18

Улыбка Люси сжалась в тонкую ниточку, за которой явно скрывался вопрос.

— Позвольте спросить вас кое о чем, если не возражаете.

— На здоровье, — сказала Брайар, укутывая распухшую руку в одеяло. От него пахло чистотой, но какой-то старой и пыльной, словно его хранили в шкафу и редко доставали. — Если и мне можно будет потом задать вопрос.

— Да легко. — Люси подождала, пока не утихло шипение пара в трубах, и лишь тогда заговорила, тщательно подбирая слова: — Уж не знаю, рассказывал вам Иеремия или нет, но есть тут у нас один человек. Мы зовем его доктором Миннерихтом, хотя и не могу ручаться, что это настоящее его имя. Именно он сделал для меня мою руку.

— Кажется, мистер Свакхаммер упоминал о нем.

Барменша поуютнее закуталась в одеяло.

— Что ж, хорошо. Он ведь ученый, этот доктор. Изобретатель. Объявился здесь незадолго до возведения стены. Откуда он взялся, до сих пор неясно. И непонятно, что за беда с ним случилась. Он никогда не снимает маски — даже там, где воздух позволяет. Так что мы и не представляем, каков доктор на вид. Зато умен как черт. Особенно ему удаются всякие механические штуковины вроде этой.

Она многозначительно повела плечом.

— И Глушилки.

— Ага, они тоже. Тот еще тип! Из ничего может сделать стоящую вещь. Раньше я о таких и не слышала. — И она добавила еще одно слово, а из слова недвусмысленно вытекал некий вопрос, отвечать на который ее собеседница не имела желания: — Почти.

Перевернувшись на бок, Брайар оперлась на локоть.

— К чему вы клоните, Люси?

— Да ладно притворяться. Вы же не дурочка. Неужели вас не посещали такие мысли?

— Нет.

— Совсем-совсем? Но согласитесь, совпадение потрясающее. Тут у нас гуляют толки, что это может быть…

— Не может, — отрезала Брайар. — Уверяю вас.

Тут Люси опустила глаза, однако жест выдавал не усталость, а лукавство, вызвавшее у Брайар укол страха. Барменша меж тем промолвила:

— Смелое утверждение. Особенно в устах женщины, которая нашего ужасного доктора еще даже не видела.

Она едва не огрызнулась: «А мне его и не надо видеть». Но проговорила вместо этого, отмеряя каждое слово под жадным взглядом Люси:

— Я не знаю, кто такой доктор Миннерихт, но Левитикус здесь ни при чем. Да, Леви был злобным старым дураком, но этот дурак явился бы за мной, будь он жив все это время. А не за мной, так за Зиком.

— Он так вас любил?

— Любил? Нет. О любви здесь речи не шло. Скорее уж чувство собственности. Я всего лишь одна из вещей, принадлежащих ему, — по бумагам. Зик принадлежит ему по праву крови. Нет. — Она покачала головой, затем убрала руку и разлеглась на матрасе, уткнувшись щекой в пуховую подушку. — Он бы такого не допустил. И пришел бы за нами, хотим мы того или нет.

Люси задумалась над словами Брайар, но к чему пришла, по ее лицу было не понять.

— Видимо, вы знали его лучше других.

— Видимо. Но порой я вообще сомневаюсь, что хоть сколько-то его знала. Так бывает. Иногда нас водят за нос. А я тогда была дурой, так что ему это было раз плюнуть.

— Вы были девчонкой, вот и все.

— Никакой разницы. Результат такой же. Но теперь моя очередь спрашивать.

— Ну давайте, — подбодрила ее Люси.

— Значит, так. Если не захотите, можно не отвечать.

— Не переживайте. Смутить меня не выйдет, что ни спрашивай.

— Отлично. Не буду притворяться, будто мне неинтересно, что случилось с вашими руками. Как вы их потеряли?

На лицо Люси вернулась улыбка.

— Да я не против. Собственно, это не секрет. Правую я потеряла, когда все мы бежали из города, потому что остаться означало смерть, а то и хуже. Я жила на том конце площади — ближе к городской свалке, чем к вашему уютненькому холму. Мы с моим мужем Чарли держали там одно заведеньице, туда много кто заглядывал — по большей части мужчины. Старые портовые крысы, рыбаки в промасленных дождевиках, старатели со своими пожитками, бренчащими на спине… Заходили к нам перекусить. Ой, что ж я сразу-то не сказала — у нас ведь не бордель какой-нибудь был, а небольшой бар. Поменьше «Мейнарда», да и поплоше. Назвали мы его «Ржавым люком», и дела шли неплохо. Подавали в основном пиво и прочее спиртное, ну и сэндвичи с рыбой, вареной и жареной. Сами всем заправляли — Чарли и я. Не то чтобы все удавалось, но и так было славно. — Откашлявшись, она продолжила: — Ну и вот, шестнадцать лет назад с холма спустилась большая машина, сминая все на своем пути. Эта часть вам известна. Сами знаете, что и как натворил Костотряс, — и лучше всех нас, наверное, знаете, ему мы обязаны Гнилью или нет. Если кому и знать, то вам.

Брайар мягко возразила:

— Но я не знаю, Люси. Так что, видимо, не знает никто.

— А Миннерихт утверждает иначе, — заметила барменша, ненадолго сменив тему. — У него выходит, что Гниль как-то связана с горой. Мол, Рейнир[21] на самом деле вулкан, а в вулканах образуется ядовитый газ. Пока нет извержений, он остается под землей. Если только кто-нибудь не пробьет кору и не выпустит его.

На вкус Брайар, это объяснение было ничуть не хуже прочих. Так она и сказала:

— В вулканах я не разбираюсь, но, по-моему, это похоже на правду.

— Поди угадай… Я просто передаю слова доктора Миннерихта. Может, он чокнутый, почем знать? Только он сконструировал для меня эту руку, так что я перед ним в долгу, хотя и проблем от него было предостаточно.

— Но вы мне рассказывали про Чарли, — напомнила Брайар.

Ей не хотелось больше разговоров о Миннерихте — пока что. Даже звуки, из которых складывалось его имя, вызывали у нее непонятную тошноту. Она была совершенно уверена, что он не Левитикус, хотя и не могла поделиться с Люси причинами своей уверенности. Правда, это мало что меняло: если люди до сих пор верили в существование Леви, то этот человек мог сойти за его призрака.

— Ах да! — спохватилась Люси. — Итак, Гниль расползалась по улицам, и пора было спасаться бегством. Но приказ об эвакуации застал меня на рынке — я как раз закупала продукты, когда началась паника. А Чарли остался в баре. Мы с ним были женаты десять лет, и я не хотела его бросать, но полицейские со мной церемониться не стали — взяли и вышвырнули из города, как пьянчужку с тротуара.

Везде уже сооружали временные стены из брезента. Помогали они не очень, но все-таки помогали, так что рабочие трудились вовсю. При первой же возможности, как только прошла основная волна паники, я раздобыла маску, пробралась через заграждения и побежала к Чарли.

Но в «Ржавом люке» его было не видать. Бар казался пустым, окна — выломаны. Люди разбивали стекла и промышляли грабежом. Мне даже не верилось: воровать в такое время!

Зайдя внутрь, я начала его звать, пока он не откликнулся откуда-то из задней части дома. Тогда я перемахнула через прилавок, вломилась в кухню и увидела его на полу, всего истерзанного и залитого кровью. Кровь в основном была не его. Он застрелил троих трухляков, которые загнали его в угол — как волки оленя, вы же знакомы с их повадками, — и сидел теперь в компании трупов, но его сильно покусали. У Чарли отсутствовало ухо и часть ступни, а глотку ему наполовину вырвали.

Она вздохнула и еще разок прочистила горло.

— Он умирал… и обращался. Я не знала, что произойдет раньше. В ту пору мы совсем еще не изучили болезнь, так что я не побоялась к нему подойти. Чарли вяло покачивал головой, глаза у него высохли и стали желто-серого оттенка.

Я попыталась поднять его с пола — хотела дотащить до больницы. До чего же глупая мысль. К тому времени все улицы перегородили, и помощи было бы негде искать. И все-таки я поставила его на ноги. Он был не особенно крупный мужчина, ну а я не то чтобы карлица.

И тут он полез драться — почему, не знаю. Мне приятно думать, что он чуял близость конца и пытался меня оттолкнуть ради моего же блага. Только я не сдавалась, потому что решила его оттуда вытащить, и хоть умри. А он так же твердо был намерен остаться.

Сцепившись, мы рухнули у прилавка. Когда я опять подняла Чарли, с ним уже было кончено. Он начал постанывать и пускать слюни — яд, проникший в его тело через укусы, сделал свое дело.

Вот тогда-то все и случилось. Тогда он меня и цапнул.

Всего лишь прокусил большой палец — совсем неглубоко, но этого хватило. И я наконец поняла, что его больше нет, будто мало было пожелтевших глаз и запашка изо рта, как от дохлой лошади на улице. Чарли никогда бы не причинил мне боли.

Она опять закашлялась, однако глаза ее, мерцавшие в свете свечей, оставались сухими.

Тут снова засвистели трубы, и Люси притворилась, что замолчала из-за них. Затем она продолжила рассказ:

— Надо было его убить. Он заслуживал, чтобы с ним поступили по-человечески. Но я тогда слишком перепугалась — и ненавижу себя за это. Ну да что уж говорить, дело-то сделано, точнее, не сделано, и ничего уже не поправишь. В общем, я бегом добежала до самой Окраины, а там забилась в какую-то церковь, где мне дали отлежаться и выплакаться.

— А как же укус?

— Укус, — повторила Люси. — Ах да, укус. От укуса началось гниение и стало расползаться по руке. Три монашки меня держали, а священник провел первую ампутацию.

Брайар поежилась:

— Первую?

— Ага. Потому что одной оказалось недостаточно. Они отрезали только кисть, по запястье. Во второй раз пришли с пилой и взяли выше локтя, а в третий отхватили по самое плечо. Ну и что ж, зато помогло. Все три раза после ампутации я была на грани смерти. Каждая рана не затягивалась неделями, и мне уже хотелось, чтобы болезнь взяла свое. Или чтобы меня кто-нибудь пристрелил — у меня самой тогда сил не хватило бы.

Она замялась. А может, то была всего лишь усталость.

Брайар все же спросила:

— А что случилось потом?

— А потом я пошла на поправку. Чтобы снова почувствовать себя человеком, понадобилось года полтора. А как выздоровела, все мысли были об одном: что надо теперь вернуться и позаботиться о Чарли. Даже если это означало бы пустить ему пулю в глаз. Он такого не заслужил.

— Но к тому времени появилась стена.

— В точку. И все-таки, как вы сами убедились, попасть в город можно и другими путями. Я пробралась через канализацию, точно как ваш сын. И так уж вышло, что осталась тут.

— Но… — Брайар покачала головой. — Как насчет второй руки? И протеза?

— Второй-то? Ну… — Люси опять заворочалась, и пуховый матрас с одеялом хором зашуршали. Зевнув во весь рот, она на выдохе затушила свечу возле кровати. — Вторую руку я потеряла два года спустя, в подполье. Взорвалась одна из новых печей; трех китайцев, которые ее обслуживали, убило, четвертый остался слеп. А мне зацепило руку раскаленным обломком металла, и дело с концом.

— Господи! — вымолвила Брайар и, подавшись вперед, загасила оставшуюся свечку. — Это ужасно, Люси. Мне очень жаль…

Из темноты донесся голос:

— Вашей вины тут нет. И ничьей, кроме моей, — что торчу здесь столько лет… В общем, тогда у нас уже был наш проказник-доктор, и он привел меня в порядок.

Брайар услышала шелест фланели — ее соседка укладывала ноги поудобнее.

Люси издала еще один зевок, увенчав его довольно высокой нотой — ни дать ни взять свисток на чайнике.

— Прежде чем приступить, он хорошенько пораскинул мозгами. Схемы чертил, рисунки и все такое. Для него собрать меня заново было вроде игры. Когда работы завершились, он показал мне готовую штуковину, и я пожалела, что не умерла. Она выглядела такой странной, такой тяжеленной… Казалось, я и поднять-то ее не смогу, не то что управляться с ней.

И доктор не сказал мне, как собрался ее оживлять. Он предложил мне выпить, я согласилась. И сразу в обморок, а проснулась от собственных криков. Доктор и один из его подручных пристегнули меня ремнями к столу, вроде как у хирургов, и сверлили деревянным буром дырку в кости.

— Боже, Люси…

— Это было куда хуже, чем все ампутации, — да что уж, хуже даже, чем обе руки потерять. Но теперь… — Она то ли повернулась на бок, то ли снова пошевелила рукой — та бренькнула под одеялом. — Теперь я рада, что она у меня есть. Хоть и недешево мне обошлась.

В последних словах барменши, с которыми та и заснула, Брайар уловила намек на что-то очень нехорошее, но час был поздний, и сил на дальнейшие расспросы у нее не осталось. Очутившись за стеной, она только и делала, что бегала, карабкалась куда-то, пряталась, и при этом не нашла никаких следов Зика, которого могло уже и не быть на свете.

Пока Брайар боролась со своим беспокойным разумом, у нее забурчал желудок — и она поняла, что не может вспомнить, когда в последний раз ела. От одной только мысли о примитивнейшей из потребностей ее живот порывался самостоятельно отправиться на поиски пищи. Но хозяйка понятия не имела, куда идти, так что крепко обхватила его и свернулась в клубочек, решив для себя, что утром обязательно справится насчет завтрака.

Брайар Уилкс была не из тех женщин, кто много молится, и не могла сказать, так уж ли верит в того Бога, имя которого поминает временами всуе. И все же, закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на прерывистый писк отопительных труб, она попросила небеса помочь ей и сыну.

…которого, как знать, могло уже и не быть на свете.


А потом она проснулась.

Это произошло так неожиданно, что Брайар растерялась: может, у нее помутился рассудок и она даже не засыпала? Но нет — что-то изменилось. Насторожив уши, она не уловила никаких признаков, что Люси в комнате. А в щель под дверью просачивался мутный оранжевый свет.

— Люси? — шепнула она.

Ответа не было. Тогда Брайар принялась шарить вокруг себя, пока не нащупала свечу и рассыпанные кем-то спички.

При свете свечи ее догадки подтвердились: никого не было. На матрасе, где прежде лежала Люси, зияла вмятина в форме полумесяца. Трубы утихли, но на ощупь — Брайар коснулась их тыльной стороной руки — оказались теплыми. В комнате было уютно, но пустовато, и ее одинокая свеча не помогала разогнать мрак.

Обнаружив возле умывальника керосиновую лампу, она зажгла ее, а свечу оставила на прикроватном столике. В рукомойнике была вода. Один ее вид вызвал у Брайар такую жажду, что она почти уже начала пить, но остановилась, вспомнив о бочках с более свежей водой, дожидавшихся ее в коридоре.

Наскоро умывшись, Брайар натянула ботинки и вновь нацепила кожаный пояс. Сейчас ей даже нравилось чувствовать его на теле: он создавал иллюзию защиты, а когда наваливалась усталость или страх, помогал держаться прямо.

Дверь закрывалась изнутри. Это объясняло, как Люси сумела покинуть комнату без посторонней помощи. Брайар толкнула дверь, и та с щелчком отворилась. На стенах коридора через каждые несколько шагов были установлены небольшие факелы.

С какой же стороны они пришли? Непонятно.

Слева, подумалось ей.

— Ну слева, так слева, — сказала она себе под нос.

Котельной видно не было, зато вскоре стало слышно.

Рев печи стих, мехи прекратили работу и потихоньку, пощелкивая да посвистывая, остывали. А жаркое, как лава, пламя зрело себе внутри, пока машинерия отдыхала.

Бочки, как и обещал Свакхаммер, стояли у самого входа. На подвешенной рядом полке в беспорядке валялись деревянные кружки.

Бог знает, когда их в последний раз мыли, но она запретила себе привередничать — схватила ту, что была почище других, и сняла крышку бочки. Вода казалась черной, но только из-за теней. Качеством она не отличалась от той, что получали у них на водоочистной станции, так что Брайар осушила кружку до дна.

Пока желудок с хищной радостью впитывал жидкость, чуть ниже в ее животе что-то забулькало, побуждая на поиски уборной. В конце прохода обнаружилась дверь; Брайар проверила, что за ней, — и вышла несколько минут спустя, чувствуя себя лучше, чем перед сном.

Было и другое чувство — слежки. Она не могла понять его причины, пока не сообразила, что откуда-то поблизости доносятся голоса. У нее всего лишь перепутались ощущения — когда еле-еле различаешь чужую речь и когда подслушивают тебя саму. Если не шевелиться, можно было кое-что разобрать. А стоило сделать шажок вправо, слышимость улучшилась в разы.

— Плохая мысль.

Люси. Тон ее граничил с откровенно воинственным.

— Не обязательно. Можно сначала спросить ее.

— Мы с ней пообщались. Вряд ли она согласится.

Второй голос принадлежал Свакхаммеру — без маски.

Он повторил:

— Ну спросить-то ее можно. Не ребенок, сама за себя в ответе. Из этого может выйти толк — вдруг она скажет наверняка?

— Она и так уже уверена, что наверняка все знает, и сейчас у нее полно других забот, раз уж мы вспомнили о детях, — возразила барменша.

Скользнув за угол, Брайар прижалась спиной к стене рядом с приотворенной дверью.

— По-моему, она знает больше, чем говорит. И если это так, то не годится вытягивать из нее правду, — подытожила Люси.

Свакхаммер помолчал.

— Не надо ничего ни из кого вытягивать. Чуть только она увидит его, а он ее, все сразу станет ясно. Он не сможет больше прятаться под маской другого мошенника; и у тех, кто сейчас его боится, появится повод выйти против него.

— Или же он попытается убить ее за то, что слишком много знает. А заодно и меня, раз уж я ее поведу.

— Тебе руку нужно чинить, Люси.

— Я об этом думала. Наверное, попрошу Хо-цзиня. Тоже смыслит во всякой механике. Когда в прошлом месяце встали печи, исправлял все он. И еще починил карманные часы Кальмара. Умный паренек. Может, он сумеет привести ее в порядок.

— Китайцы, китайцы… Будешь и дальше водить с ними дружбу, поползут слухи.

— Да пусть ползут сколько угодно. Нам не обойтись без этих людей — и тебе это известно не хуже меня. Без китайцев мы и с половиной здешнего оборудования не управимся. Факт.

— Факты фактами, а меня они тревожат. Больно уж похожи на этих чертовых ворон, которые торчат на крышах: понять их невозможно, лопочут что-то между собой… Может, они за тебя, может — против, но ты ни в жизнь не узнаешь, пока уже не станет слишком поздно.

— Ты идиот, — сказала Люси. — Если ты их не понимаешь, это еще не значит, что они строят против тебя козни.

— А как насчет Яо-цзу?

Фырканье.

— Нельзя же судить все стадо по одной паршивой овце. Если бы я так делала, то больше ни одному бы мужику доброго слова не сказала. Так что хватит важничать, Иеремия. И не донимай миссис Уилкс нашим доктором. Она и о нем-то разговаривать не хочет, а уж с ним не захочет и подавно.

— Ну вот, видишь! Сама избегает этой темы, а ведь далеко не глупа. Ей, должно быть, любопытно. Если мы ее попросим, то вдруг она решит…

Просунув в проем ногу, Брайар отворила дверь. Свакхаммер и Люси оцепенели, словно их застали за чем-то непристойным. Они сидели друг напротив друга за столом, сервированным миской с фигами и горкой кукурузных початков.

— Спрашивайте меня о чем хотите, — предложила она, но правдивых ответов обещать не стала. — Видимо, пора нам всем выложить карты на стол. Я хочу поговорить об этом вашем докторе; хочу, чтобы Люси починили руку; хочу съесть фигу — так я даже пирога на Рождество не хотела; но больше всего я хочу найти своего сына. Он пробыл тут… сколько же, интересно? Никак не меньше двух дней, а ведь он совсем один, и… может быть, его уже нет в живых. Но в любом случае я его здесь не оставлю. Только одной мне в городе делать нечего. Мне нужна ваша помощь. И я готова помочь вам.

Свакхаммер взял с верха кучки толстую спелую фигу и кинул ее Брайар. Она умяла плод в два счета, почти не пережевывая, и уселась возле барменши, лицом к Свакхаммеру — из подозрения, что его легче будет раскусить.

Люси покраснела, но не от злости. Ей было неловко, что ее поймали за сплетнями.

— Милая, я и не думала судачить за вашей спиной. Но Иеремия тут носится с одной нехорошей идеей, и мне не хотелось, чтобы она дошла до ваших ушей.

Брайар отчеканила:

— Он желает, чтобы я была с вами, когда вы пойдете к Миннерихту просить насчет руки.

— Да, примерно так.

Поигрывая кукурузным початком, Свакхаммер подался вперед и сделал серьезное лицо:

— Вы должны понять: стоит вам поглядеть на него и сказать, что это не Блю — или все-таки он, люди сразу вам поверят. Если Миннерихт — ваш бывший муж, то мы будем вправе обвинить его в том, что случилось с городом, и вышвырнуть отсюда. Сдадим властям, а дальше пусть сами разбираются.

— Вы же не серьезно. — Вопрос у Брайар превратился в утверждение.

— Да куда уж серьезней! Вообще, его могут просто вытащить на улицу и скормить трухлякам… за всех я отвечать не могу. Но у меня что-то не появилось ощущения, что вы за него переживаете.

— Ни в малейшей степени.

Угостившись еще одной фигой, она сделала большой глоток из чашки, которую до сих пор таскала с собой. Свакхаммер достал из ящика за стулом мешочек сушеных яблок, и Брайар с радостью на них набросилась.

— Тут вот какое дело, — произнес здоровяк, опять нацепив на лицо серьезную мину. — Миннерихт, он… он гений. Настоящий гений, bona fide,[22] а не шут какой-нибудь из бульварных романчиков. Только чокнутый. И ведет себя так, будто здесь его королевство, все десять-двенадцать лет, что пробыл тут… с тех пор как смекнул, что мы нуждаемся в нем.

Судя по тому, как Свакхаммер замялся на слове «нуждаемся», эти речи не доставляли ему удовольствия. Однако он продолжил:

— Поначалу все было нормально. С организацией у нас как-то не складывалось — жили как в сумасшедшем доме, потому что многих хитростей еще не знали.

Люси поддержала его:

— Нормально, нормально. Держался он наособицу, не беспокоил никого, а когда хотел, мог и помочь. Некоторые китайцы считали его чуть ли не волшебником. Правда, — добавила она тут же, — быстро перестали.

— Что же изменилось? — спросила Брайар с набитым ртом. — И есть тут еще что-нибудь съестное? Не хочу показаться грубой, но я умираю с голоду.

— Минутку.

Свакхаммер встал и направился к штабелю ящиков, которые заменяли здесь буфет. Пока он рылся в них, Люси продолжила:

— А изменилось то, что люди сообразили, как делать на Гнили хорошие деньги, перегоняя ее в желтуху. И под «людьми» я имею в виду самого доктора Миннерихта. Мне говорили, он экспериментировал с газом, пытался сотворить из него что-нибудь безвредное. А может, и не пытался. Знает лишь он.

Здоровяк наконец обернулся. В руках у него был завязанный мешочек, который миг спустя шлепнулся на стол перед Брайар.

— Что это? — поинтересовалась она.

— Вяленый лосось, — объявил мужчина. — Только Люси кое о чем умалчивает: Миннерихт начал испытывать препарат на своих друзьях-китайцах. Выдавал, наверное, за опиум. Но в итоге многих поубивал, и тогда остальные обозлились на него.

— Кроме Яо-цзу, — заметила барменша. — Он правая рука доктора и ведет у них все дела. Коварен, как змея, и в чем-то даже умнее Миннерихта, честное слово. Эти двое построили на желтой гадости маленькую империю и деньги гребут лопатой, но вот на что их тратят — бог знает.

— Здесь, под землей?

Брайар взяла кусок лососины и вгрызлась в него. Пить захотелось еще больше, но ее это не останавливало.

— Так и я о том же, — кивнула Люси. — Деньги здесь мало чего стоят. У нас в ходу лишь то, что можно выменять на еду и чистую воду. И вокруг до сих пор полно домов, где остались хорошие вещи. Стена стеной, а не могли же мы прочесать тут каждый дюйм. Как я подозреваю, деньги у него уходят на металл, на всякие детали, шестеренки и все такое прочее. Делать машины из воздуха он пока не умеет, а от металла с поверхности, как правило, никакого толку.

— Почему?

Ответил Свакхаммер:

— Из-за воды и Гнили все ржавеет с невероятной скоростью. Если металлические детали хорошенько смазывать, можно замедлить процесс. А у Миннерихта есть какая-то особая глазурь — вроде гончарной, — которая неплохо защищает сталь.

— Он безвылазно сидит на Кинг-стрит, — сообщила Люси. — Сам себя объявил королем и улицу так же назвал.[23] Туда никто особо не суется. Хотя поблизости до сих пор живет кое-кто из китайцев — на границе их старого квартала.

— Но большинство переселилось поближе к холму — надоело, что с ними обращаются как с крысами, — добавил Свакхаммер. — А суть-то в чем, миссис Уилкс: доктор Миннерихт контролирует почти все, что происходит в городе. И все воздушники — Клай, Броли, Гринстед, Уинлок, Хейни и так далее — тоже подчиняются ему. Чтоб вывозить отсюда Гниль, нужно платить доктору налог; и всем химикам, которые потом вываривают отраву на Окраине, приходится отваливать денежки за рецепт. А еще ведь есть перевозчики, распространители — они все тоже ему должны. Для каждого у него находится кредит — мол, отдашь потом из прибыли. Но как-то так получается, что никто еще пока не сумел расплатиться с ним до конца. Всплывают проценты, комиссии и прочие фокусы, и в результате человек понимает, что принадлежит ему с потрохами.

Взгляд Брайар остановился на одинокой и бесполезной теперь руке Люси.

— Даже вы.

Барменша заерзала.

— Прошло уже… сколько я там сказала? Тринадцать-четырнадцать лет, не иначе. А ему все мало. Всегда выясняется, что я еще что-то должна. Деньги, сведения, и так до бесконечности.

— А если откажетесь отдавать?

Люси скривила рот, губы ненадолго приникли друг к другу и снова разошлись.

— Он придет и заберет ее. — Она торопливо добавила: — Вы небось думаете, что еще не повод впрягаться в кабалу к старому мерзавцу, но у вас есть две отличные руки, а у меня без этой машины и одной-то нет.

— А Свакхаммер?

Помявшись, тот заговорил:

— Здесь не так-то просто выжить без некоторых вещей. Прежде чем у меня появилась эта броня, я столько раз висел на волоске от гибели, что и не сосчитать. А перед этим потерял племянника и брата. В подполье свои порядки. Мы… мы тут занимаемся такими делами, что… если о них узнают на Окраине, то мигом окажемся пред очами судьи. Миннерихт и на этом играет. Угрожает, что всех нас вышвырнет и оставит на милость закона — какого уж ни есть…

Люси заметила с ехидцей:

— А Мейнард на том свете. Так что нет за стеной ни одной шишки, которой мы могли бы довериться вот хоть на столечко.

Свакхаммер возвратился к исходной мысли:

— Но если вы подтвердите, что это Блю, то у людей появятся кое-какие козыри против него. Понимаете?

Брайар опрокинула кружку, дала последним каплям стечь в рот и со стуком поставила ее на стол.

— Вот вам бредовый вопросик. А его-то самого кто-нибудь спрашивал? В смысле, мог ведь кто-нибудь подойти к нему и брякнуть: «А ваше имя и вправду Миннерихт? Может, вы все-таки Левитикус Блю?»

— Принесу вам еще, — сказал Свакхаммер, после чего забрал у нее кружку и вышел из комнаты.

Люси кивнула:

— Ну, люди пытались. Ничего не отрицает, ничего не подтверждает. Ему же того только и надо, чтобы слухи расползались. Хочет всех нас посадить на короткий поводок, а чем меньше мы о нем знаем и чем больше его боимся, тем лучше ему.

— Да он просто душка, — вздохнула Брайар. — Я по-прежнему уверена, что это не Леви, но слеплены они, похоже, из одного теста. Пожалуй, я все-таки пройдусь с вами, Люси. Может быть, доктор даже и не слышал обо мне. Вы говорили, он объявился здесь уже после строительства стены, так что вряд ли он из местных.

Вернулся Свакхаммер с полной кружкой воды и в сопровождении китайца преклонных лет, вежливо заложившего руки за спину.

— Вот ваша вода, миссис Уилкс, а для вас, миссис Люси, имеются новости. Пообщайтесь с ним. Никак не могу разобрать, что он там лопочет.

Люси отбарабанила какую-то фразу — то ли сесть предложила, то ли перейти к делу; старик ответил цепочкой звуков, за которой не в силах был уследить никто из присутствующих, кроме нее. Закончив свою тираду, китаец выслушал ее благодарности и вышел — так же тихо, как вошел.

— Ну что? — спросил здоровяк.

Люси встала из-за стола.

— Говорит, что только-только вернулся из восточного туннеля, был у «Мейнарда». Утверждает, будто видел там знак — черный отпечаток ладони. И нам всем известно, что это означает.

Брайар непонимающе уставилась на них, и Свакхаммер пояснил:

— Это означает, что доктор берет на себя ответственность за дело рук своих. И дает понять: трухляки были подарком от него.

Загрузка...