Когда в июне замерзла Влтава

Глава 17 Подвиги пана Барсика

Макс очнулся от того, что кто-то, споткнувшись об его ноги, рухнул сверху всем немалым весом своего тела, ругаясь и как-то странно шипя. Упавший яростно ворочался и, кажется, отбрыкивался, потому что, едва завалившись поперёк ног Резанова, тут же начал отползать в сторону. Один из таких бесцельных выбросов ноги попал по бедру Максима и окончательно привёл его в чувство: удар подбитого гвоздиками каблука оказался очень болезненным.

Капрал-адъютант попытался приподняться и установил, во-первых, что лежит на животе, а, во-вторых, что ругань и шипение в темноте рядом не чередуются, а звучат одновременно. Ругался явно человек — ну или нелюдь — а вот шипел, к удивлению Макса, кот. Грозное «мяу-ау-ау!» прокатилось по тесному переулку как раз в тот момент, когда чужие ноги отодвинулись в сторону и Максим, подтянув свои собственные, тяжёлые и непослушные, смог свернуться в клубок.

Голова раскалывалась, за левым ухом было сыро. «Плохо, если череп не выдержал», — подумалось Резанову. Из позы зародыша он сумел сесть, но мир тут же завертелся, хотя вокруг из-за темноты по-прежнему ничего не было видно. Потом темноту прорезали разноцветные точечки, затеявшие весёлый хоровод. Капрал-адъютант нашарил в кобурах и достал оба пистоля, взвёл курки. Кот коротко и болезненно взвыл. Метрах в трёх от парня раздалось ещё одно ругательство, потом что-то не слишком крупное шмякнулось о мостовую где-то левее.

— Не двигаться! — приказал Максим, чувствуя, как собственный голос гулом отдаётся в черепе. — Шевельнёшься — пристрелю.

В темноте снова послышалось слабое, но злое горловое ворчание. Несмотря на полёт и падение, кот, похоже, всё ещё был вполне способен биться.

— Барсик, стоять! — приказал Резанов больше наудачу. Он не был уверен, что спаситель — полосатый питомец Хелены. Ворчание перешло на тон выше, но осталось на месте.

— Если двинется — можешь продолжить, — разрешил коту Макс.

Темнота по-прежнему молчала. Парень почувствовал, что начинает терять ощущение направления. Единственным ориентиром оставался кот, но кто мог гарантировать, что нападавший сейчас не перебирается тихо-тихо на новое место? Или не подкрадывается к самому Максиму?

Отталкиваясь ногами, Резанов отодвинулся назад — и после двух-трёх толчков ощутил за спиной холодный камень стены. Продолжая упираться ногами, капрал-адъютант поднялся, не выпуская из рук пистоли.

Темнота молчала.

«Глупее не придумаешь. Иржи в соседнем квартале, зря торчит у костёла».

Кот взвыл. Макс чисто инстинктивно отпрянул вправо, оступился и, падая вдоль стены, успел ещё заметить искры, которыми сыпануло попавшее по камню лезвие топора. Резанов выстрелил разом из обоих пистолей, и по крику боли понял, что хотя бы одна пуля угодила в цель. Шипящий звук переместился, снова раздался крик боли, а затем звон упавшего на мостовую металла.

Капрал-адъютант заворочался, стараясь подняться, и мир опять закачался, будто утлая лодочка. Съеденный второпях ужин настоятельно требовал выхода, но парень силой воли подчинил себе и желудок, и подкашивающиеся ноги. Не тратя времени на кобуры, Максим, едва выпрямившись, сунул разряженные пистоли прямо между пуговиц дублета. Холод металла, проникший под рубашку, разом взбодрил его. Уже увереннее капрал-адъютант потянул из ножен кинжал — в палаше, учитывая темноту и тесноту, не было никакого проку.

— Барсик, в сторону! — велел Резанов и шагнул туда, где слышались звуки возобновившейся борьбы.

Кошачий боевой клич действительно сместился куда-то вправо, зато слева прилетел здоровенный кулак. Будь это при свете дня, и имей нападающий возможность хорошо прицелиться — дело наверняка кончилось бы чистым нокаутом. Но на счастье Максима, его всё ещё шатало, будто пьяного, а потрёпанный котом противник, как и сам капрал-адъютант, ориентировался только на звук.

Кулак ударил в левое ухо. Одновременно правая рука стражника с зажатым в ней кинжалом ударила вперёд и вверх, рассекая холодный воздух — и клинок вонзился во что-то плотное. Вопль раздался на уровне лба Макса, не больше, чем в полуметре перед ним. Чувствуя, что вот-вот снова окажется на мостовой, Резанов всем весом подался вперёд, всаживая кинжал глубже. Перекрестье упёрлось в тело, по запястью потекли тоненькие тёплые струйки крови. Правое ухо обжёг ещё один удар, но куда слабее первого, и пришедшийся вскользь.

Впрочем, этого хватило, чтобы капрал-адъютант снова утонул во тьме, провожаемый пронзительными кошачьими воплями.

Макс несколько раз наполовину приходил в себя. Когда его тащил, перекинув через плечо, пан Модров. Потом — уже лёжа на носилках, над которыми склонилось обеспокоенное лицо Иржи. В третий раз Резанов очнулся дома, от скрипа ступенек под ногами стражников. Старательно маневрируя на неширокой лестнице, сослуживцы затаскивали носилки с капралом-адъютантом на второй этаж. После этого надолго вернулась знакомая чернота, время от времени прорезаемая разноцветными всполохами.

— Горе ты моё, — произнёс с дрожью ласковый голос, и на лоб легла холодная влажная ткань.

— Прости, — невнятно пробормотал Максим.

— Ой дурак… — Эвка ладонью потёрла щёку мужа.

— Колючий? Я третий день побриться не успеваю…

— Глупый ты, а не колючий, — она поправила компресс и с беспокойством спросила:

— Глаза открыть можешь?

Парень открыл глаза, обвёл взглядом комнату. К его удивлению, предметы не двоились, и пляшущие точки-мушки пропали. Хотя свет свечей, расставленных вокруг, показался невероятно ярким.

— Что у нас сейчас?

— Утро, ещё совсем раннее, и шести нет.

— Это я с полуночи, значит?

— Почти. Тебя примерно в час принесли.

— Иржи, балбес. Надо было в казарме бросить, отлежался бы. Зря тебя напугали.

— Балбес — это ты! — недовольно поморщилась девушка. — А Иржи всё правильно сделал. Я бы тут с ума сошла в неведении. Да и потом, кто за тобой в казарме будет ухаживать?

— Как за всеми.

— Мне не надо «как за всеми». Своего мужа я сама вылечу! — Эвка решительно встала, стиснув кулачки.

— Ладно, ладно, — Макс с беспокойством оглядел жену. — Ты сегодня вообще не ложилась?

— Это не важно. А вот тебе лучше поспать, быстрее восстановишь силы.

— Не хочу я без тебя спать, — запротестовал он. — Ложись, а? Мне правда намного лучше, и голова не кружится, прямо хоть сейчас на построение.

— Дать тебе, что ли, скалкой? Для вхождения в разум. «На построение».

— Без тебя спать не буду! — категорически заявил Максим.

— Ох и хитрюга! — улыбнулась Эвка.

Шустал, явившийся проведать друга около полудня, многозначительно присвистнул, увидев Макса в кресле с забинтованной головой.

— Не так страшно, как выглядит, — махнул тот рукой. — Череп целый, на затылке кожа просто треснула. Эвка мне её уже зашила. Что там с мясником?

— Кончился наш мясник, — Иржи развесил на спинке второго кресла свой плащ, сел. — Кто ему так морду подрал? Не ты же?

— Кот. Думаю, это был Барсик Хеленки.

— Пану Барсику поклон.

— Всенепременно передам, — усмехнулся Максим.

— Я серьёзно. Сдаётся мне, он тебя спас.

— Мне тоже так думается. Хотя зачем-то же я был мяснику нужен, раз не стал с ходу голову рубить. Вроде бы чего проще. Ну, даже если б промахнулся в темноте — от такого удара топором человек всё равно уже не боец. А, не важно уже… — Макс переложил из руки в руку глиняный стакан с травяным настоем. От стакана шёл пар — Эвка потребовала выпить настой горячим. — Опять мимо, чтоб его! — Резанов с досадой стукнул себя кулаком по колену.

— Не скажи, — спокойно возразил Шустал. — Во-первых, у нас свежий труп, никем не испорченный.

— Пан Фауст?

— Его ждали в кордегардии, когда я уходил. Наверняка будет торговаться до посинения, но всё равно дело своё сделает. Не в первый раз.

— Отлично!

— Ну и пани Хелена, — на лице капрала появилось странно-мечтательное выражение.

— А с ней что? — не понял Максим.

— Да я тут последовал твоему совету… — Иржи вдруг смутился. — Когда тебя домой отнесли, мы с паном Модровым возвратились к дому бондаря. Пан Чех всё ещё был там, на посту. На всякий случай втроём продежурили до рассвета, пока улица не проснулась. Потом вернулись в кордегардию. И… В общем, как так вышло — сам не знаю, но во сне я был на Златой уличке. В гостях у пани Хелены.

— Рад за тебя, — Резанов с любопытством рассматривал приятеля, который вдруг сильно заинтересовался резным панно над каминной полкой. — И что она сказала?

— Сказала, где вход в катакомбы Святого Якуба.

— И ты молчал! — Максим от неожиданности сделал большой глоток горячего питья, закашлялся и с укоризной посмотрел на Иржи.

— Почему молчал? Вот, говорю.

— Где?

— На Темпловой. Считай, соседний квартал с той подворотней, в которой мы дежурили.

— Да уж, тесен мир. Мы ведь об одной улице? Той, что названа в честь рыцарей-храмовников?

— Об ней, родимой.

— Никогда не мог этого понять, — заметил Макс, откидываясь в кресле.

— Чего?

— У вас ведь, как и всюду, тамплиеров изгнали, казнили и всё прочее.

— Было дело, — рассеянно отозвался капрал.

— А название улицы оставили.

— А что такого?

— Ну, если тамплиеры были такими плохими, то и память о них следовало бы стереть. Разве нет?

— Людям удобно, — пожал плечами Иржи. — Привыкли уже. Да и потом, ну владели храмовники всеми домами по этой улочке. Так то когда было!

— И кот Хеленки прямо указал, где вход?

— О, это самое интересное! — сверкнул глазами Шустал. — Пани мне целый урок преподала насчёт того, как мыслят коты и как они формулируют свои мысли. Там прямо своя наука, брат! Ничуть не проще, чем беседы пана Фауста с покойниками.

— Слушай, не томи!

— В общем, если коротко — пан Барсик с приятелями поймали нескольких крыс, и те выдали, что есть большая нора, в которую можно попасть из костёла и из одного дома на Темпловой улице.

— Какого именно дома — известно?

— Известно, — Иржи многозначительно замолчал.

— Тебе не стражником бы стать, а артистом, — проворчал Максим. Приятель усмехнулся:

— Я перед приходом к тебе прогулялся на Темплову и, сдаётся мне, вычислил нужный нам дом. По крайней мере, он подходит под все приметы. На вывеске там нарисован железный человек, и там торгуют мясом.

— Треснуть тебя, что ли, — задумчиво предложил Резанов.

— Это дом «У чёрного рыцаря», почти за углом от костёла Святого Якуба. В первом этаже там мясная лавка. Сегодня, понятное дело, она закрыта — воскресенье же. А вот к ночи, думаю, нам стоит устроиться поблизости.

— А нельзя поточнее узнать, где вход?

— Видимо, нельзя, — развёл руками Иржи. — Пани Хелена мне передала всё, что узнала.

— Э-эх… Устроимся мы опять в засаде — и толку? — Макс хмурился, глядя в огонь камина, и нервно покусывал нижнюю губу. — Допустим, мы увидим, как в доме соберутся мясники. Косвенно подтвердим свои подозрения. Но нам-то нужно в костёл! Надо понять, кто раздаёт указания кладоискателям, и зачем.

— Думаешь, это происходит в костёле?

— А иначе для чего им туда пробираться тайком по ночам?

— Логично, — согласился капрал.

— Но если вломимся силой в дом — переполошим всю округу, и спугнём мясников. Причём не факт, что отыщем сам вход в лаз. Он ведь, скорее всего, замаскирован.

— Да, об этом я тоже думал, — согласно кивнул Шустал. — И у меня есть идея.

— Блестящая? — иронично поинтересовался Резанов.

— Других не держим, — с важностью парировал Иржи. — Мы попробуем попросить помощи у тамплиера.

После ухода Шустала Максим допил лекарство, поднялся наверх и ещё часа два-три проспал. Эвка с самого утра ушла к повитухе, посоветоваться о чём-то. Кабурек, как обычно, был у себя на мельнице. Резанов, проснувшись, сперва не мог понять — где он, а потом — почему среди бела дня он дома, да ещё и спит.

Наконец, вспомнив всё случившееся, капрал-адъютант сел на кровати и осторожно покрутил головой из стороны в сторону. Боль не ушла окончательно — место рассечения саднило и вдобавок нещадно чесалось. Но мир, по крайней мере, перестал покачиваться, и тошнота отступила. Прежние пёстрые искорки тоже уже не плясали в глазах. Максим на пробу взялся рукой за столбик кровати: рука слушалась, хоть и не с прежним проворством.

Резанов встал и несколько раз медленно прошёлся туда-сюда по спальне. Остановился ненадолго у колыбельки, которую они с тестем сделали для малыша. На губах появилась улыбка, но скоро её сменила смесь огорчения и беспокойства. Парень тяжело вздохнул: каждый раз, уходя на дежурство, он теперь опасался, что страх за мужа скажется на Эвке или ребёнке. Мысли пошли по много раз проторённому кругу: вот если бы был доступ к современным лекарствам и медицине! А ведь роды в этой эпохе — дело нешуточное. А если вдруг что-то пойдёт не так? Да тут и медицины-то толком ещё нет! Надо было на врача учиться. Детская смертность, между прочим, в шестнадцатом веке…

На этом он сам себя оборвал и даже потряс головой, отгоняя невысказанные ужасы. Потом в который раз напомнил себе, что располагает, как минимум, одним преимуществом: даром фантазии. В конце концов, если уж солнце — конечно, не без помощи — но удалось поднять из Чертовки… Макс скосил глаза, пытаясь разглядеть растрёпанные со сна белые пряди волос.

«Пусть! Если надо — лысым буду ходить, лишь бы были живы и здоровы!»

Капрал-адъютант привычно оделся, проверил оружие, тщательно зарядил оба пистоля. Кинжал в ножнах был чистым — наверное, Иржи позаботился. Максим секунду-две рассматривал клинок, пытаясь понять, что чувствует. Вот этой самой сталью он убил человека. Отнял жизнь. Защищаясь, пытаясь сохранить свою собственную — но ведь отнял. Однако в душе не было ничего, кроме уже знакомой досады, что смерть мясника оборвала очередную ниточку их расследования. С памятной ночи у Бенедиктинских ворот, когда судьба свела Резанова сначала с мессиром Фаландом, а затем с толпой пьяных погромщиков, на безусловную ценность человеческой жизни Макс стал смотреть несколько иначе.

Стражник спустился вниз и остановился, поправляя перевязь, когда из-за кухонной двери донеслось пение. Максим с удивлением прислушался: напев был каким-то странным. Парень уже привык, что Иренка за работой любит петь, и некоторые из её песенок даже знал — их напевали и в трактирах, и на улицах. Лёгкие популярные мелодии, которые, как принято было считать, складывает сама толпа.

Но теперь песня была совсем иной: низкий, протяжный распев, где, казалось, существовала одна-единственная нота, то поднимавшаяся на тон-два выше, то снова понижавшаяся. «О-о-о!» тянул чистый женский голос, без сомнения, принадлежащий виле.

«Плачет она, что ли? Случилось чего?» — с беспокойством подумал Макс, делая шаг к кухонной двери. В щель между притолокой и неплотно прикрытой створкой он увидел Иренку, сидящую на полу спиной к двери. Резанов уже собрался было войти внутрь — он решил, что девушка чем-то поранилась, а то, что выглядит как пение — на самом деле стон боли. Но тут вила подняла вверх руки и запрокинула голову. Распев стал выше и чуть громче.

«Чтоб меня…» — Максим, сам не зная почему, замер на месте, заворожённо следя за происходящим. В правой руке девушки мелькнул пучок каких-то трав, исчез за дверной створкой — и появился снова, уже тлеющий. По комнате поплыл смешанный с дымом терпкий аромат, чуть резковатый, но приятный. Тонкое запястье мерно покачивалось в такт напеву, чертя тлеющими травами в воздухе замысловатые узоры.

«Колдует, — пришёл к выводу Резанов, и мысли тут же галопом понеслись в голове. — А что, если это — против дома? Против Эвки, ребёнка? Против Кабурека?»

Максим оглянулся через плечо, подался было вперёд — и снова замер.

«А если нет? Если это личное?»

За три года он успел кое-что узнать о самых разных практиках, применяемых в Золотой Праге, и понимал, что прерванный ритуал может оказаться куда опаснее, чем завершённый. Причём не обязательно для самого чародея. Вспомнилось к тому же недавнее происшествие на Петршине, когда пан Чех святой землёй едва не поднял из могилы нечто совсем уж зловещее.

Макс попытался сосредоточиться на каком-нибудь ощущении, связанном с защищённостью и безопасностью. Из глубин памяти неожиданно всплыла картинка: ему всего четыре или пять, родители в кухне, готовят ужин. А он с большой красивой книгой забрался на диван. В комнате огромная ёлка, такая большая, что мальчик мог бы усесться читать прямо под ней. Горит гирлянда, переливаясь загадочным мерцанием то затухающих, то вспыхивающих огоньков. Плывёт по комнате запах сосновой смолы, мандариновых корочек и типографской краски. Страницы медленно ложатся справа налево, обещая новые чудесные сказки — и в жизни всё хорошо, как и должно быть в детстве.

Парень, насколько мог, постарался ухватить это воспоминание о безмятежном покое — и, словно невидимый полог, накинул его на дом водяного. На секунду Резанову даже показалось, что снаружи здание укрыли огромные сосновые лапы, а по коридорчику разлился запах хвои и мандаринов. Однако видение быстро исчезло — и при этом вроде бы ничего вокруг не изменилось.

Напев в кухне затих, последние отзвуки растаяли в воздухе вместе с дымком от тлеющих трав. Иренка поднялась, аккуратно положила остатки своего букетика на плиту, отряхнула платье. Максим тихонько отступал назад, шаг за шагом, пока не достиг подножия лестницы. Он так и не решился вмешаться: что бы ни сотворила вила, Резанов не чувствовал от этих действий угрозы.

По крайней мере, сейчас.