Когда погаснут все огни

Глава 21

— Со смирением прошу Его высочество простить недостойного слугу, — Ма Вужоу старательно прятал глаза, — однако по воле отца я должен вернуться в Гуанлин.

— Сыновний долг священен и нет ничего выше и благороднее, — на доброжелательно-спокойном лице Шэнли не дрогнул ни один мускул, — как только обстоятельства будут благоприятствовать вашему возвращению — я с радостью вновь приму вас.

Придется принять, если он победит в противостоянии с Нэнгуном. И Ма Вужоу, и всех остальных, что покинули его за последние дни. Круг сжимался. Кто-то сразу под различными предлогами отказался следовать за ним в Ююнь, кого-то семьи под разными предлогами отзывали сейчас, выждав некоторое время. Кажется, все меньше и меньше людей верили в его победу.

Дворец в Ююне был совсем маленьким и скромным. Почти сиротским по сравнению с дворцами Гуанлина. Долгое время он пребывал в забросе — в последний раз члены царственной семьи входили вод его своды еще в правление деда Шэнли. Дворец, конечно, привели в порядок к прибытию второго принца, однако следы долгого запустения проглядывали повсюду. Несмотря на все старания управляющих, резиденция в Ююне слишком напоминала забытый дом для неугодного члена семьи. Если государь Чжэнши таким образом рассчитывал усыпить подозрения Моу и дать Шэнли шанс — это ему удалось. Возможно, в чем-то даже лучше, чем он ожидал.

Шэнли хмуро проводил удаляющегося Ма Вужоу взглядом.

— Итак, Ма. Интересно, кто следующий.

— Никого из Ма не видели в приемных Моу, — бусины четок медленно текли между пальцев наставника Ли, — видимо, они просто хотят переждать в стороне.

Хао Вэньянь одним выражением лица высказал все, что он думает о подобной осмотрительности, вызвав у Шэнли слабую улыбку. У него не получалось так безоглядно осудить тех, кто решил выждать в тени. Более того, в чем-то принц их даже понимал. Но заслуживающими в будущем доверия все же не считал.

Дни проходили в скрытом тревожном ожидании, которое они пытались скрасить музыкальными и стихотворными вечерами и играми в мяч. Письма, которые не без труда переправлял им Со Ливей, были полны недомолвок и иносказаний — оставшийся во дворце друг опасался, что их могут перехватить. Но даже из прочитанного между строк становилось ясно — Моу все сильнее подминали под себя дворцовых служителей и чиновников. Дошли даже до того, что стали пытаться сменить офицеров дворцовой стражи и войска столицы. Но вести, получаемые из провинций, обнадеживали. А наставник Ли часто повторял, что, как бы ни были драгоценны дворец и столица, без прочих земель они не составят державу. У императора Яньли в начале его пути было куда меньшее.

Шэнли внимательно выслушивал эти речи. Но все же надеялся, что ему не придется повторять путь великого предка. У него, в отличие от государя Яньли, не было ни поддержки кого-то вроде принцессы Линлинь, чья смерть и вознесение убедили многих в правоте дела опального принца. И, конечно, Шэнли не желал Хао Вэньяню судьбы Хао Сюаньшэна. Хорошо было бы, конечно, если бы его молочный брат обнаружил в себе воинские таланты, сравнимые с дарованиями знаменитого генерала Хао… но если за них придется платить такой же страшной ценой — то Шэнли охотно отрекался от такого. Не этой ценой ему была нужна победа.

Новое послание из столицы стало неожиданностью, насторожившей Шэнли. Пэн Мэнъяо через посредничество Со Ливея искал с ним встречи. До недавнего времени род Пэн не смотрел в сторону Шэнли и дома Янь. Более того, сестра Мэнъяо, Пэн Каймин, была наложницей Шэньгуна, который явно предпочитал ее своей супруге Шучун. Но, видимо, после недавней внезапной смерти бедняжки брат решил сменить сторону. Из некоей неведомой обиды на Шэньгуна? Или на Моу? Или, быть может, смерть драгоценной дамы Пэн не так проста, как было объявлено?

— Это может быть ловушка, — покачал головой наставник Ли, ознакомившись с письмом.

— Может. А может и не быть. Когда мой брат отметил вниманием даму Пэн, Пэн Мэнъяо получил место командира конницы Гуанлина. Слишком хорошее место для того, чтобы теперь, когда даму Пэн похоронили, Моу оставили на нем кого-то не из своих приближенных, — Шэнли прищурился, играя веером, — Вэньянь, от Ююня до Гуанлина всего три часа конному. Думаю, ты соскучился по Хэ Минь. И давно уже не получал свободных дней.

Хао Вэньянь не сразу понял, что хочет сказать его молочный брат. Он нахмурился, всем видом показывая, что не нуждается в отдыхе, но поймал взгляд Шэнли и осекся, не успев начать возражать.

— Сколько слуг ты обычно берешь с собой? Одного? Двух?

— Одного, — Хао Вэньянь перевел взгляд на задумавшегося наставника Ли, потом на встревоженно смотрящего на принца Чжу Юйсана.

— Думаю, суток тебе хватит. Незачем изменять обыкновению, дорога до Гуанлина не стала опаснее за эти дни, — Шэнли слабо усмехнулся, — Юйсан, тебе придется остаться.

— Ваше высочество, прошу позволить… — приказ явно встревожил Чжу Юйсана сильнее, чем Шэнли ожидал.

— Нет, Юйсан. Ты останешься. Сделаешь… как в той усадьбе, такую же куклу, но изображающую меня.

— Я понимаю замысел Вашего высочества, но все же прошу дозволения следовать за вами.

Шэнли резким движением закрыл веер.

— Нет. Всем известно, что когда Вэньяня нет рядом — ты не отходишь от меня ни на шаг. Поэтому для слуг, свиты, для всего дворца, всего Ююня и Гуанлина — я должен провести эти сутки во внутренних покоях в этом дворце. В обществе тебя и наставника Ли.

Чжу Юйсан склонил голову, уступая повелительному тону принца. Но его взгляд ясно давал понять, что он найдет способ усилить своим искусством охрану принца. Возможно, даст некий талисман. Или наложит какое-то заклятие.

Шэнли не очень понимал, почему именно Чжу Юйсана так встревожила эта затея. Кажется, даже наставник Ли был меньше взволнован…

Хэ Минь прижала руки к груди, унимая бешено колотящееся сердце. Она всегда испытывала волнение и трепет, ожидая встреч с Хао Вэньянем, словно была неопытной девчонкой, словно до встречи с ним не славилась как один из золотых цветков дома утех. Но сейчас сердце грозило вырваться из груди не только от радости скорой встречи, но и от сильной тревоги.

Она никогда не спрашивала Хао Вэньяня о делах дворца. В доме, который они так любили, не было места подобным вещам. Здесь ее возлюбленный мог отдохнуть. Забыть обо всем, что заставляло его мрачнеть и хмуриться. И Хэ Минь продолжала бы свято хранить безмятежный покой в этих стенах еще год, до вступления в дом жены Хао Вэньяня… но наступившие тревожные времена ворвались под их крышу сами.

Хэ Минь прекрасно понимала, что точильщик, впущенный на кухню, поступил мудро. Благородные господа привыкли не замечать чернь и слуг, они неразличимы для их глаза, а потому маскировка человека была надежной. Его не запомнят в лицо, как не запомнят и того юношу, что наряжен слугой Хао Вэньяня. Несмотря даже на его удивительную красоту — он останется всего лишь прислужником для возможных свидетелей. Благородные люди даже не станут его считать, в их глазах Хао Вэньянь посетил ее один. Да, в сопровождении слуги — но кто в здравом уме будет принимать в расчет слугу, сопровождающего благородного господина?

Однако когда притворявшийся точильщиком молодой господин опустился на колени, отбивая земной поклон, и назвал спутника Хао Вэньяня «Ваше высочество», у Хэ минь против воли подкосились ноги. Принц? Сын самого государя — под одной крышей с ней? Благоговейный трепет простолюдинки перед царственными особами, воспитанный с детства, заставил Хэ Минь пасть на колени. Ни в одном сне ей не могло привидеться, что она, дочка рыбака, купленная у обедневших родителей в киноварный квартал, будет стоять рядом с почти богоравным принцем Цзиньяня! Даже обнимая его молочного брата Хэ Минь поначалу порой испытывала робость от того, как высоко вознесла ее судьба.

— Встань. Не нужно, — в это было невозможно поверить. Сын самого императора обращался к ней напрямую.

Хао Вэньянь бережно поддержал Хэ Минь, помогая ей подняться. Его улыбка была смущенной — словно он просил у нее прощения за то, что не предупредил о высоком сане гостя.

— Почтительно… почтительно служу Его высочеству, — слова никак не находились. Воспитание, полученное Хэ Минь в киноварном квартале, не предусматривало встреч со священными царственными особами.

— Не стоит, — Хао Вэньянь чуть сжал ее плечи и ободряюще кивнул, — лучше принеси чаю.

Шэнли и замаскированный под точильщика человек проводили взглядами ускользнувшую прочь девушку.

— Вы доверяете этой женщине, господин Хао?

— Как собственному сердцу, господин Пэн. Иначе мы бы не назначили встречу здесь.

— Прошу прощения у Вашего высочества за то, что не подумав выдал его, — Пэн Мэнъяо явно был смущен и раздосадован на самого себя, — и выражаю признательность за то, что Ваше высочество сочли меня достойным встречи.

— Род Пэн всегда верно служил Яшмовому трону, — Шэнли пристально изучал молодого вельможу, — позвольте выразить личные соболезнования по поводу горькой безвременной утраты.

Бледное напряженное лицо Пэня Мэнъяо дрогнула. Глубоко вздохнув, он снова склонился перед Шэнли, коснувшись лбом пола.

— От имени рода Пэн сердечно благодарю Ваше высочество за сочувствие и помощь сиятельной госпожи матери Вашего высочества за помощь в установлении истины о смерти моей несчастной сестры.

Шэнли метнул быстрый взгляд на Хао Вэньяня.

Неслышно вошла Хэ Минь с подносом. Ее руки едва заметно подрагивали, когда она расставляла чашки. Но движения, которыми девушка разливала чай, были отточенно изящными.

— Моя сестра была убита по приказу принцессы Шучун вскоре после того, как понесла от Его высочества Шэнгуна, — тени на лице Пэна Мэнъяо обозначились резче, — верная служанка не смогла помешать убийцам Каймин и лишь следовала за ними, чтобы после стать свидетелем злодеяния. Сиятельная господжа мать Вашего высочества помогла ей укрыться от ищеек и с помощью господина Со и его благородной родственницы нашла способ помочь ей выбраться из дворца.

«Как это горько, — с сочувствием подумала Хэ Минь, вновь наполняя чашку Пэня Мэньяо, — даже высокое имя и любовь принца не защитили бедняжку…»

Ей было не привыкать к мысли о том, что женщины — услада и игрушка мужчины. Что слабые и низкородные полностью во власти тех, кто вознесен выше. Но то, что ни имя, ни родство не стали защитой погибшей даме… это казалось Хэ Минь поистине страшным.

— Это жестокое преступление. И мое сочувствие лишь сильнее из-за того, что его скрыли.

— Ваше высочество, — Пэн Мэнъяо вскинул голову, его глаза яростно блеснули, — род Пэн взывает о справедливости. Перед ликом Небесной принцессы Линлинь я дал обет, что не назову государем принца, что позволил скрыть подобное.

Шэнли молчал несколько мгновений, глядя в яростные сухие глаза Пэна Мэнъяо, прежде чем коротко склонить голову.

— Я глубоко чту Небесную принцессу Линлинь и неизменно прошу ее помочь мне в следовании пути справедливости. Ее именем я обещаю даровать роду Пэн праведный суд и отмщение.

Повинуясь знаку Хао Вэньяня, Хэ Минь поспешно принесла письменный прибор. Как зачарованная, она следила за тем, как принц и Пэн Мэнъяо смешивают в тушечнице тушь со своей кровью. Как неспешно выводят знаки на бумаге. Как в молчании сжигают написанное в огне свечи, смешивают пепел с водой в одной из чашей и выпивают ее поровну — каждый по пять глотков. Древняя священная клятва, которая обернется ядом для нарушившего ее. Хэ Минь ощутила, как по коже прошел холодок. Она была не на своем месте. Ей не пристало становиться свидетельницей таких высоких слов и дел, она слишком ничтожна и низкородна для такого.

Горячая сильная рука Хао Вэньяня легла на пальцы Хэ Минь, словно он каким-то непостижимым образом узнал ее мысли. Он легонько сжал их, согревая и вселяя уверенность. Хэ Минь поймала взгляд и понимающую улыбку принца и смутилась, как новенькая в киноварном доме, которая впервые выходит к посетителям.

— Мы отправимся в обратный путь утром, — произнес Шэнли, — а до тех пор — укажите мне комнату, в которой я смогу отдохнуть.

Чжучжэн вздрогнула и тревожно вскинулась. Заморгала, пытаясь понять, что произошло.

Она по-прежнему находилась в озаренной восемью светильниками опочивальне Чжэнши, рядом с его ложем. И, должно быть, просто задремала от усталости. Все эти дни Чжучжэн неотлучно находилась подле возлюбленного, с каждым часом все более утрачивая надежду на его выздоровление.

Чжэнши угасал на глазах. Уже второй день он не узнавал даже ее лица. Кажется, он не вполне осознавал, кто он есть и где находится.

Чжучжэн осторожно провела кончиками пальцев по его запавшему виску, с болью вглядываясь в источенное болезнью лицо. Поднесла чашку с водой к синеватым губам. Чжэнши пил. Дышал. Глаза приоткрылись, рассеянно блуждая по опочивальне, но ни на миг не остановились на лице склонившейся над ним Чжучжэн.

— Чжэнши, — нежно позвала она, — возлюбленный мой…

Затуманенные глаза вновь закрылись. Чжучжэн прижалась лбом к исхудавшей руке больного и впервые за многие годы дала волю слезам. Никогда еще в жизни она не ощущала себя такой усталой, разбитой и одинокой. Никогда еще сердце не разрывалось так болезненно от горя близкой неизбежной потери, от безумного желания еще хоть раз увидеть и обнять сына.

Разлука с Шэнли давалась Чжучжэн нелегко. Утешало лишь то, что там, в Ююне, ее сын свободнее. Что Моу труднее до него добраться. Что, если вдруг обстоятельства сложатся неблагоприятно, ему будет легче бежать, чтобы найти укрытие в землях ее родичей.

Чжучжэн не знала, сколько времени она провела, исходя слезами. Из усталого оцепенения ее вывел негромкий шорох шелков. Запах, похожий на запах жженого сандала. Она подняла голову, удивленная этим до глубины души. Кто посмел войти сюда? Никто из дам ее свиты не пользовался подобными духами. А Синьюэ всегда предпочитала «перо феникса»…

Язычки огня в светильниках тускнели. Странно уменьшались, будто съеживались. В опочивальне стремительно темнело.

Чжучжэн вздрогнула от липкого страха. До нее в ее затворничестве долетали слухи о том, что с недавних пор во дворце по необъяснимой причине вдруг гаснут огни. Что некоторые слышат шелест шелков и чувствуют запах духов, подобный жженому сандалу. Что некоторые видели призрак неведомой женщины…

Но та, что возникла из уплотнившихся почти до осязаемости теней перед Чжучжэн, не казалась призраком. Она выглядела вполне реальной. Изящная, как ива. Совсем молодая. Похожая — и в то же время совершенно непохожая на бедняжку Пэн Каймин, истинную причину смерти которой так старался замолчать Рубиновый дворец. Но у Пэн Каймин не было таких высоких тонких бровей. Она никогда не носила таких старинных нарядов цвета цветущих глициний. Ее глаза не отливали такой мертвой зеленью.

Чжучжэн почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она попыталась позвать на помощь, но из горла вырвался лишь жалкий стон.

Огни светильников почти погасли, но незнакомка была видна ясно, будто днем. Как будто она сама светилась изнутри холодным недобрым светом, подобно мертвому свету гнилушки. Но страшнее всего было то, что она медленно, тихо шелестя шелками, шла к ложу Чжэнши.

Чжучжэн метнулась в сторону, закрывая возлюбленного рукавами платья. Жалкая, эфемерная защита, почти смешная для императора Цзиньяня.

— Прочь, — все же удалось выдохнуть ей.

Странно — но жуткая красавица остановилась. Тонкие белые пальцы сжали какой-то небольшой светлый предмет. Глаза внимательно вгляделись в Чжучжэн, обдавая могильным холодом.

— Не мешай мне, сестра, — ее голос был похож на звук далеких колокольчиков на ветру, — он умирает. Последнее дыхание и кровь сердца…

— Нет, — Чжучжэн стиснула зубы. Что она могла противопоставить этой… этой зловещей твари, в чертах которой угадывались черты дамы Пэн, — возьми мое!

Тварь покачала головой. С сожалением и, как на миг показалось Чжучжэн — с сочувствием.

— Ты не государыня. Не кровь сокола.

Кровь сокола? Во взбудораженном разуме Чжучжэн пронеслись разом все символы правящего дома — знамя, знак, легенда о том, что они от крови Принца-Сокола из древних легенд времен Ганьдэ.

— Нет, — Чжучжэн знала, что она не противник для нечистой твари. Но не могла отступить. Кем бы и чем бы ни была эта незнакомка, она, Янь Чжучжэн, не позволит, чтобы последние мгновения Чжэнши были осквернены, — дама Пэн! Пэн Каймин! Он же всегда был добр к тебе!

Говорили, что духов можно укротить звуком их имени. На это и понадеялась Чжучжэн в своей отчаянной попытке.

Черты убитой дамы Пэн и впрямь проступили явственнее. Она смотрела на Чжучжэн мерцающими мертвыми глазами.

— Пэн Каймин… я была ею. И другими. И Чэн Мейли, и Бо Чжилань…

Колодец? Все эти женщины нашли смерть в колодце — так гласили дворцовые записи и слухи…

— Гуйцзин, — невольно вырвалось у Чжучжэн.

— Гуйцзин, — нараспев повторила тварь. Ее лицо утратило призрачную текучесть, став явственнее, определеннее. Лицо, достойное сотни красавиц, — мое имя.

Чжучжэн похолодела от ужаса. Имя? Она дала этому демону имя, сама того не желая?

— Мне нужно последнее дыхание и кровь сердца потомка сокола, — упрямо, но не зло повторила только что обретшая имя тварь, — я не причиню вреда тебе, сестра…

— Нет. Дай ему умереть в покое, — Чжучжэн закусила губы, чувствуя во рту медный привкус собственной крови, обмирая от ужаса перед мыслями, которые ее посетили, — есть другие от крови сокола. Шэньгун, который за тебя не мстит! Выщенок, которого носит твоя убийца Шучун!

Глаза Гуйцзин вспыхнули, красивое лицо страшно исказилось от лютой ненависти.

— Позволь спокойно умереть тому, кто был добр и не сделал зла даме Пэн! Не причиняй вреда моему сыну Шэнли, — Чжучжэн захлебывалась словами, спеша сказать все, пока страх перед задуманным не заставил ее замолчать и отказаться от своих помыслов, — забери после смерти государя мои силы. Но обрати взор на творящих зло и потворствующих ему!

Гуйцзин чуть покачнулась. Светящиеся мертвым огнем глаза вновь обратились на Чжучжэн.

— Силы? Ты отдашь их? Отдашь их мне?

— Клянусь своим чревом и костями предков, — теперь обратного пути уже не было, и Чжучжэн ощутила странное спокойствие.

— По своей воле? — продолжала допытываться Гуйцзин.

— Без принуждения.

Она больше не увидит Шэнли. Не сможет помочь ему советом. И ненадолго переживет своего возлюбленного. Но кто упрекнет мать в стремлении защитить сына? Кто осудит любящую женщину за желание даровать любимому чистую спокойную смерть? И кто не поймет жажду отомстить вечной сопернице?

— Слова сказаны, сестра.

Гуйцзин исчезла, растворившись в тенях, оставив после себя лишь запах жженого сандала и вошедший куда-то в кости холод. Огни светильников вновь набрали силу, озарив опочивальню уютным золотистым светом.

Чжучжэн обессиленно опустилась на пол у ложа Чжэнши, чувствуя ужас перед тем, что она сотворила. Она дала имя демону, открыв тому путь к его истинной силе и обретению окончательной формы. Она обрекла на преследование двоих, один из которых — нерожденный еще младенец. Она определила срок своей жизни и добровольно отдаст силы демону, усилив его многократно добровольной жертвой.

Она защитила Чжэнши и Шэнли.

Слез больше не было.