ход времени. Урожай не выскакивает за ночь. Семена готовят зимой. Рассаду выводят аккуратно. Почву кормят зелёной массой. Вредителей давят без яда, но с умом и вовремя. Камень под мельницу тянут по насту. Дрова колют заранее. В погреб спускаются тихо, чтобы не пустить сырость. Здесь нет лёгких побед. Есть маленькие, честные шаги, из которых и складывается большой результат.

Герой знает своё ремесло. Но он не волшебник и не спаситель. Он учится у местных так же, как они учатся у него. Он замечает их лад. Он опирается на опыт старших. Он слушает женщин, потому что без их руки дом не держится. Он даёт детям простые поручения, чтобы завтра было кому продолжать. Любое решение проходит через короткий совет и длинную работу.

Наш мир похож на крестьянскую старину, но он другой. Привычные приёмы приходится проверять заново. Где-то помогает полоска клевера. Где-то держит земляной поясок. Где-то не хватает соли или семян, и мы ищем замену. Что-то не выходит с первого раза. Это нормально. Важно вовремя исправлять и не прятать ошибку.

Планшет у героя не волшебная палочка. Это просто записная книжка и его учебник со знаниями по агрономии со светом от солнца. Когда заряд кончается, остаются карандаш и память. Главные решения всё равно живут на земле. На кромке поля. У воды. На настиле у погреба.

В этой книге не будет «раз — и готово». Не будет богатых урожаев за один разворот. Будет скрип телеги на вираже. Будет мокрый рукав на ветру. Будут уставшие ладони. Будет радость от ровной борозды, от сухой поленницы, от мешочка семян, в котором пахнет будущим. Если вы ждёте лёгкости, вам будет тесно. Если вам близко обычное крестьянское «делать по уму и не спешить», тогда вы дома.