22

Брайар затаила дыхание, не в силах отвести глаз.

Маска доктора была исполнена с той же искусностью, что и личина Свакхаммера, но Миннерихт больше напоминал не механическое животное, а труп со стальным черепом, собранным из мелких трубочек и клапанов. Маска закрывала всю его голову, от макушки до ключиц. В переднюю часть были встроены очки с плоскими линзами, окрашенными в насыщенный синий цвет, но с подсветкой изнутри, что создавало эффект горящих зрачков.

Сколько она ни вглядывалась, его лицо оставалось загадкой. Он был не коротышкой и не великаном, не толстым и не худым. Тело его было полностью скрыто одеянием, похожим на домашний халат, однако сшитом при этом из густо-бордового велюра.

Кто бы он ни был, он тоже смотрел ей в глаза. Звук дыхания, вырываясь из фильтрующих трубок, превращался в мелодичную череду посвистываний и шорохов.

— Доктор Миннерихт? — заговорила Люси. — Спасибо, что выкроили для меня время. А это моя новая знакомая. Она прибыла на «Нааме Дарлинг», а сейчас помогла мне добраться до вас — у меня опять раскапризничалась рука.

— Жаль такое слышать, — произнес он, не отрывая взгляда от Брайар.

Как и у Свакхаммера, его голос звучал с искажениями. Только это был не шелест речи, пропущенной через жестяную банку, а перезвон старинных часов, выбивающих мелодию под водой.

Он вошел в мастерскую, купавшуюся в теплом свете, и закрыл за собой дверь. Люси нервно затараторила:

— Ее зовут Брайар, она ищет сына. Надеялась, что вы его видели или слышали о нем, у вас же на улицах много людей…

— А сама за себя она говорить умеет? — спросил Миннерихт невинным тоном.

— Когда ей этого хочется, — ответила Брайар, однако продолжать не стала.

Доктор не то чтобы расслабился, но принял нарочито непринужденную позу, сглаженную его просторным халатом. Жестом он предложил барменше пройти к столу, устроиться на скамейке и подготовить руку к осмотру.

— Не присядете, миссис О'Ганнинг?

У двери стоял неприметный ящичек. Взяв его, доктор направился к Люси. Брайар отошла от них и по захламленному проходу пробралась к свободному месту у окна.

Ужасно было гадать, что ему известно и что он скажет. Но ведь у нее-то по-прежнему не имелось сомнений, правда? Он не Левитикус Блю — в этом Брайар была готова поклясться и теперь, и впредь; и все же она не могла отрицать, что двигался он с размеренной важностью, которая казалась почти знакомой. И в голосе его будто бы проскакивали нотки, которые ей уже приходилось слышать.

Миннерихт расстегнул замки на ящичке — по одному зараз, — открыл его и прикрепил к забралу маски обойму сочлененных линз.

— Что ты на этот раз с ней сотворила?

— Трухляки, — выдавила Люси, и голос ее дрожал.

— Трухляки? Неудивительно.

Брайар прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «Еще бы ты удивлялся, ведь ты-то их и подослал».

Люси замямлила:

— Мы уходили из «Мейнарда», и Хэнку стало плохо. У него маска сидела неплотно, так что он замертвел, и у нас начались неприятности. Мне пришлось с боем пробиваться к Хранилищам вместе с миссис Брайар.

Из-под маски послышался добродушный квохчущий звук — ни дать ни взять родитель, увещевающий дитя.

— Люси, Люси. А как же твой арбалет? Сколько можно тебе напоминать: это тонко организованная машина, а не дубинка.

— Арбалет… у меня не было… было не до того. Знаете, в такой кутерьме… потерять что-нибудь проще простого.

— Ты его потеряла?

— Ну, я уверена, он до сих пор там где-то валяется. Но когда я выбралась на поверхность, его уже не было. Потом найду. Думаю, он цел.

Она поморщилась: Миннерихт снял панель с ее руки и принялся ковырять в механизме длинной тонкой отверткой.

— Ты дала кому-то покопаться в этом узле, — произнес он, и Брайар почувствовала неодобрение, которого не могла увидеть на его лице.

У Люси был такой вид, словно ей отчаянно хотелось уползти куда-нибудь, но она осталась неподвижна и залепетала, чуть ли не защебетала:

— Некуда было деваться. Она вообще не работала, только брыкалась и дергалась, а я не хотела никого поранить, ну вот и дала Хьюи взглянуть.

— Хьюи, — повторил доктор. — То есть Хо-цзинь. Слышал о нем. У него неплохая репутация в вашем районе, как я понимаю.

— Он… одаренный мальчик.

Не поднимая глаз, Миннерихт сказал:

— Я всегда заинтересован в одаренных людях. Тебе стоит привести его сюда. Думаю, я бы с удовольствием встретился с ним. Но… вот так штука! Посмотрите-ка, что он натворил. Из чего сделана эта трубка, Люси?

— Я… я не знаю.

Люси ушла в себя, однако Миннерихт еще не закончил:

— О, теперь я вижу, чего он добивался. Разумеется, ему неоткуда было знать, как сильно нагреваются эти детали из-за трения. И мальчик не мог предвидеть, что его способ не пройдет. И все-таки я хочу встретиться с ним. Полагаю, это будет справедливая плата за ремонт. Ты согласна, Люси?

— Не знаю. — Казалось, она сейчас подавится. — Дедушка Хо-цзиня может не отпустить…

— Тогда захвати и дедушку. Чем больше народу, тем веселее, как говорится.

Однако Брайар ничего веселого в его словах не уловила. Ее угнетало, что вагон такой маленький… что нельзя отодвинуться подальше от этого человека.

— Миссис Брайар, — неожиданно окликнул он, — могу я попросить вас об одной ничтожной услуге?

— Можете, — сказала она.

В горле у нее пересохло, и напустить холода не получилось.

Он указал отверткой на какой-то угол:

— Вон там, за вами. Если обернетесь, увидите коробку. Не могли бы вы ее принести?

Коробка оказалась тяжелее, чем ожидала Брайар; и она охотнее стукнула бы ею доктора по голове, чем вручила в руки, но все-таки сделала, как он просил. Возле него на скамейке было немного свободного места. Она оставила коробку там и вернулась на прежнюю позицию.

Он не смотрел на нее.

— Знаете, миссис Брайар, через маску я никак не могу вас укусить.

— Как-то не верится.

— Поневоле становится любопытно, что такого вам нарассказывала обо мне Люси, если вы держитесь от меня на таком расстоянии. Не хотите присесть?

— Не хотите сказать мне, видели вы моего сына или нет?

Его рука застыла в воздухе вместе с отверткой. Затем он продолжил — открутил что-то и вытащил из коробки новую трубку.

— Простите… разве мы разговаривали о вашем сыне?

— Кажется, о нем тут обмолвились.

— Разве я утверждал, что видел его?

— Нет, — признала Брайар. — Но обратного вы тоже не утверждали. Так что прошу меня извинить за легкую прямолинейность.

Миннерихт установил панель на место. Люси проверила, как работает отремонтированная конечность, и на лице ее отразилось глубочайшее облегчение: рука снова стала ей послушна. Она по очереди согнула и разогнула каждый палец, словно считала что-то, потом поводила кистью вверх и вниз, влево и вправо.

Доктор отодвинулся в сторону и, не вставая со скамейки, развернулся лицом к Брайар:

— А воздушников спрашивали? Капитан Клай — это ведь он водит «Нааму Дарлинг», если не ошибаюсь? — видит и слышит больше других. Вероятно, из-за своего чудовищного роста.

— Не говорите ерунды, — сказала Брайар и сразу же возненавидела себя за ребяческую грубость. Та отнюдь не играла ей на руку и не располагала доктора к сотрудничеству, но такие игры ведутся по старым как мир правилам, и обходной дорожки не нашлось. Она была рассержена, больше того — напугана, а в таком состоянии в ней пробуждалась личность, которая совсем ей не нравилась. — Я не то что его спрашивала, я спросила каждого воздушника, у которого нашлось для меня пять минут времени. О мальчике никто ни сном ни духом. И ничего удивительного, потому что он попал сюда через канализацию, а не по небу.

Синие огоньки за забралом моргнули, словно доктор игриво повел бровью.

— Так почему же вы не последовали его примеру? Без сомнений, это куда менее… болезненный способ проникнуть в наш прекрасный зачумленный город.

— Вчера туннель засыпало из-за землетрясения. Пришлось искать другие пути. Поверьте, мне не слишком-то хотелось прыгать в трубу, чтобы пролететь тысячу футов и приземлиться в топке.

— Ну что вы, какая тысяча, — прошелестел доктор. — Так, пара сотен. Однако вы это очень кстати, насчет туннеля. Нужно его восстановить, и как можно быстрее. Удивлен, что слышу такие вести только от вас. Я полагал… — Он предпочел не заканчивать фразу. — Надо бы не забыть с ним разобраться. Но скажите мне, миссис Брайар, как вы намерены покинуть город? И если вы знали, что туннель обрушился, то как хотели вывести отсюда мальчика?

— Где мой сын? — спросила она в лоб, сделав резкий разворот к прежней теме.

От его ответа сквозило театральностью, исключавшей всякую серьезность.

— А с чего вы взяли, что мне это известно?

— Если бы не было, вы так бы и сказали. Если же вам известно, где он, и вы так вот увиливаете — значит, мальчик для чего-то вам нужен…

— Миссис Брайар, — перебил доктор, больше необходимого повышая голос. Сила его тона, давящего своим весом, напитанного медным перезвоном колокольчиков, заставила ее умолкнуть с такой легкостью, что это было страшно. Но она не намерена была подчиняться ему, что бы он ни говорил. — Ни к чему такая резкость. Можем поговорить о вашем сыне, если угодно, но я не потерплю ни требований, ни обвинений в свой адрес. Сейчас вы гостья в моем доме. Пока вы готовы играть эту роль, отношение к вам будет соответствующее.

Люси втягивала воздух короткими, натужными вдохами, по которым можно было считать время, как по секундной стрелке. Она все еще не встала со скамейки, а теперь, казалось, и не смогла бы. От страха кожа ее чуть ли не позеленела, и Брайар подозревала, что ее в любое мгновение может вырвать.

Однако обошлось. Взяв себя в руки, барменша приняла бесстрастный вид и вымолвила:

— Пожалуйста, не… Брайар, по-моему… давайте сохранять спокойствие. Нет нужды грубить друг другу. Мы тут гости, он правильно сказал…

— Я его слышала.

— Тогда прошу, не отвергайте его гостеприимства ради меня. Раз он обещал, что выслушает, — значит, выслушает. Я всего лишь прошу вас — как просила бы мать, если вы не против таких сравнений, — не забывать о манерах.

Ничего материнского в ее призывах не было. Это было похоже на робкую попытку ребенка примирить бранящихся родителей.

Брайар проглотила слова, которые вертелись у нее на языке. Удалось не сразу: слишком велик был ком из слов, которые хотелось выкрикнуть. Наконец она заговорила, отмеряя каждую фразу с точностью портного, нашивающего петли на рубашку:

— Да, я признательна за возможность увидеться с вами. У вас дома ли в качестве гостьи или где-нибудь еще — не столь важно. Но пришла я сюда не для того, чтобы знакомиться или хвалиться, какая хорошая из меня гостья. Я пришла с единственной целью — найти своего мальчика. И пока я его не найду, вам придется простить меня, если мое внимание будут занимать несколько иные материи, чем мои манеры.

Синие огоньки за стеклом — пламенно-яркие сгустки, которые заменяли Миннерихту глаза, — не колыхнулись, не дрогнули.

— Понимаю. Считайте, что прощение вам обеспечено.

И тут в груди у него что-то тихонько зажужжало.

На один безумный миг Брайар решила, что это его сердце — бездушное устройство без капли крови, собранное или выточенное каким-то умельцем. Однако же доктор, запустив руку в карман, выудил оттуда золотые часы, взглянул на циферблат и негромко крякнул:

— Дамы, а время меж тем позднее. Разрешите предложить вам ночлег. С Хранилищами не сравнить, но все же апартаменты могут прийтись вам по нраву.

— Нет! — воскликнула Люси слишком громко, слишком поспешно. — Нет, мы не можем вас стеснять. Пойдем лучше к себе.

Вмешалась Брайар:

— Люси, я останусь здесь до тех пор, пока он не расскажет мне о Зике. И если ему так угодно, побуду гостьей. А вам не обязательно оставаться, если не хотите. — Она со значением — насколько могла — посмотрела Люси в глаза и мягко добавила: — Если уйдете сейчас домой, я не обижусь. С бедой вашей мы вроде бы сладили.

Теперь на лице Люси был написан не только страх: к нему добавились подозрительность и любопытство, против которого оказался бессилен даже ужас.

— Я вас не оставлю, — сказала она. — И вообще, у меня нет желания возвращаться одной.

— Но теперь вам это по силам. Я рада вашему обществу, но не стану вас удерживать насильно.

Миннерихт поднялся со скамейки и встал в полный рост. Теперь Брайар оказалась ближе к нему, но никак не могла сообразить — а может, и вспомнить, — такого же или нет роста и телосложения был Леви. Доктор заговорил:

— Вообще-то, Люси, у меня есть для тебя небольшое поручение.

— Вы и так уже попросили меня привести Хьюи. Это хорошая плата за ремонт.

Похоже, просьба не вызывала у нее ни малейшей радости.

— И что-то я не слышал, чтобы ты ответила согласием, — заметил он с некоторым неудовольствием. — Но эти разговоры неуместны. Ты его приведешь, иначе потом будешь жалеть. Я думал, «Мейнард» тебе дорог, миссис Люси. Я думал, он для тебя что-то значит. И ты хочешь его сохранить.

— Не будь таким мерзавцем! — прошипела она, перед лицом откровенной угрозы позабыв о всяких манерах.

— Буду и кем похуже, если пожелаю.

На глазах Брайар поднимался незримый занавес, с доктора сползала некая маска — хотя та, в которой он щеголял, казалась приваренной к его черепу.

— Завтра или послезавтра ты придешь сюда с Хьюи, мы с ним обсудим качество его ремонта и другие вопросы. А сегодня сходишь в мой форт.

— Декейтер? — с искренним удивлением спросила Люси.

Брайар не понравилось, что он объявил форт своей собственностью.

— Да, туда. Доставишь записку от меня, — распорядился Миннерихт. — За стеной объявились еще кое-какие незваные гости, кроме твоей подруги, и я хочу удостовериться, что они знают свое место.

— И что же это за место? — поинтересовалась барменша.

Мое. — Он достал из внутреннего кармана жилетки запечатанный конверт. — Отдашь капитану, которого там найдешь. Насколько я понимаю, он устроил на моих давних владениях ремонтную площадку.

Люси была разъярена, но у нее хватило ума не устраивать спектакль.

— Записку ведь может отнести кто угодно. Если я вам мешаю, не обязательно посылать меня посреди ночи на улицу, в объятия голодных трухляков. Хотите, чтобы я ушла, — уйду, раз Брайар все равно не против.

— Люси, — он вздохнул, словно ее возражения и вправду его утомили, — мы оба знаем, что на улице тебе делать нечего. Если ты до сих пор не усвоила, как добраться до форта по туннелям, то я сильно тебя переоценивал все эти годы. Засомневаешься — поверни на третьей развилке на юг. Она помечена желтым. Если расхочется потом идти до самых Хранилищ, можешь вернуться сюда — попросим Ричарда пристроить тебя в бронзовом крыле.

В последней фразе отчетливо проглянули нотки снисходительности. В руке доктор по-прежнему сжимал конверт — то ли с указаниями, то ли с требованием дани.

Неласково посмотрев на руку в перчатке, Люси выхватила конверт и стрельнула в Брайар взглядом, в который было вложено слишком много всего, чтобы однозначно его истолковать.

— Сходите, если по-другому нельзя. Я не возражаю, Люси. Со мной все будет хорошо. Завтра утром встретимся в Хранилищах.

Миннерихт не поддержал ее слов, но и не опроверг, хотя барменша нарочно подождала.

— Ладно. Если с ней что-нибудь случится, вы от нас уже так просто не отделаетесь. И не сможете больше делать вид, будто мы все здесь друзья.

— Мне безразлично, друзья мы или нет. И с чего ты взяла, что за нее стоит тревожиться? Не смей угрожать мне в моем собственном доме. Если захотелось понадоедать — убирайся.

— Брайар… — вымолвила Люси. Это была и мольба, и предостережение.

В их разговоре было слишком много непонятного для Брайар, подоплека ускользала от нее. И что бы ни стояло за деланым обменом репликами, там крылась опасность. Но сейчас она сама себе вырыла могилу — и ляжет в нее, если понадобится.

— Ничего-ничего, — сказала она. — Утром увидимся.

Люси сделала глубокий вдох. Механические внутренности ее руки отозвались дребезжащим перестуком, словно напряглись до предела.

— Я вот так вот вас не оставлю, — заявила она.

— Оставишь-оставишь, — поправил доктор Миннерихт, подтащив ее к двери и вытолкнув за порог.

Однорукая развернулась на каблуках, глаза ее пылали от гнева.

— Мы еще не закончили, — проскрежетала она, но все-таки зашагала прочь, и дверь захлопнулась за ней. Напоследок послышался ее крик: — Завтра вернусь!

— Не советовал бы, — произнес Миннерихт, хотя Люси уже не могла его слышать.

В затихающем звуке шагов унижение боролось с яростью.

Брайар и доктор стояли на безопасном расстоянии друг от друга и молчали, не находя безобидных тем для беседы. Она заговорила первой:

— Насчет моего сына… Я хочу услышать от вас, где он и что с ним. Жив ли он?

Настала его очередь без всяких вступлений переломить ход разговора:

— Знаете, а мы ведь сейчас не в основной части вокзала.

— Ваша правда. Мы в вагоне, засыпанном землей. Да я понятия не имею, где вы живете и чем занимаетесь. Мне просто нужен мой сын.

Она сжала было руки в кулаки, но тут же расслабила и принялась разглаживать карманы на пальто. Обхватила пальцами ремень сумки, словно ее вес и представление о вещах, лежавших в ней, могли придать ей сил и упорства.

— Позвольте показать вам, — сказал доктор, но не стал пояснять, что именно для нее приготовил.

Затем он открыл дверь вагона и придержал ее для Брайар, как заправский джентльмен.

Она вышла наружу и сразу повернулась к нему лицом: даже мысль, что Миннерихт окажется у нее за спиной, была невыносимой. В голове Брайар роились успокоительные доводы, а сердце ее твердо знало, что этот человек не ее муж, что муж ее — мертв. Однако это ничего не меняло в том, как он передвигался, как стоял, как с вежливым презрением поглядывал на нее. Ей до смерти хотелось сдернуть с него шлем, увидеть его лицо — чтобы утихли беззвучные крики тревоги, отвлекавшие ее, взывавшие к ней. Она всей душой желала, чтобы он сказал хоть слово, чтобы подтвердил или опроверг, что знает ее и намерен воспользоваться этим знанием.

Но нет.

Через комнату с лампами он прошел обратно в коридор и подвел ее к очередной платформе на шкивах. Она мало походила на плохо обтесанные щиты, стоявшие на наружных подъемниках; ее собрали более тщательно и даже придали подобие стиля.

Доктор Миннерихт потянул рычаг, и выход перегородила кованая решетка, заперев их двоих на пространстве размером с чулан.

— Спустимся еще на этаж, — пояснил он, после чего нашел ручку у себя над головой и дернул.

Цепь начала разматываться, и в считаные секунды платформа приземлилась уровнем ниже.

Решетка с грохотом отъехала, и глазам Брайар открылось нечто вроде бального зала. Все здесь блестело золотом, полы походили на зеркала, а с потолка хрустальными марионетками свисали люстры.

Когда удалось наконец перевести дыхание, она произнесла:

— Люси уверяла, что здесь получше, чем в Хранилищах. Она не шутила.

— Люси не знает про этот этаж, — бросил доктор. — Я никогда ее сюда не брал. И мы еще не пришли — нам надо в другое место.

Казалось, сияющие огни наблюдают за ней, поворачиваются вслед. И это были не кристаллы, а стеклянные колбы и трубки, скрепленные проволокой и шестеренками. Она пыталась отвести от них взгляд, но потерпела неудачу.

— Откуда они тут взялись? Это… это… это потрясающе!

Ее так и подмывало сказать, что они ей кое-что напоминают, но таких признаний лучше было избегать.

Шагая под раздробленными лучами света, растекавшимися по полу белыми узорами, от которых рождались странные тени, Брайар думала о лампе, которую смастерил Леви, когда у них зашла речь о ребенке.

В день катастрофы она еще не знала о Зике, даже не подозревала. Но планы у них были.

И он сделал особый светильничек — так хитро устроенный и сверкавший так красиво, что Брайар была просто очарована, хотя давно уже вышла из нежного возраста. Она пристроила его вместо лампы в углу гостиной, надеясь когда-нибудь перенести в детскую. Надежды эти не сбылись.

Здесь лампы были гораздо крупнее — каждая заняла бы целую кровать. Такую не повесишь над колыбелькой. И все-таки сходство было несомненным, и это ее пугало.

Заметив ее интерес, Миннерихт показал на центральный светильник — самый большой из всех:

— Этот был первым. Его привезли заранее и хотели разместить в главном зале. Видите, он не похож на остальные. Я нашел его в одном из вагонов. Как и все в южной части города, ящики были завалены землей. С остальными пришлось попотеть.

— Верю, — сказала она.

Все это было чересчур знакомо ей. До странности привычно было слышать, как он рассуждает об интересных ему вещах.

— Признаюсь, это был эксперимент. Вон те два работают на керосине, но конструкция довольно неуклюжая, и запаха от них много — не слишком-то приятно. Те, что справа, потребляют электричество, — на мой взгляд, у этого варианта больше перспектив. Но с ними есть сложности, и в плане безопасности не лучше огня.

— Куда вы меня ведете? — спросила она, чтобы развеять его беспечный пыл и чтобы не прозябать в неведении.

— В место, где мы можем поговорить.

— Мы можем поговорить прямо здесь.

Он наклонил голову, как бы пожимая плечами, и сказал:

— Верно, но здесь негде присесть, а я предпочитаю размещаться с удобствами. Разве вам не хотелось бы разместиться поудобнее?

— Хотелось бы, — произнесла она, прекрасно понимая, что этому не бывать.

Не важно, что он снова нацепил на себя личину цивилизованности, которую скинул, стоило ей бросить ему вызов. Брайар знала, что поджидало ее по ту сторону видимого радушия Миннерихта, — отпечаток черной ладони. Там пахло смертью, там стенали и жаждали живой плоти — и на нее эти приемы не действовали.

Наконец они оказались перед резной деревянной дверью — до того темной, что одной морилкой тут явно не обошлось. А богатство резьбы намекало, что это не какой-нибудь случайный трофей. Материалом послужило черное дерево, потемневшее до оттенка кофе, предметом — батальные сцены. Судя по одеяниям солдат, это были греки или римляне.

Чтобы разобраться в изображенном, Брайар потребовалось бы время, но Миннерихт ей времени не дал и сразу провел в комнату. На полу лежал ковер — рыхлый, как овсяная каша. За столом из древесины — более светлой, чем дверь, — находился камин, каких ей еще не доводилось видеть. Он был сооружен из кирпича и прозрачных стеклянных трубок, в которых журчала и пузырилась кипящая вода, обеспечивая кабинет теплом без дыма и пепла.

Под углом к столу располагался круглый красный диванчик, обтянутый плюшем; рядом стояло мягкое кресло.

— Выбирайте любое, — предложил Миннерихт.

Она села в кресло, и скрипучая, скользкая кожа, усеянная медными заклепками, поглотила ее.

Доктор занял место за столом — с такой естественностью, будто власть была у него в крови, — и спокойно сложил руки.

Брайар чувствовала, что краснеет. Жар рождался где-то за ушами и темным румянцем стекал по шее и груди. Хорошо, что на ней пальто и рубашка с высоким воротником. Он заметит краску лишь у нее на щеках, а такое бывает и от обычного тепла.

За спиной хозяина кабинета гудел и булькал камин, изредка выплевывая струйки пара.

Глядя ей в глаза, доктор произнес:

— Брайар, тебе не кажется, что наш с тобой маленький спектакль смехотворен?

Он с такой легкостью перешел на «ты», что Брайар против воли стиснула зубы. Но подыгрывать ему она не собиралась:

— Конечно же кажется. Я задала вам простой вопрос, а вы не желаете мне помогать, хотя можете, я так полагаю.

— Я не это имел в виду, и тебе это известно. Ты знаешь, кто я такой, но зачем-то притворяешься — зачем, ума не приложу. — Он поставил пальцы «домиком» и тут же разрушил свое детище, нетерпеливо забарабанив ладонями по столешнице. — Ты меня узнала.

— Нет.

Он попробовал зайти с другого бока:

— Зачем ты прятала его от меня? Иезекииль должен был родиться… примерно тогда, когда построили стену. А я тут не особенно скрывался. Даже до мальчика дошла молва, что я жив; мне сложно поверить, что ты осталась в стороне.

Разве она упоминала имя Зика? Брайар была почти уверена в обратном. Кроме того, Зик при ней никогда не заявлял, что его отец мог быть жив.

— Я не знаю, кто вы такой. — Она не отступала от своей версии и говорила таким сухим тоном, точно сама выпарила из него всю влагу. — И мой сын в курсе, что его отец мертв. Знаете, с вашей стороны неприлично…

— Неприлично? Не тебе твердить мне о приличиях, женщина. Ты ушла, когда должна была оставаться с семьей; ты сбежала, преступив свой долг.

— Вы не представляете, о чем говорите, — сказала она, почувствовав себя немного увереннее. — Если это худшее, в чем вы можете меня обвинить, то лучше сразу признайтесь в обмане.

Изобразив оскорбленный вид, он откинулся на спинку стула:

— В обмане? Да это ведь ты явилась сюда и ведешь себя так, будто я за это время мог забыть, как ты выглядишь. Я так подозреваю, Люси тоже осведомлена. Иначе бы она представила тебя полным именем.

— Она проявила осторожность, потому что опасалась за меня. И видимо, не без причины.

— Разве я угрожал тебе? Что ты от меня видела, кроме вежливости?

— Вы до сих пор не сказали мне, что вам известно о моем сыне. Для меня это верх хамства, потому что не так уж трудно догадаться, как я за него переживала все эти дни. Вы нарочно истязаете меня, да еще подкалываете какими-то намеками, которых не спешите разъяснять.

Он ответил снисходительным смехом:

— Истязаю? Боже, ну и заявленьице. Ладно, ладно. Зик жив и здоров. Ты это хотела услышать?

Да — но проверить не могла никак. Надежде трудно было пробиться сквозь заслон из лжи и обмана.

— Я хочу его видеть, — заявила она, оставив его вопрос без внимания. — И не поверю вам, пока не увижу. А вообще могли бы сказать напрямую. Давайте же, вы так усердно на это намекаете. Скажите, если хватает смелости, а по-моему, ее вам должно хватать. Половиной вашей власти над людьми вы обязаны маске и сумбуру в головах. Они боятся вас, потому что ни в чем не уверены.

— А ты?

— Уверена вполне.

Он вскочил со стула, словно не мог больше усидеть на нем ни секунды, — сорвался с такой силой, что тот выскользнул из-под него и ударился о стол.

— Дура! — произнес он, встав к ней спиной. Маска поблескивала в свете искусственного камина. — Ты такая же дура, как и раньше!

Брайар не оставила ни места за столом, ни угрюмого тона.

— Возможно. Но прожила ведь я как-то дурой столько лет, может, и еще немного проживу. Что ж, я жду. Откройте мне, кто вы такой или за кого себя выдаете.

Он резко обернулся; полы халата взвились, разметав бумаги на столе, китайскими колокольчиками зазвенели стекляшки на настольной лампе.

— Я Левитикус Блю — тот, кто был и остается тебе мужем, кого ты бросила в этом городе шестнадцать лет назад.

Дав ему упиться произведенным эффектом, она тихо-тихо сказала:

— Я Леви не бросала. Будь ты им, ты бы знал.

Из-под маски донесся то ли писк, то ли свист, однако внешне доктор ничем не выдал, что слова Брайар как-то затронули его.

— Вероятно, у нас с тобой разные взгляды на то, что значит бросить человека.

Теперь рассмеялась уже она — не смогла сдержаться. Смех был не особенно громким и не особенно звонким — он родился из чистого неверия.

— Ты просто чудо. Никакой ты не Леви, но ты — чудо. Нам обоим известно, кого ты из себя строишь. И знаешь что? Да мне плевать, кто ты на самом деле. Мне без разницы, как тебя зовут и откуда ты родом; мне нужен только мой сын.

— Жаль, — сказал он… и шустро выдвинул ящик стола. Спустя несколько мгновений — она бы ни за что не успела взвести свой «спенсер» — в лоб ей смотрел блестящий толстый револьвер. Доктор Миннерихт взвел курок и прицелился. — Жаль, потому что мальчик останется со мной, — он тут еще вчера неплохо разместился… и, боюсь, ты остаешься тоже.

Брайар заставила себя расслабиться, позволив телу поудобнее разлечься в кресле. У нее еще имелась в запасе одна карта, и разыграть ее нужно, не давая доктору возможности насладиться ее страхом.

— Нет, не останется. И я тоже не останусь. И если в тебе есть хоть толика здравого смысла, ты не станешь в меня стрелять.

— Ты так считаешь?

— Ты ведь так старательно создавал себе репутацию — раскидывал повсюду намеки, будто ты и есть Леви, и до того всех запугал, что получил власть над людьми. Что ж, споры идут везде — и в «Мейнарде», и в Хранилищах, и в котельных. И везде меня подбивали сходить и поглядеть на тебя, потому что люди хотят знать правду, а от меня ее и ждут.

Он обошел стол и встал рядом, не опуская револьвер, но и не стреляя. Поскольку рта ей тоже пока не затыкали, Брайар продолжила:

— Ты пытался убедить меня, что ты Леви; значит, это и есть твоя цель — чтобы все стало официально. Нашел, конечно, какую личность присваивать… Но если так уж сильно хочется — бери.

Рука с револьвером дернулась. Наставив его на потолок, Миннерихт склонил голову на манер озадаченного пса:

— Что-что?

— Забирай, говорю, коли надо. Можешь побыть и Леви — мне-то что с этого. Если желаешь, я так им и скажу — и мне поверят. Больше ни одна живая душа не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть твоих претензий. Если убьешь меня, они быстро сообразят, что я раскусила самозванца и поплатилась за это. А вот если отпустишь нас с Зиком, сможешь выбрать себе любую легенду на вкус. Рушить ее не стану.

Наверное, дело было в ее воображении, но в язычках синего света Брайар вдруг почудилась какая-то хитринка.

— А мысль недурная, — вымолвил доктор.

— Мысль отличная. Только попрошу об одном условии.

Револьвер он так и не отложил, хотя и не направлял уже ей в лицо.

— Каком же?

Она подалась вперед, и кресло со скрипом выпустило ее из объятий.

— Зик должен знать. Я не позволю ему считать тебя отцом, но втолкую, что и как нужно говорить. Он единственный, кому надо знать правду.

Вновь сверкнули синие огоньки. Миннерихт не стал спорить, а сказал просто:

— Мне нужно об этом подумать.

И с быстротой, которой Брайар никак от него не ожидала, ударил ее по голове рукояткой револьвера.

В виске грохочущим гонгом вскрикнула боль.

И все на свете погрузилось во тьму.

Загрузка...