Костотряс

15

— Очнись. Мальчик, очнись. Ты как, жив вообще?

Зик не вполне был уверен, кто с ним говорит. Да и с ним ли.

От подбородка до ушей у него все чесалось — это он отметил в первую очередь. Кожу жгло, словно его угораздило заснуть лицом на кухонной плите. Затем он ощутил, что на живот ему что-то давит — тяжелое, твердое. Последней пришла жалящая боль в спине. Он лежал на каких-то обломках. Возможно, острых.

И некто тряс его за голову, добиваясь от него внимания. В воздухе стоял непонятный запах.

— А ну-ка, давай. Нечего притворяться мертвым, мальчик. Я же вижу, что ты дышишь.

Он никак не мог понять, чей же это голос. Не мамин. И не… Руди. От этого имени его бросило в дрожь; ужаснувшись, Зик заставил себя прийти в чувства. Вспомнить все было не так-то просто и отнюдь не приятно. Наконец он осознал, где находится… приблизительно.

А потом открыл глаза и увидел нависшее над ним лицо. Не то чтобы знакомое.

Хотя возраст сделал его бесполым, принадлежало оно все-таки женщине, решил Иезекииль. Несомненно, она годилась ему в бабушки, но точнее было не сказать — при свете ее фонаря, по крайней мере. Кожа у нее была заметно темнее, чем у Зика, — точно как кисет из хорошей замши или оленья шкура. Судя по тому, как сидела на ней куртка, раньше та принадлежала крупному мужчине; штаны она закатала и подтянула повыше, чтобы не упали. Из-под косматых седых бровей, словно из-под уличных навесов, смотрели глаза безупречного кофейного цвета.

Руки ее двигались как пара крабов — энергичнее и быстрее, чем можно было подумать. Она сжала его лицо в ладонях:

— Ты ведь дышишь, да?

— Да… мэм, — выдавил он.

Он недоумевал, с чего это разлегся тут на спине. И куда пропал Руди. И как он здесь очутился, и сколько пролежал, и как теперь вернуться домой.

Пушистые брови нахмурились.

— А газа ты, случаем, не надышался?

— Не могу знать, мэм.

Он все так же лежал и терялся в догадках. И в полном недоумении смотрел на нее. Самое большее, что было сейчас в его силах, — это отвечать на прямые вопросы.

Незнакомка встала, и Зик запоздало понял, что она стояла возле него на корточках.

— Если бы ты вдохнул хотя бы чуть-чуть, то уже не очухался бы. Так что, сдается мне, все с тобой хорошо, если только не сломал чего-нибудь, чего так просто не разглядишь. Ну как, сломал?

— Не уверен, мэм.

— «Мэм». Ну не потешная ли ты зверюшка.

Это был не вопрос.

— Я не нарочно, — пробормотал он и попытался сесть, но что-то большое и плоское ему мешало. Попытавшись устранить помеху, Зик сообразил, что это дверь. — Откуда на мне дверь?

— Паренек, да эта дверь тебе жизнь спасла. Без шуток. Вместо щита тебе была, пока ты по ступенькам катился. Если бы не она, сразу раздавило бы. Понимаешь ли, в башню врезался дирижабль. Пришвартовался с налету, так сказать. В стену. Будь удар посильнее, он протаранил бы и нижние этажи, с приличным воздухом. И превратился бы ты из живого мальчишки в мертвого, представляешь?

— Наверное, мэм. Мэм?.. — начал он.

— Прекрати называть меня «мэм».

— Хорошо, мэм, — отозвался он — не из упрямства, по привычке. — Простите. Я только хотел узнать, не та ли вы принцесса, которую мы встретили в туннелях. Вы принцесса?

— Называй меня миссис Анжелина. Этого имени вполне достаточно, мальчик.

— Миссис Анжелина, — протянул он. — А я Зик.

Согнув ноги, он сбросил с себя дверь и присел, а потом и встал — с помощью женщины. И не будь этой помощи, рухнул бы обратно. Перед глазами вспыхнули звезды; мальчик ничего не видел, кроме ослепительного черного сияния в своей голове. Искры пульсировали в такт жилке на виске.

Овладев собой, Зик подумал, что так, наверное, и падают в обморок и что таким сильным рукам, как у принцессы, позавидовали бы почти все мужчины, каких он только встречал.

Поставив его на ноги и прислонив к стене, она сказала:

— Не знаю, что сталось с твоим дезертиром. Видно, он и от тебя дезертировал.

— Руди… Он мне говорил, что не убегал с фронта.

— Ну да, он ведь еще и врун. Вот, возьми маску. Воздух тут не очень; наверху разбилось несколько окон, и в башню просачивается газ. Ты сейчас в подвале; тут получше, чем в других местах, но на изоляцию надежды уже нет.

— Маска… У меня все фильтры забитые.

— А вот и нет. Я тебе вставила парочку своих. На какое-то время хватит, а тебе только и нужно сейчас, что из города выбраться.

Он запротестовал:

— Рано мне уходить. Я ведь зачем сюда пришел — чтобы на Денни-Хилл попасть.

— Мальчик, Денни-Хилл совсем в другой стороне. Я ведь что тебе в туннеле на Раф-Энде втолковать пыталась: старый Остеруд не домой тебя вел. Он тащил тебя к дьяволу, которого они называют Миннерихтом. И Бог знает, что стало бы с тобой потом… а я не Бог. Зик, — проговорила она немного мягче, — за стеной тебя ждет мама, и, если ты к ней не вернешься, она добеспокоится до чего-нибудь ужасного. Не надо с ней так. Ни к чему ей думать, что потеряла ребенка.

Ее лицо исказила вспышка страдания; на миг оно превратилось в камень.

— Мэм?

Камень расплавился и сгинул.

— Никуда это не годится, поступать так с матерью. Тебе нужно домой. Тебя не было целый день, да что там, целые сутки, а ночь уже опять на исходе, почти утро. Пойдем со мной, хорошо? — Она протянула ему руку, и Зик ее принял, не особо представляя, что еще теперь делать. — Кажется, мне удалось договориться — тебя быстренько подкинут до Окраины.

— Может, оно и к лучшему, — произнес он. — Я ведь всегда могу вернуться, правда?

— Ну да, если хочешь умереть не своей смертью. Между прочим, я пытаюсь оказать тебе услугу.

— Знаю, и спасибо вам за это, — сказал Зик. — Только я не хочу уходить, пока не повидаю старый дом.

— Сейчас тебе такие подвиги не по зубам, юноша. Забудь. Да ты посмотри на себя: голова в шишках, одежда разодрана. Повезло еще, что жив остался. И что я пришла отбить тебя у этого старого черта с его огнедышащей тростью.

— А мне его трость понравилась, — заметил он, без особой охоты принимая маску из ее рук. — Штучка что надо. При ходьбе ему помогает, ну и защищаться. Его ведь на войне ранило…

Принцесса перебила его:

— Ни на какой войне его не ранило. Остеруд так быстро оттуда сбежал, что никакой снаряд не догнал бы. А бедро он себе повредил пару лет назад — свалился по пьяной лавочке с дома. И сосет с тех пор то опиум, то виски, то желтуху, чтобы болело не так сильно. Уясни себе, мальчик: он тебе не друг. Ну или не был твоим другом; может, при столкновении его убило. Не знаю, я его найти не смогла.

— Так мы в подвале? — сменил тему Зик.

— Да, как я тебе и говорила. Когда дирижабль налетел на башню, ты скатился на самое дно. Это я тоже говорила.

— На башню налетел? А зачем? — спросил он.

— Ну не нарочно же, дурачок. Да я и не особо представляю, с чего бы… Бринк хороший капитан, чертовски хороший, но корабля этого я не припомню. Новый, наверное, — может, капитан еще не освоился. Видно, что-то там у них не задалось, всего и делов. Сейчас они наверху, чинят поломку. Иначе в воздух не подняться.

Постепенно глаза Зика приноровились к свету фонаря — и с некоторым трудом до него дошло, что в руках у нее не обычная керосиновая лампа, а нечто более странное.

— Что это такое?

— Фонарь?

— Что за фонарь?

— Хороший и яркий, такому и дождь нипочем, — ответила она. — А теперь давай-ка соберись, мальчуган. Нам с тобой еще топать на самую верхушку башни, к дирижаблю. Хотя какой там дирижабль — хлам пиратский, из чего только не скроенный. Называют его «Клементиной». И да, к твоему сведению, — она понизила голос, — если у капитана новый корабль, это еще не означает, что его недавно построили. Очень даже может быть, что капитан его украл.

— Ага, и вы так вот просто оставите меня с этим человеком? — проворчал Зик. — Не по нутру мне, чтобы меня пираты через стену возили.

Принцесса стояла на своем:

— Они тебя не тронут. Я их с потрохами купила, к тому же они неплохо меня знают и, коли дали слово, навредить тебе не рискнут. Нянчиться не станут, но и страшного ничего не сделают — уж не страшнее, чем тебе уже досталось. — Чередуя материнские замашки с генеральскими, она вывела его на захламленную лестницу и объявила: — Ну все, пойдем. На самом деле, путь наверх вполне сносный. Все обломки скатились в подвал, совсем как ты.

И шустро полезла вверх, огибая завалы. Зик, так и не разобравшийся в своих чувствах, тронулся за ней. Вокруг не было и намека на свет, кроме фонаря Анжелины с его странноватым белым свечением. Через несколько пролетов они вышли на один из пустых этажей, оставшихся недостроенными. По ту сторону окон чернела непроглядная ночь — то ли уже очень поздно, то ли еще очень рано.

— Я оставил матери записку, но… она меня убьет.

— Уж как момент подгадаешь, — заметила принцесса. — Тут хитрость в чем: нужно, чтобы тебя не было достаточно долго; тогда она перестанет злиться и начнет беспокоиться… но с беспокойством тоже лучше не перебарщивать, иначе ее качнет обратно и она снова разозлится.

Он улыбнулся, позабыв про маску:

— У вас, наверное, у самой дети.

Ответной улыбки не было. Зик был в этом уверен, потому что женщина застыла на миг перед очередной заваленной ступенькой, а шелеста расплывшихся губ не последовало. Она просто зашагала дальше.

— У меня была когда-то дочь. Давно.

Что-то в ее тоне подсказало, что приставать с дальнейшими расспросами не стоит.

Он с кряхтеньем карабкался наверх, поражаясь ее энергии и силе; на ум лезли и другие неуместные мысли, которые лучше было придержать при себе. Жутко хотелось спросить, сколько ей лет; чтобы не проговориться, Зик спросил:

— А почему вы одеваетесь как мужчина?

— Потому что охота.

— Чудно как-то, — сказал он.

— Ну и что ж с того, — откликнулась она. Затем продолжила: — Можешь задать и другой вопрос, если желаешь. Я же вижу, тебе интересно. Так интересно, что мне и без слов все слыхать. Вот так же вороны на улице молчат.

Зик понятия не имел, об одном ли и том же они говорят. Спросить как на духу, сколько лет она топчет землю, он не отваживался, так что решил зайти издалека:

— А почему тут нет молодых?

— Молодых?

— Ну, Руди мне в отцы годится, если не больше. Еще я видел китайцев, но почти все они были того же возраста… или даже старше. А теперь вот… вы. Что, в подполье все такие…

— Старые? — закончила она. — Хоть у меня и тебя представления о старости разные, подметил ты все-таки верно. И да, тому есть причина. И довольно простая. Можешь и сам догадаться, коли поразмыслишь хорошенько.

Он отпихнул в сторону балку, перегородившую дорогу.

— Вообще-то, мне сейчас думать некогда.

— Ну ты и чудак. Думать ему некогда. Да в таких случаях надо думать шустрее всего! Иначе протянешь здесь не дольше, чем блоха на песьей шкуре. — На очередной площадке она остановилась и подождала его, потом подняла фонарь и посмотрела вверх и вниз. — Так, я уже слышу матросов. Конечно, они там все не подарок, какого ни возьми… но думаю, с тобой все обойдется. Ну как, хотел бы ты соображать пошустрее?

— Да, мэм.

— Ну тогда скажи мне, пока мы еще не пришли: почему здесь нет детишек вроде тебя?

— Потому что… — Ему вспомнилось, что Руди рассказывал о китайцах и как они остались без женщин. — Потому что здесь нет женщин. А о детях обычно заботятся женщины.

Принцесса притворилась обиженной:

— Нет женщин? А я, по-твоему, кто? Есть у нас женщины.

— Да я же имел в виду молодых женщин, — пролепетал он, но сразу же понял, какую глупость сморозил. — В смысле, не таких старых, как… ну, у которых еще могут быть дети. У китайцев-то женщин нет, это я точно знаю. Так Руди сказал.

— Да что ты можешь знать? Но хоть в чем-то Руди тебе не солгал. Китаянок в городе нет, а если и есть, то я их не видела. Но послушай-ка: в подполье живет еще по меньшей мере одна женщина — однорукая барменша, звать ее Люси О'Ганнинг. И пусть рука у нее одна, устоять перед ней не могут ни двери, ни мужчины, ни трухляки. Крепкая баба, — добавила Анжелина не без восхищения. — Но сказала одно, скажу и другое: по возрасту она могла бы быть мне дочкой. А тебе матерью, если не бабушкой. Так что думай дальше, мальчик. Отчего здесь одни старики?

— Дайте подсказку, — взмолился он, одолевая очередной марш, заваленный пылью и всяким хламом.

Сколько их осталось позади, Зик не знал, но успел порядком выдохнуться и продолжения не хотел. Только это ничего не меняло. Принцесса не сбавляла ходу — и фонарь был у нее, так что он хвостом тащился за ней.

— Подсказку так подсказку. Давно ли у нас построили стену?

— Пятнадцать лет назад, — выпалил он. — Месяцем больше, месяцем меньше… Мама говорила, строительство закончилось в день моего рождения.

— Серьезно?

— Так я слышал.

А ведь пятнадцать лет — это немало, подумал Зик. Если ты не кроха, конечно. Сколько тогда было его матери? Да только-только двадцать стукнуло… И он потихоньку заговорил, отвоевывая у маски и усталости право на дыхание:

— А вот местные, большинство… они ведь здесь с самого начала?

— Угу, большинство.

— То есть если все они были уже взрослыми мужчинами… и женщинами, — поспешно добавил он, — лет по двадцать-тридцать… теперь им, самое меньшее, за тридцать-сорок.

Она развернулась на месте, чудом не заехав ему фонарем по лбу.

— Ну вот, видишь! Умница. Отлично же соображаешь, хоть и пыхтишь, как щенок. — После недолгих раздумий она продолжила: — До меня доходили слухи, что в китайском квартале есть пара-тройка ребятишек — то ли с отцами приехали, то ли с дядьями. Или вообще сироты, не знаю. А Миннерихт — он ведь так себя называет… изредка он зазывает сюда ребят помоложе, водится за ним такое. Только нужно понимать: те люди, которые начинали не здесь… они просто не могут привыкнуть. И надолго не остаются. Я их не виню.

— Я тоже, — поддакнул мальчик. Чего ему сейчас не хватало, так это исполнителя желаний — и, будь вселенная так любезна, он первым делом пожелал бы перенестись домой. Он был измотан до предела, от фильтрованного воздуха и вони уже мутило, кожа по краям лица воспалилась. Стоило ему закрыть глаза, перед внутренним взором вставал убитый китаец. Зику не хотелось находиться за одной стеной с этим трупом.

— Скоро, — пообещала Анжелина.

— Что-что?

— Скоро ты будешь на пути домой.

Он прищурился:

— Вы что, читаете мысли?

— Нет. Просто неплохо понимаю людей.

Тут до его ушей донесся отдаленный шум — откуда-то слева и сверху: стук инструментов по стальной обшивке, хмурая ругань мужчин в респираторах. Время от времени здание сотрясали удары, словно история с дирижаблем повторялась; Зик вынужден был цепляться за стену, чтобы не упасть. В двух вещах Руди не ошибся: ни женщин в китайском квартале, ни перил в недостроенной башне не имелось.

— Миссис Анжелина? — позвал он.

То ли зрение его обманывало, то ли за очередным поворотом стало немного светлее.

— Что такое? — откликнулась она. — Почти пришли. Видишь? Окон тут побилось без счету, вот лунный свет и сочится. Мы совсем рядом с местом крушения.

— Это радует. Я тут просто подумал… Руди мне говорить не хотел, а вы как-то не упоминали — кто такой этот Миннерихт, о котором вы оба толкуете?

Принцесса не то чтобы встала как вкопанная — дернулась и вздрогнула всем телом, словно наткнулась на убийцу или призрака. В осанке ее проглянуло что-то пружинистое, настороженное. Она была похожа на будильник, который слишком туго завели… и который вот-вот сломается.

Она проговорила:

— Его зовут совсем не так.

И обернулась, чуть снова не угодив ему фонарем по голове, — не сообразила, как близко к ней он шел. Даже маска не могла скрыть суровый рельеф ее лица с его хребтами и ущельями; крючковатый, как у ястреба, нос и глубоко посаженные глаза с косым разрезом складывались в карту ярости.

Ухватив свободной рукой Зика за плечо, она притянула его к себе — до того близко, что белый свет фонаря начал обжигать. Встряхнула, прижала еще крепче и промолвила:

— Если что-то не заладится, то тебе, наверное, лучше знать: мы сейчас на его территории. Если все пойдет насмарку, наперекосяк и псу под хвост, и ты не попадешь на дирижабль или же упадешь на землю, и он тебя найдет — лучше встретить его во всеоружии.

Матросы наверху забранились зычнее прежнего — на английском, расцвеченном акцентами со всех концов света. Зик не хотел их слышать, не хотел видеть морщин, глубоко прорезавших суровое лицо принцессы. Но гнев Анжелины пригвоздил его к месту, и он не мог шевельнуться, даже взгляда отвести.

— Никакой он не доктор и не немец, хотя и взял себе такое имя. Не гессенец[17] и не иностранец, но и не из местных. Так он утверждает. — И принцесса снова вздрогнула, словно ее посетила какая-то ужасная мысль. Глаза ее запылали огнем, и она прошипела: — Как бы он тебя ни уверял, что бы ни говорил, он здесь чужак и вовсе не тот, за кого выдает себя. Правды он тебе никогда не скажет, потому что ему выгодно лгать. И если ты ему попадешься, то он захочет тебя оставить — и чем больше я об этом думаю, тем больше мне сдается, что так и будет. Но ты не услышишь от него ни слова правды. Запомни это и тогда, быть может, переживешь встречу с ним. Только…

Она отстранилась, и захлестнувший ее лицо ужас стих, вернулся бурлить в свой котелок.

— Только мы постараемся, чтобы этого не произошло, — произнесла она и потрепала Зика по голове, взъерошив ему волосы и сдвинув ремешки, которые не замедлили впиться в воспаленную кожу. — Так что давай-ка пошли наверх, посадим тебя на корабль.

Улыбаясь как ни в чем не бывало, принцесса отпустила его и начала восхождение по бесконечному лестничному маршу — какому уже по счету?.. И вдруг они очутились на вершине, и в башенный колодец хлынул свежий воздух.

Иезекииль поневоле напомнил себе, что не такой уж он и свежий. Просто холодный. И веет с улицы. Но это еще ничего не означает — в особенности того, что можно сорвать маску… хотя за это он отдал бы что угодно. Тирада Анжелины потрясла его, а матросы с их грубыми криками внушали опасения.

Принцесса поприветствовала команду дирижабля крепким словцом, которое вызвало у Зика смех. Воздушники обернулись, разглядывая старуху с ее диковинным фонарем и стоявшего за ней вихрастого мальчишку.

Он насчитал пятерых. Разойдясь по помещению, мужчины занимались починкой: кто-то заделывал пробоины, кто-то колотил молотком по искореженным болтам, выступавшим из корпуса дирижабля — такого огромного, что края его было не видать. В стене увязла лишь малая часть гондолы, но все окна при столкновении с ней обратились в пыль.

«Клементина» то ли застряла, то ли слишком жестко пристыковалась. В чем тут разница, Зик объяснить затруднился бы, да и какое ему было дело.

Летучее судно пришвартовали к опорным балкам стены и почти полностью затянули в башню, чтобы выполнить кое-какой неотложный ремонт. Один из матросов зачинивал большую брешь, орудуя ломиком размером с молодое деревце; другой, белокожий великан в темно-оранжевой маске, приводил в порядок перепутавшиеся сети.

Двое мужчин ответили на приветственную брань Анжелины тем же манером. Один из них, похоже, был тут за главного.

Его волосы горели рыжиной между ремешками респиратора, широкий плотный торс испещряли шрамы и затейливые татуировки. На одной руке у силача красовалась рыба с серебряной чешуей, на другой Зик рассмотрел темно-синего быка.

Анжелина обратилась к нему:

— Почти готовы к отлету, капитан Бринк?

— Да, миссис Анжелина, — подтвердил он. — Как только залатаем эту дыру, можно будет трогаться и захватить одного-двух пассажиров. Так это ваш друг?

— Это тот самый мальчик, — ответила Анжелина, оставив намек без внимания, если то был намек. — За стеной можете высадить его где угодно, главное, увезите из города. И в следующий рейс я отдам вам оставшуюся часть обещанного.

Капитан стал поправлять маску, оценивающе поглядывая на Зика — как на лошадь, которую подумывал купить.

— Меня все устраивает, мэм. Но чтобы вы знали, следующий рейс может быть нескоро. Нам бы сейчас поскорее сорваться в путь, а путь ох какой неблизкий.

— С чего такие труды? — поинтересовалась она.

— Да так, клиентов подыскали, — туманно ответил Бринк, затем продолжил: — Но вам двоим волноваться не о чем, никаких вопросов. Малец, ступай в гондолу. Анжелина, тебе точно не нужно за город?

— Нет, капитан, не нужно. У меня тут дельце осталось. Дезертира одного надо бы подстрелить, — добавила она вполголоса, но Зик прекрасно все расслышал.

— Вы же не всерьез его пристрелить собрались, а?

— Ты прав, вряд ли. Скорее уж заколю, — небрежно бросила она и обратила взор на матросов. Потом сказала Бринку: — По-моему, с прошлого раза вы успели сменить корабль.

Тот уже вновь взялся за молоток и приколачивал очередной лист металла, но сразу же прекратил работу.

— Честно говоря, он новый. А у вас острый глаз для женщины.

— И зовется «Клементиной», значит?

— Так точно. В честь моей мамули. Жаль, не дожила, а то бы посмотрела на него в деле.

— Как мило с вашей стороны, — сказала она, но, как ни старалась, Зик уловил толику сомнения в ее словах.

— Что-то не так? — шепнул он.

— Нет, — ответила принцесса обычным голосом. — Все нормально. Я этих ребят знаю. Вон тот, если ты еще не понял, капитан Бринк. Рядом с ним первый помощник Паркс; тот, что возится с сетями, мистер Гайз. Правильно я говорю?

— Правильно, — отозвался капитан, не оглядываясь. — Ну а те двое, которых вы не признали, зовутся Небесная Рука и Медвежий Кулак. Братья. Подобрал их в Оклахоме, когда пролетали там в последний раз.

— В Оклахоме… — повторила Анжелина. Затем обратилась к ним: — Вы мне братья?

Зик нахмурился:

— Вы что, собственных братьев не знаете?

— Да нет же, дуралей, — проворчала она без особой злости. — Мне интересно, коренные они, как я, или нет. И если да, из какого племени.

Однако мужчины не удостоили ее ответом — работали себе дальше, по локоть запустив руки в котлообразный двигатель, почерневший с одного конца, а из другого зловеще били струи пара.

Вмешался Бринк:

— У них и в мыслях нет оскорбить вас, миссис Анжелина. Просто ни тот ни другой не говорят толком по-английски. Наверное, дуамиш[18] им тоже будет невдомек. Зато работают как волы и понимают кое-что в машинах.

Из-под масок у братьев выбивались длинные прямые волосы. Смуглота рук могла объясняться налетом сажи или копоти. И все же мальчик был уверен, что перед ним самые настоящие индейцы. Глаз они не поднимали, и если догадывались, что речь идет о них, то не показывали виду.

Зик еле слышно спросил у Анжелины:

— А вы хорошо знаете этих молодчиков?

— Да мы все тут знакомы.

Тут заговорил капитан:

— Короче, через пару минут можно будет сниматься.

Зику показалось, что капитан старательно скрывает беспокойство.

Старший помощник Паркс выглянул из окна, точнее, попытался выглянуть, поскольку обзор ему загораживал корабль. Они с капитаном обменялись взглядами, и Бринк замахал рукой, поторапливая экипаж:

— Как у нас с готовностью?

Мистер Гайз, дородный мужчина в закатанных до колен штанах и нательной рубахе, доложил:

— Да уж взлетим как-нибудь. Давайте-ка сворачиваться, и сразу в воздух.

Принцесса Анжелина наблюдала за этой сценой с тревогой; заметив, что на нее смотрит Зик, она изобразила оптимизм:

— Пора. Приятно было познакомиться с тобой, Зик. Ты вроде бы славный мальчуган; надеюсь, мать не слишком сильно тебе всыплет. А теперь лети домой. Может, еще увидимся как-нибудь.

На миг у него возникло чувство, что сейчас она полезет обниматься. Но принцесса не стала его тискать — просто развернулась, прошла по коридору и скрылась на лестнице.

Зик неловко застыл посреди комнаты — наедине с экипажем, разбитыми окнами и воздушным линкором.

Линкором.

Слово непрошено мелькнуло в его мозгу — а с чего вдруг, он не знал. «Клементина» была самым обычным кораблем — сбитой из разных кусков и кое-как залатанной воздушной посудинкой, позволявшей владельцам перевозить через горы любые виды грузов. Наверное, сказал он себе, за этой матово-черной обшивкой спрятана какая-то более серьезная начинка.

Капитан складывал инструменты в продолговатый кожаный мешок, куда при желании мог поместиться бы он сам. Зик подступился к нему с вопросом:

— Сэр, где бы мне…

— Да где угодно, — отрезал Бринк. — Принцесса за тебя заплатила, и мы поперек ейной воли не пойдем. Она хоть и стара уже, но хитрить с ней я не стал бы. Мне мои кишки нужней в животе, благодарю покорно.

— Э-э-э… спасибо, сэр. Тогда мне просто… зайти?

— Ага, валяй. От двери далеко не отходи. Если и дальше так пойдет, то придется, видимо, вышвырнуть тебя с самой верхотуры, а не как обычно.

У Зика глаза поползли на лоб.

— Вы что, хотите так вот взять и… сбросить меня с дирижабля?

— А, мы ж тебя еще веревкой обвяжем. Шибко сильно шмякнуться не дадим, лады?

— Лады, — выдавил Зик.

Ему показалось, что капитан вовсе не шутит, и внутри зашевелился сосущий страх.

Лихорадочная спешка, с которой работала команда, действовала мальчику на нервы. С уходом принцессы матросы засуетились еще судорожнее, и Зик начал подозревать, что они лишь бравировали перед ней. Это его не обрадовало.

К стене здания был пригнан и плотно зафиксирован крытый трап, через который матросы попадали в гондолу. Зик показал на него пальцем, и капитан одобрительно кивнул — заходи, мол.

— Только не трогай ничего! Это тебе прямой приказ, сынок, и если ты его нарушишь, то лучше отрасти крылья, пока еще время есть. Потому что троса для тебя уже не найдется, — намекнул он.

Зик с поднятыми руками затараторил:

— Понял-понял. Ничего не буду трогать. Просто буду стоять вон там и…

Сообразив, что его никто не слушает, он закрыл рот и опасливо поднялся по трапу.

В утробе «Клементины» было холодно, уныло и довольно сыро, зато светлее, чем он ожидал: тут и там со стен свисали на подвижных кронштейнах небольшие газовые лампы. Одна из них разбилась, и осколки валялись по всему полу.

Зик огляделся вокруг себя, не рискуя дотрагиваться до сложных приборов и болтавшихся рукоятей даже кончиками пальцев. Его мать говаривала, что даже тени зла лучше избегать,[19] и ради собственного блага он следовал этой рекомендации со всей возможной точностью.

Дверь в грузовой отсек была приветливо распахнута. Засунув голову в проем, Зик увидел штабеля ящиков, составленные в углу, и подвешенные к потолку мешки. Его старый приятель Ректор кое-что рассказывал о том, как собирают Гниль для последующей переработки, так что о предназначении мешков он догадывался; а вот на ящиках никакой маркировки не было, и храниться в них могло что угодно. Выходит, «Клементина» перевозила не газовое сырье, а какой-то другой груз.

Снаружи у кого-то с громким лязгом вылетел из рук гаечный ключ.

Зик отпрыгнул как ужаленный, хотя рядом никого не было и никто, кажется, не заметил его отсутствия у двери.

Он поспешно вернулся на место и встал у трапа. В проеме показались мистер Гайз и Паркс с инструментами в обнимку. В этот раз на него никто и не взглянул — только капитан пробурчал, когда он двинулся было за ними:

— Ты ведь будешь стоять там, где велено?

— Да, сэр.

— Хороший мальчик. У тебя над головой строп. Держись за него. Мы отчаливаем.

— Прямо сейчас? — пискнул Зик.

Мистер Гайз сдернул со спинки кресла куртку и кое-как втиснулся в нее.

— Лучше бы минут двадцать назад, но и так сойдет.

— Да, лучше бы, — посетовал Паркс. — Они в любую минуту могут сесть на хвост.

Тут он заметил пассажира и умолк.

— Знаю, — согласился капитан с неоконченной мыслью Паркса, им обоим понятной. — А ведь Гайз нам выиграл сорок минут. Черт, ну надо же нам было так продуть часовую фору.

Паркс с такой силой стиснул зубы, что его нижняя челюсть, выступавшая из-под маски, показалась Зику высеченной из гранита.

— Не моя вина, что на двигателях была неправильная маркировка. Стал бы я нарочно втыкаться в эту башню!

— Никто и не говорит, что это твоя вина, — заметил Бринк.

— Еще бы кто-нибудь говорил! — прорычал старший помощник.

Зик с нервным смехом проговорил:

— Уж я-то точно не говорил.

Его слова пропустили мимо ушей. На борт взошли братья-индейцы и тут же принялись втягивать трап на борт. Тот сперва не хотел поддаваться, потом уступил силе четырех рук, и округлая дверь с чмоканьем встала на место. Осталось лишь провернуть и застопорить вделанное в нее колесо, и каждый член экипажа занял свою позицию в тесной рубке.

Мистер Гайз вдруг вскинул руку и собрал пальцы в кулак:

— Как открыть паровые клапаны, черт бы их побрал?

— Посмотри на левом пульте, — отозвался Бринк.

Мистер Гайз уселся в капитанское сиденье, заходившее под его весом ходуном. Просунув ноги под пульт, он попытался подтянуть кресло поближе к приборной доске, но то словно к полу приросло.

Зик отступил к стене и привалился к ней, намотав заветный строп на руку. Заметив, что один из индейцев — кто именно, непонятно — смотрит на него, он произнес:

— Вы, это… недавно на этом дирижабле, да?

— Заткните щенку рот, — сказал Паркс, не оборачиваясь. — Мне плевать кто и как, но заткните, или это сделаю я.

Капитан неласково взглянул на одного, потом на другого, но в конце концов остановился на Зике, который уже вовсю лепетал:

— Все, я молчу, молчу, простите! Я заткнусь, просто я, это, пытался поддержать разговор.

— Никому твои разговоры не нужны, — вставил мистер Гайз.

Капитан разделял его мнение:

— Просто держи рот на замке, и все с тобой будет хорошо, а мне не придется отвечать перед этой чокнутой старухой. Не заставляй нас вышвырнуть тебя без сети или веревки, малец. Если понадобится, мы так и поступим, а ей я скажу, что это был нечастный случай. Доказать она ничего не сможет.

Зика тоже посещали подобные мысли. Он постарался стать как можно незаметнее, вжавшись костлявой спиной в дощатую обшивку и захлебываясь собственным страхом.

— Уяснил? — спросил капитан, глядя ему прямо в глаза.

— Да, сэр, — прохрипел мальчик.

Зик хотел еще спросить, можно ли снять маску, но боялся опять навлечь на себя чей-нибудь гнев. У него уже не вызывало сомнений, что любой член экипажа мог бы прострелить ему голову, даже не поздоровавшись.

Края маски нещадно скребли его кожу, а ремешки так сжали череп, что у него разве что мозги через нос не лезли. Зик был готов расплакаться, но от ужаса не решался даже сопеть.

Мистер Гайз возился с обоймой кнопок, молотя по ним чуть не наугад, словно и знать не знал, какая за что отвечает.

— У этих убогих зажимов даже размыкателей нормальных нет. Ну и как, скажите на милость, мы должны отстыковываться от…

— Мы ведь не просто причалили, — напомнил ему Паркс. — Мы врезались в башню. Если понадобится, выйдем и сами подтолкнем судно.

— Времени нету. Как снять захваты? Есть тут вообще такой узел? Может, рычаг какой-нибудь? Для устойчивости у нас используются крюки; как их отцепить?

— Может, вот этот? — произнес Бринк, перегнувшись над спиной помощника, протянул бледную руку к какому-то рычагу и дернул его.

Ко всеобщему облегчению, снаружи донеслось клацанье механизмов.

— Сработало? Отчаливаем? — бурчал мистер Гайз, словно кто-то в рубке был осведомлен лучше его.

Ему ответил сам дирижабль, заворочавшись в дыре, которую сам и проделал в боку недостроенного здания. Застыл — и начал крениться. У Зика было чувство, что «Клементина» не отчалила, а просто валится откуда-то. Желудок его ухнул вниз, потом устремился ввысь: летучее судно отделилось от башни и как будто бы перешло в свободное падение. Но замерло, выровнялось; нижняя палуба перестала наконец колыхаться, точно кресло-качалка.

Зик почувствовал, что его вот-вот вырвет.

В нем закопошилась та самая масса, которую он проглотил после убийства китайца. Рвота поползла по пищеводу, выжигая всю плоть на своем пути и громогласно требуя, чтобы ее выпустили.

— Меня сейчас… — выдавил он.

— Блеванешь в маску — и будешь этим дышать до самой высадки, парнишка, — предостерег капитан. — Снимешь маску — и ты труп.

В глотке у Зика что-то заворчало, и он рыгнул, ощутив вкус желчи и пищи, которую ел в последний раз, хотя и не помнил уже, что это было.

— Сдержусь, — сказал он, чтобы у рта появилось какое-то иное занятие, нежели извергать рвоту. — Меня не вырвет, — сказал он себе, надеясь, что остальные ему верят или же, по крайней мере, перестали обращать на него внимание.

Включился двигатель по левому борту, и дирижабль закружился на месте, но наконец обрел равновесие и пошел на подъем.

— Плавней! — рявкнул капитан.

Паркс откликнулся:

— Иди к черту!

— Мы в воздухе, — объявил мистер Гайз. — Держимся ровно.

— И уносим отсюда ноги, — добавил капитан.

— Дерьмо! — сказал вдруг один из индейцев.

Это было первое английское слово, которое Зик от них услышал, и ничего хорошего оно не предвещало.

Он пытался себя остановить, но не сумел — задал-таки вопрос:

— Что такое?

— Господи! — ахнул капитан Бринк, бросив взгляд в крайнее справа окно. — Крог и его дружок нашли нас. Святые черти, а я-то думал, ему потребуется больше времени. Так, все за дело. И держитесь, иначе все мы покойники.