Кленовые тайны

Глава 6 ЯД И ВИНО

— Надо же было такому случиться именно у нас, — думала госпожа Ро́на Саюси, вышагивая по коридору Кленового института в сторону кабинета ректора, — убийство! просто в голове не укладывается. А сегодня с утра Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя опять шныряла. Я так и знала, не к добру эта надушенная фифа, под скромным платьицем классной дамы скрывающая свою истинную гнилую сущность, подошла ко мне и медовеньким голоском передала требование госпожи Докэру «немедленно зайти к ней в кабинет». Нет! эти преступники совершенно обнаглели! Будто сложно найти иное место для убийства; непременно нужно было убивать прямо в стенах института. Чуяло моё сердце, ох, чуяло, что закончилась спокойная мирная жизнь, и теперь жди разных проверок от министерства, Попечительского совета, да и ещё одним богам ведомо из каких мест.

А эта идёт себе, семенит, будто в традиционном наряде. В душе, небось, потешается, предвкушая мою выволочку от госпожи ректорессы. Знаю я, знаю, что вы все меня терпеть не можете, и всё из-за того, что я — требовательная, строгая, беспристрастная и говорю прямо в лицо то, что о человеке думаю, потому как не любительница политесы разводить на пустом месте.

— Вы, госпожа Ка́ги, можете идти по своим делам, — говорю ей с высоты своего роста, — я полагаю, у вас сыщутся служебные обязанности, кои вы должны исполнять в данный час? — и бровь выгибаю, чтобы у неё даже поползновения спорить не возникло.

Каги поклонилась, но лишь для приличия, и пошла прочь. Подлиза. Всё возле госпожи Докэру крутится, думает, коли станет начальству в рот глядеть, да самые разные мелкие услуги оказывать, та ей жалование поднимет. Святая наивность! Жалование попечители распределяют, а урождённой в Дубовом клане ректорессе дел иных нет, как за дурочку-класснушку ратовать.

Так, волосы поправила, блузка в порядке, пошла. Госпожа Докэру очков не сняла, верный знак, что сердится. Когда хорошее настроение, она очки снимает и на стол кладёт, ежели расположение духа ей уже кто-то подпортить успел, то она очки в руках вертит, может ещё и дужку покусывать. Но вот коли не сняла совсем — дело плохо, раздражена госпожа ректор, крепко раздражена, если не сказать больше: зла.

Поклон, приветствую со всей возможной вежливостью. Не дело сердитого хищника сердить ещё больше. Сесть она мне не предложила. Понятно. И началось.

— В Кленовом институте дисциплина упала дальше некуда, — проговорила госпожа Докэру фальшиво спокойным голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки, — а я, видите ли, манкирую своими служебными обязанностями, хотя с этого учебного года моя должность из заместителя ректора по хозяйственной части стала называться заместителем ректора по безопасности Кленового института, что влечёт за собой больше ответственности, больше обязанностей и бо́льшее жалование, — последние слова она произнесла со значением, будто мне жалование удесятерили.

Вот по поводу жалования, госпожа Докэру, на вашем месте лучше бы промолчать. Прибавили-то всего ничего, так, ерунду какую-то. Жёнам от скупых супругов на булавки больше перепадает. Я киваю, не возражаю. Потому как отлично знаю, возражать в такой ситуации начальству, только хуже сделать. Она вон и без моих возражений расходится.

— По институту ходят студенты с крашенными волосами! — возмущённо восклицает госпожа Докэру, — и среди них далеко не одни девицы, юноши также встречаются. А поскольку в стенах института любые заклятия запрещены, и менять естественный цвет волос при помощи косметической магии они не могут, сработает охранная система, выходит, красятся они самой обыкновенной краской для волос. И каким образом эта самая краска попадает на территорию, непонятно, ведь всё, что пронят студенты, должно проверяться дважды: при входе в парк и на входе в общежитие, — ректоресса многозначительно так на меня глянула, аж сердце ёкнуло. Но я виду не подала.

— Кто знает, — говорю самым что ни на есть будничным и спокойным тоном, — может, они в парикмахерские на выходных днях посещают, где волосы и окрашивают?

— Не думаю, — прищурилась моя древесно-рождённая собеседница, — ещё во времена, когда госпожа Кабу́си была главой Кленового института, да сделают боги её посмертные пути лёгкими, — Попечительский совет добился специального эдикта от его величества, запрещающего в парикмахерских изменять цвет волос артанцам моложе двадцати одного года. Не думаю, что в Кленфилде найдутся желающие лишиться лицензии из-за прихоти девицы или парня, не достигших совершеннолетия. Так что, дорогая моя госпожа Саюси, они красятся сами, и красятся ТУТ! — она ткнула пальцем в стол, словно хотела показать, что занимаются своими безобразиями студенты непосредственно в её кабинете.

Я киваю и заверяю в самых наивежливейших словах, что непременно разберусь с нарушителями, что решительно пресеку и в дальнейшем не допущу любые попытки изменения природного цвета волос. Делаю робкий шажок к двери с видом, словно собираюсь незамедлительно взяться за отлов и наказание крашеных студентов.

— Куда это вы собрались, Саюси? — нахмурила прямые брови ректоресса, да ещё и «госпожа» опустила, — я с вами не закончила. Второй вопрос, который назрел, а точнее, уже перезрел, — это папиросы и спиртное. У Кензи в комнате находился целый склад из пивных бутылок, как пустых, так и полных! Какой позор, что именно мой племянник обнаружил сии залежи. Потрудитесь объяснить, каким образом в комнате студента могло оказаться спиртное, да ещё и в столь ужасающем количестве?

Объяснить, конечно, могу, ещё как могу, только, боюсь, моё объяснение вам по сердцу не придётся. Ведь я сама присоветовала госпоже Кензи способ пиво её драгоценному отпрыску в коробках от шоколадных конфет пиво присылать, да ещё и запечатывать коробки, дабы не у кого не возникло малейшего поползновения сунуть нос в коробки. Однако ж, вам сообщать об этом никоим образом не собираюсь.

— Не имею ни малейшего представления, — со всей возможной натуральностью удивляюсь я, — тут родителей впору спрашивать. Да имеет ли это вообще значение теперь, когда цветущая юность была столь бесчеловечно прервана, — скорбь на лице, сдержанная, но глубокая и искренняя скорбь.

— На Кензи тратить время, действительно, не стоит, — тоном светской львицы, отсылающей бесполезную горничную, заявляет моя начальница, — в вот пути попадания коньяка на территорию вверенного мне учебного заведения проследите и пресеките малейшие возможности повторения подобных безобразий впредь. То же самое касается табака. Курение — вредоносная привычка, и мы, заботясь о здоровье молодых подданных Артанского королевства, должны всеми силами бороться с любыми её проявлениями. Решительно бороться! Это я ещё не касалась ночных вылазок! В мою бытность студенткой мы шагу боялись ступить после отбоя. А теперь что? Парни и девушки ходят на свидания, невозбранно поднимаются на Астрономическую башню, выпивают и курят! Не ровен час, понесёт кто. Такого позора на свои седины я не переживу. Итак, — она многозначительно постучала карандашом по столу, — спиртное, папиросы, и прочие нарушения дисциплины строжайше пресечь. Организуйте ночные дежурства среди преподавателей с целью укрепления порядка. График дежурств подадите мне к концу рабочего дня. Пути доставок на территорию института неразрешённых вещей искоренить на корню. Виновных ко мне. На всё — про всё даю вам неделю. Это приказ. В случае невыполнения на вас, Саюси, будет наложено взыскание.

— Слушаюсь, миледи, — кланяюсь, хотя готова лопнуть от злости, — ваше приказание будет исполнено с надлежащим старанием и в установленные вами сроки, — снова кланяюсь.

Ну, наконец-то, очки сняла. Видать, успокоилась немного.

— Ступайте. Станете докладывать о результатах каждый день.

— Благодарю за доверие, можете на меня положиться.

И за дверь, скорее за дверь. Нето она заметит возмущение и злость, что бушуют у меня внутри. Как же раздражает высокомерие древесно-рождённых! Были бы у меня деньги, я бы ни денёчка в этом гадючнике не задержалась. Помыкают, приказывают, а благодарности никакой. На словах я — «заместитель ректора», а на деле — прислуга прислугой. Ну, в первую очередь нужно успокоиться, успокоиться и за дело. Иду в свою комнату, ставлю на огонь кофейник. Хорошо ещё, что в выходные бренди прикупила. Не даром же народная мудрость гласит: «Что могут ка́ми, не можем сами!» Мы всё же — не ваши сопливые студентики, и что пить, когда, где и с кем, решаем самостоятельно, и ничьего позволения нам для этого не требуется. Вот так-то, госпожа Докэру. Щедро наливаю бренди. Всё, пускай весь мир катится куда подальше, я должна отдохнуть. Люблю обжигающий кофе. Никогда не понимала людей, что дуют на чай или хуже того, оскверняют божественный напиток, доливая ледяную воду. Полагаю, в аду для них отдельное местечко заготовлено. Вроде бы полегчало. Вторую чашку для закрепления успеха. Отлично. Можно думать теперь, каким образом решить наши проблемы. Сначала сверну всю свою деятельность. Никаких больше проносов запрещёнки за плату, никаких платных поблажек по уборке и порядку в комнатах. И внешний вид. Окари с третьего этажа вообще в балахоне с куриными костями щеголяет, хорошо, что ректоресса её в таком виде не застала. Дворнику А́ксону самое строжайшее внушение сделаю, пускай тоже на пару-тройку недель заляжет на дно и всё спиртное вкупе с табаком на входе изымает. И чтоб никаких исключений! Никому. Да, придётся фиксировать убытки, но без этого никак. Рона Саюси должна быть кристально чиста и всегда быть выше подозрений. Вот только, — где-то в глубине души заворочалось сожаление: моя крашеная сволочь снова просила пронести в общежитие «сумочку с гостинцами из деревни». Уж не знаю, что такого присылают родичи, только пронос такой «сумочки» на пять манов каждый разочек тянет, почитай, половина рё. Но самое скверное, что эта самая половина рё уже мне уплачена и потрачена. Заикнусь, что пронос откладывается до другого, более удобного раза, денежки ворочать придётся. А этого, ой, как не хочется. Попробую припугнуть, тут крашеные волосы в самый раз будут. Да и остальных крашеных за компанию. Прямо с лекции что ли виновников торжества выцепить? Пускай сразу почувствуют, что разговор у нам предстоит нелицеприятный, а чем больше волнения в сердце, тем проще воздействовать человека, в чьём сердце это самое волнение угнездилось. Дольку лимона, чтобы не дай боги, кто-нибудь бренди унюхает!

Итак, что там у них в этот час? Артанская литература, хорошо. Иду, нарочно каблуками в пол шаги впечатываю, а что? Имею право. Я вам — не какая-нибудь худосочная мелкая артанка, навроде классной дамы второй группы третьего курса Каги. Меня боги статью не обделили. Повыше многих мужиков буду, да и посильнее некоторых. Мне стесняться нечего. Иду, как иду. Ага, опять эта Изуэ соловьём заливается. Терпеть её не могу: сплетница, болтунья, всегда норовит себя в лучшем свете выставить: и студенты-то от её предмета без ума, и талант она, и умница, и в молодые годы у неё от поклонников отбоя не было. В последнем очень сомневаюсь. А вот по поводу таланта и любви к предмету — нет, потому, как доподлинно мне известно, что всё это ложь от первого до последнего слова. Где там крашеная сволочь сидит? Ага вон там, у окошечка. За облаками в небе наблюдает или же просто ворон считает, не знаю. Без стука распахиваю дверь, громко называю фамилию и имя в официальном порядке, свожу брови и сурово добавляю:

— На выход!

Растерянный взгляд, отмашка Изуэ (можно подумать её позволение тут хоть кому-то требуется), поднимается, идёт. Все провожают взглядами. Это хорошо, это душевного спокойствия не добавляет, а я смотрю, прищурив глаза, словно на ползущее мерзкое насекомое.

— Ко мне в кабинет, — цежу сквозь зубы, голову вверх, уничижительный взгляд на пробирающееся через аудиторию убоище с крашеными волосами, и иду вперёд. За спиной шаркающие шажки. Иди, иди, ломай голову, в чём твоя провинность. Когда дойдёшь до моего кабинета, только сговорчивей будешь!

Вхожу, сажусь за свой стол. Осанку держу такую, что в Кленовом дворце на королевском приёме не стыдно появиться. Да и стол я себе оторвала мировой. Когда закупки мебели три года назад оформляла, уж постаралась, вписала стол от Картленов. Попечительский совет среди всего прочего подписал и стол. Так что уже три года у меня стол в кабинете даже лучше, чем у самой ректорессы. Чернильный прибор — подарок позапрошлого выпуска и бумаги разложены так, чтобы у всякого, кто зайдёт в мой кабинет мгновенно создавалось впечатление, что они отрывают от важного дела жутко занятого человека, меня то есть. Сажусь. Сволочь стоит, с ноги на ногу переминается. Интересно, почему я только теперь заметила, каблуки на туфлях?

— Сесть можно? — спрашивает. И ни поклона, ни вежливого приветствия, будто мы на равных.

— Постоишь, — бросаю.

— Дело-то в чём? — бровь выгибает со значением. Только меня, дорогуша, этим не проймёшь.

— В чём дело, стану говорить я. Надеюсь, ты в курсе последних событий в институте? — главное с такими сразу взять инициативу в свои руки и показать, кто здесь главный.

— Вы о самоубийстве?

— Самоубийство или убийство, это пускай Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя разбирается. Только, в связи с этим, все наши с тобой договорённости аннулируются. И касаемо покраски волос, — хмурю брови, словно мне противно даже глядеть на крашеные патлы, — с этим придётся покончить. Госпожа Докэру велела донести до всех нарушителей институтского Устава, что впредь она не намерена терпеть самовольства в виде изменения природного цвета волос, да и прочие нарушения дисциплины будут строго наказываться. Так что, имей в виду.

— Только это? — умеет же эта сволочь улыбаться, аж завидно: зубы блестят, на щеках ямочки, — могли бы меня с лекции при всем честном народе не выдёргивать, а, как вы это обыкновенно делаете, всей группе про волосы объявить или приказ, там, по институту зачитать.

— Не тебе мне указывать, как поступать, — делаю паузу, пускай задумается, — у меня к тебе особенный разговор имеется.

— Это вы о посылочке от родных, что должна прибыть на этой неделе? — глазами хлопает с самым что ни на есть невинным видом, — так ведь, насколько я помню, вам за беспокойство и труды было заплачено сполна. Мы в расчёте.

— БЫЛО сполна, — со значением говорю я, — сполна — это когда всё вокруг тихо-спокойно, никому нет дела до твоих махинаций с «посылочками», в которых, как я догадываюсь, отнюдь не ветчина домашнего копчения с жареной курицей упакованы. Сейчас обстоятельства изменились. За ту смешную сумму, кою ты называешь достойным вознаграждением, даже ветчину не стала бы проносить, не говоря о ТОМ, что в сумке лежит.

— И что же, по-вашему, в ней лежит?

— Знаем, — киваю. Хотя ни разочка внутрь не заглядывала, без слов понятно, что папиросы и вино, — что лежит, то лежит. И вот более оно там лежать не будет.

— Как так? — глазищи на всю ширину раскрылись, — у нас же уговор был!

— Вот именно, что БЫЛ. За жалкие суммы, которые я получаю за нарушение правил, и крохи за прочие услуги уже давным-давно морально устарели и утратили актуальность. Так что, слушай сюда, — постукиваю карандашиком по столу, будто размышляю, хотя уже просчитала и решила, — десять рё, и мы будем в расчёте за все оказанные прежде услуги. Пока всё. Когда шумиха поутихнет, тогда и поговорить о перспективном сотрудничестве можно будет.

— Позвольте, — в голосе крашеной сволочи слышится искреннее удивление, наконец-то я сумела пробить это раздражающее деланое спокойствие, — как можно требовать деньги после того, как сделка состоялась?

— Есть такая пословица, — говорю, растягивая слова на манер Западной Артании, — наша сила, ваши права победила. Сила в данном случае у меня, так что принеси мне десять рё сегодня к вечеру, и я забуду обо всём, что было. Иначе завтра твоя «посылочка из родной деревни» ляжет прямиком на стол госпожи Докэру. Пускай старушка порадуется домашним копчёностям и другим сельским деликатесам. Только кое-кому придётся после этого собирать вещички и приготовиться к пинку судьбы. Ибо, как тебе хорошо известно, при исключении из нашего учебного заведения плата, внесённая вперёд за год обучения, остаётся в распоряжении института.

Сволочь космы свои крашеные теребит, а на роже такое умиротворённое выражение, будто не о грядущем исключении речь шла, а о приглашении на дружескую пирушку. Думай, думай, всё одно ты в моих руках потрохами. Сдам администрации института в любую минуту, и отчисление — дело техники.

— Госпожа Рона, — тон уже бархатный, просительный, даже виноватая улыбочка на губах, неужто поклонится? Нет, головой лишь кивает, — я понимаю, что мои прихоти поставили вас в незавидное положение. Это те риски, что не приходили мне в голову в силу моей неопытности и банальному отсутствию практических знаний о ведении дел, и посему вина моя глубока, а ваши требования — обоснованы и справедливы. Но вы же понимаете, что в стенах Кленового института мне не по силам собрать такую сумму к вечеру.

— И что? — выгибаю бровь.

— Организуйте мне незаметный выход в город на час-два, не более. Батька в банке на мой счёт как раз должен был денежку перевести. Я — одна нога здесь, другая — там. Никто и не заметит. Пособите, а? Я вам за беспокойство ещё пару рё подкину.

Что ж, пожалуй, соглашусь. Деньги — есть деньги. Два рё — отличная компенсация за беспокойство. А уж устроить тебе внештатный выход в город вполне в моих силах. Договариваемся, и крашеная сволочь благодарит и удаляется с самым что ни на есть сокрушённым видом, как раз впору после выволочки у начальства. Я сказала, что жду деньги у себя в комнате перед отбоем.

Ну, наконец-то я со всеми делами на сегодня разобралась. Хлопотливый выдался день. Госпоже Докэру, коли уж что в голову втемяшется, она живьём не слезет, послала Кагу напомнить, что в конце рабочего дня ждёт меня с докладом по поводу претворения в жизнь её ценных указаний. Мне было, что доложить: по поводу дисциплинарных мер за окрашивание волос во всех группах инструктаж провела, под роспись, как полагается. С дворником переговорила приватно, чтоб в ближайшие две недели он перестал закрывать глаза на «маленькие шалости» студентов (что ж, обойдётся как-нибудь без левого приработка, иначе — никак), никакой запрещёнки, гоняем курильщиков и нещадно штрафуем, госпожа Докэру распорядилась даже о трудовом наказании неслушников. Пускай дорожки метут и мусор по аудиториям убирают. Я предложила было особо отличившихся в столовую отправить тарелки грязные отмывать, но ректоресса резонно возразила, мол, наши косорукие неумехи посуду побьют. Ладно, дорожек и мусора довольно с них будет.

Около часа осталось. Неужели эта сука меня обманула? Ну, ладно, я уж в долгу не останусь, в таких красках подам тебя госпоже Докэру, что мало не покажется, пожалеешь ещё не раз, и не два о собственном скупердяйстве. Беру папиросу. Хорошо, что мои апартаменты (ха! Апартаменты — две крохотульные комнатки, жалкая ванная, да уборная на другом конце коридора!) по самому торцу здания. Что я тут делаю, никого не колышет, табачный дым никуда не доходит. И то славно. Полчаса осталось. Печально двенадцать рё терять. Не придёшь, мало не покажется. Сдам с потрохами, да ещё и всё спиртное на тебя повешу. Скажу, мол, каюсь, помогала получать жратву от родных, пожилую, доверчивую женщину кто угодно обидеть может и вокруг пальца обвести. А что краску покупала, так из чистого альтруизма, да и вроде строго запрета не было. Покаюсь, пожалюсь, поплачусь. Я в Кленовом институте двадцать пять лет верой и правдой. Неужто такой послужной список ничего не значит супротив одной ошибочки, совершённой по доверчивости и добросердечию? Кто-то в дверь царапается. Ага! Прибыли мои денежки!

Входит, как ни в чём: волосья, правда, прибраны, но на роже улыбка до ушей.

— Что с деньгами? — спрашиваю.

— Всё в ажуре, — отвечает, — не извольте беспокоиться, полный порядок. Посчитаны, все до последнего мо́на в наличии. Вытаскивает бутылку бренди. Не иначе, как из предыдущей деревенской «посылочки», — не откажите, — говорит, — госпожа Рона, напоследок пригубить со мной сей великолепный напиток богов. В знак примирения и дарованного мне прощения, — и значительно так себя по карману похлопывает.

— Отчего ж не пригубить, — отвечаю, — за ради бога.

— Только позвольте мне поухаживать за вами, — и голосок такой вежливый, покорный, исполненный глубочайшего почтения. Как такому откажешь. К тому же набегалась я за день, ноги гудят. Разрешаю.

— Вот там в буфете стаканы возьми. Только, уволь, закусывать у меня нечем, — вру нагло. Мне покойный Кудзи на прошлой неделе три коробки шоколадных конфет с фабрики папаши презентовал. Только не собираюсь я кого попало конфетками угощать.

— Пятилетний бренди сам по себе обладает драгоценным вкусом, не требующим закуски, кои искажают восприятие напитка, забивают рот, и не позволяют благодатному расслаблению растечься по жилам.

Надо же, как умеет. Не только стаканы поставлены на стол, так в них уже и бренди щедро налито.

— Простите мне все грубости и недопонимание, вольно или невольно допущенные моей ничтожной персоной в отношении столь важной личности, как вы, госпожа Саюси!

Хороший тост, прощаю. А бренди хорош! Крепкий, чуть вяжущий, с еле уловимым вкусом винограда, которым он, в сущности, когда-то и был. Но вот запах каких-то раздавленных странных ягод совсем не в тему. Почему так ударило в голову? Перед глазами всё поплыло, не могу сфокусировать взгляд. Что там эта крашеная сволочь делает? Похоже, ещё наливает. Нет, я пас. С усталости что ли меня так с одного бокала разобрало. Хочу сказать, мол, довольно. Клади деньги на стол и выметайся прочь! Но не могу. Язык совершенно не слушается. Рукой махнуть? Где руки? Ощущение такое, что рук у меня нет вовсе, и махать совершенно нечем. Что это? Воронка? Зачем? Откуда ей взяться? У меня сроду в буфете подобной ерунды не было. И что эта воронка делает у меня во рту? Не могу дышать, в глотку что-то вливается едкое и мерзкое. Бренди со вкусом редьми? Гадость! Нет сил даже голову повернуть, чтобы дышать глотаю, глотаю и тону в отвратительной жиже. Кажется, будто тело растворяют в кислоте, нагретой до кипения. Больно, очень больно, но даже застонать не могу, живот скрутило, и тошнота накатывает, да ещё какая сильная. А надо мной крашеные волосы и холодные, злые глаза…

Впервые за последние несколько месяцев Рика шла на службу с такой неохотой. Да, что там несколько месяцев! Чародейка вообще впервые в жизни делала что-то с подобным чувством. Завтракать не хотелось вовсе. На яичницу с кусочками поджаренного чёрного хлеба и бекона даже глядеть было противно. Рика отказалась, выпила чаю с куском вчерашнего кекса и под многозначительные намёки о женских недомоганиях по утрам выскочила за дверь. Обычно она не страдала от приступов меланхолии, тренировки и занятия не оставляли для этого ни времени, ни сил. Чувство, которое поселилось в её сердце со вчерашнего дня абсолютно не походило на обыкновенную хандру, что бывает от усталости или же в силу внешних причин. На сердце была тоска, словно она сама, своими руками разрушила что-то очень важное, что-то такое, без чего её жизнь из искрящейся искорками удовольствий и наполненной многочисленными маленькими и большими радостями превратилась в унылые серые будни. Эти будни маячили впереди беспросветной чередой, отчего становилось лишь хуже.

«Просто весенняя депрессия, — сама себе сказала чародейка, — ничего особенного. Бывает же осенняя депрессия, почему бы не быть весенней? И четвёртый сын Дубового клана тут совершенно ни при чём. Он волен обедать, работать и проводить своё свободное время по собственному усмотрению». Однако ж эти мысли не приносили ни успокоения, ни облегчения. Отчего-то было жутко жаль, что для неё в этом свободном времени не нашлось места.

На счастье в коррехидории её ждала утопленница. Девушка вчера вечером прыгнула с Моста влюблённых после того, как срезала одну из дощечек и изломала её прямо на глазах патруля. Парни из их ведомства, следившие за порядком в том районе, сделали замечание девице, та швырнула обломки в Журакаву и сиганула следом. Те даже ухватить её за юбку не успели. В итоги пришлось вызывать специальную команду ныряльщиков, потому как под мостом глубоко, и баграми выудить труп не получилось.

Всю эту историю в подробностях ей поведал сержант Меллоун, встретившийся по пути в кабинет.

— Коли времени нет, то можете со вскрытием не торопиться, — милостиво разрешил он, — всё одно, личность утопленницы установить пока что не удалось.

Рика кивнула, будто разрешение или запрещения сержанта имели для неё какое-то значение!

— Господин коррехидор давал какие-нибудь распоряжения по этому трупу? — спросила она.

— Нет, полковник ещё не приехали.

Чародейка повернулась и пошла к себе.

Девушка оказалась некрасивой, с обширным синяком на левой стороне лица, которой она, судя по всему, и ударилась о воду при падении плашмя.

— Вот что любовь с человеком делает, — назидательно сама себе сказала чародейка, срезая уже успевшую немного подсохнуть одежду, — лишает разума, заставляет совершать безумные поступки, последствия коих безмерно разрушительны и необратимы. Посему мы обойдёмся без любви и любовных безумств. Слишком непомерная плата за эфемерное блаженство.

Она только начала работать, как в кабинет без стука вошёл коррехидор. Вид у него был утомлённый, с тенями под красивыми вытянутыми к вискам глазами.

— Здравствуйте, Эрика, — проговорил он своим обычным тоном, — боюсь, мне придётся просить вас отложить вскрытие на более позднее время. У нас новая смерть в Кленовом институте.

— Убийство? — спросила чародейка, вытирая салфеткой большой секционный нож.

— Пока сложно судить, — он пожал плечами, — тётя Сацуки была настолько вне себя, что я почти ничего не понял, кроме того, что кто-то из сотрудников был найден мёртвым в своей комнате. Так что собирайтесь. Серийный убийца в стенах одного из самых почтенных и самых элитных учебных заведений столицы — отличная сенсация для газетчиков. Наша старая знакомая Кока Норита уже звонила мне домой. Второе убийство точно не пройдёт мимо них. Едемте.

Рика поколебалась, но села на переднее сидение магомобиля. Вилохэд даже не посмотрел в её сторону, из чего чародейка сделала вывод, что ему всё равно, где она сидит.

— Ну и пускай, — мысленно сказала она сама себе, глядя на людей, спешащих по своим делам по бульвару, — так даже лучше. Никто никому ничем не обязан. Коллеги — и всё тут.

Возле ворот дежурил дворник — разбитной мужичок неопределённого возраста, но уж точно, не старик. Увидев магомобиль коррехидора, он стянул с головы кепку и принялся махать ею изо всех сил, будто Вил мог проехать мимо.

— Скорее, скорее, — проговорил он, наклоняясь к открытому по случаю тёплой погоды окну, — госпожа Докэру велела вам не задерживаться.

— Будто покойник убежит, — под нос себе пробормотала чародейка.

— Вилли! — воскликнула госпожа ректор, едва они успели перешагнуть порог её кабинета, — это — просто какое-то проклятие! В моём благополучнейшем институте труп за трупом. Нет, явно придётся приглашать жреца оммёдзи для проведения ритуала очищения. Если так пойдёт и дальше, многие родители пожелают забрать своих чад, и репутация Кленового института потерпит невосполнимый ущерб.

— Тётя Сацуки, — Вил по континентальному обычаю поцеловал расстроенной женщине руку, — положитесь на нас. Готов поклясться, за смертями стоит обыкновенный человек, а вовсе не мистические силы. Вы ведь совсем недавно хвастались особыми заклятиями, защищающими Кленовый институт от магии. Попытайся злодей проклясть вас, защита сработала бы по полной.

— Да, Вилли, хорошо бы.

— Расскажите нам с госпожой Таками, что у вас случилось. Ваш звонок был несколько сумбурным, я мало что понял, кроме того, что на этот раз пострадал кто-то из сотрудников.

— День начался с того, что госпожа Саюси не вышла на работу.

— Погодите, — прервал её Вил, — вы имеете ввиду рослую даму средних лет с внешностью гренадёра и соответствующим голосом?

— Да, ты со свойственным тебе изысканным остроумием описал Рону Саюси, — подтвердила тётка, — речь именно о ней. Обычно Рона заходила ко мне в районе девяти часов, дабы получить указания и доложить об обстановке в институте. Но сегодня такого не произошло. Я сначала подумала, что моя заместительница с избыточной ретивостью кинулась исполнять мои вчерашние поручения, и в силу этого позабыла о визите. Я спросила нашу добровольную помощницу — госпожу Каги, встречала ли она нынешним утром Саюси?

— Каги — молодая изящная дама, чуть ниже среднего роста с тихим голосом и грациозной походкой?

— Да, это — она, — недовольная тем, что её снова прервали продолжала ректоресса, — но и Каги её не видела. Я велела ей найти госпожу Саюси и немедленно прислать ко мне. Та ушла. Не знаю уж, где и каким образом она занималась поисками, только через половину пары доложила, что заместителя ректора по безопасности она не нашла, и никто сегодня её не видел. Я резонно поинтересовалась, додумалась ли Каги дойти до апартаментов госпожи Саюси? Та смутилась по своему обыкновению и ответила, что подходила к двери, осторожно постучала и, не получив никакого ответа, тихонько ушла.

Тётка четвёртого сына Дубового клана завела глаза.

— Представляю, что означает это её «тихонько постучала». Добро, если чуть-чуть коснулась двери костяшками пальцев, а потом сбежала оттуда. Каги очень стеснительна по природе. Вот я и поставила её классной дамой на третьем курсе, дабы эта толковая молодая женщина с блестящими музыкальными способностями смогла преодолеть природную стеснительность, — госпожа Докэру вздохнула. Видимо, новая должность не дала ожидаемого результата. Мне пришлось пойти поглядеть самой. Однако ж и мой, весьма настойчивый и громкий стук не дал результата. Я толкнула дверь и обнаружила, что та не была заперта вовсе. Бедная госпожа Саюси лежала на полу бездыханной.

— Как вы поняли, что она умерла, — спросила чародейка, — вы проверили пульс?

— Нет, уважаемая госпожа Таками, — проверять пульс или подносить к губам карманное зеркальце не было надобности: люди не лежат просто так в пене и рвоте с открытыми закатившимися глазами. Но главное, у живых людей не бывает синевато-коричневого цвета кожи и сжатых, словно птичьи лапы, пальцев, которые навечно свела судорога. Я сразу поняла, что госпожа Саюси мертва. Подоспевший преподаватель физического воспитания подтвердил это, пощупав пульс на шее бедняжки. Я бросилась звонить своему любимому племяннику.

— Пойдёмте посмотрим на место происшествия, — сказал коррехидор, вставая.

— Вилли, милый, надеюсь, ты не заставишь бедную пожилую женщину вторично лицезреть ужасную кончину человека, с которым я верой и правдой проработала четверть века?

— Естественно, дорогая тётушка, — галантно заверил Вил, — и в мыслях не имел ничего подобного. Нам только нужно, чтобы кто-нибудь довёл нас до места.

— Хорошо, я пошлю за Тиба́ку — это наш преподаватель физвоспитания.

Не прошло и пяти минут, как чародейке и коррехидору был представлен очень смуглый уроженец южных островов, крепкий, широкогрудый; его можно было бы назвать симпатичным, если бы впечатление не портили сломанный нос и угольно-чёрная щетина на щеках и подбородке. Рика так для себя и не решила: он не желал утруждать себя бритьём или же начал отращивать бороду.

— Если какая помощь от меня потребуется, — проговорил он с лёгким поклоном, — не стесняйтесь обращаться.

— Проводите нас на место, — процедил Вил, которому очень не понравились восхищённые взгляды брюнета, что тот исподтишка бросал на чародейку, — этого будет довольно.

Парень кивнул и пошёл впереди, выполняя роль провожатого.

Возле двери комнаты, на которой красовалась табличка: «Личные апартаменты заместителя ректора по безопасности Кленового института Р. Саюси», Тибаку достал ключ и опер дверь.

— Госпожа Докэру говорила, что дверь была незаперта, — сказала Рика, — где находился ключ?

— На ключнице, — пожал плечами Тибаку, — вон там, — он пальцем указал на дощечку на стене в виде веточки бамбука, где на каждом листике имелся крючочек для ключа, — прямо тут он и висел.

— А кто запер дверь? — это уже был вопрос коррехидора.

— Я по приказу госпожи ректора.

— Искренне надеюсь, что никто тут ничего не трогал, — Вилохэд осторожно подошёл к лежащему на полу телу.

— Вообще-то, я потрогал шею покойницы, — физрук потёр сломанный нос, — по просьбе начальства, — оправдывающимся тоном поспешил заверить он, — госпожа Докэру надеялась, что, может быть, ещё не всё кончено, и можно позвать доктора. Но с мест мы ничего не сдвигали. Как только поняли, что госпожа Саюси мертвее мёртвого, сразу вышли, и я дверь запер. Ключ всё это время был у меня, никто его не спрашивал, и я его никому не передавал. Возможно, где-то в хозяйстве Саюси имеются дубликаты всех ключей, но мне на этот счёт ничего неизвестно.

Преподаватель физического воспитания был не прочь поприсутствовать и дальше, но коррехидор решительно выставил его вон. Рика тем временем опустилась на корточки возле трупа.

— Отравление, — заявила она, не поднимая глаз, — перед нами характерная картина отравления: положение тела указывает, что агония была болезненной. Обильные рвотные массы вперемешку с пенными выделениями из носа. Цвет кожных покровов с синюшным оттенком, трупные пятна, — чародейка потянула ворот домашнего распашного платья, — странного коричневатого оттенка. Зрачки сильно расширены.

— Чем отравилась госпожа Саюси сказать можете? — Вил отвёл глаза от выступивших на плече трупных пятен. Женщина лежала на боку.

— Вот сделаю алхимический анализ содержимого желудка и кишечника, тогда точно и узнаем.

— Как вы думаете, почему и как эта женщина, показавшаяся мне до чрезвычайности приземлённой и благоразумной, ни с того, ни с сего отравилась до смерти. Накануне она имела вполне здоровый вид, — Вил подошёл к столу, — выпивала на досуге, — он указал на две бутылки бренди на столе.

Рика поднялась, поправила юбку и подошла к столу. Возле пепельницы с небольшим количеством окурков и початой пачки папирос на столе стояли две бутылки бренди (одна опустошённая на две трети, а вторая лишь початая) и стакан с остатками напитка.

— Вас не удивляет, что бутылок две? — она осторожно взяла початую, отвинтила пробку и понюхала содержимое, — ведь человек редко наливает сразу из двух бутылок. Обычно сначала выпивают содержимое первой, а затем принимаются за вторую.

— Действительно, очень необычная практика, — коррехидор приблизился к столу, почему она стала пить из второй бутылки?

Он отвинтил пробку.

— Какой необычный запах. Понюхайте, мне никогда прежде не встречался бренди с выраженным морковным ароматом.

Чародейка прикрыла глаза, отрешилась от окружающего мира понюхала предложенную коррехидором бутылку.

В нос сразу ударил запах крепкого алкоголя, чуточку ожегшего нос, затем вместо ожидаемого запаха винограда, он ощущался, но только слабо, на первые роли вышел резкий запах овощей. Если Вил унюхал морковку, то Рике скорее вспомнился натёртый дайкон, а ему уже вторила хорошо ощущаемая морковная сладость. И эта самая неожиданная и неуместная овощная симфония порождала очень нехорошие подозрения: именно таким запахом обладал рог о́ни — довольно-таки редкое, но смертельно ядовитое растение. Рог убивал за несколько минут, его сладковатый аромат и сочные корни успели сгубить немало животных и людей, пока чародеи Артании не предприняли меры по уничтожению этого привлекательного на вид оранжевого цветочка. Подчистую искоренить его, естественно, не вышло, но вот чтобы отыскать это изысканно-ломкое растение нужно хорошенько постараться. Для проверки предположения Рика капнула на палец бренди из подозрительной бутылки и, к удивлению, коррехидора слизнула коричневую капельку. Определять наличие яда она умела с самого детства, а приём малых доз различных опасных для жизни веществ приучили организм перебарывать их.

Очевидно, в бутылке был яд из рога они. Об этом она не замедлила сообщить коррехидору.

— Случайное отравление? — он понюхал вторую бутылку и не нашёл в запахе оставшегося в ней напитка ничего необычного, — но зачем смешивать яд со спиртным?

— Возможно, госпожа Саюси в силу профессиональных обязанностей боролась с грызунами, — предположила чародейка, — и развела яд в бутылке для последующего применения. Потом выпила, захмелела и, перепутав бутылки, налила себе отравы. У бабушки в деревне был похожий случай. Только там старушка развела яд в сакэ, чтобы отвадить соседа-пьяницу, повадившегося пастись у неё в чулане в то время, когда хозяйка отлучалась из дому. Там фигурировала отрава для садовых ос. У бедняги кровь свернулась прямо в жилах.

— Травить ос в апреле? — удивился Вил, — мне кажется, как-то рановато.

— Нет, ос рогом они не травят. Он опасен лишь для теплокровных. Я думаю, госпожа Саюси собиралась бороться с грызунами. Мыши или крысы.

В комнату настойчиво постучали, и не дожидаясь позволения войти, на пороге появилась их старая знакомая Яна Окура — соседка убитой девушки. Внешний вид студентки претерпел разительные перемены. Неопределённый балахон с прорехами в самых неподходящих, но приятных для мужских глаз, местах сменила форменная юбка в складку, белая блузка с полосатым форменным галстуком-платком и форменная же курточка бежевого цвета выпускного класса с птичкой-кленовкой на рукаве. Лицо, отмытое от странного макияжа, оказалось даже миловидным, если бы не вызывающе-высокомерное выражение, которое сменилось откровенным удивлением при виде коррехидора и чародейки.

— Проходите, проходите, — пригласил коррехидор.

Та вошла, но отшатнулась назад, увидев распростёртое на полу тело заместителя ректора.

— Удивлены? — выгнул бровь Вилохэд.

— Ещё как! — выдавила из себя пришедшая, — что с ней случилось?

— Вам, столь настойчиво напрашивавшейся ко мне в ученицы спрашивать просто стыдно. Самая естественная вещь на свете — смерть.

— Так Сю́ся скончалась? — глупо переспросила Яна, — она ж вчера вечером меня песочила…

— Живые люди обыкновенно избегают лежать на полу в луже собственной рвоты, — усмехнулась чародейка, — а вы чего хотели?

— Показаться пред ясные очи. На мою долю изрядная доля ругани досталась: и бестолковая-то я, и «выросла, да ума не вынесла», что вид мой у нормального человека не может вызвать ничего, кроме отвращения, а то, что крашу волосы и уродую себя дурацким макияжем — вообще не лезет ни в какие ворота. Велела хорошенько умыться, достать из шкафа «подобающую одежду», заплестись и после первой пары зайти к ней в кабинет, показать, что я всё поняла и выполнила все её предписания, — она провела рукой по юбке, показывая, что все указания выполнены полностью, — только в кабинете Сю… то есть, госпожи Саюси не оказалось, вот я и пошла сюда. У меня денег лишних нет, лучше уж покажусь, чем потом штрафы выплачивать за ослушание.

— В котором часу вы видели вчера вечером госпожу Саюси? — спросил Вил, — и где происходил ваш разговор?

— В её кабинете после окончания клубных занятий, но до ужина. Похоже, половина седьмого было или около того.

— Кто-нибудь ещё при разговоре присутствовал?

— Нет, госпожа Саюси со мной с глазу на глаз беседовала. Она всегда предпочитала приватность общим разговорам, ей нравилось прорабатывать провинившихся один на один. В первой половине дня из нашей группы двое к ней ходили: Савара, а потом после третьей пары к ней Курису побежал так, словно ему пинка дали. С кем ещё она кроме наших разговаривала, не знаю.

— А какой она была?

— В смысле? — Яна Окура повернулась к чародейке, поскольку последний вопрос задала она.

— Госпожа Саюси не показалась взволнованной или же угнетённой?

Яна привычно скривила книзу губы, пожала плечами:

— Да нет, вроде. Сюся (это мы ей такое прозвище придумали) зловредным характером отличалась, придиралась по поводу и без. Чуть что такой раздражённый тон врубала, мама не горюй! Разом себя виноватой чувствуешь, что «почтенную женщину едва до сердечного приступа не довела!» Вчера она даже особо на меня и не орала. Так, понудела немного, мол, мы воли много взяли, что в её-то время студенты и глаз поднять не могли, не то, что космы в разные цвета красить, да в рванине ходить. Про рванину — это по поводу моей мантии.

— Хорошо. А что потом вы что делали?

— Новой соседке устраиваться помогала. К нам новенькая поступила, её ко мне вместо Майны подселили. Ничего, так девушка, уважительная, спокойная, мы с ней поладим.

Коррехидор взял с Яны Окуры слово никому не рассказывать об их разговоре и всём остальном, что она видела, после чего выпроводил её из комнаты, под жалобные просьбы в сторону чародейки подумать том, чтобы взять себе ученицу.

— Что скажете? — спросил он, когда шаги Окуры стихли в отдалении.

— Возможно, у странной девицы был мотив свести счёты с Сюсей, как они её уничижительно называли.

— Убийство из-за крашеных волос? — прищурился он, — к тому же каким-то экзотическим ядом, о котором я услышал от вас всего-то минут пятнадцать назад. Слишком притянуто.

— Предложите свою версию. Пускай, моё предположение и хромает, но смерть женщины, имеющей несомненную склонность к спиртному от случайного фактора, чем вас не устраивает? Вкус яда не настолько выражен, чтобы человек в состоянии алкогольного опьянения мог его вычленить и забеспокоиться. К тому же пьянство и табак, — чародейка кивнула в сторону пепельницы и мундштука с почти докуренной папиросой, — притупляют обоняние и вкус.

Вил задумался. Что-то в ситуации со смертью заместителя тётки по безопасности института его не устраивало. Он прошёлся по комнате, ещё раз осмотрел стол с бутылками и пепельницей, понюхал стакан, но оттуда липкий овощной запах уже по всей видимости успел повыветриться. Он сделал несколько шагов в сторону дорогого буфета.

— Я понял, — проговорил он, открывая створку, — что не давало мне покоя. Бутылки. Почему опытная женщина, а по виду ей никак не меньше пятидесяти лет, поставила рядом бутылку со спиртным и бутылку с разведённым ядом. Обычно так люди не поступают. Да и приготовление отравы на базе бренди — весьма экзотично.

Он открыл створку на другом уровне. Там стояли сахарница, чайник, чашки и стаканы. Вдруг одна вещь привлекла внимание коррехидора.

— Готов держать пари, что вчера у госпожи Саюси был собутыльник. И этот самый собутыльник — убийца, который и отправил её к праотцам. Идите сюда.

Чародейка подошла.

— Видите?

Перед её глазами было самое обычное содержимое буфета.

— И что я должна увидеть, кроме того, что покойная была аккуратной хозяйкой?

— Ничего в глаза не бросается?

— Ничего, кроме перевёрнутого стакана, — пожала Рика плечами.

— Бинго! — воскликнул коррехидор, — перевёрнутый стакан — это именно то, что позволяет мне утверждать о вечернем посетителе, который пил вместе с убитой бренди из первой бутылки.

Он поднял двумя пальцами стакан и показал на пятно, что оставила на полированной полке влага из перевёрнутого стакана.

— Буфет дорогой, даже полки полированные. Госпожа Саюси, как вы верно подметили, была добросовестной и бережливой хозяйкой. Она никогда не ставила мокрую посуду в буфет, чтобы не повредить полировку полки. Видите? — он приподнял чашки, — ни одного мокрого, вздувшегося следа больше нет. Следовательно, стакан вымыл и поставил перевёрнутым в шкаф кто-то другой. Этот человек привык ставить посуду у себя именно так, и в этот раз автоматически перевернул мокрый стакан. Он вымыл свой стакан и убрал его на место, чем надеялся скрыть своё присутствие минувшим вечером, но сам только выдал себя с головой.

— Надо же, — Рика потрогала вспухшую полировку, напоминающую ожог на коже человека от горячего, — наверное, убийца не знал об этом. Я вот тоже никогда не сталкивалась с таким явлением и не задумывалась о подобном.

— Видимо, сие знание остаётся тайной для всех тех, у кого дома не было полированной мебели, — он вздохнул, — мне этот урок преподал Фибс ещё в возрасте лет семи. Он показал мне, как попортится дорогая мебель от соприкосновения с водой.

— Я с семи лет в Академии магии, — откликнулась чародейка, — а в Кредо чародея, которое дают все артацы, практикующие магию, в принцип возводятся аскеза и нестяжательство. Поэтому полированной мебели в общежитии не наблюдалось, и о пагубном воздействии влаги на неё я не подозревала до сего дня. Но вы, несомненно, правы. Человек многие действия делает, не задумываясь, так, как привык производить их каждый день. Получается, убийца был хорошо знаком госпоже Саюси, настолько хорошо, что она выпивала в его или её компании.

— Её? — сдвинул брови Вил.

— Именно. Обратите внимание на крепкое телосложение жертвы и её рост, что составляет около пяти с половиной сяку, а, может и поболее. Чтобы убить её, к примеру удушением, потребуется сила, превосходящая жертву. Ведь она станет сопротивляться. Удар ножом — тоже не гарантирует полного успеха, да и попасть туда, куда нужно, не столь просто. Яд — самый надёжный способ убить того, кто сильнее тебя физически. Вот я и подумал о женщине.

— Женщина, пьющая бренди?

— Но ведь сама Саюси пила. Почему бы убийце не подыграть ей и не составить компанию. А потом она или он маскирует своё присутствие, моет стакан и ставит его на место в буфет. Ставит, не задумываясь, так, как привык, как делал и делает это действие много раз подряд.

— Да, мы имеем на руках ещё одно убийство, — чародейка огляделась вокруг, — магию мы применять не можем, да и преступление совершить при помощи магии на территории Кленового института просто невозможно. Попечительский совет не пожалел средств на защитные чары. Следовательно, основные исследования я оставлю до коррехидории. Какой мотив мог толкнуть убийцу на преступление?

Она заглянула в платяной шкаф, где также царил образцовый порядок. Удивительным оказалось и то, что все вещи были новые, словно хозяйка взяла за правило немедленно избавляться от любой поношенной или старой одежды. В уголке полки с нижним бельём (дорогим, кружевным, отменного качества) притулилась коробочка с краской для волос. На передней стороне красовалась картинка с симпатичной девушкой, сжимающей в руках волосы по обеим сторонам лица. И волосы эти почему-то были двух цветов: чёрного и солнечно-жёлтого.

— Занятно, — чародейка показала Вилу краску, — зачем госпоже Саюси покупать отнюдь не дешёвую краску, если она сама носила волосы с естественной сединой и не красила их. А о том, что краска для волос — продукт не из дешёвых, я знаю не понаслышке, сама ещё недавно чернила волосы. Но вот такое чудо вижу впервые.

Вил взял в руки коробочку и удивлённо посмотрел на девушку с двухцветными волосами.

— Неужели находятся чудаки, которые творят со своей внешностью такое?

— Нет, — улыбнулась чародейка, — просто эта краска двойного действия. Если используешь ингредиент из синего флакона, то волосы окрасятся в тёмные тона, а, если из коричневого — осветлятся. Удобно.

— Может, госпожа Саюси покупала краску, которая запрещена, и перепродавала студентом с наценкой?

— Убийство за краску для волос? Смешно!

— Смешно или нет, но в этом деле всё время всплывают крашеные волосы. Осмотрите тут всё хорошенько, пока я пойду отзвонюсь Меллоуну, чтобы приехал за трупом.