Когда в июне замерзла Влтава

Глава 15 Снегопад 4 июня

Максим всё-таки не смог противиться искушению, и когда они вышли от пани Магеровой, свернул вправо, к мосту. Остановившись посередине, он перегнулся через парапет, разглядывая сильно заросшую ивняком долину Ботича и белую от выпавшего снега ленту замёрзшего потока. Среди зарослей виднелось несколько серо-чёрных лохматых шаров — рассевшиеся на ветвях вороны.

Шустал в недоумении переминался рядом:

— Что ты там хочешь увидеть?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Макс. — Просто для меня это как маленькое чудо.

— Ботич? Речка как речка. Влтава пошире будет, — с иронией заметил приятель. — Да и Чертовка, пожалуй, тоже.

— У нас он не существует, понимаешь?

— То есть как это? Пересох?

— Да нет, не пересох, просто весь этот кусок до устья течёт под землёй, в трубе. А вместо оврага — улица и железная дорога.

— Что такое железная дорога? — непонимающе нахмурился Иржи. — Из стальных плит, что ли?

— Из стальных полос. Называются рельсы. Ну, как в шахтах, по которым вагонетки с породой катают. Только на железной дороге поезда, — он перехватил недоумённый взгляд приятеля. — Самодвижущиеся экипажи.

— Ты же говорил, что у вас нет чародеев?

— Магия тут вообще ни при чём. Мельницу водяную видел? Идея та же. Можно заставить механизм работать при помощи воды, пара или электричества, например. Это молния, — не дожидаясь следующих вопросов, пояснил Резанов. Шустал изумлённо посмотрел на друга, потом окинул взглядом серое, в низких хмурых тучах, небо.

— Молния⁈ У нас в Таборе как-то в пастуха молния ударила. Стал что твой печёный поросёнок.

— Речь не про то, чтобы поймать именно молнию, хотя… Ладно, не суть.

— Так чем тебя удивляет Ботич, который в ваших краях запечатали в трубу и засыпали землёй?

Капрал-адъютант опёрся ладонями о каменный парапет, задумчиво разглядывая овраг, который вдали плавно сворачивал к югу, уходя за вышеградские скалы.

— Знаешь, мне ещё там, дома, всегда нравилось представлять, как какое-нибудь место выглядело сто, или двести, или триста лет назад. Вот идёшь ты по улице, стоит дом — вроде дом как дом, ничего необычного. А потом ты узнаёшь, что прежде тут стоял дом, где жил какой-нибудь композитор. Или художник. Или учёный. Или даже просто жили люди, но по-другому, потому что были свои привычки, свой устоявшийся быт. Свой уклад жизни. Каждый ведь рассуждает о прошлом с позиции сегодняшнего дня. Мы вот знаем, что гуситы в конце концов проиграли, но представь, что ты в войске Жижки, и на Прагу идут крестоносцы? И ты ещё не знаешь, что там будет впереди, если вообще будет — конкретно для тебя.

Иржи помолчал, обдумывая услышанное. Но то ли жизнерадостная и неунывающая натура взяла своё, то ли мысли пошли по какому-то причудливому пути, потому что он неожиданно спросил:

— Ты говорил, что пани Хелену непросто разыскать. Но это в принципе возможно?

— В принципе — да, — растерянно отозвался Максим. — Хотя я как-то не пробовал, обычно это она меня находит, когда нужно.

— Ну, а если тебе было бы нужно, с чего бы ты начал?

Макс на секунду замялся. Ещё в первую их встречу ведьма, помимо прочего, упомянула о власти, которую имена имеют над здешними обитателями. Однако её подлинного имени стражник всё равно не знал и, насколько ему помнилось, не давал обещания хранить место жительства ведуньи в тайне. Это вроде как само собой подразумевалось, но сейчас речь шла не об иезуитах или ком-то подобном, кто мог бы доставить Хеленке проблемы.

— Прогуляйся на Злату уличку, лучше всего под вечер. Дойди до конца, до самого тупичка. А там… — Максим задумался. Иржи ловил каждое слово. — Там коснись рукой камней стены, и мысленно позови её по имени. Потом возвращайся домой и ложись спать.

— Спать?

— Спать, спать. И если во сне тебе доведётся повторить тот же путь — ты знаешь, куда идти.

Дверь уже знакомой корчмы открылась, выпустив облачко тёплого пара, и низкий звучный голос позвал:

— Эй, паны стражники!

Старушка, прикрыв за собой дверь, не спеша подошла к остановившимся приятелям.

— Значит, действительно — из ночной вахты? — уточнила она, снова разглядывая броши и перья на шляпах.

— Так и есть, — кивнул Максим.

— Мазь передали?

— Передали, пани, — чуть склонил голову Иржи.

— И новости?

— И новости тоже. Пани, — Макс посмотрел в чёрные, будто бездонные, глаза. — Элишка поправится?

— Если б не этот холод — я бы сказала, что наверняка. А так, — она скривилась и, зябко передёрнув плечами, плотнее укуталась в свой платок. — А чего это вас так волнует? — женщина внимательнее всмотрелась в Резанова, но тот в каком-то упрямстве не стал отводить взгляд. Чёрные буравчики сверлили его несколько секунд, затем старуха хмыкнула и улыбнулась неожиданно добродушной, широкой улыбкой:

— Ах, вот оно что… Отцовство пробуждается. Ну, дело хорошее.

— Это как вы поняли? — встрял Иржи, и в свою очередь был пригвождён к месту взглядом тёмных глаз. После изучения Шустала старушка чуть нахмурилась и сказала заметно тише, словно доверительно:

— А ты, добрый молодец, запомни: если сестрицу мою названную обидишь — я до тебя хоть где доберусь.

Максим с удивлением наблюдал за тем, как Иржи, который никогда не лез за словом в карман и, казалось, вообще не знал, что такое стеснительность, вдруг покраснел, будто варёный рак.

— Так-то, — удовлетворённо кивнула их собеседница, снова поворачиваясь к Максу.

— Кто вы? — нахмурился тот, машинально поправляя плащ так, чтобы можно было быстро схватиться за рукоять палаша.

Раздалось громкое карканье, и на припорошённую снегом вывеску корчмы, изображавшую трёх танцующих поросят, села большая ворона. Старушка, склонив голову набок, снова разглядывала парня, а затем, будто не было его предыдущего вопроса, посоветовала:

— Не знаю, паны стражники, кому вы дорогу перешли, но опасность за вами по пятам идёт, — она высвободила из-под платка пухлую руку, и ворона тут же слетела к ней с вывески. — Вот, остережёт вас на обратной дороге, — пояснила старуха.

— Вам-то это зачем? — с подозрительностью поинтересовался Максим. Он уже понял, что перед ними одна из «коллег» Хеленки.

— Порядок должен быть, — отрезала собеседница. — А нынче в Праге порядком и не пахнет.

— А если она на стороне мясников? — едва слышно предположил Иржи.

Ворона, выполняя полученное от хозяйки задание, держалась впереди, перелетая с крыши на крышу, и вряд ли могла их слышать. Однако приятели всё равно беседовали шёпотом, низко наклоняя друг к другу головы.

— Определённо нет, — отозвался Макс.

— С чего ты так уверен?

— Хотя бы с того, что на нас вполне можно было напасть прямо на Подскали. Да к тому же обставить всё лучшим образом. Пока мы ходили к пани Магеровой, ничто ведь не мешало послать такую же ворону к старшинам, и те сто раз успели бы устроить нам засаду.

— Ещё не факт, что не устроили, — проворчал капрал.

— Хорошо, давай перестрахуемся. Сворачиваем, — и Резанов направился в ближайший дворик с открытыми воротами. Оттуда они перешли в другой, в третий. Кое-где приходилось перелезать через заборы, а в одном месте друзья миновали половину квартала, прыгая по штабелям брёвен. Время от времени стражники видели мелькающий на фоне неба силуэт летящей птицы. Ворону, похоже, ничуть не смутила перемена направления, и она всё так же держалась немного впереди.

Наконец, друзья перелезли через старую каменную стену и оказались на небольшом церковном кладбище. Снег сыпал крупными хлопьями, которые в безветрии падали медленно, отвесно вниз, укутывая в плотные белые шапки деревья, крыши и землю.

— Где это мы? — Максим, щурясь, силился что-нибудь разглядеть за снежной пеленой, но смог различить только обычный для Праги готический силуэт маленького костёла на другой стороне погоста.

— Понятия не имею, — отозвался Иржи. — Но раз тут костёл, где-то рядом и улица.

— Засада тебя больше не пугает?

— Мы же за всю дорогу не встретили ни одной живой души.

— А я не про живые души сейчас, — Макс покосился на невысокое, искрошившееся надгробие, возле которого они стояли. Со стороны костёла раздалось пронзительное карканье, заставившее обоих вздрогнуть и переглянуться. Ворона крикнула ещё раз, но уже гораздо дальше и слабее, словно птица покидала доверенных ей людей, потому что довела их до границы своей территории.

— Мы ведь ещё на Подскали? — уточнил у друга Максим.

— Должны быть на Подскали. И это — освящённая земля! — наставительно поднял палец Шустал. — Здесь не смеет озоровать никакая…

Он так и остался с поднятым пальцем, глядя, как над самой землёй из снежной пелены неспешно выходят три больших косматых пса с тлеющими углями вместо глаз. Снежинки, касаясь их чёрной шерсти, исчезали бесследно.

— … нечисть, — обречённо закончил Иржи, опуская руку.

— Между прочим, — нарочито спокойно заговорил Резанов, доставая палаш и нашаривая в кобуре под плащом пистоль, — Я слышал, что где-то на Британских островах подобная образина не постеснялась зайти даже в церковь. Уж, казалось бы, куда как освящённое место.

— Может, священник был с грешком, — проворчал Шустал, успевший обнажить свои кацбальгер и кинжал. Псы приближались, наступая полумесяцем. По их шерсти начали пробегать всполохи кроваво-красного пламени. В ответ клинки обоих стражников стали наливаться серебристым лунным свечением. Иржи, заметив это, тяжело вздохнул.

— Чего? — поинтересовался Максим, не сводивший глаз с левого крайнего пса.

— Я всё-таки надеялся, что это не за нами.

— Оптимист.

Выстрел прогремел в то же мгновение, когда чудовище припав на передние лапы, собиралось прыгнуть на Резанова. До цели было немного дальше, чем прошлой ночью в монастыре, но на этот раз парень не промахнулся. Пуля скрылась где-то в чёрных космах и пламенных проблесках, а зверь, яростно взвыв, покатился по снегу. Максим, уронив разряженный пистоль, уже вытаскивал из кобуры второй, когда оставшиеся на ногах псы бросились вперёд.

Шустал, фехтовальщик опытный и умелый, завертел свой кацбальгер, и перед кладбищенским духом повис заслон из свистящей, отливающей уже не серебряным, а ослепительно-белым светом, стали. Максим, хоть и не тратил времени зря — все три года он усердно тренировался под руководством ротмистра Бочака — всё-таки уступал капралу в этом умении, почему и предпочитал сначала пускать в ход пистолеты.

Увернувшись от первого наскока, Резанов рубанул палашом наотмашь, заставив зверя метнуться в сторону и вбок, а сам тем временем успел выхватить второй пистоль. Резкое воронье карканье, прозвучавшее неожиданно близко — похоже, птица летела где-то над ними, невидимая за густым снегом — заставило парня обернуться.

Подстреленный зверь, разъярённый раной, был уже в каких-то паре метров от Макса. Тот вскинул руку и выстрелил, с удовлетворением отметив, что пуля вошла точно в лоб. Череп существа из плоти и крови от такого попадания наверняка бы лопнул, но кладбищенский пёс лишь взвыл ещё яростнее, на всё повышающейся и одновременно затухающей ноте, а в чёрной шерсти на лбу появилась белая светящаяся точка.

Наблюдать за зверем Максим не стал — он и без того знал, что последует. Видел это с самыми разными кошмарами, которые успел повидать в Золотой Праге. «Не стойте столбом!» — наставлял своих учеников пан Бочак, и Резанов отскочил в сторону, даже не задумываясь. Захрустел снег под широкими лапами: второй пёс оказался там, где секунду назад стоял парень, но клацнувшие зубы схватили только пустоту.

Получивший две пули зверь распадался, и теперь больше всего напоминал разбитую и скверно склеенную обратно из обломков вазу. Вся шкура у него пошла серебристыми трещинами, из глаз, пасти и ушей били снопы света, зверь скулили и катался по снегу. Потом раздался лёгкий хлопок — и там, где был дух, осталась лишь тёмная прогалина подтаявшей земли.

Второй пёс и Максим закружили, пытаясь достать друг друга. Иржи по-прежнему удерживал своего противника на расстоянии, но едва капрал сам начинал наступать на зверя, тот немедленно увеличивал дистанцию, оказываясь вне досягаемости клинка. В какой-то момент, когда сражающиеся двойки приблизились друг к другу, кладбищенский дух, оставив Шустала, неожиданно кинулся со спины на Макса.

Резанов успел услышать отчаянный предостерегающий окрик Иржи, который попытался дотянуться кацбальгером до своего противника, и почувствовать удар лап, толкнувших его вперёд, навстречу ещё одной раскрытой пасти. Падая, капрал-адъютант в отчаянном усилии вытянул руку с палашом. Остро отточенное лезвие прочертило на левом боку зверя длинную борозду, но клыки в кровавых огненных отблесках уже были в каких-то сантиметрах от лица парня.

Перед мысленным взором Максима мелькнула картинка: гостиная в доме тестя. Растерянный Кабурек, стоящий за спинкой своего любимого кресла. Скорчившаяся в кресле плачущая Эвка, уже без живота. И пустая колыбелька рядом.

«Господь всемогущий!» — капрал-адъютант закрыл глаза, будто представившееся могло каким-то образом воплотиться въяве, здесь и сейчас.

Удара не последовало. Не вонзились в тело клыки, не сдавили горло в последней хватке мощные челюсти. Макс приоткрыл один глаз, потом с удивлением открыл и второй: кладбищенский пёс, вытянувшийся в финальном рывке, замер перед носом стражника каменным изваянием. Резанов оглянулся — второй дух тоже превратился в статую, и на её неровной серой поверхности, уже не тая, начинали оседать снежинки.

— Как ты это сделал? — охрипший голос Иржи звучал глухо. Склонившись над другом, капрал помог ему подняться на ноги, всё ещё не убирая в ножны кацбальгер.

— Понятия не имею, — признался ошарашенный Максим. — А это точно я?

— Разумеется, нет, — раздался насмешливый голос.

Старый знакомый появился с той же стороны кладбища, что и псы. На тирольской шапочке скопилось изрядное количество снега, и промокшее петушиное перо повисло, потеряв свой залихватский вид. Сегодня мессир Фаланд поверх дублета кутался в зелёный шерстяной плащ, подбитый алым шёлком — как кутался бы любой человек ненастным зимним днём.

— Прошу прощения, задержали дела, — тёмные глаза под острыми бровями быстро оглядели всю сцену. — О, да вы и сами, похоже, неплохо справлялись! Третьего уже нет?

— Я его пристрелил, — пояснил Максим и оглянулся по сторонам, отыскивая на земле брошенный во время боя пистоль.

— Вон там, у памятника, — учтиво подсказал обладатель петушиного пера.

— Благодарю, — капрал-адъютант подобрал оружие, отёр от снега и сунул в кобуру. — Простите, почтеннейший пан… или я могу обращаться к вам по имени?

— А это уж вам решать, — тонкие губы под щегольскими усиками изогнулись в усмешке.

— Скажите, мессир Фаланд — это ваши подопечные? — Макс палашом указал на окаменевших псов.

— Мои, — кивнул тот.

— Тогда я ничего не понимаю, — признался Резанов.

— Я ведь как-то уже говорил вам, — худое лицо поднялось к небу. Мессир Фаланд рассеянно рассматривал падающий снег и серую пелену туч. — У меня есть свои стандарты. Всему своё время и место. Согласитесь, ночным кладбищенским духам не время и не место посреди белого дня. Пусть даже сегодня день не такой уж белый, простите за каламбур, — он вытянул ладонь, и на перчатку тотчас легло несколько снежинок.

— Не сочтите за грубость… То есть это не вы их прислали? — Максим ещё раз указал на псов.

— Ни в коем случае! — худое лицо собеседника изобразило крайнюю степень возмущения. — Кто я, по-вашему? Мелкий бес?

— Простите.

— Когда до меня дошли сведения о том, что должно случиться, я посчитал необходимым вмешаться. Хотя не могу не напомнить о своём предупреждении. Сидели бы вы сейчас в «Дереве», потягивали гжанец и хлопот бы не знали, — он искоса посмотрел на приятелей. Те молчали. Господин с петушиным пером притворно вздохнул:

— Ну, нет так нет.

— Мы собираемся на улицу У Милосердных, — хмуро заметил Иржи.

— Поздравить бондаря с помолвкой сына? — с живым интересом отозвался мессир Фаланд. — В добрый путь.

— И проследить, чтобы…

— Чтобы один всем нам известный человек не добрался до счастливых новобрачных первым.

— Так что, полагаю, мы ещё встретимся с вашими подопечными, — подытожил Максим. Плечи под зелёным плащом шевельнулись:

— Как знать. Может, и встретитесь, — собеседник снял свою шапочку, продемонстрировав тщательно зачёсанные назад тёмные волосы. Отряхнул с головного убора снег, одел обратно. Аккуратно поправил петушиное перо. — Но определённо не на улице У Милосердных. Счастливо оставаться, паны стражники.

Прежде, чем Макс или Иржи успели что-либо сказать, высокая фигура развернулась и исчезла в снегопаде. Приятели помедлили немного, затем пошли следом, пересекая кладбище. Из-за шуршащей белой пелены выступил тёмный, без единого огонька в окнах, костёлик.

— Костёл Святой Троицы, — определил Шустал, знавший в Праге каждый храм. — А там, на другой стороне улицы — Эмаузы.