Комплекс крови (СИ)

Глава тринадцатая. Тристан

Лето 1990 года

Треверберг

— Ты представлял ее иначе?

Тристан стоял возле кровати и внимательно изучал утомленное лицо девушки. На вид он не дал бы ей больше шестнадцати. Школьница — да и только.

— Юна, — заговорил он. — Это кровь на нее так повлияла?

Отец присел на табурет, обитый мягкой кожей.

— Да, — подтвердил он.

— У нее темные волосы.

— У тебя они когда-то тоже были темными.

— И глаза…

— Глаза изменят цвет в ближайшие несколько дней. Хочешь взглянуть на документы? Я получил результат анализов крови около часа назад.

Тристан не ответил. Он смотрел на то, как маленькие ноздри девушки едва заметно раздувались, вбирая следующую порцию воздуха, слышал, как ее сердце, минувшей ночью остановившееся на несколько секунд волей отца, выполняет свою привычную работу: перекачивает кровь. Забавно, но обращенные не нуждаются ни в первом, ни во втором. Их сердце бьется по привычке, и никакой крови оно не перекачивает. И дышат они тоже по привычке. С тех пор, как они получили бессмертие, их организм не способен поддерживать свое существование самостоятельно. Им требуется донор.

Всем, кроме Тристана и его сестры, которой он обзавелся на рассвете.

— Ты рад? — предпринял очередную попытку завязать диалог отец.

— Не знаю, — честно ответил молодой вампир. — А ты уверен, что это моя сестра?

Доктор Хобарт улыбнулся.

— Уверен.

Тристан приблизился к кровати еще на пару шагов и положил ладонь девушке на лоб. Ее кожа, вопреки его ожиданиям, была по-человечески теплой. У корней золотисто-каштановых прядей, убранных под широкий плетеный обруч, уже начинало появляться серебро.

— Поздравляю, отец, у тебя получилось.

— Мы в самом начале пути. Я буду наблюдать ее как минимум три месяца.

— А потом?

Отец убрал очки в нагрудный карман белого халата и устало потер виски.

— Ты не думал об этом, не так ли? — вновь заговорил Тристан. — Ты и понятия не имеешь, что делать дальше.

— Доктор Родман…

— … плевать мне на доктора Родмана. Я задаю этот вопрос тебе. Я хочу знать, что ты будешь делать с этой девочкой дальше.

Судя по облегчению, появившемуся в глазах отца, он ожидал другого вопроса — и был рад, что прозвучал именно этот.

— Растить. Воспитывать.

— И поселишь здесь?

— Если она сделает такой выбор, я позволю ей жить в особняке.

— А доктор Родман согласен?

— Можешь спросить его об этом сам, коли угодно.

С этими словами отец подошел к прикроватной тумбочке, склонился над прикрепленными к планшету листами и записал известные только ему измерения в соответствующих клетках, а потом направился к двери.

— Она красивая, — сказал Тристан ему вдогонку. — Похожа на нее.

— Как поживает твоя научная работа по аналитической химии?

— Все почти готово. Как всегда, сдам первым. Ты заинтересовался моей университетской учебой, это приятно.

Отец замер в дверях, и Тристан, не успевший сбавить шаг, чуть было не наткнулся на его спину.

— Я хочу, чтобы в следующий раз, когда она придет в себя, ты был здесь, — обратился он к сыну. — Вы должны познакомиться.

— Надеюсь, мои желания тоже тебя волнуют?

— Вежливость подсказывает мне ответить утвердительно.

Тристан вышел в коридор и преградил отцу путь на лестницу, ведшую в лабораторные помещения особняка.

— Ты обратил ее и не сказал мне ни слова, хотя мог предупредить. Ты поставил меня перед фактом. «Тристан, это твоя сестра. Хочешь ты или нет, но тебе с этого дня придется ее терпеть. Ухаживать за ней, читать вслух, говорить о физике, химии, астрономии, лингвистике…».

— Не нужно пугать девушку раньше времени. Ты успеешь продемонстрировать широту своего кругозора. Начните с анатомии.

— С анатомии? — озадаченно переспросил Тристан. — А ты уверен, что она интересуется чем-то, кроме косметики и татуировок?

Отец решительно положил руку ему на плечо, предлагая отодвинуться.

— Заодно и проверишь. Она попросила у меня литературу о мозге. Хочет узнать, как работает память.

Доктор Хобарт начал спускаться по лестнице, и Тристан последовал за ним.

— Ты же не шутишь, верно, отец?

— Помнится мне, ты любишь нейробиологию. Прочитай юной леди лекцию о дисфункциях lobus temporalis[1].

— То есть, ты хочешь, чтобы я сидел и… читал ей лекции по нейробиологии? Она же… ну. — Он развел руками. — Вампирша, которой и суток не исполнилось. Ты уверен, что тема выбрана правильно?

***

… - Так, значит, нарушения долговременной памяти могут привести к бессоннице, дисфункция миндалевидного тела — не такой уж редкий недуг, а сосцевидные тела контролируют еще и сексуальное поведение? Это очень интересно…

Тристан перевернул страницу атласа по нейробиологии. Терри, чьи глаза уже начали менять цвет с карего на фиалковый, смотрела на него с искренним вниманием.

— Если ты не против, я бы хотела послушать еще про дофамин. Ты начал рассказывать о том, каким образом он участвует в регулировании когнитивных функций. И про систему поощрения.

Один из альбомных листов, лежавших между страницами, спланировал на пол. Он опустился рисунком вверх, и несколько секунд Тристан изучал изображенную на нем часть мозга.

— Можно взглянуть поближе? — подала голос Терри. — Прости, я не могу двигаться. Доктор Хобарт… отец предупредил, что некоторое время мне придется провести в покое.

Отец.

Тристан неохотно выбрался из мягкого кресла, поднял с пола рисунок и показал девушке.

— Ух ты, — восхитилась она. — Это ты нарисовал? Очень точно!

— Глупости. Это быстрый эскиз. Никакого сходства.

Терри смотрела на него из-под нахмуренных бровей.

— Ты рисовал и до… этого?

— До обращения? — уточнил Тристан. — Нет.

— Не-е-ет? — удивленно протянула она.

— До обращения я был никем.

В глазах девушки светился интерес, испытывать который могут разве что маленькие дети, и на несколько мгновений Тристан попал под власть искушения открыть ей все. Рассказать о том, как его нашли. Как привели сюда. Как подарили второй шанс. Рассказать о том, как первое время молодой вампир боролся с сущностью, названной им «тот, кто был до Тристана», и о том, как она иногда одерживала верх. О том, что и пять лет спустя он, постигший суть открытия отца, боялся: а не вернется ли прошлое? Возможно, это не выздоровление, а устойчивая ремиссия?

— А я и так никто, — улыбнулось существо, которое теперь приходилось ему сестрой. — Даже если мне и есть, что терять, то я ничего не помню. И, знаешь, кажется, это к лучшему. Ведь так проще открыть чистую страницу, да?

Если они вообще существуют, эти чистые страницы. Тристан всегда подозревал, что люди и темные существа переоценивают этот феномен.

— Ты знаешь, кто такой Томас Аквинат? — спросил он у Терри, возвращаясь в кресло.

— Нет, — покачала головой та.

— Это религиозный философ. В том числе, он известен пятью доказательствами существования бога, которые ошибочно приписывают Иммануилу Канту. Одно из них — это так называемое доказательство от степеней бытия. Оно говорит: финальная точка любой эволюции — воссоединение с богом, потому что бог — это самое совершенное, что только существует в двух мирах. Когда я впервые прочитал доказательства Томаса Аквината, они меня не на шутку взволновали. Я часами сидел в библиотеке отца и размышлял о них. А потом понял, что кажется мне странным. В эволюционную цепочку вмещаются люди и необращенные. Обращенные — нет. Вампиры не эволюционируют. Ну, если не считать эволюцией переход от крови к эмоциональной пище. И меня осенило.

Терри вытянула бы шею от удивления, если бы могла двигаться.

— И что ты понял? — поторопила она.

— Такие, как я и ты, вампиры, которые не нуждаются в крови или эмоциях доноров, находятся вне эволюционной цепочки. Мы — тот бог, та точка, к которой стремится каждый.

— О. — Брови девушки легко поднялись. — Так мы боги?

— Вот именно. — Тристан положил руки на подлокотники кресла и самодовольно улыбнулся. — Избранные.

— Но кто нас избрал?

А она неглупа. В конце-то концов, они беседуют вот уже четверть часа, и она ему до сих пор не наскучила. Ей интересна нейробиология, она схватывает налету и умеет думать. Пожалуй, против такой сестры он ничего не имеет.

— А кто избрал того бога, о котором говорил Томас Аквинат? — ответил он вопросом на вопрос.

— Не знаю, — смутилась Терри. — Если честно, я не верю в бога. Думаю, его придумали люди. Людям нужно во что-то верить, такова их природа.

— Тот, кто нуждается в вере, слаб, — нравоучительно изрек Тристан. — Сила — не в вере, а в знании. Наука — это знание, Ученые сомневаются, ищу и находят, а поэтому они сильны.

— Ну хорошо, — смилостивилась девушка. — Предположим, что нас и вправду избрали. Но для чего?

— Для того, чтобы мы показали другим правильный путь.

— Что-то не верится, — с сомнением протянула Терри.

Тристан расхохотался.

— Это ничего, — успокоил он сестру, — со временем ты поймешь. Мне истина тоже открылась не сразу. Продолжим читать атлас?

— Лучше расскажи мне еще про религиозную философию, — попросила девушка.

— Хорошо. Только принесу пару книг из библиотеки. Многое я помню наизусть, но лучше, если источник под рукой.

12 июля 2009 года

Треверберг

— Всем почитателям художественного таланта Эдуарда Муна известно, что он работает в романтичной и немного абстрактной манере. Но картины, представленные на сегодняшней выставке, вас удивят. Пожалуйста, следуйте за мной, леди и джентльмены.

Невысокая девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель» направилась в первый зал, и толпа предвкушающих эстетический экстаз зрителей двинулась за ней.

— Разве он еще не выставлял эту восхитительную мистику по мотивам городских легенд? — удивился Тристан, приноравливаясь к неспешному шагу гостей. — Если мне не изменяет память, я ее уже где-то видел.

— В программке? — предположила Терри. Длинное черное платье, усыпанное мелкими блестками, делало ее похожей на русалку-гота. Сестра держала его под руку, и со стороны они сошли бы за богатую пару. Появляться в таком виде в свете было идеальным решением: ни у кого не хватало решимости предпринять попытку знакомства. Но в этой стратегии присутствовал и минус. Тристан и Терри походили дуг на друга как две капли воды, и разве что слепой не принял бы их за брата и сестру. — Там было несколько снимков.

— Да, похоже на то, — рассеянно ответил Тристан, скользя взглядом по толпе в пух и прах разряженных гостей. — Кто бы эту программку ни делал, ход отличный. Тут яблоку негде упасть. А ведь в июле галереи звезд с неба не хватают.

Туристы в Треверберге делились на две группы. Первая, большая, приезжала для того, чтобы облазить каждый угол в Ночном квартале. Вторая, поменьше, держала курс на картинные галереи. Тристан жалел о том, что последние не объединили в подобие маленького города так, как клубы, но понимал, что с экономической точки зрения это было бы невыгодно: возле галерей находятся рестораны, и именно там подкрепляются проголодавшиеся любители живописи.

Выставочный зал, в котором проходило сегодняшнее мероприятие, находился в новой половине неподалеку от Большого бизнес-центра. Один из самых оживленных городских районов. Отсюда рукой подать до «Золотых вязов», где жила Терри. Сестра предусмотрительно взяла такси. Тристану же пришлось сесть за руль, и не только потому, что путь от особняка отца и станции метро «Старый Треверберг» занял бы у него как минимум минут сорок, а такси в их края приезжали через раз. В его личном списке «ненавижу всей душой» на первых местах находились общественный транспорт и чужие машины с болтливыми водителями. Тристан Хобарт принадлежал к тому типу городских жителей, представители которого с гордым видом стоят в многочасовых «пробках», говоря «зато я сижу в салоне своего личного автомобиля!». Он приехал раньше сестры и сделал с десяток кругов по окрестностям в поисках стояночного места. Явившаяся за пятнадцать минут до начала Терри указала брату на билеты: гости выставки могли воспользоваться закрытой парковкой, принадлежавшей залу. Блеклый эпитет «в ярости» не описывал и сотой доли эмоций, которые в тот момент испытал Тристан, но зачем портить чудесный вечер подобными глупостями?

— Думаю, вы узнали сюжет легенды о слепом Уильяме и Демоне Реки, — говорила девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель», остановившись рядом с очередной картиной. — Короткое пояснение для тех, кто не знает, о чем речь. Однажды молодой человек по имени Уильям полюбил слепую девушку и заключил договор с Демоном Реки, в соответствии с которым…

— Прости, что мешаю знатоку наслаждаться искусством, но зачем ты меня сюда позвал? — шепнула на ухо брату Терри.

— Я позвал тебя сюда для того, чтобы ты увидела истинный масштаб таланта одного из моих любимых художников, — ответил Тристан.

— Ничего особенного в нем нет. Помимо родства с Самуэлем Муном, пожалуй, но таким в Треверберге не удивишь, с тем, как он меняет женщин, детей у него штук двадцать, если не больше. Эдуард пишет безвкусные бледные образы.

— Иногда мне кажется, что ты никогда не полюбишь живопись так, как я, сестрица. Взгляни.

Терри с сомнением изучала полотно, изображавшее большое серебряное блюдо с лежащими на нем окровавленными клинками.

— Разве не восхитительно? — обратился к ней Тристан.

— Это же просто катаны, испачканные в крови.

— Я говорю не про катаны. Я говорю о том, что эти, как ты выразилась, «безвкусные бледные образы» и эти завораживающие вещи — плод воображения одного и того же человека. Может, у него все же есть печать?

— Нет, — улыбнулась Терри. — Печати у него нет. Ты сам прекрасно знаешь.

Тристан знал — и при мысли о том, что работы самого обыкновенного смертного произвели на него такое впечатление, чувствовал себя неловко. Печать Лилит, маленькая татуировка в виде «дурного глаза» на спине между лопаток, видимая лишь избранным, приносила своему обладателю много проблем — и одаривала его огромным количеством талантов, призванных компенсировать причиняемый проблемами вред. С рождения эти люди живут одновременно в двух мирах, отличают темных существ от светлых и обладают уникальным восприятием, оставаясь смертными. Многие музыканты, писатели и художники, в контексте разговора о которых нельзя не упомянуть слово «гений», имели печать Лилит. В их числе находился и Сальвадор Дали, столь любимый Тристаном, хотя его картины не шли ни в какое сравнение с поразительными полотнами доктора Кристиана Дойла, одного из служителей Равновесия. А служители Равновесия, как известно, до обращения были людьми с печатью.

В Темном мире доктора Дойла знали как Винсента, гениального врача, лингвиста, давшего жизнь темному языку, музыканта, композитора, поэта и, конечно же, художника. Если бы дела обстояли иначе, и Тристану потребовался бы кумир, он бы остановил свой выбор на этом выдающемся создании. Тем более что они были соседями: доктор Дойл с недавних пор жил в одном из особняков в старой половине. Кому нужны картины смертных, если ты при желании можешь пожать руку одному из самых выдающихся художников Темного мира, если не самому выдающемуся?

Но — нет. Что-то притягивало Тристана в мягких и наивных силуэтах фигур на полотнах Эдуарда Муна, а сегодняшняя «темная» экспозиция привела его в восторг.

— Да, знаю, он просто эмпат. Что же, гении встречаются и среди обычных людей.

— Странно слышать от тебя такое, братец. Ты вообще странно себя ведешь.

— Прошло много лет, Терпсихора. Я изменился.

— Ты изменился, но к ужину в тот вечер так и не вышел. Держу пари, потому, что не хотел сидеть рядом с Ларри и Юджином?

— Ларри. Вот как ты его называешь. Буквально пару дней назад это было официальное «Лариэль».

Терри кивнула кому-то из знакомых и остановилась перед очередным полотном.

— Похоже на наш особняк, — сказала она, чуть наклонив голову.

— Да. Это стилизация изображения с одной из старых открыток. В городской библиотеке есть альбом. И в папиной библиотеке тоже есть. Я тебе рассказывал.

— Помню, кладбище и Темная площадь. Ты не сказал, зачем я здесь, Тристан. Опустим красивые слова о таланте Муна-младшего.

— Решил, что тебе будет интересно узнать о моих исследованиях.

Она повела плечами, поправляя лежавшую на них газовую ткань.

— Ты мог бы пригласить меня в театр или в ресторан.

— В театре в последнее время ничего хорошего не дают. Что до ресторана — подобные беседы могут испортить тебе аппетит. И какой после этого из меня джентльмен?

— Кажется, ты повзрослел, — отметила Терри таким тоном, будто слова эти дались ей с большим трудом.

— … мы не можем не отметить удивительные переходы оттенков в изображении языков тумана, — с воодушевлением продолжала девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель».

Тристан наклонился к уху сестры.

— Знаешь, это любопытно. Ты в курсе, что я помню свое прошлое, но никогда не расспрашивала меня о нем.

— Меня не интересует твое прошлое.

— А жаль. Потому что часть ответа на вопрос о том, кто прикончил твоих несчастных жертв, кроется здесь.

Губы Терри тронула улыбка.

— Ты повзрослел, но тяги к дешевой драме не утратил, — высокомерно заметила она.

— Я ведь уже говорил, что разгадка поможет нам с тобой?

— Говорил, — кивнула сестра. — Но в тумане, который ты напустил, потерялся бы кто угодно.

— У меня возникла гипотеза, — негромко произнес Тристан, рассматривая изображенные на очередном полотне Отдаленные мосты. — И я решил не торопиться с анализом. Вначале я хочу ее проверить.

Терри одарила улыбкой кого-то из знакомых.

— Ты издеваешься? — зашипела она, сделав знак брату наклониться. — Твои гипотезы важнее, чем непойманный маньяк?!

— А какое мне дело до непойманного маньяка? — резонно возразил Тристан. — Я должен пожалеть людей, которых он убивает? Людей, большая часть которых путалась с темными существами?

— О боги, а я-то на мгновение решила, что ты действительно изменился!..

Тристан обменялся рукопожатием со светловолосым молодым человеком во фраке, одним из сыновей их семейного юриста.

— Как поживает доктор Хобарт? — с улыбкой осведомился тот.

— О, прекрасно, просто отлично, — с отстраненным видом ответил Тристан. — Надеюсь, вы получили мое приглашение? Буду рад видеть вас на дне рождения.

— Приду обязательно, — вежливо кивнул блондин.

Терри увлекла брата в один из пустующих углов выставочной залы, подальше от толпы.

— Если бы отец не настоял на этом празднике, я бы никого не приглашал, — сказал Тристан, глядя в спину удаляющемуся сыну юриста. — Скучаю по тем дням, когда мог сидеть в лаборатории или в библиотеке и делать вид, что весь мир для меня умер.

— Ты и сейчас умеешь делать вид, что весь мир для тебя умер. А теперь говори, что хотел. Потому что я не имею никакого желания таскаться по залу и смотреть картины. Ты знаешь, как я отношусь к живописи. На худой конец, ты мог бы достать приглашение на концерт!..

— Мне нужно твое ДНК, Терпсихора.

Фиалковые глаза сестры, едва заметно подведенные тонким черным карандашом, сузились.

— Зачем? — спросила она, даже не скрывая подозрения.

— Для проверки гипотезы. Ну же, это не больно. Просто капелька слюны. — Тристан достал из потайного кармана пиджака маленький бумажный пакет и протянул ей. — Здесь есть ватная палочка, которую после использования нужно положить в емкость из стекла. Не забудь плотно закрыть пробку.

Терри помедлила, но взяла пакет.

— И как это связано с жертвами? — спросила она.

— Странно, что ты не задаешь другого вопроса — «как это связано с нами». С твоей памятью. С твоим прошлым. Или тебя не интересует твое прошлое?

— Не уверена, что смогу найти в нем что-то полезное, — пожала плечами сестра, пряча пакет в сумочку. — Иногда мне кажется, что память милостива, и мы забываем то, что должны забыть. То, что может причинить нам боль.

— О, если бы, сестрица, если бы. Так что там у вас с мистером Родманом?

— Ума не приложу, откуда ты это взял, но между мной и мистером Родманом ничего нет.

— Прекрасно. Пойдем-ка взглянем на окровавленные катаны. Они меня покорили.

[1] Височная доля головного мозга (лат.), играет важную роль в образовании долговременной памяти.