Костотряс

25

Зик лихорадочно озирался в поисках выхода. Кажется, так ему незнакомец и сказал — найти выход. Но иных вариантов, кроме двери, стонущей под напором некой чудовищной силы, и коридора, через который он сюда попал, на глаза не попадалось.

У мужчины в стальной одежке закончились патроны.

Хотя нет — патроны закончились лишь в одном из револьверов. Здоровяк заткнул его за пояс на животе, который надежно защищала металлическая пластина, выхватил из кобуры над бедром еще один и начал отход, ведя заградительный огонь.

Зик насчитал еще восьмерых мужчин, постреливавших из-за стульев и разбросанных кое-где ящиков. Он рассудил, что рано или поздно у всех них иссякнут боеприпасы и бой придется прекратить. Пока же свинцовому потоку не было конца; пули разлетались во все стороны, словно град на сильном ветру.

Мальчику не хотелось оставаться здесь. А спина громилы все ближе придвигалась к коридору: он старался вытеснить Зика обратно на лестницу — и, кажется, это все-таки была не худшая идея на свете.

От двери его отделял всего один рывок по прямой, а все внимание отвлекал на себя детина, закованный в броню. С другой стороны, этот детина непременно последует за ним вниз. Однако здесь, наверху, царили лишь смерть и хаос.

Зик решил не упускать случая и выскользнул из укрытия.

Он сделал скачок, больше напоминавший короткий полет на минимальной высоте, приземлился посреди зала и закончил акробатический этюд неуклюжим броском, стремглав выпорхнув на лестницу и приземлившись на четвереньки. С небольшим отставанием подтянулся и здоровяк, отступавший с куда большей грацией, чем можно было ожидать. Он захлопнул дверь, навалился всем весом — и в тот же самый миг кто-то врезался в нее с другой стороны.

Зик мчался вниз по лестнице, теряя и восстанавливая равновесие, натыкаясь на углы. И вот он не мог уже видеть, что творится наверху; оставалось только слушать. Он вернулся на нижний этаж. Здесь было заметно тише: потолок и каменные стены приглушали грохот выстрелов.

Оказавшись там, откуда начал, мальчик приуныл, пока не вспомнил о маске, в которую вцепился как в спасательный трос.

Миннерихт уверял, что маски Зику не видать, — и, как выяснилось, ошибся. Правда, ее только что сняли с трупа, но мальчик старался не думать о лице, которое совсем недавно за ней скрывалось. Он рассуждал философски: покойнику от нее теперь никакого толку, так что взять ее себе не зазорно и даже разумно. Однако ему не стало от этого менее противно, когда он потрогал стекло с внутренней стороны и понял, что оно до сих пор влажное от предсмертных вздохов другого человека.

Теперь у него есть респиратор, но что с ним делать? Куда идти? Может, лучше припрятать его в комнате, пока все не утрясется? Нет, так не пойдет…

На вершине лестницы человек в доспехах удерживал вход, только вот Зик не особо представлял, долго ли он продержится.

А у подножия лестницы, в коридоре с дверями и лифтом в конце, не было никого, кроме Зика.

Хорошо это или плохо, он понятия не имел. Его не покидало чувство, что все пошло наперекосяк. Бушевавший наверху хаос быстро и неуклонно пробивал себе дорогу вниз, и на пути у него стояла одна-единственная дверь.

Скованный неуверенностью, Зик прислушался к выстрелам. Те раздавались все реже. Издали доносились стук, треск и шумная возня, но почти уже на пределе слышимости, так что об этом можно было пока не думать. Хозяин брони упрямо покряхтывал, отстаивая дверь.

На дальнем конце коридора с бряцанием цепей ожил подъемник. Сообразив, что все еще держит в руке присвоенную маску, Зик скомкал ее и засунул за пазуху. И крикнул, пока его не обвинили в соглядатайстве:

— Эй! Есть тут кто-нибудь? Доктор Миннерихт? Яо-цзу?

— Я здесь, — донесся голос Яо-цзу.

Китаец соскочил с платформы, не дожидаясь, пока та остановится. На нем было длинное черное одеяние со свободными рукавами, в котором Зик его раньше не видел. На лице пролегли угрюмые морщины, которые стали еще глубже, когда он увидел Зика.

Вытянув ручищу, китаец стиснул его плечо:

— Иди в свою комнату и закрой дверь. Она запирается изнутри на большой засов. Чтобы выломать ее, понадобится катапульта. Какое-то время ты будешь там в безопасности.

— Что происходит?

— Ничего хорошего. Занимай оборону и жди. Все наладится.

Он торопливо потащил мальчика за собой, все дальше уводя его от лестницы и человека в доспехах.

— Но я не хочу… занимать оборону, не могу… — промямлил Зик, оглядываясь через плечо.

— А жить вообще непросто, — сухо бросил Яо-цзу. Остановившись перед дверью в апартаменты Зика, он грубо развернул его лицом к себе и скороговоркой выложил остальное: — У доктора много врагов, но обычно они держатся разрозненно и не представляют угрозы для нашей маленькой империи за стеной. Не знаю почему, но эти разрозненные силы неожиданно сплотились. Я подозреваю, что это как-то связано с тобой или твоей матерью. Так или иначе, они наседают на нас, вдобавок наделали кучу шуму.

— Шуму? А шум здесь каким боком?

Прижав палец к губам, Яо-цзу показал на потолок, потом зашептал:

— Слышишь? Нет, не выстрелы. И не крики. Стук. Стоны… Это не люди. Это трухляки. Суматоха привлекает их внимание. Для ходячих мертвецов это сигнал, что еда где-то поблизости. — И он повторил: — Если хочешь пережить эту ночь, закройся и больше двери не отпирай. Я тебя не запугать пытаюсь, а уберечь, из уважения к доктору.

С этими словами он зашагал прочь и скрылся за поворотом коридора. Черное одеяние развевалось, словно мантия.

Зик, недолго думая, зарысил обратно к лестнице, надеясь узнать что-нибудь новенькое — например, что путь свободен, а свистопляска наверху закончилась. Очаг столкновения вполне мог сместиться куда-нибудь еще, и тогда у него будет возможность поискать выход, не опасаясь посторонних.

Однако вскоре он вновь уловил звуки боя. А потом чей-то вой, в котором больше было от львиного рева, чем от человеческого крика.

Он чуть не дал деру, но заслышал вдруг еще какой-то звук — не столь уже угрожающий. И очень тихий — то ли стон, то ли хрип. Источник находился совсем рядом, за одной из дверей. А дверь была не до конца притворена, но и не распахнута настежь — заходи кто хочет.

Он все-таки решил зайти.

За дверью обнаружилась небольшая кухня, которая на кухню была совершенно не похожа. Но в какой еще комнате бывает столько чашек, горелок, сковородок и ламп?

Внутри из-за множества горящих конфорок стояла духота. Невольно сощурившись, Зик насторожил уши и вновь уловил тот же усталый вздох — из-под стола, частично накрытого скатертью, которая была когда-то обычным мешком. Мальчик отодвинул ее и сразу зачастил:

— Эй! Эй, ты что здесь делаешь? Что с тобой такое?

Ибо под столом свернулся в позе зародыша Алистер Мейем Остеруд собственной персоной. Зрачки у него были такие огромные и жуткие, что глаза эти, казалось, не видели ничего или видели все на свете.

Руди пускал слюни. Вокруг рта во множестве красовались свежие язвочки, напоминавшие череду вздувшихся ожогов. Каждый вдох сопровождался присвистом. Это был скрежет скрипичной струны, по которой медленно ведут смычком.

— Руди?

В ответ мужчина оттолкнул руку Зика и заскреб ногтями лицо, пробормотав в знак протеста какое-то короткое словечко вроде «нет» или «нельзя».

— Руди, я думал, ты погиб. Думал, тебя в башне завалило обломками.

Он умолчал, что Руди и вправду выглядел полумертвым, — не придумав, как бы потактичнее об этом сообщить.

Тщательнее оглядев его, мальчик убедился: бывший солдат и в самом деле ранен — если и не смертельно, то очень сильно. Шея сзади была вся в синяках и царапинах, правая рука неестественно повисла. Из раны на плече вытекло столько крови, что рукав пальто насквозь отсырел и стал багрового оттенка. По трости с одного бока пробежала длинная трещина. Похоже, пользы от нее больше не было — ни в качестве опоры, ни в качестве оружия. Руди уронил ее рядом с собой и больше не замечал.

— Руди, — позвал мальчик, постучав костяшкой пальца по бутылке, которую тот прижимал к груди. — Что это, Руди?

Дыхание мужчины из поверхностного и сиплого стало почти незаметным. Страшные черные зрачки, разом созерцавшие все и ничего, начали резко сужаться, пока не превратились в точки. По животу Руди прошла глухая судорога, затем перекинулась на туловище и выше — и вот уже клокотала в горле. У калеки затряслась голова, и на рубашку мальчику брызнула слюна.

Зик попятился:

— Руди, да что с тобой?!

Тот не отвечал.

Зато со стороны двери донесся чей-то голос:

— Он умирает. Как того и хотел.

Зик с такой прытью обернулся и вскочил на ноги, что приложился плечом об угол стола. Стиснув больное место, он проворчал:

— Черт, миссис Анжелина, а нельзя было постучать? Ну ей-богу, тут вообще никто не стучится!

— А смысл? — спросила она, войдя в комнату и присев на корточки; послышался отчетливый хруст суставов. — Ты бы меня все равно не пристрелил с перепугу, а он в таком состоянии не поймет даже, что я здесь.

Мальчик принял ту же позу — держась за край стола, просунул под него голову.

— Мы должны что-то сделать, — слабым голосом произнес он.

— А что, например? Помочь ему? Даже если бы я и хотела, теперь ему уже ничем не поможешь. Добрее всего с нашей стороны было бы прострелить ему башку.

— Анжелина!

— Не смотри на меня так. Будь он псом, ты бы не дал ему страдать. Только он не пес. И я не против, чтобы он пострадал. Знаешь, что у него в бутылке? Вот в этой, которую он прижал к себе, как родное дитя?

— И что же?

Он высвободил бутылку из вялых пальцев Руди. Жидкость за поцарапанным стеклом была негустой и мутной, имела зеленовато-желтый оттенок и чуточку отдавала кислым душком Гнили, а еще соленой водой и, кажется, керосином.

— А бог его знает. Тут у них химическая лаборатория — пытаются сотворить с этой гадостью что-нибудь этакое, чтобы ее можно было пить, курить или нюхать. Жуткая пакость эта Гниль, трудно ее приспособить под людей. Ну а Руди, старый дезертир, просидел на ней много лет. Я ведь что тебе хотела внушить тогда, в туннеле: он потащил тебя сюда лишь потому, что надеялся на награду от Миннерихта. В один прекрасный день эта несчастная отрава должна была его убить, и, по-моему, сегодня как раз такой день.

Она бросила мрачный взгляд на бутылку, потом на лежащего мужчину.

— Мы должны ему помочь, — сказал Зик, не желая мириться со смертью человека.

— Все-таки хочешь его пристрелить?

— Нет!

— Вот и я не хочу. Не заслужил. А вот мучений и смерти — вполне. Он в свое время много наделал мерзостей, чтобы раздобыть себе вонючего пойла. Или пасты, или порошка… Оставь его. Прикрой, если считаешь правильным. На этот раз ему не оклематься. — Она встала и, похлопав по столешнице, продолжила: — А по-моему, он не знал даже, что это. Искал небось, где бы поживиться своей любимой дрянью, забрел сюда и вылакал первую попавшуюся бутылку.

— Вы так думаете?

— Да, я так думаю. У Алистера и так с мозгами было туговато, а он и эти крохи угробил желтухой.

Зик тоже встал и завесил скатертью закуток под столом, где отбивала зловещий ритм о доски пола голова Руди. Он не мог больше смотреть на это.

— А вы что здесь делаете? — спросил он Анжелину, удовлетворяя сразу и любопытство, и потребность сменить тему.

— Разве я не говорила, что хочу его убить?

— Я думал, вы не всерьез!

Она в искреннем замешательстве ответила:

— А почему нет? В списке тех, кого бы мне тут хотелось убить, он не первый, но все-таки имеется.

Когда она замолчала, мальчик заметил, что грохот наверху сменился редкими всплесками шума. В дверь на дальнем конце зала никто больше не колотился — оттуда не доносилось ни звука. Хватая ртом воздух, он выдавил:

— Лестница. На лестнице был человек.

— Ага, Иеремия. Здоровый такой, как кирпичная стена. Весь в броне.

— Да, это он. Он… он нормальный?

Принцесса догадалась, к чему клонил Зик:

— Как у всех мужчин, у него есть недостатки, но сюда он пришел, чтобы помочь.

— Кому помочь? Мне? Вам? — Зик метнулся к дверному проему и высунул голову наружу, озираясь по сторонам. — Куда он подевался?

Анжелина протиснулась мимо него в коридор.

— Мне кажется, он здесь ради твоей матери. Она где-то тут, на вокзале. Иеремия! — выкрикнула она.

— Да не орите вы! — шикнул Зик. — Так он здесь ради мамы? Я думал, ее нигде не могут найти!

— Откуда такие мысли? Миннерихт напел? Забыл, что я тебе говорила, пустая ты голова? А говорила я то, что он — лживая змеюка. Твоя мать тут уже сутки, если не двое. И Иеремия испугался, что доктор содеял с ней какую-нибудь гнусность. Иеремия! — еще раз проревела она.

Зик затеребил Анжелину за руку:

— Мама здесь? Она просидела тут все это время?

— Да, где-то здесь. Ее ждали в Хранилищах к утру, но она так и не вернулась. Тогда Дохлые всей толпой повалили сюда на поиски. И сдается мне, без нее они не уйдут. — И вновь она крикнула: — Иеремия!

— Хватит! — взмолился Зик. — Прекратите вопить! Нельзя!

— А как еще мне его искать? Ничего такого страшного. Все равно на этом этаже никого нет, — по крайней мере, мне никто не попадался.

— Тут несколько минут назад был Яо-цзу, — возразил Зик. — Сам видел.

Анжелина пристально взглянула на него:

— А вот теперь не смей мне врать, мальчик. Я видела этого злодея наверху. Он ведь спустился? Если да, то мне надо знать, куда он ушел.

— Туда. — Зик показал на угол коридора. — А потом вправо.

— Давно?

— Несколько минут назад, — повторил мальчик и схватил принцессу за руку, пока она не умчалась прочь. — Где он может держать мою маму?

— Не знаю, малыш, и выяснять нет времени. Мне еще старого душегуба искать.

— Так найдите время! — Зик не то чтобы перешел на крик, но в словах его звенела некая сила; такого тона он за собой не знал. Отпустив ее руку, он более сдержанно добавил: — Вы говорили, Миннерихт всегда лжет. Ну и вот, он сказал, что мама сунулась в город из-за меня. Это правда?

Она отвела руку и смерила его непонятным взглядом:

— Правда. Она искала здесь тебя. Миннерихт заманил ее на вокзал вместе с Люси О'Ганнинг. Люси вчера улизнула и отправилась в Хранилища за подмогой.

— За подмогой. Люси. Хранилища, — произнес он вслед за ней. Слова эти ничего ему не говорили, но казались важными. — Кто…

Терпение Анжелины было на исходе.

— Люси — это однорукая женщина. Увидишь ее — назовись, и она постарается тебя отсюда вытащить.

Принцесса отступила от него и бросилась бежать; разговор был окончен.

Зик опять вцепился ей в руку и резко потянул назад.

Анжелине это не понравилось. Сопротивляться она не стала, но, очутившись рядом с мальчиком, приставила ему нож к животу. Это была не угроза — пока что. Это была лишь пища для ума и предостережение.

— Быстро убрал руку!

Он послушно отпустил ее и проговорил:

— Где он может держать мою маму?

Индианка бросила нервный взгляд на поворот коридора и сердитый — на Зика:

— Я не знаю, где твоя мать. Подозреваю, он просто запер ее где-нибудь. Может, в одной из этих комнат. Может, и ниже. Я тут бывала пару раз, вынюхивала кое-что, но не могу сказать, что знаю вокзал как свои пять пальцев. Если снова встретишь Иеремию, оставайся с ним. С виду он чудовище, но пропасть тебе не даст, если мешать не будешь.

Сообразив, что на большее рассчитывать не стоит, Зик пустился прочь; сзади доносился бойкий топоток Анжелины, удалявшейся в другом направлении.

Он подбежал к первой же двери и распахнул ее.

Вся обстановка комнаты состояла из кровати, умывальника и комода — почти как в отведенных ему апартаментах, только здесь было не столь шикарно и чисто. Запах пыли и старого белья наводил на мысль, что комнатой очень давно не пользовались. Он вернулся в коридор, выкрикивая имя Анжелины, но тут же вспомнил, что она ушла без него. Даже шаги ее стихли вдали; мальчик остался наедине с рядом дверей.

Однако теперь он знал, что ему делать.

Следующая дверь была заперта.

В лаборатории уже не слышалось звуков дыхания — или же Руди дышал так тихо, что Зик ничего не уловил. Он на цыпочках подкрался к столу и, не заглядывая под мешковину, нашарил ботинком сломанную трость.

Та оказалась весьма увесистой. Даже с длинной трещиной, зиявшей в боку, она производила внушительное впечатление.

Мальчик кинулся к запертой двери и заколошматил тростью по ручке. Вскоре замок не выдержал, и дверь уступила напору.

Ворвавшись в комнату, он увидел перед собой горы хлама. На вид тут не было ничего полезного или нового, а вот кое-что опасное имелось. У одного из ящиков отсутствовала крышка; внутри лежали барабаны и другие детали от револьверов, мотки с проволокой. Соседний был набит опилками и стеклянными трубками.

А дальше ничего было не разглядеть: не хватало света.

— Мама? — попытал он счастья, хотя уже знал, что ее здесь нет. Сюда вообще никто не наведывался какое-то время. — Мама? — попробовал он еще разок, на всякий случай.

Ответа не последовало.

За следующей дверью Зик обнаружил еще одну лабораторию, плотно заставленную столами и лампами, которые можно было располагать под любым удобным углом благодаря шарнирам.

— Мама? — для порядка позвал он и вновь не получил ответа.

Тогда мальчик развернулся, чтобы идти дальше, и чуть не уперся носом в металлическую грудь того, кого Анжелина окрестила Иеремией. Как при таком обилии брони можно двигаться так бесшумно, Зик не представлял, однако он был тут как тут. И тут же стоял, чуть дыша, сам Зик, у которого впервые за много дней появилась настоящая зацепка.

— С дороги! — выпалил он. — Мне нужно найти маму!

— Да я помочь тебе пытаюсь, дурень. Так и знал, что это ты, — добавил он, пропустив Зика в коридор. — Ну кто ж еще это мог быть, как не ты.

— Поздравляю. Вы не ошиблись, — буркнул мальчик.

Непроверенной осталась всего одна дверь. Зик направился было к ней, но Иеремия его остановил:

— Это кладовая. Там он ее держать не стал бы. Я так думаю, он увел ее вниз, на жилой этаж.

— А это разве не жилой?

— Нет. Здесь комнаты для гостей.

— Вы здесь бывали?

— Ага, бывал. Откуда, думаешь, у меня это снаряжение? Идем к подъемнику.

— Вы умеете им пользоваться?

Иеремия без лишних слов протопал к платформе и отодвинул решетку; мальчик едва поспевал за ним даже бегом. И едва он зашел в корзину, та, покачиваясь, поехала вниз.

— А что происходит? — спросил Зик. — Мне никто не хочет говорить…

— А то происходит, — Иеремия потянулся к какой-то рукояти, видимо тормозной, — что этот двинутый доктор у нас уже вот где сидит.

— Но почему? Почему сейчас?

Здоровяк раздраженно помотал головой:

— А почему бы и не сейчас, а? Мы годами позволяли обращаться с собой как с собаками — все терпели, терпели, терпели… Но на этот раз он сцапал дочку Мейнарда, а в подполье ни один Дохлый или Скребун такого не одобрит.

Зик почувствовал прилив неподдельного облегчения и благодарности:

— Так вы и вправду здесь, чтобы помочь моей маме?

— Она пришла сюда с одной целью — найти тебя. Он мог не трогать ее и отпустить вас обоих с миром. Однако же, — продолжил он, повиснув на рукоятке всем весом и остановив лифт, — не отпустил. Вам обоим тут делать нечего, а вы все-таки здесь. И это неправильно.

Он с такой силой толкнул решетку, что та сломалась и повисла на петлях.

Зик отпихнул ее ногой и очутился еще в одном коридоре с коврами, лампами и дверями. Откуда-то поблизости веяло дымком. У запаха был уютный, теплый оттенок, как от горящих в камине ореховых дров.

— Где мы? Что это за место? Мама! Мама, ты здесь? Ты меня слышишь?

И тут наверху случилось нечто ужасное, прорвавшись мощнейшим, чудовищным взрывом, который живо напомнил Зику случай с башней и «Клементиной». Его захлестнуло то же чувство неотвратимости, и оттого, что сейчас он был под землей, становилось только страшнее. По потолку пробежала трещина, с балок посыпалась пыль.

— Что это было?! — воскликнул Зик.

— Да откуда мне знать?

Вслед за взрывом сверху донесся низкий многоголосый рев, и даже Зик — который втайне считал, что побывать в городе и не повидать ни одного трухляка равносильно позору, — без труда догадался, что это был за звук.

— Трухляки, — сказал Иеремия. — Целая куча трухляков. Я думал, нижние этажи укреплены лучше. Иначе какой в них смысл? А ведь похоже, Миннерихт не такой уж и всезнайка, а? Пойду-ка я лучше наверх, задержу их.

— Хотите их остановить? В одиночку?

— Может, ребята Миннерихта подсобят; им не больше меня хочется стать трухлячьим дерьмом, а большинство тут только из-за денег. Кстати, если через пару минут услышишь громкий бум-бум, сильно не беспокойся.

— То есть как это?

Иеремия уже стоял в корзине лифта, подбирая нужный рычаг.

— А ты останься здесь и поищи мать. Скорее всего, ей понадобится помощь.

Зик подбежал к платформе и затараторил:

— А что мне делать потом? Куда нам идти?

— Наверх, — ответил здоровяк. — И прочь с вокзала — любыми путями. Тут скоро станет жарко, разгребать и разгребать. Трухляки добрались досюда раньше, чем думали наши ребята. Возвращайтесь, наверное, в Хранилища или бегите к башне и дождитесь ближайшего дирижабля.

Подъемник дернулся, накренился и понес Иеремию куда-то за потолок. Через миг скрылись из виду его ботинки, и Зик вновь остался один.

Но здесь было полно дверей, и где-то здесь держали его мать — так что ему было чем отвлечься от творившейся наверху суматохи. Дверь на дальнем конце коридора была отворена, и мальчик, избрав линию наименьшего сопротивления — или наибыстрейшего проникновения, — бросился к ней.

Так вот откуда дым: в кирпичном камине пылали дрова, заливая все золотисто-оранжевым светом. Посреди комнаты, на ковре, вышитом по углам фигурами драконов, расположился массивный черный стол. За ним стоял пухлый стул с кожаной обивкой и мягким сиденьем, перед ним — еще два. Зик впервые в жизни оказался в чьем-то кабинете и не очень представлял, зачем все так устроено, но комната была красивая и теплая. Добавить еще кровать — и лучшего жилья не найти.

Пользуясь отсутствием хозяина, он обошел стол и выдвинул верхний ящик. Там лежали бумаги на незнакомом ему языке. А вот во втором ящике — к счастью, незапертом — отыскалось кое-что поинтереснее.

Сначала мальчик решил, что сходство ему лишь мерещится. Ему очень хотелось верить, что он видел эту сумку и раньше — у матери на плече, но уверенности все-таки не было. Торопливо перерыв содержимое, он нашел патроны, очки и маску, которых прежде не видел. А потом — значок с потертыми инициалами «М. У.» и материн кисет, которым явно не пользовались несколько дней. И сразу стало ясно, что доктору не принадлежит ни одна из этих вещей.

Вытащив сумку, он наклонился, чтобы задвинуть ящик обратно, и увидел под столом винтовку. Ее нельзя было заметить иначе как со стула с высокой спинкой, на котором, надо думать, Зику сидеть не полагалось.

Он прихватил и винтовку.

В комнате было тихо и пустынно, лишь мерцал и потрескивал огонь в камине. Зик оставил все как есть и потащил свои сокровища в коридор.

Дверь напротив не пожелала открываться. Зик заколотил по ней изувеченной тростью, но ручка, сломавшись, попросту отвалилась, а засов с другой стороны остался невредим. Мальчик бросался на дверь, пока не отбил себе плечо. Все без толку. Впрочем, дверей много, и к этой еще можно вернуться, если что.

За соседней обнаружилась пустая спальня. А вот следующая не поддалась, пока Зик тупым концом трости не разнес ручку на куски. Замок еще держал оборону, но мальчик лягался не хуже мула. Через полминуты рама треснула и дверь со всего маху распахнулась.