Кленовые тайны

Глава 2 ДЕВУШКА И ПАРЕНЬ

— Не могли бы вы нас оставить, госпожа Саюси, — обратился Вил к коменданту Кленового общежития. Она как раз открыла рот, чтобы поставить на место нахальную студентку, — нам нужно побеседовать с соседкой погибшей девушки.

— Погибшей? — если бы на лице Яны Окуры имелись брови, они непременно бы взлетели вверх, — значит, леди Смерть уже одарила счастливицу милостью своего последнего поцелуя, — закончила она с удовлетворённой мрачностью.

— Оставляю вас, — чопорно проговорила комендант, — и не позорь институт! — это уже относилось к обитательнице комнаты под номером «три», — прекращай свои фокусы!

Чародейка удивлённо разглядывала вполне себе обыкновенную комнату в студенческом общежитии, разве что величина помещения недвусмысленно говорила о статусе учебного заведения, да большое окно в западном стиле опускалось почти до самого пола. Однако на этом вся обыкновенность заканчивалась. Комната делилась на две абсолютно не похожие друг на друга части, и части эти принадлежали двум явно не похожим друг на друга девушкам. На одной части проживала аккуратная и собранная студентка. Она содержал свой письменный стол в идеальном порядке, даже книги на полке не поленилась расставить по цвету корешков. Кровать заправлена с армейской тщательностью, идеально чистое полотенце на спинке не имеет ни единой складочки. На прикроватной тумбочке помимо кувшина и стакана примостился горшочек с кактусом. Одним словом, даже въедливой госпоже Саюси, явно не брезгующей проверкой девчачьих комнат, не к чему придраться. Зато вторая половина!

Рика не сдержала улыбки, потому как эта часть комнаты здорово смахивала на дурную театральную декорацию. Будто бы третьеразрядный театрик вознамерился создать декорацию «логово некроманта»: обилие лоскутов чёрного цвета, странного вида пентаграмма уродует простенок, внизу алтарь (подозрительно смахивающий на перевёрнутый ящик, укрытый куском чёрного же бархата), на нём черепа животных и птиц. Букетик цветков бессмертника воткнут в чашу с песком вперемешку с ароматическими палочками. Приправлялось всё это безобразие вырезанными из бумаги силуэтами летучих мышей и свечами из багрового воска. А к прутьям спинки кровати привязаны тщательно обглоданные кости, в которых с одного взгляда можно было угадать куриные косточки, судя по всему, оставшиеся от подаваемых на обед блюд.

— Присаживайтесь, где пожелаете, — проговорила Яна неестественно низким, приглушённым голосом, — я не привыкла принимать гостей, так что определяйтесь сами.

Вил не подал виду, что его удивил странный вид и чёрная, нарочито порванная одежда хозяйки, он просто развернул стул, брезгливо покосился на курьи кости, в изобилии свешивающиеся со спинки вперемешку с разноцветными бусинами, но сел.

Чародейка воспользовалась стулом из более аккуратной части комнаты. Яна запахнулась в свой халат и бухнулась на кровать.

— Мне показалось, что известие о гибели Майны Андо вас не особо удивило, — начал коррехидор, — объясните, почему?

— Смерть — сестра-близнец жизни, — нимало не смутившись, ответила девушка своим замогильным голосом, — она оставляет свой отпечаток на том, кого избрала и над кем скоро занесёт свою косу. Смерть всегда тут, она рядом, мы все ощущаем её нежное дыхание на затылке, когда волоски сами поднимаются и мурашки пробегают от головы до пяток. Признайтесь, вы ведь тоже испытывали подобное, господин…?

— Окку, — надменно представился Вил, — можете обращаться ко мне «ваше сиятельство» или «господин полковник», а напротив вас сидит госпожа Таками. Она — практикующая некромантка, посвящённая богу смерти с молодых ногтей. Поэтому прекращайте ломать комедию и пытаться произвести впечатление банальными высказываниями, почерпнутыми из глупых журналов, — он кивнул на письменный стол, где между недопитой кружкой чая и раскрытым учебником по геометрии выглядывал уголок печально знакомого журнал «МУ» или «Магические Ускользанцы», — выслушивать которые у нас с госпожой чародейкой нет на это ни времени, ни желания.

Очень светлые, голубые глаза Яны Окуры вперились в Рику. Она с сомнением рассматривала модное тёмно-синее платье, снабжённое скромным белым воротником и кружевными манжетами, затем перевела взгляд на шляпу. Видимо именно шляпа чародейки с высокой остроконечной тульей решила дело. Девица внезапно бухнулась перед Рикой на колени, ощутимо стукнулась лбом об пол и затараторила:

— Нижайше и покорнейше прошу принять меня в ученицы. Более всего на этом свете я люблю смерть и мечтаю служить всем её богам верой и правдой. Жизнь свою положить на это готова! Я стерплю любые унижения и боль, вы можете бить меня, резать ножом, хлестать бичом. Только возьмитесь обучить меня некромантии!

Рика, не ожидавшая подобного демарша, вскочила на ноги, вырвала из рук студентки подол своего платья, который та покрывала поцелуями, и отодвинулась подальше.

— Прошу, прошу, прошу, — завывала девица, ритмично ударяясь головой об пол и норовя подползти к чародейке.

Видохеда доморощенная некромантка начала сильно раздражать, он встал, резко поднял на ноги кандидатку в Рикины ученицы, хорошенько встряхнул и проговорил:

— Вы немедленно прекратите вести себя неподобающим для благородной девицы образом, — он бросил её полотенце, висевшее на спинке кровати с костями, — умойтесь и приведите себя в порядок. Насколько я помню, ванные и туалетные комнаты у вас в конце коридора? Ступайте и не тратьте попусту время офицеров Кленовой короны.

Тон коррехидора был столь резким, что с девицы мигом слетел её тщательно выстраиваемый образ. Она кивнула, подняла с пола упавшее полотенце и быстро вышла за дверь.

— Что за дурость? — Вил с отвращением щёлкнул пальцем по высохшему куриному килю, — у нынешних студентов некромантия в моде?

— Весь этот антураж не имеет ни малейшего отношения к некромантии, — запротестовала чародейка, — это я вам с полной ответственностью заявляю.

— Тогда к чему черепа, псевдоалтарь и пентаграмма? И она, как я подозреваю, также очень далека от магии?

— Подтверждаю, абсолютнейшая ерунда. А вот по поводу всего остального, — Рика задумалась, — мне кажется, Яна Окура до безумия боится смерти.

— Да⁈ Она же вроде как просилась к вам в ученицы и заявляла, что обожает смерть.

— Не удивляйтесь. Иногда у людей встречается подобная защитная реакция, после того как они стали невольными свидетелями чьей-то смерти. И не суть важно, кто перешёл в мир иной на их глазах: дедушка или любимый хомячок. Яна пытается заигрывать со смертью, задобрить её в надежде, что это убережёт её саму.

На пороге появился сам предмет их дискуссии. Девушка умыла лицо и кое-как собрала волосы, что было сделать непросто из-за различной длины отдельных прядей. Только теперь чародейка полноценно смогла рассмотреть её. Невзрачная, глаза навыкате, брови, и правда, сбриты. Лишь очень короткая щетина позволяет судить об их месте на удлинённом лице с высоким лбом.

— Сядьте, — велел Вил.

— Извините, — Яна не знала, куда деть полотенце, потом воровато кинула его за кровать, — я увлеклась, — на счастье, она отказалась от раздражающе-низкого голоса и начала говорить как обычный человек.

— Итак, — коррехидор сел на прежнее место, — возвращаемся к тому, с чего начали: почему вы не удивились, когда я упомянул о гибели вашей соседки по комнате?

— Я удивилась, просто не подала виду, — ответила девушка, — а про печать, указующую на скорый конец, и, правда, выдумала. Прочла в журнале, а теперь вот вспомнилось к месту.

— Похоже, вас не удивило также, что Майна Андо не ночевала в вашей комнате? — это уже был вопрос чародейки.

— Как сказать.

— Скажите, как есть.

— Майна, конечно, из хорошей семьи происходит, и всё такое в виде родни в Грабовом клане, но в последнее время с ней случилась самая банальная вещь на свете, что только может случиться с девушкой, — любовь, — Яна вздохнула. И было непонятно: вздохнула она с завистью или же с сожалением, — весь прошлый год Майночка училась, точнее, — кривая снисходительная усмешка, — пыталась учиться, не покладая рук или, вернее сказать, не покладая книг.

— Что значит, пыталась? — уточнила чародейка.

— А то и значит, что древесно-рождённые, видать, не только древесными, но глупыми иногда на свет появляются. Недалёкой была моя соседка, весьма недалёкой. А у нас, в Кленовом институте, между прочим, ум в почёте. У нас рейтинги после каждой сессии на всеобщее обозрение вывешивают. Поначалу Майна вовсю старалась, зубрила, учила, уйму усилий приложила, чтобы вовремя все хвосты пересдать. Её предки, — отнюдь, не богачи, и денег на повторные пересдачи не дают. Сказали так: не можешь учиться, как положено, трать свои, карманные. В институте мы на полном пансионе, так что с голодухи помереть не получится.

— Постойте, Окура, — вступила в разговор чародейка, — о каких пересдачах за деньги идёт речь? Вы что, преподавателям за оценки платите?

— Нет, нет, — студентка откинула назад упавшую на лицо смоляную прядь, — у нас тут строго, насчёт взяток или подарков, ни-ни. Просто каждый провал на экзамене или зачёте добавляет к плате за семестр рё. Да-да, Кленовый институт — не богадельня, здесь учатся состоятельные люди, вот так и получается, что собственная нерадивость бьёт по карману. У нас тут некоторые по пять раз пересдают. Как говорит госпожа ректор, все дополнительные денежные средства идут на ремонт институтский помещений и закупку более качественных продуктов. То есть наши хвостисты работают во имя тех, кто не ленился.

По тону и презрительному вы выражению лица было понятно, что она-то сама хвостов не имеет.

— То есть, — подытожила чародейка, — оставим в стороне своеобразные правила Кленового института относительно хвоститов. Вы посчитали, что Майна вчера отправилась на свидание, провела с возлюбленным всю ночь, и даже не подумали побеспокоиться о подруге?

— Во-первых, Майна — никакая мне не подруга, — скривила бледные губы Яна, — просто проживаем в одной комнате, и всё. А что касательно её романа, — она задумалась, заведя глаза к высокому потолку, — с шоколадным принцем у них всё завертелось после церемонии поступления. Прям, как в книжечке со сладенькой умилительной обложкой, до которых некоторые у нас большие охотники. Она идёт по ступенькам крыльца вся такая нарядная, в парадной форме, волосы ветерок раздувает. Под ноги совсем не глядит. У неё, вообще, привычка такая была — нос кверху задирать. Всё повыше выглядеть хотела.

— Зачем это ей? — сразу встряла Рика, для которой рост был больным вопросом, — мне показалось, что Майна Андо была среднего роста, даже, пожалуй, чуть повыше среднего.

— Ни для кого не секрет, что в нынешнем сезоне в моде высокие девушки, — сообщила студентка, — высокие и худые. Наша же обувь — форменные ботиночки без каблуков, росту никак не прибавляют, вот Майночка и вытягивалась, сколь могла. Из-за этого своего желания она и оступилась, потому как на лестнице надобно под ноги себе глядеть, а не ворон в небесах пересчитывать. Оступилась она, рискуя близким знакомством своего носа со всеми ступеньками парадного входа, что непременно бы случилось, не подхвати её в свои объятья четверокурсник Кензи! И это практически на глазах всего института. Кензи поставил девчонку на ноги, поклонился и посоветовал впредь проявлять более осторожности, поскольку рисковать таким личиком — настоящее преступление. Она всё заалела, ровно маков цвет, и пролепетала какие-то слова благодарности. Кензи, он тот ещё позёр, громко так заявляет, мол, судьба ему послала несравненную красоту, которую он, как рыцарь Красоты, будет оберегать с этой минуты и до гробовой доски. Уж не знаю, правда ли на него тогда моя соседка произвела впечатление, или же он сам жаждал произвести впечатление на окружающих, только Майна вообразила себя дамой сердца шоколадного принца.

— Постойте, — Вил оторвал взгляд от блокнота, где делал записи, — вы во второй раз назвали студента Кензи «шоколадным принцем». Почему? Он настолько сильно любил шоколад?

— Кензи, конечно, до чрезвычайности любил шоколад, — Яна позволила себе скептическую улыбочку, — и в этом ему буквально не найти равных. Однако ж, почётное прозвище он обрёл благодаря своему отцу, его в Кленфилде называют Шоколадным королём, он владеет кондитерскими фабриками и сетью кафе, жемчужина которой — «Дом шоколадных грёз». Тут логика такая: отец — Шоколадный король, значит, сын — шоколадный принц.

— Отношения вашей соседки и её рыцаря находились на какой стадии?

— На самой начальной, — презрительно махнула рукой Яна Окура, — записочки, букетики, конфеточки. Навряд ли они смогли продвинуться далее страстных поцелуев. Правда, вчера мне подумалось, что Кензи заманил-таки невинную овечку в своё волчье логово.

— Куда, позвольте уточнить? — удивлённо спросила чародейка, — вы о площадке на крыше Астрономической башни?

— Я о комнате шоколадного принца, — усмехнулась в ответ студентка, — ах, вы же не курсе, что для этого молодого человека — надежды и опоры семейства, созданы были особые условия для проживания. Он полноправно и единолично распоряжался целой комнатой, и жил там совершенно один. Прекрасная возможность перевести вялотекущий роман, за развитием которого пристально наблюдала по крайней мере половина Кленового института, в финальную фазу любовного крещендо.

— Мы наблюдаем попытку в иносказательной форме донести до нас, что Кензи и Андо решились провести вместе ночь? — уточнил коррехидор.

— Да. И в этом крылась причина отсутствия у меня всяческого беспокойства из-за одиночества нынешней ночью.

— Парочка не ссорилась в последнее время?

— Не особо похоже, — Яна кивнула головой в сторону половины соседки по комнате, — у неё в тумбочке только вчера очередная коробка с конфетами нарисовалась. К чести Майны, прошу заметить, мне тоже от её презентов перепадало, — вздох сожаления, — жаль, что теперь всё: такие сладости не каждому по карману.

Чародейка осмотрела половину комнаты погибшей девушки и ничего примечательного или подозрительного там не обнаружилось. Вещей самый необходимый минимум. Все хорошего качества, новые и аккуратно разложенные по местам. В бельевом шкафу обнаружилась металлическая коробочка из-под марципанов, с припрятанными румянами, губной помадой и карандашом для чернения бровей, а также совсем маленький пузырёчек духов, уже наполовину опустошённый. В тумбочке, действительно, лежали две коробки шоколада и початая пачка шоколадного же печенья. В коробке с конфетами лежала симпатичная карточка с розой и небрежной надписью:

Пускай не увядают розы на милых щёчках никогда!

Нам не страшны года, морозы,

С тобою рядом я всегда!

Карточка откровенно была типографским образом отпечатана, что наводило на мысль, что большая часть так называемых «любовных записочек» были просто позаимствованы на семейной фабрике, где их вкладывали в дорогие коробки конфет. Подтверждением этой мысли являлась небольшая пачка её сестёр-близнецов со столь же банальными и безликими трёхстишьями. Видимо, Яна Окура говорила именно о них. Ничего из того, что можно было бы связать с событиями минувшей ночи, не нашлось.

— А каким характером обладала ваша соседка? — уже под конец, для очистки совести спросила чародейка. Необходимо было и версию самоубийства отработать тоже, — у неё случались депрессии?

— Характер у Майночки был самый, что ни на есть обыкновенный. Забитая девица из некогда богатого и влиятельного, а к нынешнему времени — обедневшего, семейства. Серая, заурядная, на сто процентов рядовая особь женского пола: ну, справедливости ради, отмечу, что внешность получше многих была, но вот усреднённо-тупые представления о жизни, интеллект, я бы сказала, пониже среднего будет. Такие депрессиями не страдают и суицидных наклонностей не имеют. Для таких возвышенных чувств, подобно упивания смертью, мозги и чувства повыше примитивных инстинктов требуются, тут нужно глубинное духовное восприятие и…

— Довольно, — остановил её коррехидор, — мы уже слышали ваше мнение по вопросам жизни и смерти. Избавьте нас с госпожой Таками от повторного перфоманса. Всё, что происходило и говорилось в этой комнате, так и должно остаться в этих стенах. Ни с кем смерть вашей соседки не обсуждайте и о наших вопросах также никому не говорите. Вам ясно?

Осмелевшая девица позволила себе снисходительный кивок.

— В противном случае на вас будет наложен штраф в пользу Кленовой короны. А это согласно Королевскому кодексу проступков и правонарушений составляет около трёх рё.

Яно Окура едва удержалась от присвистывания и серьёзно кивнула головой.

— Что думаете? — спросила Рика уже в коридоре, где в отдалении маячила внушительная фигура коменданта Кленового общежития, — вроде бы пока версия несчастного случая — самая вероятная.

Вилохэд не успел ответить, поскольку к ним на всех парах неслась госпожа Саюси.

— Желаете теперь посетить комнату студента четвёртого курса Ютако Кензи? — полувопросом-поуутверждением произнесла она.

— Сделайте одолжение, — сказал коррехидор, — но сначала объясните нам, по какой такой причине сей студиозус проживал в гордом одиночестве? Ведь, насколько я понимаю, во вверенном вам общежитии принято делить комнату на двоих?

— Объяснить вызвавший интерес вашего сиятельства факт не столь уж сложно, — ответила комендант, но на этих словах глаза её предательски забегали, — Ютако при всей его внешней дородности обладает, ах, простите, обладал, весьма хрупким здоровьем. Да, да, так случается, и нередко, — это возражение стало ответом на скептическое хмыканье чародейки, — внешность не всегда бывает показателем здоровья. Особливо, когда речь идёт о такой малоизученной хвори, как аллергия. Парень был подвержен внезапным приступам жуткого насморка или кашля, его глаза становились вдруг красными, как у кролика и слезились. И это ещё полбеды. Главное он мог безо всякой видимой причины начать задыхаться. Вот его родители и выправили медицинское свидетельство, где чёрным по белому написаны рекомендации по сохранению работоспособного состояния организма. И одно из них, пожалуй, самое главное, касалось комнаты для сна и жизни, в которую как можно реже заходят посторонние лица. Пришлось расселить их с Ю́ичи Сава́рой. Он — однокурсник Кензи. Хорошо ещё, что на четвёртом этаже довольно пустующих комнат. Видите ли, господин граф, к сожалению, не все верноподданные Кленовой короны понимают, что наш институт уже давно перестал быть заведением исключительно для благородных девиц. Мы в состоянии и юношам обеспечить получение достойного образования.

За этой содержательной беседой они оказались на нужном этаже, абсолютно во всём, даже в малейших деталях, повторял своих собратьев на половине девушек: такой же ковёр на полу, такие же двери по обе стороны коридора с отличными магическими светильниками, те же банкетки в простенках, и те же, судя по всему, ванные и туалетные комнаты по торцу коридора.

И, естественно, шоколадный принц занимал комнату со счастливым номером «семь».

— А Юичи Савара переселился в комнату номер девять, — пояснила госпожа Саюси, хотя ни Рика, ни Вил её об этом не спрашивали, — у нас на одной стороне (мы называем это линией) чётные номера, а напротив — нечётные. На каждом этаже нумерация начинается с первого номера. Так удобнее.

«Кому? — про себя спросила чародейка, — если только вам. Представляю, как „удобно“ добавлять всякий раз к номеру комнаты номер этажа, когда ты пытаешься объяснить, где и как тебя отыскать».

Тем временем комендант отворила дверь комнаты с цифрой «7», заключённой в отличии от своих собратьев-номеров в милую рамочку из цветков сакуры. То, что предстало перед глазами чародейки менее всего соответствовало её представлению о комнате парня в студенческом общежитии. Четвёртый сын Дубового клана тоже ошарашенно замер на пороге, медля погрузиться в гремучую смесь детской комнаты и будуара.

Такое же огромное окно, как и этажом ниже, до самого пола затеняли тяжёлые бархатные занавески фиолетового оттенка. Такой оттенок прекрасно смотрится на лепестках ирисов, но на оконных шторах, покрывале так и не расстеленной для ночного сна кровати, обивке безвкусных в своей вычурности стульев с гнутыми ножками этот цвет выглядел раздражающим. На маленьком диванчике, что примостился у стены на месте кровати второго, выселенного жильца, сидел абсолютно неуместный в комнате двадцатилетнего парня плюшевый медведь, габаритами своими превосходивший пятилетнего ребёнка. Он, вкупе с пушистыми домашними тапочками и наволочкой с корабликами, гораздо больше подходил для комнаты ребёнка, нежели выпускника Кленового института. Впрочем, на этом элементы детства заканчивались.

Четвертый сын Дубового клана подошёл к письменному столу, где в образцовом порядке лежали тетради с конспектами, учебники и письменные принадлежности. Блокнот не содержал ни на первый взгляд, ни на второй ничего интересного. Записи о замене пар занятий, время каких-то институтский мероприятий. Название книги «Таинственное происшествие на горячих источниках» было подчёркнуто дважды и снабжено аж пятью знаками вопроса, а дата недвусмысленно указывала срок, когда сие литературное произведение должно быть возвращено в библиотеку. Вилохэду подумалось, что знаки вопроса, скорее всего означают, что погибший забыл, кому дал почитать детектив, либо посеял где-то библиотечную книгу. В выдвижных ящиках скопилась обычная мелочь, наваленная прямо на пару номеров иллюстрированного журнала для мужчин.

— Любопытные конфеты производит фабрика Кензи, — вывел его из раздумий голос чародейки, — взгляните сами.

Вил подошёл к девушке. В углу у стены стояли две коробки с фирменным знаком «Дома шоколадных грёз». Внутри первой коробки вместо конфет обнаружились пустые бутылки из-под пива, а в другой — точь-в-точь такие же бутылки, только полные.

— Маскировка, — улыбнулся коррехидор, — полагаю, пронести спиртное в общежитие при бдительной госпоже Саюси не так-то просто. Зато сладкие подарки от родителей в запечатанных коробках — извольте.

— Конфеты и шоколад тут тоже в избытке, — Рика показала на залежи разномастных коробок в другом конце комнаты. Ему было чем угостить любимую девушку. При этом я никак не могу взять в толк, что за человек жил в этой комнате. С одной стороны —наблюдаем почти армейский порядок: даже коробки с конфетами разложены по размеру, стол можно показывать, как образец для первокурсников. Но совершенно иная картина вырисовывается, если мы заглянем в платяной шкаф.

Рика распахнула дверцу шкафа жестом фокусника. Вил подумал, что чародейка уже успела сунуть туда нос.

В шкафу царствовал хаос, единый и неделимый. Все вещи, а их было много, очень много, были свалены как попало, скомканы и переплетены в некие противоестественные клубки.

— Как в одном и том же человеке могут одновременно уживаться такой любитель порядка и сторонник запихивать свои, отнюдь недешёвые, вещи кое-как! — Рика не без отвращения указала на грязный белый носок, подобно языку, высунувшийся из груды одежды.

Коррехидор задумался.

— Возможно такое лишь в одном случае: в комнате и в шкафу порядок наводят разные люди.

— Интересно, какие? — Рика закрыла шкаф и переместилась к книжной полке, инородным телом выделявшейся среди будуарно-детской обстановки, — ведь жил Кензи в гордом одиночестве.

— Я полагаю, что шоколадный принц нанимал кого-то для уборки комнаты. Следить за носильными вещами ему приходилось самому, а делать этого он либо не умел, либо не желал. Любопытно было бы поговорить с тем парнем, который жил вместе с ним прежде. Надеюсь, он сможет нам рассказать о погибшем. Ну, и с его друзьями тоже неплохо было бы побеседовать.

Рика бросила взгляд на часы.

— Если в Кленовом институте такие же порядки как были у нас в Академии, то через десять минут наступает время обеденного часа.

— У нас университете давали полтора.

— У нас — ровно час. Думаю, в Кленовом институте также есть время обеда. Используем его, чтобы побеседовать со студентами.

Комендант Саюси подтвердила их предположение об обеденном времени, и о том, что часть студентов пользуется трапезной, а некоторые предпочитают перекусывать тем, что им прислали родители, или же они сами сумели закупить во время выхода в город.

— Первым и вторым курсам выходить за пределы территории строго воспрещается, — пояснила она, предвосхищая вопросы собеседников, — а вот третьекурсники и выпускники обладают привилегией выходных дней. Они могут ездить в гости к родным, встречаться с семьёй или проводить время по личному усмотрению. Необходимо только возвратиться до десяти часов вечера. В каникулярное время многие разъезжаются по домам, но некоторые остаются тут.

— И что будет, если студент опоздает? — спросила Рика, которой вспомнились строгие порядки в Академии магии, — я имею ввиду выходные дни.

— Во-первых, — загнула палец госпожа Саюси, — он лишается привилегии свободного выхода. Наказание может продолжаться от нескольких недель до семестра. Во-вторых, — второй палец улёгся на ладонь, — накладывается денежный штраф и вся группа, в которой числится нарушитель исключается из списка, дающего право ходить по золотым дорожкам. В их распоряжении остаются лишь кирпичные дорожки, которые заведомо менее престижны, чем золотые. Сам же нарушитель передвигается по позорным серым дорожкам. Таким образом воспитывается ответственность за принадлежность к коллективу и послушание. Воспитание верноподданных Кленовой короны — одна из важнейших задач нашего института.

— Так у вас даже тропинки в саду имеют свою иерархию! — удивилась Рика.

— А как же? Отличников и дисциплинированных студентов необходимо поощрять реальными благами. Только так они могут служить образцами для подражания. Право ходить по золотым дорожкам сразу выделяет студента из общей массы.

Бывшим соседом погибшего Кензи оказался парень, лишь совсем немного не дотянувший до определения «высокий». Симпатичный, правильные черты лица, волосы красивого светло-каштанового оттенка, что при смугловатой коже и глубоких карих глазах создавало интересное сочетание. Он обедал в одиночестве за столом у окна.

Комендант Саюси прошествовала между столами, окидывая хозяйским взглядом трапезную, и многозначительно кашлянула, привлекая внимание парня. И, как только он оторвался от супа и поднял на неё глаза, сказала:

— Савара, тут с вами желают побеседовать представители Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя.

Савара удивлённо округлил глаза.

— В связи с чем?

— Они сами тебе об этом скажут, — тоном обвинителя в суде ответствовала она.

— Но я, — парень поднялся, держа в руке ложку.

— Сядьте, — мягко проговорил коррехидор, — наш разговор носит неформальный характер. Мы просто зададим вам пару вопросов относительно вашего бывшего соседа.

— Понятно, — кивнул Савара, усаживаясь назад и кладя на стол ложку, — естественно, я бы мог догадаться сразу. Умерли двое студентов, и вы разбираетесь во всех обстоятельствах произошедшего.

— Откуда вы узнали о происшествии? — Рика села напротив.

— Кленовый институт — закрытое сообщество. Вовне о нас мало что просачивается, зато внутри слухи распространяются с молниеносной быстротой, — он пожал плечами, — все уже знают, обсуждают, но виду не подают. Парное самоубийство — вполне себе достойный повод для сплетен.

— От кого услышали лично вы? — коррехидору нарочито дружелюбный тон студента не особо понравился.

— Да боги его знают! Не помню уже. Утором кто-то вбежал в аудиторию и рассказал, будто бы на заднем дворе нашли два трупа. Натурально, сперва никто не поверил, посчитали дурацким розыгрышем. Но потом розыгрыш обернулся самой настоящей трагедией. А болтали всякое: кто про гэнроку, кто про случайность. Вроде на звёзды полюбоваться влезли, да упали. Некоторые, из тех, кто особо недолюбливал Кензи, вообще про рок и фатум твердили. Мол, ему и так боги благостей по самые уши отсыпали, вот теперь и пришлось расплатиться.

— Вы три года жили в одной комнате с Ютако Кензи, — Вил с сожалением подумал о времени, что они продолжают впустую растрачивать в этой обители знаний, — что о нём вы можете сообщить в связи с его смертью?

— Не могли бы уточнить, что именно я должен сообщить господам офицерам? — вопросом на вопрос ответил Савара, — вряд ли вам будет интересно узнать был ли погибший знатным неряхой, или храпел ли он по ночам.

— Нам нужно знать, каким он был человеком.

— Понятно. Ютако Кензи был каноническим сынком богатых родителей, который родился с парой-тройкой серебряных ложек во рту. Любимец матушки. Вы наверняка успели побывать в святая-святых на четвёртом этаже и видели весь этот фиолетовый ужас?

Вил кивком подтвердил правильность предположения.

— Этим мы обязаны госпоже Кензи, она не пожалела усилий и обеспечила своему чаду «приемлемые условия существования». Видели бы вы, с каки презрением эта дамочка взирала на мой убогий скарб, пока я освобождал комнату! Но, возвращаясь к Кензи-младшему: наследник шоколадной империи, по сути, был парнем добрым, но до чрезвычайности избалованным и импульсивным. Нельзя не отметить его себялюбие и патологическую потребность в любови и восхищении окружающих. Я склонен приписывать его расточительность в отношении друзей, угощение всех и вся шоколадом своего батюшки попыткам реализовать это своё желание. Он легко давал в долг, забывая кто и сколько ему задолжал. Один ловкач, он выпустился в прошлом году, вообще делал так: демонстративно вытряхивал из кошелька последние деньги (их, как правило, бывало очень и очень немного), вздыхал и обещал расплатиться в следующем месяце. Но по итогу он выпустился, а «следующий месяц» так и не наступил. Как человек, что с пелёнок имеет всё, чего только можно пожелать, по щелчку пальцев, Кензи не умел преодолевать сложности. Впадал в ступор либо лез напролом, свято веря, что прошибёт своим лбом любую стену. Учился ужасно, пересдавал экзамены и зачёты с десятой попытки. Его личный рекордом можно считать начертательную геометрию на третьем курсе. Уж одним богам ведомо, зачем он записался на этот курс, только пересдал он его аж с двенадцатого раза. Рё за каждую попытку, несложно подсчитать, во сколько его родителям обошёлся каприз с этой бесполезной для Кензи наукой.

— Каприз? — удивлённо переспросила Рика, — разве у вас не все предметы обязательны?

— Система обучения в Кленовом институте состоит из двух частей, — охотно объяснил Савара, — базовые предметы у нас самые бесполезные, но обязательные. Это — этикет, артанский и делийский языки, классическая поэзия, а также основы экономики и ведение домашнего хозяйства для девушек. Но вот те курсы, которые могут реально пригодиться человеку, что собирается умом, способностями и усердием выстраивать свой жизненный путь, стоят денег, и немаленьких. Но зато и престиж среди студентов тех, кто записывается на дополнительные курсы, в куда как выше. Наверное, ради популярности и престижа Кнези выбрал начертательную геометрию, что с его уровнем стараний и интеллекта, оказалось более чем смелым поступком.

— Понятно, — сказал коррехидор, — а теперь просветите нас по поводу характера вашего соседа.

— Ютако был добродушным, вспыльчивым, но отходчивым. Мог наговорить много чего, он в выражениях сдерживаться вообще не привык. Потом успокаивался, порой даже извинения просить не брезговал, конфетами угощал.

— Мог он в растрёпанных чувствах с крыши спрыгнуть? — поинтересовалась чародейка, пытающаяся мысленно собрать образ погибшего.

Савара наморщил лоб в раздумье, он не бросился сходу исключать возможность суицида, но опасался и подтвердить предположение.

— Не могу утверждать с полной уверенностью, что Кензи имел подобную склонность, однако и заявлять обратное было бы с моей стороны в высшей степени самонадеянно, — ответил студент, — он был человеком настроения. Знаете, из тех, что в прекрасном расположении духа — милейшие люди, а в минуты чёрной меланхолии — буквально невыносимы. Так что я воздержусь от какого-нибудь определённого вердикта.

Вилу понравилась взвешенность суждений Савары. В парне ощущались ум и обдуманная трезвость суждений, пожалуй, даже чуточку избыточная для столь нежного возраста. Он задал ему ещё несколько вопросов, и всякий раз студент отвечал по сути дела, чётко и подробно, без излишних деталей.

— Ну, всё, — с облегчением проговорил коррехидор, когда они направлялись в кабинет его тётки, — мы с чистой совестью можем остановиться на несчастном случае. Кензи пригласил на свидание девицу, не рассчитал с коньяком и неудачно выбрал место, чтобы любоваться ночным небом. В итоге имеем падение с большой высоты в состоянии алкогольного опьянения. Доложим, и свободны как ветер.

Госпожа ректор выслушала их с нескрываемым удовольствием и настояла на чаепитии.

— Когда ещё я увижу в наших пенатах моего дорогого Вилли, к тому же в обществе невесты! — воскликнула она, разливая по чашкам чай с ароматом прелых осенних листьев.

Рика в душе поморщилась. Она не особо любила делийский пороховой чай, а именно его она мгновенно узнала по запаху. На её вкус он слишком уж отдавал влажной землёй и золой. Да и упоминание её формального статуса тоже особой радости не добавляло. Ещё зимой она помогла Дубовому клану с расследованием, именно для этого и было решено объявить её младшей невестой. Статус избавлял от неизменных пересудов и сплетен, позволяя им с Вилохэдом беспрепятственно общаться и появляться вместе во всякое время суток и в любом месте. Однако ж, сожаление о том, что она невеста Дубового клана лишь на словах, всё чаще заглядывало в её душу.

— Как и говорила, — разглагольствовала между тем тётя Сацуки, — я всегда была на сто процентов уверена в своей правоте. Ничего, кроме смерти по собственной неосторожности просто и произойти-то не могло! Рикочка, — она переключила своё внимание на чародейку, — непременно попробуйте эти слоечки с малиновым вареньем. Они буквально таят во рту.

Чародейка из чистой вредности сослалась на непереносимость малины и ограничилась печеньем с вкраплениями шоколада.

Когда чай был допит, а полковник Окку воздал должное слойкам с малиной, пришло время откланяться.

— Да, Вилли, у меня чуть было не вылетело из головы! — воскликнула тётка. Она подошла к письменному столу, — твой помощник с нелепыми рыжими усами просил тебе передать это, — она протянула стандартный пакет для вещественных доказательств и плотной серой бумаги, — заявил, что важное.

Вил кивнул и заглянул внутрь. Там находился наполовину оторванный листок из блокнота сержанта Меллоуна и сложенный пополам листок дорогой белой бумаги.

«ВывОлилось из кармана трупа мужчины, — гласила записка нацарапанная Меллоуном с грамматической ошибкой в первом же слове, — на предсмертную записку не тянет я не понял ничего».

«Он, видите ли, ничего не понял, — с издёвкой подумала чародейка, — без мнения сержанта нам, ну никак не обойтись!»

Вилохэд развернул листок плотной бумаги, на котором каллиграфическим почерком было начертано трёхстишье:

В теснинах туманных гор

Любовь моя голосом оленьим стонет.

Алые слёзы клёнов камни дорожки ковром укрыли.

Он прочитал и дал прочесть чародейке. Та пожала плечами: стихотворение из сборника классической поэзии. Там на все случаи жизни стихи найдутся. Это не тянет ни на предсмертную записку, ни на любовное признание. Даже времени года не соответствует, на дворе май. И она не преминула заявить об этом.

— Может, убитый для ка́руты стихи учил? У вас в институте есть клуб каруты?

— В каруту наши девушки, естественно, играют, — склонила голову на бок госпожа ректор, — даже двое парней в команде есть. Но ни Кензи, ни Андо никогда не проявляли интереса к этому полезному развивающему занятию, кое многими почитается литературным видом спорта.

— К тому же это стихотворение не входит в сборник «Искорки поэзии», стихи которого используют для игры в каруту, — сказал Вил, — там другое стихотворение Акома́цу Кё. Но наличие в кармане погибшего именно этого стихотворения окончательно зачёркивает версию несчастного случая, — он поднял на госпожу Дакэро серьёзные глаза, — в стенах вашего института случилось двойное самоубийство — гэнроку.