Клинок предателя

ИГРА В МАНЖЕТЫ

Леди нас не замечала, Трин относилась довольно дружелюбно, а у остальных караванщиков в первую неделю нашего пребывания мы вызывали самые разнообразные чувства: от открытой ненависти до того, что гораздо хуже этой самой ненависти. Благодаря этому первая часть путешествия превратилась в… привычное для нас дело.

Не далее как на вторую ночь мы чуть снова не схватились за клинки из-за разговоров о «дохлом тиране», которому мы служили, о «сукиных детях», из которых состоял наш орден, и «драных вонючих тряпках», которые мы называем плащами. Эта болтовня то и дело долетала до нас. Тогда я решил, что нам лучше держаться от остальных подальше, охранять караван и прикрывать друг другу спину.

Обычно Трин приходила уже после ужина и приносила нам остатки еды, что было весьма разумно с ее стороны: иначе нас, несомненно, упрекнули бы в том, что мы съедаем больше положенного. Сама Трин была красавицей, с длинными темными волосами и оливковой кожей. Глаза ее, если удавалось в них заглянуть, напоминали струящийся поток воды. Она даже сидела с нами, слушала истории, задавала вопросы о старых законах и робко улыбалась, когда мы перебрасывались шутками.

О своей госпоже, которой она прослужила всю свою жизнь, Трин почти ничего не рассказывала. Мы узнали лишь, что она происходит из знатного рода. Почти с самого рождения Трин и ее госпожа вместе росли, играли и учились, потому что ее матушка служила у знатных господ нянькой. Когда они стали старше, Трин из подруги постепенно превратилась в служанку. Девушка воспринимала подобный порядок вещей как нечто само собой разумеющееся. Когда Брасти сказал, что она может в любое время украсть лучшее платье госпожи, сбежать куда-нибудь на юг и выдать себя за принцессу, потому что очень на нее похожа, Трин рассмеялась.

– Святые угодники, да ни за что на свете, – ответила она. – Ничего бы не вышло!

– Почему бы и нет? – спросил Брасти. – Вне всяких сомнений, ты очень хорошенькая.

Трин опустила глаза и улыбнулась.

– С такими-то руками? – сказала она и подняла ладонь с очень изящными пальцами и загрубевшими мозолями.

– Ну-ка, дай поглядеть, – попросил Брасти, взял ее руку и принялся внимательно изучать. – М-м-м… Гладкая, как шелк, и прекрасная, как драгоценный камень. А на вкус… – Он склонился, чтобы поцеловать ручку.

– Брасти, – благодушно улыбаясь, сказал я.

– Что, Фалькио? – спросил он, надувшись, как обычно, и бросив в меня сердитый взгляд.

– Давненько мы с тобой не упражнялись в тыльном отбивании. Может, сегодня во время первого дозора поработаем над этим?

– Тыльное отбивание? И на черта мне это сдалось?

Этот прием обычно используется, чтобы отклонить клинок противника тыльной стороной руки. Очень полезный способ защиты, особенно если твой клинок занят, но довольно болезненный – после упражнений руки еще жжет несколько часов, поэтому никто не хочет его отрабатывать. Я продолжал улыбаться.

– Потому что когда-нибудь это может спасти тебе жизнь. Возможно, даже сегодня ночью.

Брасти выпустил из своей руки лапку Трин.

– Лучнику это ни к чему. Нам нужна четкость движений и полный контроль.

Трим поглядела насмешливо.

– А разве фехтовальщикам те же качества не нужны?

Брасти презрительно хмыкнул.

– Этим? Нет, фехтовальщики просто машут клинками и тычут ими друг в друга. Все просто, главное – успеть первым «воткнуть острый конец в другого парня», что-то вроде того. А лучник – это же совсем другое дело, тут нужны особые способности.

Мы с Кестом переглянулись. Мы-то подобное уже много раз слышали, а Трин сразу купилась.

– Неужели так трудно научиться? – спросила она.

– Милая моя, лишь один из сотни может стать хорошим лучником. А мастером – так вообще один из тысячи.

– И вы – этот один? В смысле мастер?

Брасти скромно улыбнулся и принялся изучать ногти на правой руке.

– Ну так говорят.

– И кое-кто даже слишком часто повторяет, – заметил я.

– А как же вы стали мастером? Наверное, им нужно родиться? Или у вас был учитель?

– Был, – таинственно ответил Брасти.

– И как его звали?

– Понятия не имею, – торжественно сказал он. – Мы никогда об этом не говорили.

– Вы не называли своих имен? Он научил вас стрелять из лука, но так и не сказал своего имени?

– До этого как-то не дошло. Однажды, когда я подрос и уже не держался за мамкину юбку, я расставлял силки на кроликов в землях герцога, и тут из-за дерева вышел он.

– И как он выглядел?

– Высокий, очень высокий. С седыми длинными волосами до плеч, по обыкновению лучников.

– А почему у лучников такой обычай? – спросила заинтригованная девица.

– Длинные волосы легко убрать назад и завязать.

– Как у вас?

– Именно как у меня.

– И он научил вас стрелять из лука, но так и не назвал своего имени?

– Так и есть. Сейчас мне даже кажется, что мы друг другу вообще ни одного слова не сказали.

Трин подозрительно поглядела на него, полагая, что он хочет над ней посмеяться, но Брасти ей улыбнулся.

– Честно говоря, милая, это легендарная история, но эти два вахлака ее уже не раз слышали. Может быть, лучше завтра вечером я расскажу ее тебе в более удобной обстановке?

Трин зарделась, и Брасти довольно улыбнулся. Той же ночью мы с Кестом пригрозили избить его до полусмерти, если он еще раз попытается затащить девицу в постель, пока мы охраняем караван.

На следующий день мы выбрались на древнюю дорогу, которую караванщики называют Копьем, потому что это старинный торговый путь, соединяющий север с югом почти по прямой. Наличие длинного прямого тракта само по себе и неплохо. За довольно короткое время из Шеверана и Бэрна, что на юге, можно добраться до Орисона на севере и заглянуть в другие крупные города, такие как Хеллан и даже Рижу, да хранят меня от него все святые. Но если длинный прямой тракт хорош для караванов, то для разбойников это все равно что сладчайшие сосцы святой Лаины. Короля у нас больше не было, поэтому торговые пути никто не охранял. Исчезли и лесники, следившие когда-то за тем, чтобы дороги не зарастали, превращаясь в идеальные убежища для владельцев клинка и ненасытного брюха, романтиков с большой дороги. Герцоги не имели желания поддерживать торговые пути в надлежащем состоянии, потому что лорды-предводители отказались платить им пошлины: те и другие постоянно пытались обставить друг друга, и никто не желал тратиться на хлеб, который достанется другому. Постепенно дороги начали зарастать, а разбойники весьма удобно располагались в своих лесистых укрытиях. Самое опасное для караванов было застрять в длинном прямом тоннеле, потому что всадники могли легко обогнать мулов, запряженных в тяжеленные повозки. В общем, для разбойников началось настоящее раздолье.

На нас напали дважды за неделю. В первый раз мы едва не понесли потери, потому что другие охранники не хотели помогать нам с Кестом и Брасти. К счастью, разбойники продержались не больше пары минут, и мы втроем легко с ними справились. Рана, которую я получил в городе, уже немного зарубцевалась и больше не мешала двигаться, но по ночам наступала жестокая расплата: нога чертовски болела.

После первой драки капитан слегка поучил остальных охранников плеткой, и они урок усвоили. Ко второму нападению мы подготовились. Из засады вышли восемь человек с клинками и еще четверо с арбалетами. Фелтоку удалось быстро поставить повозки в круг, пока мы отгоняли разбойников, а Брасти убирал арбалетчиков одного за другим. Арбалет – отличное оружие, если он заряжен, а твой противник находится не слишком далеко. Но лук стреляет в два раза быстрее и точнее, чем арбалет, к тому же Брасти, как я, кажется, уже упоминал, никогда не промахивался.

Вскоре разбойники поняли, что их перебьют поодиночке, и решились атаковать. Я дрался рядом с Кестом и Блондинчиком: у него, конечно, было имя, но, как к тому времени выяснилось, все его называли именно так – Блондинчиком. Он неплохо владел саблей, особенно когда держался подальше от Курга, темноволосого бородача. Несколько лет приятели сражались бок о бок и, как водится, плохо влияли друг на друга.

Нам не понадобилось много времени, чтобы отогнать разбойников, но Фелток остался недоволен своим отрядом, поэтому он решил, что отныне мы обязаны, ко всему прочему, научить его людей и подготовить их к будущим встречам с разбойниками.

– Я плачу вам не за то, чтобы вы просто ехали верхом, – сказал он. – Если вы и впрямь такие великие бойцы, то докажите делом.

– Мы уже отбились от двух нападений, – заметил я.

– От нищей черни с никудышным оружием и без малейшей дисциплины. Как по мне, вы лишь кое-как отработали за свое пропитание.

– Можем побить еще кого-нибудь из ваших людей, – любезно предложил Брасти.

– А ну, попробуй, драная шкура! – крикнул Кург. Чернобородый. Он так и не нашел в себе сил простить меня за то, что я побил его на рынке.

– Закрой рот, – проорал в ответ Фелток. – Делай то, что тебе говорят. Ты последний, кому стоило бы хвалиться. Дерешься как девчонка!

– Видишь, – сказал я Кесту. – Не только я так говорю.

Кест пропустил это мимо ушей и произнес:

– У нас проблемы.

Я хотел спросить его, но Брасти вдруг сграбастал свой длинный лук и спешился.

– Тоже слышу, – отозвался он.

– Что там? – потребовал разъяснений Фелток. – О чем, черт побери, вы говорите?

Я тоже ничего не слышал, но научился доверять интуиции Кеста и особенно слуху Брасти.

– Люди, – ответил Брасти. – По крайней мере дюжина человек, и, судя по топоту копыт, скачут они быстро.

– К оружию! – крикнул Фелток. – Поставьте чертовы повозки в круг и охраняйте госпожу.

– Времени нет, – сказал я, услышав лошадей. – Они появятся раньше, чем мы успеем переставить повозки.

– Чертовы деревья, – проворчал Фелток. – За ними даже разбойников не разглядишь, а проклятый Совет караванов не охраняет дорог с тех пор… – Он вдруг понял, что собирался сказать, и запнулся.

Но я молчать не собирался.

– С тех пор как герцоги убили нашего короля, а плащеносцам запретили охранять торговые пути? – закончил я за него.

– Фалькио, – сказал Кест, доставая меч, когда из-за деревьев появилась первая лошадь. – Ты опять за свое.

– Ты о чем? – спросил я, просто чтобы позлить его. Я обнажил рапиры, но затем как следует пригляделся к тому, кто ехал впереди отряда. – Черт!

Фелток и двое раненых охранников приготовили арбалеты, остальные обнажили клинки и прочее оружие.

– Что там? Их так много, что они смогут захватить караван? – спросил капитан. Он бешено моргал и щурился, пытаясь разглядеть, что лежит за сотней ярдов, разделяющих нас с врагами. Возможно, бывший воин стал охранять караваны именно потому, что глаза его утратили прежнюю зоркость.

– Не думаю, что им нужен караван, – отозвался Кест.

– Что тогда, черт побери, им нужно?

Пришельцы спешились и двинулись в нашу сторону хорошо слаженным отрядом. Тринадцать человек, один впереди.

– Бросьте оружие, шкурники, и на колени, – приказал тот, что шел впереди. Из всего отряда только на нем были доспехи – отличные доспехи, а не подлатанные наголенники и собранные из разных пластин латы, которые часто встречаются у сержантов-выскочек. Перед нами стоял герцогский рыцарь, возможно, даже капитан рыцарей.

Наверное, вы думаете: а чем отличаются рыцари от плащеносцев, если и те и другие каким-то образом связаны с законом и умеют драться? Самая очевидная разница в том, что они носят доспехи, а мы – плащи. Их готовят к войне, а нас – к поединкам. Кроме того, они дают клятву верности герцогу или герцогине, а мы присягаем королевскому закону, но не королю, заметьте. Рыцари полагают, что клятва, принесенная не человеку, а идее, вовсе и не клятва. Более того, они считают мерзостью тот факт, что, исполняя свой долг, мы ни перед кем не кланяемся. Есть, конечно, и другие различия, но главное в том, что рыцарями могут стать лишь благородные и свою честь они ценят превыше всего. Плащеносцы же ценят справедливость, и им трудно понять, каким образом грабеж, насилие и убийство вдруг становятся благородным занятием лишь потому, что тот, кому ты принес клятву верности, отдал тебе приказ.

Стоявший перед нами был рыцарем, а это означало, что он владел искусством боя, умел вести за собой и, скорее всего, искал любую причину, чтобы избавить мир от нас. Нам нужно было изо всех сил постараться решить дело как можно дипломатичней.

– Пошел к черту, жестянщик! – крикнул Брасти и нацелился рыцарю в грудь. Трое бойцов обнажили клинки, еще трое прицелились в нас арбалетами. Если придется прорываться, шансы у нас против арбалетчиков невысоки. Рыцарь лишь улыбнулся и отчего-то сразу показался мне знакомым.

– Фелток, что происходит? – спросила леди. – Почему вы до сих пор не расправились с этими разбойниками? Когда мы сможем двигаться дальше? Я не хочу терять ни минуты.

– Леди-предводительница, – обратился к ней рыцарь, сохраняя удивительное спокойствие. У рыцарей это хорошо получается, как у дрессированных котов. – Меня зовут капитан Линнийяк. Меня послал Исолт, герцог Араморский, чтобы схватить и привлечь к ответственности этих людей как убийц известного вам лорда-предводителя Тремонди, а также вернуть деньги, которые они у него украли.

«Привлечь к ответственности» означает убить на месте без суда и следствия, если вы еще не поняли. Наверняка капитан Линнийяк больше горел желанием вернуть деньги, которые мы предположительно украли, чем отомстить за убийство Тремонди.

– Что ж, передайте лорду Исолту, что ему придется подождать. Эти люди нужны мне для охраны каравана, – весело сказала наша госпожа. – После того как мы прибудем в Хервор, я обязательно отошлю их назад, и тогда вы сможете привлечь их к ответственности.

Капитану ее тон не понравился.

– Эти земли принадлежат герцогу, миледи, и он приказал, чтобы эти люди сейчас же сложили оружие и последовали за нами.

– Нет такого закона, по которому герцоги владели бы дорогами, – спокойно сказал я. Эту фразу я частенько слышал от лорда-предводителя и подумал, что она может пролить свет на происходящее. – Более того, полагаю, шансы на то, что герцог сам решил наказать преступников, поднявших руку на лорда Тремонди – который, должен вам сказать, всей душой презирал герцога, – так же малы, как и на то, что вы позволите каравану продолжить путь без нас. Скажите на милость, почему герцог так заинтересовался этим караваном?

– Закрой рот, шкурник, – прошипел капитан, клокоча благородной яростью. – Миледи, не думаю, что вы желали бы обрести врага в лице герцога Исолта.

Повисла тишина. Надо признать, это был достойный ответ на мое замечание, что по закону герцогская власть не распространяется на торговые пути.

– Очень хорошо, – откликнулась леди из повозки. – Шкурники, приказываю вам сложить оружие.

Мы попали в переплет. Брасти и Кест смотрели на меня в ожидании приказа, но я не знал, как следует поступить. С одной стороны, госпожа наняла нас: если она велит нам сложить оружие, мы обязаны сделать это. С другой же стороны, мы оказались между воинами, которых герцог послал схватить нас, и охранниками каравана, которые нас ненавидят.

Капитан Линнийяк улыбнулся.

– Мудрое решение, ми…

– Однако, – продолжила она, – если вы, шкурники, бросите караван и последуете за этими людьми, я буду считать, что вы нарушили условия сделки, и сообщу в Совет караванов, что вы не исполнили договор.

Брасти повернулся и подошел к повозке.

– Что? То есть вы хотите, чтобы мы сложили оружие и при этом не позволили им схватить нас? Мы что же, голыми руками должны с ними драться?

– Миледи мудра и справедлива, – сказал капитан Линнийяк.

– Именно так. И если кто-то из моих людей захочет помочь шкурникам, то они вольны это сделать, – добавила она в заключение.

Капитан Линнийяк метнул взгляд на остальных охранников, но те даже не шевельнулись. От этого он улыбнулся еще шире. И снова показался мне очень знакомым. Где же я видел эту улыбку?

– Что ж, парень, – шепнул мне на ухо Фелток. – Во всем этом есть какой-то смысл. Даже не знаю какой, но, уверен, мы со временем всё поймем.

Бойцы герцога смеялись. Брасти выглядел озадаченным. Я отчаянно пытался найти выход, и только Кест улыбался, отчего все сразу стало еще хуже.

– Кест, – медленно сказал я, – учитывая, что нам все равно придется туго, неважно, будем ли мы что-то делать или нет, скажи мне во имя святого Фелсана, Взвесившего мир, почему ты улыбаешься?

Он бросил клинок на землю и принялся разворачивать рукава плаща.

– Потому что сейчас мы сыграем в манжеты.

Позвольте объяснить, как устроены рукава наших плащей. Кожа, из которых они сшиты, очень крепкая и уже сама по себе может защитить от ранений. Эту кожу, если очень постараться, можно пробить стрелой, но даже самый острый клинок ее не прорежет. Но на конце рукава есть манжеты, которые сделаны совсем из другого материала. Они состоят из двух искусно вырезанных костяных пластин, пришитых к коже, и выдерживают любой удар. Кест считает, что даже пистольная пуля их пробить не может, хотя у нас не было возможности проверить его теорию.

Случается, во время исполнения обязанностей странствующий магистрат не может обнажить оружие, либо потому, что физически мало места, либо по какой-то другой причине: если ты, к примеру, не хочешь исполосовать нападающего. В этих случаях король требовал, чтобы мы могли защищать себя, не прибегая к оружию. Нужно раскатать манжеты и продеть средние пальцы в петлю кожаного ремешка, пришитого к ним. Таким образом можно защититься от ударов клинка, булавы или любого другого оружия, которым вам угрожают. Если, конечно, вы умеете при этом быстро, очень быстро двигаться и не пропускаете удары.

В прежние времена – хвала святому Гану, Смеющемуся с костями, – мы часто упражнялись в подобной защите; это называлось игрой в манжеты.

– Не сработает, ты же знаешь, – сказал я Кесту, раскатывая свои манжеты и просовывая пальцы в ремешки. – Они быстро сообразят, в чем дело, и перестреляют нас издали из арбалетов.

– Ничего, что-нибудь придумаешь, – ответил он.

– Придумывай быстрее, – отозвался Брасти. Во всем цивилизованном мире он был самым лучшим лучником, но редко выигрывал в манжеты. Я же играл неплохо. Когда рапира – твое основное оружие, ты учишься точности движений. Щитом я никогда хорошо не владел, так что манжеты оставались не самой плохой альтернативой.

Но мало уметь хорошо играть в манжеты – важна также стратегия. В самом начале все понятно. Надо заставить противников подойти как можно ближе, чтобы лишить их друзей-арбалетчиков возможности выстрелить. Но даже если нам удастся удержать их, рыцарю скоро надоест, что мы выставляем их дураками. Даже если они не достанут нас клинками, то отступят и позволят арбалетчикам закончить дело. Если, конечно, наши «товарищи» по каравану не изменят своего к нам отношения и сами не возьмут их на мушку – в этом случае у нас был бы шанс выстоять. Но, к несчастью, караванщики желали победы не нам, а нашим противникам.

– У нас есть план? – спросил Брасти, глядя на меня. – Потому что, если он есть, я бы хотел его узнать. А если его нет и мне придется отбиваться голыми руками от фехтовальщиков герцога, которые меня убьют, то я просто перестану тебя уважать, Фалькио.

План у меня имелся. Возможно, на первый взгляд он мог показаться ужасным, но на самом деле был не так уж плох…

– Достопочтенный рыцарь, дозвольте сказать слово, прежде чем мы начнем, – попросил я.

– Последнее слово? Что ж, очень прозорливо для пса.

– Я лишь хотел сказать, что все герцоги – предатели, все рыцари – лжецы, а дороги не принадлежат никому, кроме караванов.

Капитан Линнийяк зарычал, и его воины бросились на нас.

– Пожалуйста, скажи мне, что твой план заключался не только в этом, – взмолился Брасти.

– Хватит болтать, – ответил я, отбиваясь от ударов, которые посыпались на нас градом. – Лучше спой!

Я отбил клинок Линнийяка правой манжетой, сделав финт рукой и уклонившись от удара влево. Секрет успеха игры в манжеты заключается в том, что нужно успевать парировать каждый удар или уклоняться от них, не стоя на месте, иначе дело закончится переломанными костями.

Стоявший за Линнийяком попытался проткнуть меня в живот, сам же рыцарь замахнулся, чтобы ударить сверху. Я уклонился вправо, чтобы клинок прошел мимо, и пнул Линнийяка в грудь, прежде чем он успел нанести удар. Сбоку от меня Брасти обеими руками блокировал удары боевого меча. Я даже успел представить, как Кест отругает его за плохое владение приемами: нельзя использовать обе руки против одного клинка, иначе останешься беззащитен, если появится второй. О Кесте я даже не беспокоился: это же Кест, наблюдать за ним – лишь зря расстраиваться. Вместо этого я запел песню, потому что именно на ней строился весь мой план.

Совершенно случайно на последней строчке я заехал по челюсти молодцу с булавой, который собирался ударить меня по плечу, но промахнулся. К несчастью, никто мою песню не подхватил.

Кест и Брасти подхватили второй куплет. Всех плащеносцев учат петь. В городках и селах нам нередко приходилось выносить вердикт, перекладывая его в песню для того, чтобы жители поскорее запомнили. У Брасти классический баритон, который отлично подходит для таких песен. Если бы вы услышали, как поет Кест, то наверняка бы удивились: у него тенор, бархатный и переливчатый, совсем не соотвествующий его внешнему виду. Но я надеялся услышать не только их голоса.

Какой-то арбалетчик не выдержал и попытался выстрелить – как раз этого я и ждал. Я толкнул одного бойца на другого – того, кто собирался размозжить мне голову булавой, он покачнулся, и я успел увернуться от удара и прыгнуть в сторону. И арбалетный болт угодил ему прямо в грудь. Я начал слегка задыхаться, но радовался тому, что Кест и Брасти хорошо держатся, да к тому же поют.

Умирающий парень, которым я прикрылся, как щитом, сполз на землю, и я сразу увидел, как на меня нацелился другой арбалетчик. Я отскочил вправо и поднял руки, чтобы закрыть лицо.

Стрела пролетела очень близко, но, к моему счастью, попала в воина, который подбирался ко мне сзади. Мысль, что капитан Линнийяк отчитает своих арбалетчиков после схватки, подняла мне настроение. Но еще больше порадовало то, что караванщики подхватили последнюю строчку.

Наше время выходило. Мы справились с половиной отряда, а это означало, что у арбалетчиков появились шансы. У Брасти по виску текла кровь, он получил сильный удар в голову. Кест расправлялся сразу с двумя, но вышел на открытое место, и если кто-то из арбалетчиков заметит… Ко всему прочему, земля под ногами превратилась в вязкое месиво, и очень скоро кто-нибудь из нас поскользнется или споткнется о лежащее тело. Хуже всего было то, что песня почти закончилась.

Я расправился со стоящим передо мной бойцом, пнув его по ноге, а затем ударив в висок. Кест победил обоих, а Брасти пришлось нелегко, он бешено раскачивался из стороны в сторону, отражая удары мечника. И больше не пел.

Капитан Линнийяк начал отступать и что-то прокричал своим. Два арбалетчика перезаряжались, третий прицелился.

Повинуясь приказу командира, бойцы стали стягиваться назад, и я увидел, что Брасти в пылу поединка не замечает арбалетчика, который прицелился ему в грудь с двадцати шагов. Я постарался отделаться от своих противников в бесплодной попытке успеть прийти к нему на помощь. Кест даже не двинулся: его практичность подсказывала ему, что это бесполезно. Брасти оглянулся и наконец-то заметил арбалетчика, но слишком поздно. Повинуясь рефлексу, он поднял руки, чтобы защитить лицо, – и в этот миг в горло арбалетчика вонзилась стрела. На мгновение всё затопила тишина, никто даже не двинулся с места. Затем я оглянулся и увидел, что рядом стоит караванщик с пустым арбалетом. Блондинчик. «Но верный брат хранит мой караван!» – тихо допел он куплет.

Как говорится в старой пословице, песня быстрее клинка.

Я снова включился в бой. Большая часть отряда Линнийяка уже лежала на земле. На ногах стояли лишь двое, но и они опасливо озирались и отступали назад. Рыцарь посмотрел мне прямо в глаза и вытянул правую руку. Он направил мне в живот взведенный арбалет, позаимствованный у павшего. Обычно рыцари не стреляют из арбалетов: они считают их оружием трусов. Кинжалы тоже годятся лишь воинам, но оскорбляют достоинство рыцаря. За всю свою жизнь я не видел ни одного рыцаря, который прикоснулся бы к арбалету. Но Линнийяк проиграл бой, а этого рыцарь со своими понятиями о чести себе бы не простил. Он видел, как преступники, которых он даже за псов не считал, без оружия побили его людей. Честь его уже не заботила, с досады он и решился пронзить меня стрелой. Рыцарь злобно оскалился, и меня вновь посетило чувство, что мы знакомы.

Затем он рассмеялся, и я его сразу же вспомнил.

Вспомнил этот смех. Поначалу горькие воспоминания лишь коснулись меня будто краем крыла, но затем хлынули и затопили всё вокруг, так что я уже не мог разглядеть ни капитана Линнийяка, ни меча, который я поднял с земли и бросил в него, как мальчишка. Не видел, попал я в него или промахнулся, потому что в глазах стояли лишь пятьсот рыцарей, прибывших в замок Арамор, чтобы низложить короля Пэлиса и объявить плащеносцев вне закона. Я не знал, вонзилась ли выпущенная им стрела мне в горло или лишь слегка оцарапала шею, потому что чувствовал жар, исходивший от руин сожженной королевской библиотеки, от сотен обгорелых томов, которые так много значили для короля. Я не мог понять, зачем кричат Кест и Брасти: чтобы подбодрить меня или предостеречь, что кто-то подбирается сзади, потому что в ушах стоял рев и хохот герцогских рыцарей, которые водрузили голову погибшего короля на шест и размахивали ей над стенами Араморского замка. Этот хохот! Казалось бы, невозможно, но именно по этому смеху я запомнил капитана Линнийяка: для меня он стал одновременно и причиной убрать его с лица земли, и средством.

Я не могу объяснить, что со мной случилось, но ярость вдруг уступила место бездумному равнодушию: мягкому, серому, бесконечному. Впервые со мной такое случилось много лет назад, еще до того, как я познакомился с королем. С тех пор это происходило еще несколько раз, а в последнее время все чаще и чаще. И выходить из этого состояния с каждым разом было все сложней. Именно потому, из глубины безразличия и отстраненности, я был благодарен Кесту за то, что он взял клинок какого-то убитого бойца и гардой ударил меня по голове.