Катастрофа или гибель Атлантиды

Глава 12

С высоты, да еще на скорости, с которой летела Касс, а вслед за ней — Лон, трудно было что-либо разглядеть. Прежде всего бросалась в глаза непривычная темень. Причина темноты, впрочем, разъяснилась очень скоро. Касс отметила, что количество фонарей, витрин, реклам, зеркал, — короче, всего того, что излучает или отражает свет, сильно поубавилось.

— Ты погляди, ведь и звезд нет сегодня. А я никак не мог догадаться, чего мне не хватает.

Сейчас голос Лона по визу звучал почти так же, как на звуковых дисках, и у Касс от этого хрипловатого голоса больно сжалось сердце. Звезды в эту ночь так и не появились на небе. Чуть ли не единственными источниками света метались внизу языки пламени. Время от времени от огней, рассеянных по всему пути от Парнаса до Олимпа, слабо тянуло гарью и дымом, но разобрать, костры это или пожары, с высоты полета аэробиля было невозможно.

Касс хотелось рассмотреть не по визу, а своими глазами, в действительности, что происходит в городе, но Лон запретил спускаться вниз. “А вдруг понадобится кого-нибудь подобрать или кому-то оказать помощь”, - она поделилась с ним этим соображением, просто потому что ничего другого ей в голову не пришло. На этот аргумент Лон, недолго думая, ответил, что для начала помощь нужна ей самой, а уж потом, когда у нее в голове все прояснится окончательно, когда она сможет самостоятельно отличить опасность от игры, вот после этого и решим, помогать, не помогать, наблюдать, не наблюдать, по визу или из аэробиля.

Выслушав всю эту тираду, Касс сцепила зубы и, не вступая больше в споры с Лоном, молча рванула вниз, на первый попавшийся огонь. На высоте двух-трех десятков метров от земли круто вырулила, чтобы уже после этого пойти горизонтально, вокруг, плавно огибая языки пламени. Теперь она ясно видела: это был не пожар, а костер.

Суетившиеся вокруг мятежники заметили ее, повскакивали, засуетились еще больше. Касс успела рассмотреть двух большеголовых гномов. Те кричали друг другу смешными, какими-то искривленными голосами, а что — ей было не разобрать. Усердно жестикулируя, гномы показывали руками на ее аэробиль. Заметно торопясь, но не отрываясь от костра ни на шаг, семенили куда-то на своих коротеньких ножках.

— Касс, вверх и левее! Быстро! — раздался предупредительный окрик Лона.

Вслед за этим она и сама заметила взметнувшуюся снизу хрупкую тень. Эльф взлетел высоко, лицо его, искаженное испугом и гневом, приблизилось чуть ли не к самому лицу Касс. Она резко отдернулась и взяла повыше. Лицо эльфа уплыло вниз, исчезло из виду. На экране управления появилась трепетавшая в полете хрупкая фигурка, но через несколько мгновений и она оторвалась, а потом скрылась совсем.

— Давай, ускоряй, — потребовал Лон. — Пора уходить, не то еще эти попадут… — и опять завопил: — Скорей!

Прекрасная Дева услыхала быструю дробь копыт: за аэробилем мчались кентавры. Взбешенные, они, почти не целясь, бросали вверх все, что попадало под руку: выломанные из мозаики площадей и дорог камни и плиты, обломки колонн и зданий.

Внезапно ее резанула догадка: — Да ведь это в меня они метят, это же меня хотят убить.

— Ну что же ты висишь! — голос Лона дрожал от нетерпения. — Придешь ты в себя, наконец!

Это было по меньшей мере нелепо: кто-то, вдруг, ни с того, ни с сего желал ее смерти… Кто-то, о существовании кого она несколько минут назад даже не подозревала, и кому ничего плохого не сделала…

— За что? — громко удивилась она вслух. — Что я им сделала?

— Не говори глупостей, — тут же отозвался Лон: — Им сейчас без разницы, ты не ты, сделала, не сделала… Им сейчас кровь нужна, неважно, чья… Хватит, уходим. Ну давай, левее и вперед!

Но Касс вывернула вправо, еще на один круг. Она сама не понимала, зачем ей понадобился этот последний круг. То ли нехорошее предчувствие, то ли некая странная сила, непонятная, неведомая связь притягивала Прекрасную Деву к этому мятежному костру. Потом ей казалось, что у костра вдруг на мгновенье вырисовались знакомые черты, вроде бы промелькнуло лицо Орфа. Но ни сейчас, ни после, сколько ни думала об этом, Касс так никогда и не смогла точно решить, действительно ли видела среди кентавров молодого поэта, или просто почудилось.

Лон следовал за ней, словно привязанный. Она видела его самого по визу, а его аэробиль модулировался на экранах управления и защиты. Лон все время, не замолкая, ругался почище Орфа; ругательства его транслировались по тому же визу, казалось, с удесятеренной громкостью.

Один из брошенных кентаврами предметов достиг цели. Сейчас же виз передал звонкий всплеск удара.

Мгновенно, в ответ на этот звук, из аэробиля Лона выскочил тонкий лазерный луч. Луч побежал за преследователями. Тот, кого он настигал, оплавлялся изнутри, съеживался, испарялся, исчезал.

— Вот так! Видала? — раздался гордый голос Лона. — Как я их! Даже заржать не успели! Это вам не девчонок насиловать, беззащитных.

Касс, не отвечая, стала выруливать вверх: она не переносила вида крови, потому и не охотилась никогда, даже в голову ей не приходило заводить оружие в аэробиле.

На площадке перед дворцом атланта номер один царила суета. Но не беспечная, не праздничная сутолока приема: деловитая напряженность, решимость, граничащая со страхом взволнованность.

Поразила Прекрасную Деву больше всего та скорость, с которой совершенно переменился общий настрой. За один день прирожденная, казалось бы, леность Настоящих исчезла, уступив место стремительности не только в движениях, но и в разговоре, во взглядах, в обличье, во всей ауре толпы. Развевающиеся яркие одежды сменились облегающими тела комбинезонами для охоты и путешествий: серебристыми, золотистыми, телесного цвета, с лазерами на поясах. Легкомысленные прически превратились в гладкие, со строгими узлами на затылках.

Исчез кокетливый блеск в глазах, взгляды у всех озабоченные, серьезные. При этом почему-то не оставляло странное впечатление того, что всем вокруг почему-то даже нравилось происходившее…

— У папашки лазерок — видимо-невидимо, — вместо приветствия сказала подскочившая Фина. Он всем дает, кому нужно.

Касс с изумлением посмотрела на дочь Зева и Эры.

Мало что осталось в Фине от неуверенной в себе неудавшейся Прекраснейшей. “О Творцы, как давно это было!” — подумала Касс.

— Ненавижу кентавров, — сообщила Фина. — Я уже пять штук уничтожила, а гномов и эльфов — без счету.

Касс почувствовала подхлынувшую к горлу тошноту.

— Вообще — здорово! Мы — защита и гордость, вся надежда на нас, вы располагайтесь, мне некогда.

И она, придав лицу деловитый вид, легко повернулась и убежала.

— Надо подключаться, — сказал Лон.

Зачем Касс прилетела не к матери, а к Зеву, она уже сообразила: надеялась найти Уэшеми. Но теперь, именно после встречи с Финой, боялась, что допустила ошибку. Даже, пожалуй, не только потому, что не видно было нигде ни красивого поэта с непривычным для слуха атланта халдейским именем, ни его отца, свободного ученого Ноэла. Совсем по другой причине. Не могла она, Касс, разделить подъем Фины.

— Надо защищаться, — голос Лона звучал твердо. — Иначе они нас всех передавят своими копытами.

— Пусть уж лучше давят, — прошептала Касс. — Я стрелять не намерена.

Лон не нашел, что ответить, а только изумленно уставился на нее, не веря своим ушам.

— Я не могу выстрелить в человека из лазера, — выкрикнула Касс. — В голосе ее, и она сама это услышала, прозвучало отчаянье.

— Разве это люди? Ты видела, что они творят?

— Я все равно не могу. Не могу убивать.

Взгляд Лона смягчился. На лице неожиданно появилась ласковая улыбка: — Дурочка ты моя.

Он потерся щекой о ее щеку и задумчиво кивнул: — Ну, что ж… Значит, вот в этом твоя гармония… Ладно, не надо, не женское это дело все равно…

На прощание Лон обнял ее и напомнил: — Да, родителям позвони. И позвони моим, скажешь, — воюю.

Лон широко, ей показалось, с гордостью улыбнулся. Приказал: “Не хандри”, - и отправился искать Зева.

Касс прошлась по комнатам: везде суетились люди. Кто-то устраивался, кто-то что-то решал… Там разбирали оружие, тут делились впечатлениями о пережитом.

На площади перед дворцом не прекращалось движение: одни аэробили садились, другие взлетали. Приходили беженцы: пешком, на мобилях, они шли и шли, вливались, втекали в огромную площадь перед дворцом Зева.

Ни Эриды, ни Фадиты, ни Орфа, ни Уэшеми, ни Ноэла среди этих людей Касс не встретила, как ни искала.

Она вошла во дворик, где вчера выступали поэты. “Подумать только, ведь только вчера, будто в другой, прошлой жизни”, - воспоминание вызвало прилив тоски, обреченности. Присела на краешек фонтана, вытащила из взятой с собой сумки карманный виз.

Касс позвонила своей матери, потом матери Лона и Артемы. Из разговоров выходило, что Настоящие из элиты, все, кто может, вооружаются и вылетают: ее отец, оказывается, уже где-то носился вместе с Артемой. По словам Лона, воевали.

Прекрасная Дева посидела у фонтана, глядя на погасший экран мини-виза. Ладно, Фина. Ладно, Арс. Ладно, Лон с Артемой. Ладно, Лега. Ее собственный родной отец летал над Посейдонисом, убивал. Ее собственная мать гордилась подвигами мужа.

Одно разумное существо уничтожает другое разумное существо. Касс опять вспомнила того кентавра, которого лоновский лазер заставил испариться. Вспомнила — и содрогнулась от омерзения, тошноты.

Потом вспомнила Лету, мечтательно улыбавшуюся над трупами детей, — и бессильно заплакала.

Наконец, решилась набрать номер Ноэла. Там не отвечали. Через информацию узнала личный номер Уэшеми. Посидела, собираясь с силами. В конце концов, плюнув на все приличия, на Эриду, на самое себя, набрала этот номер. С замирающим сердцем стала бормотать в виз: “Уэшеми, прошу тебя ответить”. Поэт не отзывался.

Тогда Касс стала набирать подряд номера Рамтея, Орфа, опять Ноэла, опять Уэшеми. Ни один из них не отвечал.

Внезапно экран вспыхнул, она вздрогнула от неожиданности. Это был Зев. Атлант номер один просил никого не включаться на обратную связь, а только слушать его.

Со всех существующих в Посейдонисе экранов атлант номер один разразился длинной, вдохновляющей на подвиги речью.

Зев долго клялся, что не допустит, защитит, победит и отомстит.

Потом просил жителей Верхнего Олимпа по возможности давать приют беженцам из других районов Посейдониса.

В заключение Зев сообщил, что в ближайшие часы намерен употребить всю свободную энергию, имевшуюся в его распоряжении, на защитное поле вокруг Верхнего Олимпа. Прорваться через поле не сможет ни одно живое существо: только те, на чьи голоса вот сейчас, пока мы говорим, настраивается пропускная программа.

Голоса эти, между тем, перекликались в эфире: Касс время от времени слышала и отца, и Лона, и Артему, и Фину, и Арса, и Эрмса, и многих других, кого знала, с кем беседовала, танцевала, развлекалась, с кем проводила время на вечерах и приемах.

Когда Зев отключился, Касс в странном оцепенении все еще сидела у фонтана. Она понимала, что находиться в бездействии стыдно, недостойно. Она понимала, надо было что-то делать.

Это уже походило на болезнь. Странную, непонятную, связанную все с той же русалкой Легой. Где она теперь, Лега? Все еще душит и топит Настоящих? Когда-то близкое существо, русалка, у которой отобрали память.

Случались, конечно, и свои малоприятные моменты в этой дружбе. По-видимому, во всяких человеческих отношениях бывают срывы. Когда говоришь не то, над чем долго думал, а первое, что приходит в голову, что-нибудь такое, что хочется потом забыть. Когда лицо твое принимает выражение, совсем тебе не свойственное, а присущее кому-то другому, чужому, скорее всего, неприятному тебе человеку. Когда в крике изламывается твой собственный голос, когда теряешь контроль. Короче, когда перестаешь быть собой.

Касс уже знала, к чему ведут эти мысли. И хорошо знала, что отогнать их не сможет: не удавалось ей избавиться от этого воспоминания, когда оно приходило. Не удавалось забыть, стереть страшный эпизод из своей памяти.

Однажды Лега, играя с Касс в бассейне, ни с того ни с сего, свистящим шепотом, ежесекундно оглядываясь по сторонам, рассказала подруге о страданиях, уготованных для непокорных в лабораториях Баала.

Выслушав первую же фразу, Касс побледнела, затряслась и попросила Легу замолчать, но в русалку словно сам Баал вселился. Вращая выпученными, неестественно светлыми глазами, рассказчица с присущей ей красочностью, вдохновенно живописала ужасные подробности. Если же что-то и опустила русалка, то воображение девочки мгновенно дорисовало жуткие детали. Касс, заткнув уши, пыталась отмахнуться от кошмаров, больно копошившихся теперь в ее собственной голове. Плача, она умоляла Легу прекратить, но та, словно назло, продолжала.

В довершение ко всему сказанному, русалка намекнула еще, что если уж кто попадет в лаборатории, то там уж без разницы, раб ты или свободный атлант, машина или Настоящий.

В конце концов, Касс почувствовала, что больше не в состоянии держаться на воде. Ей стало совсем холодно. Все казалось безразличным, ненужным, неправильным, — если Лега сказала правду, если в Атлантиде, в замечательной, прекрасной, любимой Посейдии творилось подобное, жить больше не имело смысла, — и Касс пошла ко дну.

Это заставило русалку, наконец, опомниться. Она вытащила девочку на прибрежный песок и откачала. А потом долго молчала.

В изумрудных глазах Леги читалось какое-то странное недоумение, немножко осуждение, как будто это она, Касс, быта виновата в том, что в лабораториях Баала сатиры мучают живые существа.

Девочку стошнило, после этого пришло сознание болезни. Странная болезнь эта не покидала Прекрасную Деву уже никогда. Ужас, озноб, рвота, головокружение, — все это прошло в тот же день, но болезнь осталась на всю жизнь. Заключалась же она в том, что с тех самых пор вид чужой крови, ощущение чужого страдания, иногда даже слезы другого человека вызывали в Касс тошноту, слабость, пронзительную физическую боль.

Сейчас Касс не только не знала, что делать, она чувствовала себя не в силах даже четко осознать происходившее. Ненависти, или хотя бы неприязни к Рамтею она не испытывала.

Тотчас же в сознании всплыло и возражение: человек должен отвечать за свои поступки. Поднимая мятеж, Рамтей обязан был предвидеть и кровь, и насилия, и разгромы.

— Вот ты где! — раздался знакомый голос.

Касс вздрогнула от неожиданности. Возникшая из ниоткуда Фадита затараторила на высоких тонах и стала изображать в лицах, как пыталась уговорить Орфа лететь вместе с ней к Зеву, как Орф на все ее доводы упрямо твердил одни и те же три слова: “А ну их…”

— И можешь ты это себе представить? Объявляет, что должен участвовать в событиях, поднимается и уходит, исчезает, растворяется в этом кошмаре, негодяй! Представляешь!

Все-таки, наверно, надо… Звякнуть, знать, что он там… У тебя мини-виз есть, а то я свой забыла, а с этих огромных звонить как-то…

Касс выдала Фадите свой виз, а сама отвернулась к занавешенному шторами окну. Но Фадита вдруг издала такой испуганный, одновременно изумленный возглас, что Касс обернулась к ней.

Прекраснейшая, от удивления вытаращив глаза, уставилась на зеркало-экран, а там…

Орф в компании рабов, в основном кентавров, развалился у костра. По бестолковому выражению лица, по прилипшей к потному лбу пряди, сразу же стало понятно: Орф сильно навеселе. Новые друзья от него явно не отставали: болтали что-то пьяными голосами, с фамильярностью хлопали с обеих сторон поэта по плечам. Увидев на экране Орфа двух прекрасных дев, кентавры настороженно стихли, прислушиваясь.

Орф улыбнулся и громко объявил: — Свобода!

Орф картинно выставил вперед правую руку и с актерским пафосом произнес: — Знаете ли вы, что такое… — он закатил глаза, широко открыл и мечтательно закончил: — Равенство!

— Он с ума сошел, — с неожиданным спокойствием в голосе произнесла Фадита.

— А, не нравится! — произнес один из кентавров, тот, что был к Орфу ближе остальных.

— Ничего, доберемся и до этих красоток, — мрачно пообещал второй.

Кентавры осклабились, выражение их лиц стало возбужденно-бессмысленным, жесты — неприличными.

Орф сначала было заулыбался, затем что-то сообразил. На лице его появилось выражение возражения. Поэт похлопал одного из кентавров по плечу и сказал: — Однако…

— Чего? — грубо отозвался тот. Глаза его моментально налились пьяной злобой.

— А того, что она моя, — сообщил Орф. — Так что убери свои копыта.

Оба кентавра вскочили на ноги. Касс поняла: сейчас произойдет что-то, жуткое, страшное.

— А эта тоже твоя? — заорали две глотки с двух сторон, кивая на нее.

— Что не твоя, так это точно, — отрезал Орф.

Поэт сидел перед кентаврами, пьяно пошатываясь, и весело улыбался.

Гогот компании смолк. Сотоварищи Орфа стали подниматься, трезвея на глазах. На лицах появилась угроза. Кулаки стали сжиматься, приготавливаясь к драке.

Один из кентавров пока еще легко ткнул поэта кулачищем в грудь.

Орф от этого незаметного толчка чуть не упал, но, быстро восстановив равновесие, махнул кулаком по направлению к нападавшему.

Фадита взвизгнула, обе девушки в один голос закричали: — Не надо, Орф!

Кентавр молча стоял перед по-прежнему улыбавшимся Орфом. На диком лице мятежника играли желваки.

— Уступи, осел! — пронзительно закричала Фадита. — Ты что, смерти ищешь?

— Ах, ослом дразнишь? А чем это тебе плохи ослы? — кентавр постоял, играя желваками.

Кентавр перевел взгляд на Орфа и неожиданно потребовал: — А ну, извинись!

— Это за что же? — поинтересовался тот.

— За все! — проорал кентавр. — За все мои страданья! На колени перед нами, гад! Сколько я для ваших проклятых дворцов камней перекидал! А ты еще надо мной издеваться? Это сейчас-то? А ну на колени!

— С разбегу! — глядя кентавру прямо в глаза, проговорил поэт. — Больше ничего не желаешь, машина?

Фадита взвизгнула.

— Как ты сказал? — угрожающе переспросил тот.

— А вот так и сказал, — Орф мило улыбнулся. — Сказал, а не проржал, между прочим.

Ржание вырвалось из горла кентавра, едва он уловил насмешку: — Вот это твое равенство?

— Ах, да, — вспомнил Орф и рассудительно заявил: — Ну что ж… Равенство — это, конечно, хорошо… Но зарываться не стоит, ребята.

— Ну, а дружить… — вступил в разговор до сих пор молчавший другой кентавр. Словно все еще не веря услышанному, он кивнул в сторону девушек: — А дружить с ними тоже нельзя?

Орф развернулся на голос и еще раз улыбнулся: — А дружи-ка ты со своими… — поэт улыбнулся в третий раз — и ласково произнес, отчетливо выговаривая каждую букву: — Кентаврихами.

Касс от ужаса закрыла глаза. Фадита закричала, и ее крик слился с ржанием и возмущенными возгласами в момент окружившей Орфа своры.

Когда Касс открыла глаза, все было кончено.

Кентавры удовлетворенно сопели, отирали руками потные лбы, успокаивающе оглаживали друг друга по лоснившимся бокам, стихали, расходились. А у догоравшего костра грудой грязного окровавленного тряпья валялось то, что всего еще несколько минут назад было весело улыбавшимся поэтом Орфом.