Клинок предателя

ЛОРД ТРЕМОНДИ

Представьте себе, хотя бы на мгновение, что ваше самое заветное желание исполнилось. Не какое-то там простое и понятное желание, о котором вы рассказываете друзьям, а мечта, настолько сокровенная, что, даже будучи ребенком, вы боялись говорить о ней вслух. Представьте, например, что вы страстно желали стать плащеносцем, войти в число легендарных виртуозов клинка, магистратов, странствующих по городам и весям, чтобы любой человек, независимо от пола и чина, мог добиться правосудия, прибегнув к силе королевского закона. Вы мечтали стать защитником для множества людей, а для некоторых даже и героем. Ощущали тяжесть форменного кожаного плаща на плечах, обманчивую легкость внутренних костяных пластин, делающих вас неуязвимым. Представляли, что в дюжине потайных карманов у вас будут храниться всевозможные инструменты, хитроумные приспособления, редкостные пилюли и снадобья. Мысленно сжимали рукоять шпаги, помня о том, что плащеносец – отличный фехтовальщик и при необходимости способен поспорить в поединке с любым соперником.

А теперь вообразите, что ваша мечта сбылась, несмотря на то что в нашем мире, где боги и святые вечно замышляют недоброе, этого просто не могло произойти. Итак, вы стали плащеносцем – более того, первым кантором магистратов. Рядом с вами два лучших друга. Постарайтесь теперь представить, где вы находитесь, что видите, что слышите, с какой несправедливостью сражаетесь…

Они опять кувыркаются, – сказал Брасти.

Я заставил себя открыть глаза и увидел тускло освещенный коридор трактира, вычурный и грязный: он напоминал о том, что когда-то этот мир, возможно, и был приятным местом, но сейчас окончательно прогнил. Мы с Кестом и Брасти охраняли коридор, удобно устроившись в ободранных креслах, принесенных снизу из общей гостиной. Расположились напротив огромной дубовой двери, ведущей в покои, которые занимал лорд Тремонди.

– Ты это брось, Брасти, – сказал я.

Он сверкнул испепеляющим, как ему казалось, взглядом, но вышло не очень. Для этого Брасти был чересчур симпатичным. Высокие скулы и крупный рот обрамляла рыжевато-золотистая бородка, которая лишь подчеркивала очаровательную улыбку, не раз выручавшую Брасти из бед, до которых доводил его острый язык. В остальных же случаях ему помогало мастерство лучника. Но когда Брасти пытался пригвоздить кого-то взглядом, то выглядело это так, словно он на вас дуется.

– Что я должен бросить, скажи на милость? – поинтересовался он. – То, что, заманивая меня в плащеносцы, ты обещал мне жизнь героя, а вместо этого я обнищал, терплю оскорбления и ко всему прочему вынужден исполнять роль жалкого телохранителя при странствующем купце? Или то, что мы сидим тут и слушаем, как наш милостивый благодетель – заметь, я называю его так условно, ибо он пока нам даже ломаного гроша не заплатил, но сейчас не об этом, – сидим и слушаем, как он валяет какую-то девицу уже в который… в пятый раз за вечер? И как только этому жирному жлобу хватает сил? То есть я имею в виду…

– Возможно, дело в травах, – перебил его Кест, разминая затекшие мыщцы с грацией, приличествующей танцору.

– Травах?

Кест кивнул.

– Что может знать о травах так называемый величайший в мире фехтовальщик?

– Несколько лет назад один аптекарь продал мне снадобье, которое, по его словам, укрепляло руку даже у полумертвого. Я принял его перед боем с полудюжиной наемников, которые собирались убить свидетеля.

– И как снадобье? Помогло? – спросил я.

Кест пожал плечами.

– Даже не знаю. Их было всего лишь шестеро, так что проверять особо и не на чем. Но каменный стояк в течение всего боя оно мне обеспечило.

Из-за двери раздалось громкое пыхтенье, а затем стоны.

– Святые угодники! Не пора бы им уже угомониться и заснуть?

Словно в ответ ему, стоны лишь усилились.

– Знаете, что странно? – продолжил Брасти.

– Ты помолчать не можешь? – устало спросил я.

Брасти меня проигнорировал.

– Странно, что знатный лорд в пылу любовной страсти охает так, словно его пытают.

– Откуда тебе-то знать? Часто доводилось пытать знатных людей?

– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Все эти стоны, пыхтенье, повизгивание. Даже как-то неприлично.

Кест удивленно изогнул бровь.

– А как, по-твоему, это должно звучать?

Взгляд Брасти затуманился.

– По-моему, это женщина должна стонать от удовольствия, это уж как пить дать. И еще она должна восклицать что-то вроде: «О боги, Брасти, да-да, вот так! Как же ты крепок душой и телом!» А эта… – Он скривился от отвращения. – Такое ощущение, словно она рубаху вяжет или разделывает мясо к ужину.

– Значит, «крепок душой и телом»? Разве женщины вообще говорят о таком в постели? – усомнился Кест.

– А вот попробуй ненадолго оторваться от своих ежедневных упражнений с клинком и затащи женщину в постель, тогда и узнаешь. Ну же, Фалькио, поддержи меня, ты же знаешь.

– Возможно. Все это было слишком давно, так что я уже и не помню.

– Несомненно, святой Фалькио, но когда вы с женой…

– Хватит, – отрезал я.

– Я не… не имел в виду…

– Не вынуждай меня подраться с тобой, Брасти, – тихо сказал Кест.

Пару минут мы просидели в гробовом молчании: Кест гневно переглядывался с Брасти, а из спальни всё неслись незатихающие стоны и оханье.

– Поверить не могу, что он до сих пор не угомонился, – принялся за старое Брасти. – Спрошу тебя еще раз, Фалькио, что мы тут делаем? Тремонди нам до сих пор не заплатил.

Я поднял руку и пошевелил пальцами.

– Ты его перстни видел?

– Конечно, – сказал Брасти. – Огромные такие, броские. С камнем в виде колеса наверху.

– Это перстень лорда-предводителя каравана. Ты бы сразу понял, если б хоть чуть-чуть интересовался тем, что происходит вокруг. Перстни нужны для того, чтобы проголосовать на ежегодном совете. Один перстень – один голос. Но не все лорды-предводители ежегодно съезжаются на совет. У них есть право на время передать свой перстень другому лорду-предводителю, который в этом случае может проголосовать от чужого имени по всем важным вопросам. Скажи-ка, Брасти, сколько всего у нас лордов-предводителей?

– Точно никто не знает, это…

– Двенадцать, – ответил Кест.

– И на скольких пальцах у него эти броские перстни?

Брасти поглядел на свои руки.

– Не знаю, на четырех… пяти?

– На семи, – сказал Кест.

– На семи, – повторил я.

– Так значит, он может… Фалькио, а по каким вопросам лорды-предводители будут голосовать на совете в этом году?

– По многим, – рассеянно ответил я. – Курсы валют, пошлины, торговая политика. Ах да, еще охрана.

– Охрана?

– С тех пор как герцоги убили короля, дороги пришли в полное запустение. Герцоги не собираются тратить на них деньги и предоставлять людей, они не станут защищать даже торговые пути, лорды-предводители теряют целые состояния, нанимая частную охрану для каждого каравана.

– А какое нам до этого дело?

Я улыбнулся.

– Тремонди собирается поднять вопрос о том, чтобы хранителями дорог стали плащеносцы, чтобы нам дали власть, полномочия и выделили средства для нормального существования. За это мы будем охранять их драгоценные грузы от грабителей.

Брасти взглянул с опаской.

– Неужели они позволят нам вновь собрать всех плащеносцев? И меня больше не будут называть предателем и гнать из каждого перенаселенного города и богами забытого села от края и до края страны? Неужели я смогу свободно скакать по торговым путям и драться с разбойниками, а мне еще и платить за это станут?

Я ухмыльнулся.

– И тогда у нас появится шанс исполнить королевское…

Брасти махнул рукой.

– Я тебя умоляю, Фалькио. Он умер пять лет назад. Если ты до сих пор не нашел эти чертовы королевские чароиты и никто так и не узнал, что это такое…

– Это самоцветы, – спокойно ответил Кест.

– Неважно. Никто не имеет ни малейшего представления, где эти камни. По-моему, шансы на то, что их кто-то найдет, ровно такие же, как на то, что Кест убьет святого клинков.

– Когда-нибудь я все-таки убью его, Брасти, – спокойно ответил Кест.

Брасти вздохнул.

– Вы оба безнадежны. В любом случае, даже если мы и найдем чароиты, что нам с ними делать?

– Не знаю, – ответил я. – Других вариантов нет, иначе герцоги выловят плащеносцев по одному, и мы все погибнем. Так что, как по мне, предложение Тремонди очень здравое.

– Что ж. – Брасти поднял воображаемый бокал. – За вас, лорд Тремонди! Продолжайте в том же духе!

В ответ из спальни донеслись протяжные стоны.

– Знаешь, мне кажется, что Брасти прав. – Кест встал и взялся за рукоять шпаги, висевшей на боку.

– В каком смысле? – спросил я.

– Сначала мне казалось, что они занимаются любовью, но теперь и я соглашусь: эти звуки ничем не отличаются от воплей человека под пытками.

Продавленное кресло громко скрипнуло, хоть я и постарался встать как можно осторожнее. Приникнув к двери, я прислушался.

– Кажется, угомонились, – пробормотал я.

Клинок Кеста едва прошелестел, когда тот легко вытащил его из ножен.

Брасти приложил ухо к двери и покачал головой.

– Нет, он затих, а она все еще продолжает. Наверное, он уснул. Но почему она все еще…

– Брасти, в сторону, – скомандовал я и ударил плечом в дверь. С первого раза не получилось, но со второго замок сломался.

Поначалу я ничего не мог разглядеть среди аляповатой обстановки, которая, по мнению хозяина трактира, приличествовала даже спальне герцога. Одежда и книги валялись на некогда роскошных, но побитых молью коврах, наверняка кишевших насекомыми. Высокое ложе скрывалось под пыльным бархатным пологом, свисавшим с дубовых опор.

Я успел сделать лишь несколько осторожных шагов, как из-за полога выскользнула женщина. Обнаженная, вся в брызгах крови. Я понял, что она улыбается, хотя и не мог разглядеть ее лица под полупрозрачной маской. В правой руке незнакомка держала огромные ножницы, напоминавшие два мясницких ножа. Она протянула ко мне левую руку, крепко зажатую в кулак, пальцами вверх. Затем женщина поднесла кулак ко рту и взглянула так, словно собиралась послать нам воздушный поцелуй. Но вместо этого она подула, и в воздухе заклубились частички синего порошка.

– Не дышать! – крикнул я Кесту и Брасти, но было уже поздно. Чтобы магия подействовала, порошок вдыхать не обязательно. Мир вдруг замедлился и резко замер, словно я угодил в ловушку, зажатый между дергающимися стрелками старинных часов. Брасти стоял у меня за спиной, но я был не в силах обернуться, чтобы узнать, что с ним. Краем глаза я видел Кеста, но мог разглядеть лишь, что он сопротивляется, как демон, пытаясь освободиться от чар.

Женщина склонила голову набок и посмотрела на меня.

– Как мило, – сказала она нежным голоском и спокойно, не торопясь, подошла, пощелкивая ножницами. Я почувствовал, как она коснулась моей щеки, затем пальцы побежали вниз по кожаному плащу, она раздвинула полы, и рука скользнула внутрь. На мгновение коснулась груди, нежно погладила ее, прежде чем нырнуть ниже к животу и под пояс.

Чик-чик.

Она приподнялась на носки и прильнула лицом, скрытым маской, к моему уху, прижалась обнаженным телом, словно хотела обнять меня. Чик-чик! – щелкали ножницы.

– Этот порошок называется эльтека, – шепнула незнакомка. – Он очень, очень дорогой. Для лорда-предводителя мне понадобилась всего лишь щепотка, но из-за вас пришлось израсходовать весь запас.

В ее голосе не было ни гнева, ни грусти, словно она просто делилась бесстрастным наблюдением.

Чик-чик.

– Я бы перерезала вам горла, мои драные шкуры, но лучше я вами воспользуюсь, а вы благодаря эльтеке ничего не запомните.

Она отступила назад и театрально покружилась.

– Вернее, вы запомните обнаженную женщину в маске, но рост, голос, изгибы тела – всё это ускользнет от вас.

Незнакомка наклонилась вперед и вложила ножницы мне в левую руку. Я попытался бросить их, но пальцы не слушались. Старался, как мог, запомнить ее фигуру, рост, черты лица под маской – всё, чтобы узнать эту женщину, если мы снова встретимся, но образ ее начинал тускнеть, даже когда я смотрел на нее. Попробовал облечь впечатления в стихи, чтобы лучше запомнить, но они тут же растворялись. Я смотрел на женщину не отрываясь, но стоило мне моргнуть, всё тут же забывалось. Эльтека действовала как нельзя лучше.

Ненавижу магию.

Женщина ненадолго скрылась за балдахином и вернулась, бережно неся в горсти немного крови. Она подошла к стене напротив, окунула палец в кровь и, роняя капли, вывела всего одно слово. «ПЛАЩЕНОСЦЫ».

Затем снова подкралась ко мне и сквозь полупрозрачную ткань маски запечатлела поцелуй на моей щеке.

– Грустное зрелище, – легко сказала она. – Как же низко пали королевские плащеносцы, легендарные странствующие магистраты. Вы кланяетесь и прислуживаете этому жирному лорду-предводителю, который недалеко ушел от обыкновенного уличного торговца… Скажи мне, драная шкура, тебе все еще снится, как ты скачешь по стране со шпагой в руке и песней на устах, неся правосудие бедным, обездоленным людям, угодившим под пяту своенравных герцогов?

Я попытался ответить, но, несмотря на все усилия, у меня лишь едва дернулись губы. Женщина подняла руку и размазала кровь по щеке, которую только что целовала.

– Прощай, мой милый шкурник. Через пару минут я стану для тебя лишь смутным воспоминанием. Но не волнуйся, я‑то тебя запомню.

Он спокойно подошла к платяному шкафу и взяла свои вещи. Затем открыла окно и, даже не одеваясь, выскользнула наружу и растворилась в ночном воздухе. Еще минуту мы стояли, как три пня, и лишь потом Брасти, который находился дальше всех, смог открыть рот и воскликнуть:

– Черт побери!

Затем пришла очередь Кеста. Я отошел последним и сразу бросился к окну, но женщины уже и след простыл.

Я вернулся к ложу, чтобы осмотреть окровавленное тело лорда Тремонди. Она разделала его, словно хирург, умудрившись каким-то образом долгое время поддерживать несчастного в сознании – наверное, благодаря свойствам эльтеки. Ножницы располосовали всю кожу, изобразив карту чудовищного преступления.

Это было не просто убийство, а послание.

– Смотри, Фалькио, – сказал Кест, указывая на руки Тремонди. Лишь на правой осталось три пальца – все остальные превратились в окровавленные обрубки. Перстни предводителя исчезли, а вместе с ними и наши надежды на будущее.

Я услышал шум на лестнице. Тяжелые размеренные шаги. Это шла городская стража.

– Брасти, запри дверь!

– Она надолго их не задержит, Фалькио. Ты вообще-то сломал замок, когда мы вошли.

– Действуй!

Брасти захлопнул дверь, потом они с Кестом задвинули ее комодом, а я в это время искал любые следы, которые помогли бы нам опознать женщину, убившую Тремонди.

– Думаешь, мы ее найдем? – спросил Кест, пока мы осматривали растерзанные останки Тремонди.

– У нас нет ни малейшего шанса, учитывая то, что нас ждет, – ответил я.

Кест положил руку мне на плечо.

– Уходим через окно?

Я вздохнул.

– Через окно.

Удары кулаков загрохотали по двери.

– Доброй ночи, лорд Тремонди! – сказал я. – Хозяином вы оказались не слишком добрым. Чересчур много лгали и так и не заплатили обещанного. Что, пожалуй, справедливо: телохранителей из нас не вышло.

Кест уже вылезал из окна, когда констебли принялись выносить дверь.

– Погоди-ка, – остановился Брасти. – Разве нам не следует, ну… ты понял…

– Что?

– Ну… взять его деньги?

Даже Кест оглянулся, услышав это, и выгнул бровь.

– Нет, деньги мы брать не будем, – ответил я.

– Почему? Ему они больше не понадобятся.

Я снова вздохнул.

– Потому что мы не воры, Брасти, мы – плащеносцы. А это должно хоть что-то да значить.

Он принялся вылезать из окна.

– Угу, это что-то да значит. То, что люди нас ненавидят. То, что нас обвинят в смерти Тремонди. То, что нас повесят на первом суку, а толпа будет кидать в наши трупы гнилыми яблоками и орать: «Драные шкуры, драные шкуры!» И да, еще это значит, что у нас вообще не будет денег. Плащи – единственное, что у нас осталось.

Он скрылся из виду, и я полез следом. Моя голова все еще возвышалась над подоконником, когда констебли вынесли дверь, и их командир заметил меня. На лице его мелькнула улыбка – я понял, что внизу нас уже ждут.

Меня зовут Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев, и это был лишь первый день в долгой череде наших злоключений.