Карты рая

2. Остров, который выбрал лейтенант Гейзер…

Остров, который выбрал лейтенант Гейзер… Ах, вам интересно, что случилось на плывущем в никуда галеоне? О'кей!

Дон Англаденцио Гегоронциаллес как раз зашиб себе указательный палец, когда из-за сдвинутых бочек прозвучал низкий испитой голос.

— Эй, сеньор! — возвестил голос— Команда хочет вступить в переговоры!

При слове «переговоры» капитан Магруз импульсивно схватился за аркебузу. И не только схватился, но даже выставил ее дуло в узкую стрелковую амбразуру.

— Мне показалось, что я слышу голос! — громко сказал он. — Но я не уверен, что правильно угадал, кому он принадлежит. Встань же в полный рост, матрос, чтобы я мог видеть, с кем говорю.

Капитан Магруз немного покривил душой. Голос-то он узнал безошибочно. Он принадлежал помощнику корабельного плотника, низкорослому, нездорово грузному сутулому человечку, кожу которого из-за наследственной болезни всегда покрывали гнилостного вида волдыри. Эти волдыри, а также угрюмый исподлобья взгляд, говорящий о неподавленном чувстве собственного достоинства, помешали ему стать старшим корабельным плотником. Ремесло свое он знал куда лучше того, кто занимал эту должность. И тем более был умнее, хотя бы потому, что за двадцать лет службы на морях и океанах старший плотник ни разу не додумался до гениальной мысли проделать дополнительную дверь в винный трюм.

Именно как умный человек, он не спешил выпрямляться в полный рост. Кстати, его звали Рурдхауз. Это имя, а фамилии он не имел по причине низкого происхождения.

— Милостливый сеньор, — вежливо начал он, — я бы поднялся, но боюсь, что вы станете стрелять.

— Я человек чести! — с достоинством ответил капитан Магруз. — Если тебе это неизвестно, так знай, что обычаи моего рода запрещают вести переговоры с противником, не видя его лица.

Такая заповедь действительно существовала у младшей ветви рода Магрузов. Дело в том, что все мужчины этого рода, по крайней мере в трех последних поколениях, были туги на ухо и совершенно лишены музыкального слуха. Когда противник пытался заговорить с ними, не поднимая забрала, Магрузы слышали все, что угодно, кроме того, что тот хотел бы сказать. Родовая заповедь возникла после случая, когда Зигбуль Магруз по прозвищу Трижды Несчастливый разрубил пополам незнакомого рыцаря: ему показалось, что этот рыцарь назвал его «лопоухим щенком, недостойным носить шпоры». На самом же деле рыцарь просто поинтересовался, сколько времени. «О! Как будто он не мог сам посмотреть на солнце!» — воскликнул Магруз Трижды Несчастливый, когда ему объяснили ошибку. И снова ошибся. Незнакомый рыцарь действительно не мог посмотреть на солнце. У него были повреждены шейные позвонки. Кажется, ударом булавы на каком-то турнире.

— Значит, вы не будете стрелять, сеньор? — на всякий случай уточнил помощник корабельного плотника.

— Я же сказал тебе, — раздраженно ответил капитан Магруз, — что я человек чести!

Возникла пауза. Помощник корабельного плотника тихо совещался с товарищами. Мнения разделились, причем приблизительно поровну. Окончательно не определился только сам помощник плотника.

— А если ты не покажешься, — внушительно добавил капитан Магруз, слышавший все речи до последнего слова, — то никаких переговоров не будет! Клянусь густотой святого дыма! Ибо этого не велит делать заповедь моего рода!

Несмотря на наследственную тугоухость, сам капитан мог расслышать даже полет бабочки. Может быть, дело в том, что за несколько месяцев до его рождения родовую усадьбу Магрузов посетил некий молодой человек, ее хозяину не представленный. Исполняя вассальный долг, тот как раз отправился в поход. Так что ловкому молодому человеку пришлось несколько раз обойти общепринятые формальности, когда перемахивая через забор, а когда открывая калитку сделанным по слепку ключом. Потом он навсегда прекратил визиты — после того как на полпути к усадьбе услышал скрип заряжаемого в ночной темноте арбалета.

Укрепившиеся в квартердеке офицеры переглянулись.

— Не встанет! — уверенно заявил один.

— Не такой он дурак! — подтвердил другой.

Что же касается капитана Магруза, то, как более тонкий знаток человеческих душ, он промолчал. И правильно сделал, потому что в следующее мгновение помощник корабельного плотника поднялся из-за бочки. Он был не только умней, чем положено по должности и происхождению, но и не лишен чувства альтруизма, — правда, не зная, что это такое, — ибо только альтруист способен, проделав потайной ход в винный погреб, пригласить к участию в выпивке почти весь экипаж.

— Давайте говорить, сеньор капитан, — сказал он, встав в полный рост. — Команда хочет решить дело миром.

— Ага!! — злорадно выдохнул капитан Магруз.

В этот момент он совершенно забыл о теории приоритета человеческого разума, зато ощутил, как в его жилах вскипает кровь рыцарственных предков. Среди неиспользуемых, но юридически не отмененных феодальных привилегий его рода до сих пор числились право первой ночи, а также право в морозный зимний день распороть живот ближайшему простолюдину, чтобы погреть в нем замерзшие ноги.

— Давно пора, — продолжил капитан. — Я вот что думаю, ребята. Если вы вернете на место мечи и копья, которые все равно взяли без разрешения каптенармуса, закуете. в кандалы зачинщиков бунта и выдадите их мне для суда справедливого и скорого, после чего вернетесь к исполнению своих прямых обязанностей, я постараюсь забыть все то, что не лежит у меня на сердце. Клянусь мозолью Чистоплотной Девы!

Помощники капитана Магруза переглянулись. Их предки тоже были не лыком шиты по части изобретения феодальных привилегий, но сейчас капитан явно хватил лишку. Рурдхауз кашлянул. У него запершило в горле.

— Наверное, я как-то не так все объяснил, сеньор капитан, — почтительным тоном сказал он. — Команда хочет сказать, что если вы вернетесь к командованию судном, поклявшись бедренным суставом святого Мольберта, что простили нам то, в чем мы, может быть, по своему невежеству и неотесанности согрешили против вашей милости, повернете корабль в сторону тех берегов, которые мы покинули в последний раз, то она будет рада оказать вам услугу, спустив вас на землю и снабдив всем, чего только ваша душа пожелает. — Помощник плотника снова кашлянул. — И что поместится в любом из вельботов, который больше понравится вашей милости, — добавил он.

Несмотря на смиренный тон, его речь тоже прозвучала достаточно внушительно. Может быть, помощник плотника и не был альтруистом. Возможно, в нем проснулись задатки не востребованного историей планеты великого лидера, а открытый команде доступ к винному трюму был просто гениальным популистским ходом.

Вопреки ожиданиям, капитан Магруз выслушал ответное предложение, не высказав ни толики гнева. Полным глубокой задумчивости движением он лишь подсыпал щепоть пороха на запальную полку аркебузы.

— А куда исчез наш каптенармус? — спросил он.

— Он упал за борт, ваша милость, — честно ответил помощник плотника. — Сами понимаете, при таком попутном ветре, да еще в той кутерьме, которая началась, когда вы приказали вздернуть бедного Сигеля Недотымку… Спасти его было никак нельзя. Мы кинули ему спасательный бочонок.

«А почему не реликвию с резцом святого Спаниеля?» мог бы спросить капитан Магруз. Даже будучи передовым мыслителем и твердо зная, что ближайшая земная твердь находится прямо по курсу галеона, он все же считал, что с помощью святой реликвии в океане спастись легче, чем при помощи добротно просмоленного бочонка.

— А гардемарин Мириго? — поинтересовался капитан после этого.

Тут его голос впервые дрогнул, но помощник плотника не придал значения этой запинке. Так что глубинный смысл вопроса был им понят лишь неделю спустя.

— Он куда-то исчез, ваша милость. Может быть, тоже оступился за борт. Вы сами помните, как шумно стало, когда профос вздернул беднягу Сигеля.

Это была не только грубая ложь, но и фатальная ошибка. Вместо того чтобы спросить, что сталось с лейтенантом Мармедо или мичманом Бузино, капитан Магруз спокойно поправил фитиль аркебузы, после чего его палец…

Но мы рискуем пропустить более важные события. Остров, выбранный лейтенантом Гейзером…

А в общем, выбранный лейтенантом Гейзером остров казался типичным необитаемым островом. Имелись на нем луга, заросшие деревьями холмы, пара лесов, пара мелководных бухт. Пробыв таким тысячелетия, он не собирался вносить в свое бытие крутых перемен. Каким-то образом его берега обошли стороной как флотилии дикарских пирог, так и парусники местных конкистадоров. И уж наверняка никогда он не видел спускающегося с небес темно-матового корабля, скроенные под особыми углами поверхности которого будто впитывали в себя почти весь перепадавший им свет.

Местом приземления избрали поляну, заросшую, по определению корабельного биолога, «некоей разновидностью дикорастущего овса». До земли оставалось метров пятьдесят, когда в динамиках командного отсека раздался тихий щелчок.

— Сэр! — доложил кто-то. — На острове есть люди! Голос принадлежал человеку, которому легче даются решительные действия, чем глубокие размышления. Лейтенант Гейзер сразу узнал его.

— Бричард, дай изображение! — быстро распорядился он. Изображение на экране дрогнуло. Ничего не изменилось, разве чуть сместился угол обзора. Самые догадливые, вроде лейтенанта Гейзера, тут же включили поисковые фильтры. — Ну и… — начал тот, но сержант Бричард заговорил одновременно с ним.

— Их уже не видно, сэр! — доложил он. Учитывая скорость снижения, это было естественно.

— Отправь запись! — бросил Гейзер.

— Запись не велась, — прозвучало из динамика. — Откуда ты их разглядел?

До поверхности овсяного поля оставалось метров двадцать.

— Со своего личного мони…

— Это я понял! — прорычал Гейзер. — С какой камеры?

— Тридцать девятой, сэр!

Рука Гейзера молниеносно метнулась к командной панели.

— Гм! — процедил он. Она стоит на бортовой консоли. Запись с нее не ведется по умолчанию.

Опорные стойки корабля коснулись земли и углубились в почву, примяв «дикорастущий овес», чего никто в командном отсеке не заметил.

— Насколько я помню, мне говорили, что на этом острове нет людей? — заметил капитан Никсон, и голос его был бархатен, как крупнозернистая наждачная бумага.

Откинувшись в кресле, Гейзер скрестил на груди руки и вызывающе задрал бородку.

— Ни черта не понимаю! — заявил он. — Не может здесь быть никаких людей! Я же…

Если кто-то и слушал его, то вовсе не капитан Никсон.

— Сержант, сколько именно людей вы видели? — спросил он в микрофон.

— Одного человека, сэр, — прозвучал ответ. Лейтенант Гейзер подскочил в кресле.

— Одного?! — азартно уточнил он. — Помнится мне, речь шла о множественном числе.

Тем временем почти все офицеры корабля, не сговариваясь, приняли участие в необъявленной викторине под девизом: «Кто быстрее найдет аборигенов, которых проворонил наш старина Гейзер». В течение последующей минуты окружающее пространство было исследовано во всех спектральных диапазонах, просвечено десятком специальных излучений (может быть, это только совпадение, но в следующем году на окружающих полях предстояло возникнуть новой популяции восьминогих кузнечиков). Кроме того, Моргенштерн и третий лейтенант, не сговариваясь и не спрашивая разрешения, запустили в атмосферу по одному разведывательному зонду.

— Я сказал «люди» второпях, сэр, — поправился сержант Бричард. — Если точно, то я разглядел одного человека. И лошадь.

— И лошадь? — переспросил Гейзер.

— Да, — подтвердил сержант Бричард. В его голосе впервые прозвучало что-то вроде неуверенности. — И лошадь. Это такое животное с копытами. На нем когда-то верхом ездили.

Как ни удивительно, но в этот момент капитан Никсон вздохнул. И посмотрел на экран. Зеленая надпись извещала, что посадка благополучно завершена.

— Значит, человек и лошадь, — резюмировал он. — Вот что… Лейтенант Селленджер, чем вы там занимаетесь?

— Изучаю лес, сэр! — бодро ответил тот.

Голос капитана Никсона вновь возродил в сознании присутствующих неприятные ассоциации с наждачной бумагой.

— А как идет дело со стабилизацией бугелей? — поинтересовался он.

— Виноват, сэр!

Бортинженер вскочил и, бросив расцвеченный красно-коричневыми пятнами экран, рванулся к выходу, на ходу хлопнув по плечу младшего коллегу.

— Как бы то ни было, — высказался Моргенштерн, следя за показателями парящего над лесом зонда, — ничего страшного не произошло. Ну и пускай здесь обитают несколько туземцев. Одной красивой легендой больше, одной меньше. Или нет? — тут же засомневался он, посмотрев на Никсона и Гейзера.

— Сержант Бричард, — приказал капитан Никсон,—будьте добры, поднимитесь в командную рубку.

— Есть, сэр! — прозвучало в динамиках. Третий лейтенант издал радостный вопль.

— Я нашел! — восторженно сообщил он.

— Где?

— Что?

— Кого?

В общем хоре голосов принял участие даже капитан Никсон.

— Летающий аппарат! — объявил третий лейтенант. — Небольшой. Судя по всему, беспилотный ав… — Он осекся. Это наш зонд, — продолжил он упавшим голосом. — Кто запустил зонд?

— Я! — сказал Моргенштерн.

— Я! — сказал второй лейтенант. Они посмотрели друг на друга.

— Все понятно, — сказал капитан Никсон. — Джентльмены, поскольку у всех разыгрались эмоции, то вплоть до дальнейших распоряжений приказываю не запускать зонды и вообще прекратить любые формы активной разведки. Даже если кому-нибудь вдруг покажется, что кораблю угрожает опасность, советую хорошо подумать, прежде чем открывать огонь. Полагаю, я внятен? Лейтенант Гейзер!

— Да, сэр!

— Вывести автоматическую защиту на минимум.

— Есть, сэр!

Посмотрев на подчиненных, капитан Никсон внес еще одно уточнение:

— Ложную тревогу поднимать не запрещается.

В этот момент в командном отсеке появился сержант Бричард. Это был невысокий, белобрысый, коротко стриженный крепыш, которого природа, судя по всему, хотела слепить по образу и подобию майора Моргенштерна, но ошиблась с количеством исходного материала. В результате вышел человек на голову ниже майора, лишенный скульптурных бицепсов, зато крепкий, жилистый и с запасом самолюбия, оптимальным для звания старшего сержанта рейнджеров космического флота Межзвездной Федерации.

Как и всякий приличный сержант, под перекрестными взглядами офицеров он окаменел лицом и стал казаться более тупым, чем был на самом деле.

— Сержант Бричард, — приказал капитан Никсон, — расскажи-ка подробнее, что именно ты увидел.

— Я видел человека, сэр, — сказал Бричард. — Он стоял на прогалине… — Сделав паузу, сержант посмотрел на экран. — И смотрел на наш корабль. Рядом с ним стояла лошадь.

— Про лошадь мы уже слы… — начал было Гейзер.

— А ты не помнишь, как выглядел этот человек, сержант? — спросил капитан Никсон.

— Не могу сказать, сэр. Я не разглядел подробностей.

— Совсем никаких?

— Нет, сэр.

— То есть ты не можешь вспомнить, в какой позе этот человек стоял, была ли на нем шляпа, держал ли он что-нибудь в руках?

— Нет, сэр.

— Но ты уверен, что он стоял и смотрел на корабль? Почему?

Сержант смешался.

— Не знаю, сэр, — сказал он. — Просто я уверен, что он смотрел. Мне так показалось, сэр.

Капитан Никсон кивнул.

— Послушай меня, сержант, — проникновенно сказал он, — хорошо подумай. Может быть, тебе показалось и все остальное? Я имею в виду, показалось, что ты видел человека.

— И лошадь, — мстительно добавил Гейзер. Капитан Никсон эту фразу проигнорировал. Сержант тоже.

— Но, сэр! — обиженно сказал он.

— Такое случается, — продолжил командир «Эскалибура». Причем со всеми. Мы можем вдруг заметить в городской толпе знакомого человека, которого давно нет в живых, нам может показаться, что видим предмет, о котором подсознательно думали, нам могут послышаться голоса, которые на самом деле не звучали.

— Сэр! — сказал сержант. — Я…

— Со мной, например, такое бывало, — перебил капитан Никсон. — А уж несуществующие сигналы и объекты каждый из нас во время патрулирования замечал много раз.

— Но… — начал Бричард.

Под взглядами офицеров он чувствовал себя неуютно. Понимаешь, сержант, мы исследовали окружающую местность и не нашли и намека на человека, — проникновенно сказал капитан Никсон. — А мы нашли бы даже мышь — если бы искали именно мышей. Имеются две основные версии. Или тебе это все-таки показалась, или начала шалить наша высокоорганизованная электроника. Если честно, мне не хочется всерьез даже рассматривать второй вариант.

Сержант сделал незаконченное движение челюстью, как будто собираясь открыть рот и произнести очередное «но… сэр!». Второй вариант капитана Никсона казался более невероятным, чем внезапная дестабилизация бугеля на регулярно проходящем профилактику крейсере. Но зато воистину кошмарным. Если электроника корабля начала выдавать на экраны то, чего не существует на самом деле, то самое оптимальное, что может сделать экипаж, — это покинуть корабль и убраться от него как можно подальше. Лучше всего сразу на соседний континент.

— Брич, — быстро спросил Гейзер, а тебе не приходилось в последнее время думать о лошадях?

Встретившись с его взглядом, сержант понял, что это месть.

— Нет, сэр, — заверил он. — Мои мысли в основном были заняты повторением пунктов устава.

— Это все замечательно, — перебил их капитан Никсон. — Ну так что же, сержант?

Поймав на себе еще пару единодушных взглядов, Бричард сдался:

— Может быть, так, сэр. Может быть, я ошибся.

— Ну и прекрасно, — спокойно сказал капитан Никсон. — Ты свободен, сержант. И не переживай из-за своей ошибки, все это пустяки. Было бы хуже, если бы ты увидел кого-то, засомневался и не решился сказать.

— Есть, сэр, — вяло согласился сержант. — Я могу идти? Когда он вышел, Гейзер не без удовольствия раскрутился в кресле.

— М-да! — сказал кто-то. — Человек и лошадь… Если бы не серьезность ситуации, я бы подумал, что сержант пошутил. Такой себе невинный розыгрыш.

— Ага! — воскликнул Гейзер. — Еще бы! Чтобы увидеть человека и коня, надо иметь сильное воображение.

— Ты хочешь сказать, что нашему Дику Бричарду не хватает воображения? — невинно поинтересовался Моргенштерн.

— Нет, — уклончиво ответил Гейзер. — Я только хотел сказать, для этого воображение должно быть очень сильным.

Моргенштерн хмыкнул.

— А для розыгрыша? — уточнил он. — Кстати, я только что сообразил: остров слишком мал для нормальной популяции крупных копытных.

— Да? — переспросил Гейзер. — А из чего ты исходил? Вообще-то, существует теория…

Существует теория, что на самом деле именно розыгрыш (по-научному: «первичная направленная творческая дезинформация») является традицией, на основе которой выросла культура человеческой цивилизации. Остальные ее «первоосновы» либо вторичны, либо мнимы.

Начало традиции вроде бы положил безымянный неандерталец, разыгравший какого-то простодушного мамонта с помощью накрытой ветками глубокой ямы. Пораженное этим ходом, животное тут же заключило с человечеством пакт о вечной дружбе и взаимопомощи, в знак искренности намерений тут же поделившись с ним излишками шкуры и мяса.

Идея о том, что людей ждет жизнь после смерти, тоже родилась из розыгрыша. И пирамиды, об истинном назначении которых сломано столько копий, были не космическими символами, не амбарами для заготовок зерна на семь голодных лет, не приборами для автоматического затачивания бритвенных лезвий и даже не экзотическими похоронными принадлежностями. Вначале была чья-то озорная шутка, а ее побочными последствиями стали новое религиозное видение мира, возникновение большого централизованного государства, новых аспектов веры в загробную жизнь, а также заметный прогресс в деле обработки и транспортировки крупных каменных блоков. Иначе говоря, как вы уже начали догадываться, с точки зрения этой теории в основе всех достижений человеческой цивилизации лежит розыгрыш. Например? Ну чего только стоит странная идея, будто все люди равны?

Или что все люди добры? В общем, вы поняли. А если не поняли…

На самом деле сержант Бричард не собирался никого разыгрывать. Он действительно был непоколебимо уверен, что видел на краю поляны стоявшую бок о бок с лошадью человеческую фигурку. Он мог бы даже припомнить подробности: вроде того что человек был небольшого роста, стоял прямо и вроде бы заслонял глаза ладонью от света, а конь повернул голову в его сторону. Просто оказавшись один на один с общим мнением, сержант не выдержал и поддался гипнозу коллективного внушения.

Феномен коллективного внушения не менее интересная тема, чем техника ноль-пространственных перемещений. Если первичным толчком для формирования новых явлений человеческой цивилизации всегда являлся розыгрыш, то феномен коллективного внушения, напротив, всегда служил ее стабилизирующим (и добавим, в ряде случаев деградационным) фактором. В отличие от розыгрыша его никто не изобретал, он достался человеку от его прародителей прима… то есть вы хотите сказать, что человек не происходил от приматов? Возможно, вы правы. Да, конечно же! Предрасположенность к массовому внушению генетически заложена в горшечной глине… Но к чему это мы? Ах да!

Когда сержант Бричард покидал рубку, он был почти уверен, что человек и лошадь ему померещились. Но за дверью эта уверенность дала основательную трещину. Через десять минут трещина расползлась. Собственно, еще через пятнадцать минут от нее остались одни лохмотья.

Вернувшись в командную рубку, сержант застал в ней лишь Гейзера и сержанта-оружейника, несущего вахтенную службу в качестве второго номера.

— О, привет, Дик! — повернувшись в кресле, сказал Гейзер, и так дружелюбно, как будто они не видались целую неделю.

Сейчас лейтенант пребывал в хорошем настроении. Оружейник кивнул головой в знак приветствия.

— А где кэп? — спросил Бричард, окинув отсек взглядом.

— Отправился спать, — ответил Гейзер. — Представляешь, он тоже спит, как нор… В общем, как мы с тобой.

— Понятно, — рассеянно сказал Бричард.

— У тебя дело, Брич? — проницательно спросил Гейзер. И внимательно на сержанта посмотрел, изогнув правую бровь. У него это получалось замечательно. Даже лучше, чем вращаться в креслах.

— Ты знаешь, да, — сказал тот, преодолев несвойственный ему приступ нерешительности, — Я, кажется, все-таки действительно видел человека и лошадь.

— Действительно? — без тени злорадства уточнил Гейзер. И опять изогнул бровь. Только уже противоположную.

Вообще-то, существует теория, что способности изгибать брови и по-особенному гнуть пальцы достались человечеству от последних представителей погибшей расы атлантов. То есть на самом-то деле было две расы. Недаром же люди, владеющие даром изгибать брови, неумело используют пальцы, а те, кто гнет пальцы, плохо обращаются с бровями. По-видимому, эти расы погубили свою отчизну в результате междоусобного конфликта, так что…

— Да! — сказал Бричард. И, проигнорировав тонкую игру бровей, посмотрел лейтенанту в глаза. — Я хочу сходить в лес.

Это было достаточно неожиданно. Даже для Гейзера, который ожидал, что сержант захочет просто сесть за пульт управления и самолично убедиться, что на этом острове нет существ крупнее козы и разумней свиньи.

— Слушай, э-э… Дик, — начал он, пытаясь поточней сформулировать вопрос. — Тебе не кажется, что это не совсем удачная идея? — И посмотрел на оружейника.

Тот пожал плечами, как бы говоря: «А мне-то какое дело?»

— Тем более, — добавил Гейзер, — что пятнадцать минут назад ты сказал нашему старику совсем другое.

— Пятнадцать минут назад вы меня переубедили.

— А теперь кто тебя переубедил?

— Никто. Я просто понял, что мне надо самому осмотреть лес. Если я прав, то принесу их фотографии. Или шкуру.

— Человеческую? — уточнил Гейзер.

Он даже не острил. От человека, отказавшегося верить результатам электронного сканирования местности, запросто можно ожидать, что, встретив туземцев, он без лишних разговоров начнет снимать с них шкуры.

— Лошадиную! — с натиском ответил Бричард. Несмотря на разбитные замашки и дурацкую привычку крутиться в пилотском кресле, Гейзер иногда неплохо улавливал интонации.

— Видишь ли, в чем дело, Брич… — осторожно начал он. — Может быть, это и недурная мысль, но… В общем, до окончания полного сканирования биосферы старик запретил кому-либо покидать корабль.

— Официально?

— Гм! — сказал Гейзер. — Почти.

— А он узнает?

— Гм! — снова сказал Гейзер, вложив в это «гм!» процентов на сто пятьдесят больше подтекстов, чем в предыдущее. — Может быть, и узнает. Например, когда по кораблю прогуляется парочка эпидемий.

— Я сделаю себе полную инъекцию биозащиты, — пообещал сержант. — Что еще?

— Этого мало. И полный ускоренный комплекс мер биологической безопасности по возвращении. Гм?

— Да! — сказал Бричард.

Гейзер переглянулся с сержантом-оружейником.

— Сколько жертв! — сказал он, убедившись, что взгляд оружейника так же отражает эмоции, как черная дыра солнечные зайчики. — И ради чего?

— Мне так захотелось, — объяснил Бричард. — Что-то не так?

— В общем-то, ничего, — ответил Гейзер. — Все так. Все нормально. Все хорошо. Беда только в том, что ты меня не убедил.

— А чем ты рискуешь? — спросил Бричард. Гейзер демонстративно вздохнул:

— В общем-то, ничем. Не считая записи в формуляр служебного соответствия.

Бричард задумался.

— Сколько тебе осталось дежурить? — спросил он.

Гейзер поглядел на пульт:

— Час. Плюс пятнадцать минут.

— Кто тебя сменяет?

— Твен и Драйзер.

— Я с ними договорюсь, — пообещал Бричард. — И ставлю свой двухмесячный оклад.

— То есть? — не понял Гейзер. — Куда ты его ставишь?

— Ставлю свой двухмесячный оклад, что я найду на острове людей.

— Иначе говоря, ты предлагаешь мне пари? — уточнил Гейзер.

— Я думал, ты уже понял.

Гейзер усмехнулся. Он твердо знал, что никаких людей на острове нет. Но уверенность сержанта его раздражала, а настойчивость наводила на размышления. До этого дня Гейзер считал, что люди вроде сержанта Бричарда просто не способны на психические отклонения. Хотя бы потому, что для психических отклонений требуется иметь более-менее сложную психику.

— Соблазнительно, — сказал он. — А моя ставка?

— То же самое, — ответил сержант. — На равных. Подходит?

Гейзер мысленно взвесил за и против. Если на одну чашу весов легла осторожность, то на другую плюхнулись раздражение и азарт. Если алчность и сыграла какую-то роль, то самую скромную.

— О'кей! — решил он. — При условии, что ты вернешься через… четыре с половиной часа. Начиная с этой минуты. Тем более что полная темнота наступит через… — Гейзер снова глянул на пульт, — четыре часа и пятьдесят минут.

— О'кей! — сказал Бричард. И повернулся к выходу. А ты действительно умеешь снимать шкуры? — спросил вдогонку Гейзер.

— Справлюсь, — небрежно бросил сержант.

— Э! — остановил его Гейзер. — Э-эй! Ты кое-что еще забыл.

— Что именно?

— Хлопнуть по рукам. Стив, разбей!

Бричард вернулся и протянул руку. Сержант-оружейник вяло поднялся с кресла.

— Сэр, — сказал он, когда Бричард исчез, — зачем вы его отпустили?

Что именно ответил Гейзер, осталось неизвестным. Но через семь минут — облачиться в десантную форму и сделать полную инъекцию биозащиты за меньшее время почти невозможно — нижний аварийный люк крейсера открылся и сразу же захлопнулся. Спрыгнув на землю, Бричард зачем-то поправил ремень висевшего на плече автомата, после чего…

Но мы забыли о монстре. Где-то далеко, в сотнях световых лет, этот невообразимый монстр… «невообразимый» — это, конечно, словесный штамп, а так, вообще-то, тавтология, потому что нет ничего такого, чего нельзя вообразить… если, конечно, речь идет о трехмерном пространстве… зато существует очень много такого, что можно вообразить, но чего на самом деле не существует… в трехмерном пространстве по крайней мере… а к чему это я? Ах да! Так вот…

Итак, монстра звали Большой Квидак. Только это он и соблаговолил о себе сообщить. Два негодяя порядком выдохлись, а монстр все продолжал задавать вопросы, не обнаруживая даже признака усталости. Так как буря продолжала свирепствовать, угрожая похоронить корабль под слоем песка, приятели решили подняться на орбиту. Кое-как отрегулировав барахлящую систему искусственной гравитации, они продолжили образовательный процесс.

— Что есть люди? — первым делом вопросил монстр. Человек и собакоголовый чужак переглянулись.

— Ык! — сказал второй. — Вух!

Что в приблизительном переводе значило: «Ты человек, вот и рассказывай о людях». Что логично только на первый взгляд, ибо можно посмотреть на проблему иначе: «Ты не человек, значит, ты и рассказывай, потому что со стороны виднее». Но Гардинг до этого не додумался. И поэтому попал в затруднительное положение. Кто такие люди, он знал очень хорошо. Но вот объяснить, что они такое, оказалось проблемой почти непосильной.

— Люди — это существа, — сказал он. — Такие, как я. В смысле, похожие на меня.

— Рыр-р! — сказал чужак.

«Ты еще начни говорить, что у них по две руки и две ноги», — перевела электронная коробочка. Вроде бы Гардингу было не привыкать к дурному характеру напарника, но сейчас он вдруг обозлился.

— А еще бывают одноногие! — заявил он. — И вообще безногие. Откуда нашему хозяину знать, что все они с четырьмя… то есть с двумя ногами, если, кроме меня, он никого не видел?

— Ры! — высокомерно произнес Гырр. — Вур-выр-вар-хулл-ду! Юрур-э!

Что значило: «Можно подумать, хозяин не смотрел файлы, которые мы показывали!»

— Ну, тогда сам и объясняй! — заявил Гардинг. — Если такой умный.

Большой Квидак спокойно слушал, как его подчиненные обсуждают, что он знает и чего не знает. Дело было вовсе не в склонности монстра к плюрализму и терпимости. Просто он понимал, что его обсуждают, думая только о его же пользе. Так сказать, любя. Гырр повернулся к монстру, дернул кадыком, пошевелил ушами и начал свою лекцию.

— Гурру-рыр-р-р-р! — провозгласил он. — Руры-вар! Вар-крафт! Вах!

«Люди — это биологические существа, — переводила коробочка. — Наподобие этого придурка. Их развелось очень много, они заселили четверть Галактики, если не больше, и заселили бы всю, если бы им позволили, если бы они не конфликтовали друг с другом и имели более рациональную форму размножения!»

Последнюю фразу следовало уточнить. Большой Квидак попытался это сделать.

— Откуда они взялись? — спросил монстр.

Ему впервые удалось выстроить фразу стилистически правильно. Но, увы, она означала вовсе не то, что он хотел сказать. Гардинг кашлянул.

— Это точно неизвестно, — ответил он. Я слышал, будто Создатель вылепил их из глины в конце тяжелой трудовой недели. Другие говорят, что боги вырезали их из дерева, просто от скуки. Есть вообще безумная идея, что они произошли от…

— Я говорить об происходить, — проскрипел Большой Квидак. — Об взяться! Возникнуть!

Гардинг начал догадываться.

— Родиться? — подсказал он, не уверенный в своей версии. И оказался прав.

— Родиться — да! — объявил монстр. Следовательно, его заинтересовал способ размножения.

Гардинг опять кашлянул. Это был еще один вопрос, трудный именно в силу своей очевидности.

— Люди делятся на мужчин и женщин, — начал он. — Это, так сказать, две основные разновидности людей, — продолжил он, чувствуя, что говорит не совсем то.

И в самом деле, монстр его не понял.

— Люди размножаются формой деления? — спросил он. Напомним, разговор о биологической природе человека и возможных формах его размножения шел в космосе, который, по некоторым теориям, тоже размножается делением. Гардинг задумался. Параллельно его мозг решал еще одну задачу. Он чувствовал, что у него начинает побаливать голова, и припоминал, где находится ближайший холодильник с пивом.

— Нет, мастер! — решительно сказал он. — Люди размножаются не делением.

Рыжий чужак тем временем ковырял в носу. Вовсе не из-за невоспитанности. Просто на его родной планете ковыряние в носу всегда служило признаком глубокой задумчивости и внимания.

— Есть мужчины, и есть женщины, — снова начал Гардинг, тщательно избегая слова «делятся». — Женщины рожают новых людей, а мужчины, они…

Тут он снова замялся.

— Мужчины не несут яиц? — проскрипел Большой Квидак.

— Нет, мужчины их не носят, — сказал Гардинг. — То есть не несут. Мастер, люди вообще не несут яиц. Они рождают уже живых детей. Этим обычно занимаются женщины. А мужчины не предназначены для рождения людей. Они… ну, они служат носителями… — Он осекся и замолчал, с тоской вспомнив вкус холодного пива. — Хранителями биологической…— продолжил он, сглотнув горькую слюну, — информации…

Чего доброго, ему пришлось бы объяснять, в какой именно форме они ее хранят: в кристаллической, электронной или просто записывая для верности на бумаге, но тут активизировался его напарник. Он подскочил к компьютеру и несколькими сильными тычками по клавиатуре вызвал на экране изображения двух неприлично голых людей.

— Хуру-хыр! — сказал он. — Хурк-ры-рыр! Рары-рыгр! — И он снова стукнул по панели, вызвав дополнительное окно, — Хыр-р-р-хро-морсом! Хро-мосом-рых! Рыг! Рыр! Фыр-рывар-ур-р!

«Вот, господин мой, как выглядят эти две разновидности людей и чем отличаются, — перевела коробочка. — Но самое главное — это не внешние различия, а биологический код. Вот хромосомы женщины, а вот хромосомы мужчины. У женщины две Х-хромосомы, а у мужчины одна Х-хромосома и одна V-хромосома. У его хромосом вроде бы на одну восьмую меньше генетической информации, и с этой точки зрения он недоразвившаяся женщина, хотя это не совсем так. Тут имеют место функциональные различия. Таким образом…»

— Слушай, откуда ты все это знаешь? — не выдержал Гардинг.

— Ру-у-уг! Дырз-рыр! Немер-зидар! — не совсем понятно ответил рыжий чужак.

Что означало: «Я же сидел в вашей тюрьме на планете Немезида». Существо недостаточно осведомленное, хотя бы тот самый Большой Квидак, могло подумать, будто сидение в федеральной тюрьме приравнивается к прохождению университетского курса.

— Какие место имеют функциональные различия? — спросил Большой Квидак.

Если бы он не был эгоистично односторонен, то мог бы добавить, что такой способ размножения кажется ему фантастически нерациональным. Если половина популяции не может размножаться, а только носит какую-то там информацию, а вторая половина, вместо того чтобы откладывать яйца, хотя бы по сотне штук в месяц, раз в несколько лет рожает по одному, хорошо, если два или три детеныша, то непонятно вообще, как такая разновидность живых существ смогла возникнуть и выстоять в борьбе за существование. Если бы монстр слышал что-нибудь о проблеме кризиса семьи, он удивлялся бы еще больше.

Несмотря на корявость фразы, на этот раз она сразу была правильно понята. Тем не менее Гырр задумался. Начав объяснять, что половые различия оказались эффективным способом ротации мутационных изменений, он рисковал, что монстр заставит его пересказывать теорию эволюции, придуманную сэром Чарлзом Дарвином. Рыжий чужак не хотел говорить о сэре Чарлзе Дарвине. К тому же он не был уверен, что его хозяину это вообще нужно. С удивлением поборов в себе что-то похожее на упреки совести (что замечательно, вообще-то культура собакоголовых выработала очень сложную систему поведенческих традиций, но в ее идеологических, религиозных и психологических системах отсутствует даже подобие понятия совести), он решил упростить ответ. Даже ценой того, что это упрощение станет профанацией. Впрочем, его родной цивилизации проблема истины была так же чужда, как и проблема упреков совести.

— Рырув-выр-хур-орррр! — сообщил он. — Грых! Ры-ру-рыр! Мир-ру-мир-р!

«Видите ли, хозяин, — забубнил переводчик, — когда-то эти различия имели какой-то смысл. Та половина, которая обходилась одной неполной хромосомой, охотилась, работала, воевала, занималась политикой и носила знаки достоинства. А другая половина рожала детенышей, сидела дома, варила еду и убирала жилые помещения. А потом она зачем-то добилась права охотиться, работать как мужчина, воевать, заниматься политикой и носить штаны. Так что теперь разница между ними существует только в силу сложившейся традиции». Монстр помолчал.

— Что есть штаны? — прошелестел он.

— Это разновидность одежды, — сказал Гардинг. Пока рыжий чужак рассказывал о биологической природе человека, он успел сходить за пивом и теперь держал в руке откупоренную бутылку. — Вот, посмотрите, хозяин, что надето на мне. Это и есть штаны.

— Зачем носить штаны? — спросил монстр. Гардинг переглянулся с Гырром. Ему пришло в голову, что, бегая за пивом, он пропустил какой-то важный поворот разговора.

— Ну… их нужно носить, — осторожно сказал он, — Они удобные. Закрывают ноги. И не только ноги. От холода. И не только от холода.

— Гур-гурах-хэрр! — не очень понятно добавил рыжий чужак. — Х-р-р!

«Очень закомплексованная раса, вроде бы сказал он. — Их психика устроена так, что они все время стараются скрыть то, о чем все время думают».

Монстр ненадолго прекратил расспросы. Человек и рыжий чужак и представить не могли, какое множество гипотез сейчас мелькало под его хитиновым головным панцирем. Гипотезы были яркие, блестящие и скоропортящиеся, как мыльные пузыри. Одной из них было предположение, что право работать и заниматься политикой было добыто ради того, чтобы носить штаны.

Спрыгнув на землю, Бричард немного постоял на месте, медленно оглядываясь и поправляя ремень автомата. Может быть, он просто наслаждался моментом. Под его ногами росла трава. Отнюдь не каверзная пластиковая трава газонов и тренировочных полигонов. И не смертельно опасная поросль экзотических планет, от которой не знаешь, чего ждать: не то она начнет расщеплять на первичные элементы оболочку твоего комбинезона, не то оплетать тебе руки и ноги, чтобы повалить на землю, запустить ложнокорненожки в отверстия черепа и, сладко почавкивая, высосать мозг. Совершенно безопасная и в то же время что-то ностальгически напоминающая зеленая трава. Только ностальгия либо была ложной, либо адресовалась к наследственной памяти.

Впрочем, это только предположения. Имеем мы право предполагать? Может быть, сержант Бричард просто настраивал себя на характер предстоящих действий. Точно известно, что, еще раз оглянувшись, он быстрым шагом двинулся к ближайшему краю леса. Оказавшись под прикрытием деревьев, он прислушался, выставил автомат на одиночный огонь и проверил состояние фоточипа, выведенного на оптику прицела. Потом снова прислушался, включил звукопеленгатор и не уловил ничего, кроме слабого шелеста листьев, отдаленного рокота океана и криков какой-то местной болтливой птицы.

Потом он наметил азимут и двинулся через лес, избегая как непролазных зарослей, так и слишком открытых участков. Вероятно, в этот момент он уже думал, что крупно облажался и никаких людей и лошадей на острове нет и быть не может. Так что он не только потеряет двухмесячное жалованье, но и надолго станет посмешищем для экипажа. Первое было паршиво, второе кошмарно.

Сержант находился где-то на середине намеченного маршрута, когда звукопеленгатор выделил из общего фона тихий хруст. Так могла затрещать сухая ветка, если на нее случайно наступить ногой, лапой или, скажем, щупальцем. Продолжая движение, Бричард дал команду отследить источник шума.

За ним действительно кто-то шел! Если этот «кто-то» и не был человеком, то его напоминал. Во всяком случае он имел две ноги. И двигался очень осторожно. Собственно, почти бесшумно — только не для специального звукопеленгатора.

Остальное было делом техники. Следовало идти дальше как ни в чем не бывало, а улучив момент, исчезнуть из поля зрения преследователя. Оказавшись в тени кустов у подножия толстого дерева, Бричард присел на корточки и замер. Сержант ожидал увидеть что угодно, но меньше всего то, что увидел. Это была…

…большая зеленая двуногая ящерица… отвратительный зубастый чужак, сутулый, заросший бородавками, держащий в лапах короткий автомат с расширенным дулом… дотемна загорелый туземец-гуманоид, весь в татуировке и растительной краске, с ожерельем из акульих зубов на шее, с длинным луком, лежащей на тетиве стрелой и бамбуковой палочкой, надетой на причинное место… прекрасная незнакомка с длинными густыми волосами…

Собственно говоря, да! Хотя прекрасной девушка не была. Прекрасной незнакомке положено иметь рост головы на две выше и ноги в полтора раза длиннее. Ну, может, не на две и не в полтора… в общем, вы меня поняли. И тем не менее это была девушка, вполне обычная… то есть нет, я хотел сказать, вполне человечная.., то есть… э-э-э… в общем, это была девушка, которую вы бы не заметили, встретив на улице в толпе… То есть, может быть, и заметили бы, но…

В общем, это была нормальная девушка, в меру симпатичная, в меру трогательная, только одетая в куртку и короткие штаны из каких-то короткошерстных шкур. На ее ногах были кожаные мокасины, и хотя никакой раскраски и татуировки не наблюдалось, но зато в правой руке она действительно держала лук, а за спиной висел кожаный колчан г десятком оперенных стрел.

Кое в чем лейтенант Гейзер был прав. Сержант Бричард действительно не страдал избытком воображения. Вместо того чтобы впасть в удивление, растеряться и, чего доброго, даже издать нечленораздельный возглас, он просто поднял автомат, собираясь сделать обещанный снимок. Но не успел. Что-то услышав, а может быть, только почувствовав, девушка рванулась в сторону и исчезла за толстым стволом ближайшего дерева. Не успев сделать кадр, Бричард тоже проделал какой-то профессиональный маневр и, оказавшись с другой стороны своего дерева, вскинул автомат…

В общем, вышло так, что они оба выскочили навстречу друг другу, он с автоматом, она с натянутым луком, и оба что-то вскрикнули, и наконечник ее стрелы дрогнул, нацелившись ему в грудь, и его палец чуть-чуть придавил спусковой крючок. Каждый не довел движения до конца. Вместо этого оба застыли, издав по нечленораздельному звуку.

— Ты кто? — спросил Бричард.

Он постарался приятно улыбнуться и придать голосу мягкие нотки. Адекватного ответа не ожидалось. Просто при встрече с детьми, дикарями и сумасшедшими принято вести себя так, как будто у вас самих немножко не все дома.

— А ты кто? — спросила она.

У девушки была странная манера растягивать слова. Голос был глубоким и довольно приятным, но эту странность скрадывал лишь отчасти. Бричард снова открыл рот.

— А-а, — произнес он. — А как…

Дело в том, что незнакомка говорила на чистом инглиш. На том самом инглиш, которому так удобно учить подобранных в космосе монстров и на котором безымянный бомж эпохи золотого века не так давно обсуждал со свалившимся с потолка незнакомцем проблемы взаимного небытия.

— Сержант Бричард, представился наш герой, снова овладев азами членораздельной речи. — Четвертая спиральная эскадра, — добавил он зачем-то. Крейсер «Эскалибур»… А я думал, что мы первыми открыли эту планету.

На ее лице возникло то самое удивленное выражение, которое ему часто приходилось наблюдать впоследствии: расширившиеся глаза и чуть приоткрытые губы, словно застывшие посредине слова.

— Нет, — произнесла она. — А ты что-то искал? — И убрала стрелу с тетивы. Бричард тоже опустил автомат.

— Когда мы садились, — объяснил он, — мне показалось, что я увидел на экране человека и лошадь. Мне не поверили. И я решил их найти.

— Лошадь? — переспросила девушка.

— Ага! подтвердил Бричард. — Лошадь.

Ростом она была ему по плечо. Под сшитой из шкуры курткой оказалась вполне нормальная футболка, чего Бричард в первый момент ухитрился не заметить. Глаза были по-азиатски скошенными, а волосы иссиня-черными. Не считая нестандартного имиджа, незнакомка казалась вполне нормальной девушкой. Только ее странная манера растягивать и произносить слова невольно резала слух. Естественным такое произношение не выглядело. Еще труднее было представить, у кого бы она могла его перенять.

— Лошадь? — уточнила она. — Это такое животное? С копытами и рогами?

— Нет! — возразил Бричард. — Без рогов. Но с копытами.

Во взгляде девушки опять мелькнуло что-то похожее на удивление.

— Ты знаешь, — сказала она, — на самом деле это неважно. На этом острове я живу одна.

— Одна? — переспросил Бричард.

— Одна.

— Понятно. — На самом деле сержанту ничего понятно не было. — А как ты сюда попала?

— Я, наверное, чего-то недопонимаю, — сказала она. — Я думала, сначала у людей принято познакомиться. Например, спросить, как меня зовут.

— Ой! — сказал Бричард. — Прости. В самом деле, я… Как тебя зовут?

Ее звали…

В это самое время наш безымянный гражданин вселенной (в сущности, не более чем проходной персонаж, предназначенный заполнить паузу между сюжетообразующими эпизодами) как раз пришел в себя. Он испытывал сухость во рту, ломоту в затылке и мучился от неприятной мысли, что мог бы еще спать, но почему-то проснулся. И в ближайшие часы уже не заснет. Кроме того, его беспокоили странные воспоминания о таинственном незнакомце, плавающих в пустоте китах, черепахах, слонах и змеях, а также реальное отсутствие наличных денег, которые, как ни грустно, все еще остаются эквивалентом многих радостей жизни.

Глядя на окружающую действительность слезящимися глазами, владелец брелока с ничего не открывающим ключом подумал, что она не более чем кошмарный сон. Во вселенной существует только один разум, способный этот сон увидеть. Когда же он проснется, все закончится. Наш проходной персонаж так и не узнал, что та же мысль преподносилась многими мыслителями в качестве вершины их изысканий. Для простоты они иногда называли это существо Богом.

Рассеянно размышляя, он старался отвлечься еще от одного неприятного ощущения. Ему казалось, будто по его черепу постукивает носом маленький, но настойчивый дятел, явно питающийся личинками человеческих мыслей (надо заметить, наш персонаж знать не знал, что такое дятел, а имел только общее представление о птице с длинным и острым клювом). Пробираясь через лабиринт технических коммуникаций, он подобрал оброненный ремонтными киберами обрезок нержавеющей трубы, спустился по шахте демонтированного грузового лифта и вылез на свет в пешеходном переходе шестнадцатого жилого сектора. Для этого ему пришлось приподнять плохо закрепленную стенную панель.

Теперь следовало проявить немного изобретательности. Это было непросто, потому что дятел уже улетел, но на смену ему пришли два энергичных гномика. Приняв человеческую голову за орех, причем не за простой, а за золотой, они стали бодро тарабанить по ней молоточками под аккомпанемент энергичной мелодии типа «там-там, тамтам, там-там-тарам-тарам-там…».

Сопротивляясь атаке веселых гномиков, наш персонаж выбрал участок перехода, который не просматривался полицейскими видеокамерами. Пришлось подождать, пока пройдут одетые в искусственную кожу неряшливые молодые люди и проедет на роликовых коньках энергичная двухсотлетняя старушка в бейсбольной шапочке. На славу потрудившиеся гномики тем временем отложили молотки, хлопнули в ладоши, после чего, не теряя времени и веры в себя, поплевали на руки и ухватились за стальные кирки.

Все страдания стоило претерпеть, потому что следующим прохожим оказался субтильный застенчивый человечек, одетый так, как одеваются люди, у которых всегда есть деньги на карманные расходы, которым в голову не придет изучать географию технических ярусов и которым никогда не дано получить представление о трудолюбии веселых гномиков. Прохожий немного удивился, когда навстречу ему вышел из тени вонючий незнакомец, с головы до пят перепачканный пылью, с коротким отрезком металлической трубы в руке. Искательно улыбнувшись, незнакомец будто невзначай перегородил ему дорогу.

— Скажите, мистер, — начал он. — Скажите мне, пожалуйста, вы… вы гордый человек?

Прохожий что-то промычал.

— Я тоже! — воодушевленно продолжил наш персонаж, будто в рассеянности взяв его двумя пальцами за уголок воротничка. — Я верю, что в нашем мире два гордых человека всегда могут найти общий язык. Я не прошу благотворительности. Пусть это будет нашей чисто коммерческой сделкой. Я всегда был против насилия в ведении дел. Будьте добры, купите у меня эту трубу.

— М-м… — промямлил прохожий. — А она мне нужна?

— Очень! — прозвучал ответ. — Это талисман. У меня предчувствие, что однажды он спасет вашу жизнь, здоровье, семейное счастье и деловую карьеру. Пяти тысяч маэлей будет достаточно. И пожалуйста, перечислите деньги вот на этот счет.

Может быть, стоило поторговаться, но у прохожего сегодня был тяжелый день. Так что труба обошлась ему в сумму, приблизительно равную цене платинового лома. Разумеется, электронный чек через двадцать минут аннулировали, но к тому моменту — увы! — на счету уже оставалась какая-то нестоящая мелочь.

Просто через пять минут после заключения сделки наш проходной персонаж успел побывать в ювелирном магазине. Было куплено несколько ходовых, но достаточно дорогих украшений, вроде перстней из обломков камней-телепатов (целых вменяемых экземпляров упомянутых камней найдено меньше пяти десятков на всю Вселенную, что же касается обломков, то они способны только бессистемно менять цвет, ощущая сильные человеческие эмоции) и диадем из марсианского гравия.

С упакованной в хрустящий целлофан фирменной коробкой в руках наш персонаж на полной скорости устремился к хорошо знакомому торговцу «балдой» и произвел с ним африканский обмен. Затем поторопился к магазину «Все для наших лучших друзей». Там он набил приобретенный по пути городской рюкзачок пластиковыми бутылками с минеральной водой и высококалорийными собачьими консервами. После этого наш персонаж снова забрался в недра технических этажей, на какое-то время исчезнув как от преследования полиции, так и от настойчивости веселых гномиков. И те и другие найдут его месяц спустя… что, впрочем, является продолжением совершенно другой истории.

Ее звали Сато Ишин. Остров, на котором она прожила несколько лет, был затерян в океанских просторах планеты, которая в свою очередь до сих пор ускользала от внимания разведывательных кораблей. Девушка странно выговаривала слова и умела стрелять из лука. О других ее особенностях Бричарду предстояло узнать.

— Это еще ничего, — сказала она. — Я думала, ты начнешь рассказывать, что вы прилетели с далеких звезд на большом железном корабле.

Шагая по лесной тропинке, эти двое вполне непринужденно разговаривали. Ну если и не совсем непринужденно, то куда раскованней, чем можно было ожидать от двух людей, один из которых несколько лет провел на необитаемом острове, а второй десять минут назад чуть его не пристрелил. В учебных центрах десантников учат моментально поражать цель, независимо от ее положения, интуитивно определять степень непосредственной и потенциальной опасности, мгновенно отличать врага от друга и агрессора от жертвы — но почему-то безотказно срабатывает только первый из этих навыков.

— Может быть, я и стал бы рассказывать про звезды, — объяснил Бричард, — если бы существовал другой способ сюда попасть.

Он вдруг замолчал, потому что ему в голову пришла дикая мысль, что такой способ действительно существует. То есть может существовать. К счастью своему или нет — скорее, все-таки к счастью, — сержант никогда не занимался такими вещами, как чтение фантастической литературы, и задники его воображения не были замусорены странными фантазиями о мчащихся сквозь время и пространство телефонных будках и туалетных кабинах, открывающихся в полной пустоте дверях, ведущих оттуда, где мы уже не были, туда, где мы еще не будем, светящихся каббалистических знаках, людей в капюшонах и огненных лабиринтах, куда, игнорируя все прочие созданные для них специальные предложения, страстно мечтает попасть толпа придурков с мечами. Поэтому Бричард всего-навсего открыл рот, чтобы задать ей простой вопрос: «А как ты сюда все-таки попала?»

— А как ты сюда… — начал он. Но не успел закончить. Хруст веток в лесу и короткий противный визг заставили его резко обернуться и вскинуть автомат. Живых мишеней сержант не обнаружил. Вокруг был лес: заурядные деревья и кусты, за которыми никто и не пытался прятаться.

— Кто это был? — спросил он.

— Звери, — равнодушно объяснила Сато. — Большие, могут ходить на задних лапах и лазить по деревьям. Противно пахнущие и злые. Но для нас не опасные.

— А! — сказал Бричард. — Обезьяны?

На миг на ее лице промелькнуло то самое удивленное выражение.

— Да, — подтвердила девушка. — Обезьяны.

Таким образом, Бричард выяснил, что на острове водятся обезьяны.

— А кто еще здесь есть кроме тебя? — спросил он.

— Никого, — ответила она. — Я живу здесь одна. Людей здесь нет.

— Совсем? — почему-то переспросил Бричард.

— Да, — подтвердила Сато. — Совсем.

— Понятно, — сказал он. На самом деле ему ничего не было понятно. — А как ты сюда попала?

Как-то вышло, что мы надолго упустили еще одну сюжетную линию. Ну да, ту самую, которая начиналась в заброшенном секторе какого-то технического этажа, на планете… Впрочем, ее название как раз значения не имеет.

Мы имеем в виду вовсе не безымянного бомжа эпохи золотого века, а свалившегося с потолка нелепо одетого незнакомца, которому предстоит сыграть в этой истории роль более значительную. После разговора о бытии и небытии он возник в одном из районов города, одетый не столь вызывающе. Без меча. Был на нем комбинезон со множеством непрактичных карманов и еще более непрактичные ботинки с толстыми рифлеными подошвами. Иногда так одеваются одичавшие на периферии космоса астронавты, вернувшиеся к цивилизации и не успевшие поменять привычек.

Переместившись в пространстве с помощью обыкновенных тоннельных поездов, лифтов и движущихся дорожек, незнакомец вошел в книжный магазин — один из семи книжных магазинов планеты и самый большой из них. Не стоит удивляться столь незначительному числу. В мире, где по-настоящему расцвели электронные технологии, торговля сброшюрованной бумагой перестает быть перспективным бизнесом.

Хозяин магазина, он же единственный продавец, выглядел подвижным старичком, сморщенным и потертым, совсем как его товар. Когда наш незнакомец подходил к магазину, он как раз снял с полки какой-то пожелтевший, старинного вида альманах, открыл его наугад, сел в свое любимое кресло и начал чтение с первого попавшегося на глаза абзаца.

«На самом деле жанр робинзонады как минимум на три тысячи лет старше самого „Робинзона“«, — прочитал он. — «Еще в Древнем Египте была написана повесть о человеке, чей корабль погиб и которого забросило на остров, где обитал волшебный и мудрый говорящий змей. Этот змей был последним из себе подобных, единственным уцелевшим на Земле, и ему вскоре тоже предстояло погибнуть по воле каких-то загадочных сил. Что это были за могучие силы, автор папируса почему-то не говорит. Тут можно пофантазировать на тему довлевшей над автором жреческой цензуры, но скорее всего он просто почувствовал, что потенциал взятой в разработку идеи намного выше его творческих способностей.

Да и вообще, читая эту сказку, трудно удержаться от чувства досады на автора, который совершенно игнорирует любые возможности драматизировать или усложнить сюжет. Начинается повествование — во всяком случае сохранившийся текст — со слов «Мой корабль погиб, и погибли все мои люди». Почти так же, как детский вариант истории Робинзона Крузо. Но если на протяжении дальнейших ста-двухсот страниц (в зависимости от формата книги, редакторской версии, размеров шрифта и количества иллюстраций) Робинзон спасает с разбитого корабля вещи, ловит и размножает коз, строит хижины и сеет хлеб — и мы с огромным интересом следим за тем, сколько и чего ему удалось перевезти на берег за каждый рейс плота, радуемся вместе с ним находке бочонка пороха и огорчаемся, узнав, что ему не удалось спасти часть ушедшего на дно свинца и железа, — то потерпевший катастрофу посланник фараона способен только стенать и готовиться к смерти.

Разница, в частности, определяется тем, что герой Даниеля Дефо был тертым англичанином с пуританской закваской, которому для выживания оказалось достаточно спасти с корабля мушкеты, порох, свинец, заступ и комплект столярных инструментов. А герой египетского сказочника был придворным белоручкой, с любым количеством оружия и инструментов под рукой способным только послать мысленное «прости» родным и близким и начать процесс умирания…»

Бросив рассеянный взгляд на шапку страницы, букинист узнал, что читает текст какой-то рецензии, рецензии на что-то, — можно было бы узнать на что, если бы он потрудился начать чтение с первого абзаца, — и… Бы хотите сказать, что не помните, что такое рецензия? Ну, в общем, говоря своими словами, в те времена, когда существовала профессия писателя, существовала еще и профессия рецензента. С точки зрения занимаемой социальной ниши она соотносилась с ней так же, как экологическая ниша кишечного червя с ареалом распространения любителя сырой говядины.

Букинист кашлянул и вернулся к чтению.

«Так что если английскому писателю для благополучного развития сюжета достаточно было послать своему герою комплект мушкетов и инструментов, — прочитал он, — то для спасения придворного египтянина нужен был как минимум волшебный змей. После встречи со змеем его приключения заканчиваются, с точки зрения современного читателя толком и не начавшись. Змей одаривает оболтуса с ног до головы, в том числе и новым кораблем (откуда взялся экипаж, автор папируса забывает сообщить), и, сказав змею очередное „огромное спасибо“, герой отплывает в Египет, чтобы припасть к ногам фараона и обнять жену и детей. Что же касается острова, тот практически сразу после отчаливания уходит под воду вместе со змеем.

В сущности, такова внешняя сторона жанра робинзонады. Один или несколько человек попадают на остров, где с точки зрения самого вероятного хода событий они должны одичать или погибнуть. Но разрабатывающий сюжет автор то и дело подкидывает им возможность не только выжить, но и наладить более-менее сносное существование. В одних случаях он подстраивает разного рода счастливые случайности — не до конца разбитый бурей корабль, прибитый волной ящик с ценными вещами, оставленная предыдущими жителями острова хижина, проросшая из выброшенного гнилого мусора охапка пшеничных зерен. В других случаях он поручает покровительствовать бедолаге какому-то могучему существу. Скажем, тому же змею.

Автор «Робинзона Крузо» пошел по первому пути, впрочем, сам Робинзон с этим бы не согласился. Он твердо знал, что у него есть покровитель, которому он обязан и спасением в ночь шторма, и временно уцелевшим кораблем, и проросшими зернами. Имеется в виду Бог. Отметим этот момент, чтобы вернуться к нему позже.

Мы не знаем, читал ли Жюль Верн перевод папируса египетского сказочника — скорее всего, нет, — но в своем «Таинственном острове» он пошел по пути комбинации обоих вариантов.

Его герои предприимчивы, отважны, образованны и умны, но, чтобы им жилось более сносно и интересно, он тоже вводит в повествование существо-покровителя, которое берет на себя труд им помогать. Оно подсовывает им якобы приплывший по морю ящик с оружием и снаряжением, разгоняет захвативших их жилище обезьян, взрывает торпедой пиратский бриг и так далее.

К чему все вышеприведенные рассуждения, если разбираемый нами роман на большем своем протяжении вовсе не напоминает очередную разновидность жанра робинзонады? А к тому, что…»

Дальше букинист прочитать не успел. Раздался звук, который старик твердо считал точной реконструкцией дребезжания старинного дверного колокольчика. Подняв глаза, он увидел входящего в магазин посетителя, одетого в комбинезон со множеством непрактичных… Ну да, мы его уже описывали.

— Вы помните меня? — спросил он хозяина.

Букинист посмотрел на незнакомца, попытался вспомнить, но не сумел. Мы рассказывали, во что тот был одет, но не упоминали, как выглядело его лицо. Фокус в том, что все находили его открытым, живым, располагающим, но вот деталей — формы носа, цвета глаз, типа подбородка и так далее никто, хоть убейте, вспомнить не мог.

— Нет, извините, — ответил старик, покачав головой и Уронив несколько крупинок перхоти. — Наверное, вас давно здесь не было. Мне очень трудно запомнить в лицо редких покупателей.

— Да, я вас понимаю, — ответил незнакомец, чуть улыбнувшись и вдохнув воздух, наполненный запахом старых книг. — Я могу посмотреть книги?

— Да, разумеется! — ответил хозяин. — Но если вы намерены смотреть долго, будет уместно, если вы купите хотя бы одну.

— Безусловно, — пообещал посетитель. — Одну я у вас куплю непременно. — И прошел вдоль рядов высоких книжных шкафов, уходивших куда-то в неясные сумерки.

То ли старик все время забывал позвонить в отдел обслуживания, то ли ему нравилось, что дальний конец помещения минимально освещен, то ли был в этом даже какой-то сознательный расчет. Тем не менее незнакомец сразу прошел именно туда, где света едва хватало разглядеть названия на титульных листах.

— Я просто завидую вам, — прозвучало некоторое время спустя. — Жить, как живете вы, среди сокровищ мудрости, вдыхая вместе с воздухом запах прошлого…

— Вы романтик, — ответил хозяин. Он успел взобраться на стремянку и теперь перебирал покоробленные томики на одной из верхних полок. — Но только вы ошибаетесь. Ощущать запах прошлого может только человек, покупающий книги. Но вовсе не тот, кто их продает.

— В самом деле? — донеслось из дальнего конца зала. — А что же ощущают те, кто продает книги?

Хозяин сухо кашлянул:

— Боюсь испортить имидж своей профессии, но, если честно, это запах ядовитой пыли и умерших на книжных корешках мух.

— В самом деле? — переспросил незнакомец. — А я думал, что на этой планете уже лет триста не существует мух! Ну разве что в специальных отделениях зоопарков.

— Их и в самом деле не существует, — подтвердил продавец. — Извините. Я употребил анахронизм. Или нет! Кажется, это называется немного по-другому.

— Не извиняйтесь, — прозвучало из сумерек. Судя по неясному шелесту, незнакомец листал какую-то книгу. — Это помогло мне лучше понять вашу мысль. Значит, ядовитая пыль. Может быть, это тоже образное выражение?

— Возможно. Но вы еще лучше поняли бы меня, если бы сами оказались на моем месте. Хотите? Здесь как раз имеется вакансия помощника.

— К сожалению, у меня сейчас нет возможности принять ваше предложение, — сказал незнакомец, возвращая на полку второй том «Руководства по выращиванию грифонов» и переходя к другому стеллажу. — Ладно. Пускай не чарующий запах, а только пыль. Пускай пыль. Пускай даже ядовитая пыль. Ну а люди?

Хозяин улыбнулся:

— Какие люди?

— Которые приходят покупать книги. Разве ради того, чтобы поговорить с ними, не стоит подышать ядовитой пылью?

— Вы думаете, это того стоит?

— А разве нет?

Хозяин вздохнул. Впрочем, улыбка по-прежнему не сходила с его лица — такая сухая стариковская улыбка, в которой очень мало губ, но зато очень много морщин.

— Может быть, когда-то и было по-другому, но в наше время листать страницы старых книг приходят в основном психи и глупцы с комплексом неполноценности. Вот вам, если угодно, окончательный ответ: запах старых книг у меня ассоциируется с сумасшедшими посетителями и вымершими мухами, которые в древности любили умирать на книжных корешках.

— Зачем же вы этим занимаетесь?

— Привычка, если угодно. Кроме того, наверное, мне уже поздно менять свой образ жизни. Как полагаете?

— Вы страшный человек, — сказал незнакомец, не ответив на последний вопрос. Судя по звуку, он переместился поближе. — Вот, вы убили во мне еще одну иллюзию.

— Надеюсь, не последнюю? — спросил хозяин, спустившись на ступеньку и пытаясь высмотреть лицо собеседника в просвете между книжными рядами. Странно все-таки, что я вас не запомнил, раз уж вы бывали тут раньше. Вы не называли своего имени? Я ведь обычно не забываю имен. В отличие от лиц.

— Нет, не называл, — сказал незнакомец. И вышел из сумерек. — А что касается иллюзий, то у меня хватит их еще надолго.

— Значит, вы счастливый человек… Что за книга так увлекла вас?

— Хотите, покажу ее?

— Неужели вы думаете, что я помню хотя бы десятую часть своих книг?

— Как же вы определяете цену, когда их продаете? Это своего рода интуиция. Взгляд на покупателя, взгляд на книгу, и если он еще не успел вцепиться в нее, то пару строк из наугад открытой страницы. Незнакомец подошел к стремянке.

— В таком случае, пока я еще не вцепился в нее, можете прочесть несколько строк, — сказал он.

Старик спустился. Книга была большой и толстой, способной вместить в себя киплинговскую «Книгу джунглей» и гофмановский «Золотой горшок» вместе с богатыми иллюстрациями и подробнейшими академическими комментариями. Книготорговец впервые рассмеялся сухим, как шелест страниц, смехом.

— О, благодарю! — сказал он.

Но глаза его были удивленными и недоумевающими, будто он все время что-то мучительно пытался понять и у него ничего не получалось.

— И сколько это будет стоить?

— М-м… — сказал старик, возвращая книгу. И, словно ожидая увидеть ответ, задрал голову к потолку.

Услышав цену, незнакомец кивнул головой. И извлек кредитную карточку.

— Вас не затруднит пока оставить ее у себя? — спросил он. — Имею в виду книгу. Я зайду за ней позже.

— О, разумеется! — сказал букинист.

— А когда?

— Даже затрудняюсь сказать. Но зайду обязательно.

— И наверное, куплю у вас что-нибудь еще. — Буду рад снова видеть вас. И спасибо за ваше щедрое предложение.

— Какое?

— Стать вашим помощником.

— Честное слово, мне жаль, что вы не можете принять его. Мне кажется, вы бы быстро поднялись до положения компаньона.

— Увы. Не хотел бы обидеть вас, но я уже дал одно такое обещание.

— Тогда просто заходите.

— Спасибо. Не премину. До встречи.

— До свидания.

Проводив гостя взглядом, хозяин магазина пожал плечами. Потом рассеянно посмотрел на обложку оставленной книги — заглавие ровным счетом ничего ему не сказало — и сунул ее в нижний ящик стола. Немного посидел, неподвижно глядя перед собой, а затем снова выдвинул ящик, достал книгу и наугад раскрыл.

«Сначала все было просто, — прочитал он, — ибо сначала всегда бывает просто. Планета оставалась плоским диском, а внешние детали только второстепенными подробностями. Земная твердь торчала посреди океана, не то бескрайнего, не то обрамленного дополнительным кольцом еще одной земной тверди, имеющим то же назначение, что и края обыкновенного чайного блюдца. Обычно этот край заселяли недружелюбные чудовища, основной функцией которых было поедание непоседливых мореплавателей, не усвоивших простую истину, что в гостях хорошо, а дома лучше. Что же до звезд, то они мыслились как тусклые светильники, которых боги развесили по небесному куполу то ли для дополнительного освещения, то ли просто для красоты. О наиболее ярких из них существовали разные красивые легенды — при условии, что можно считать красивыми серию историй, в каждой из которых кто-то кого-то убил, превратил, зарезал, совратил, похитил или просто совершил кражу, со взломом или без.

Развитие прикладной астрономии лишило мир этой притягательной простоты. Земная твердь оказалась круглым Шаром, а астрономические тела чем-то более значительным, чем просто осветительные приборы. Продвинутые умы догадывались, что на самом деле все еще сложнее, но не спешили переворачивать общепринятые представления. А для тех, кто с пеной у рта принимался доказывать, что мир на самом деле не только круглый, но еще и вращается вокруг своего солнца, а не наоборот, существовали красивые религиозные церемонии. Их обязательными деталями были вязанки хвороста, столб с цепями, бойкие богомольные старушки, мелодичные песни на вымершем языке и непонятное торжественное слово «аутодафе».

Странно, что при таком отношении к науке она вообще куда-то двигалась. Но, однако же, за идеей вращения вокруг солнца следовало утверждение о множественности обитаемых миров, потом проходило еще несколько столетий — и кто-то поднимался в воздух на воздушном шаре, кто-то изобретал паровоз, кто-то писал книжку о чудаках, отправляющихся на соседнюю планету внутри пушечного снаряда. Какой-нибудь дилетант — например, террорист, которому надо было как-то скрасить дни, оставшиеся до исполнения приговора, — додумывался, что для путешествия за пределы атмосферы годится реактивный двигатель, потом…

В общем, все шло к тому, что в один прекрасный день в космос вышвыривался блестящий шарик. Вертясь вокруг планеты, он посылал в эфир сигналы наподобие «бип-бип-бип» — больше ни на что он не годился, — а еще через какое-то время на орбиту запускалась металлическая мыльница с первым космонавтом планеты на борту.

При этом оставался открытым важный, хотя и неочевидный вопрос: для чего все это нужно? Ответ парадоксален и грустен. Скорее всего это вообще было ни для чего не нужно».

Оторвавшись от текста, хозяин магазина поднял глаза, пусто посмотрел перед собой и пожал плечами. Понятнее не стало.

— Ну и к чему это? — вопросил он. И зевнул. После чего закрыл книгу, убрал ее в ящик стола, со скрипом встал, — на самом деле скрипело кресло, но могло показаться, что скрипит сам старик, — подошел к двери, нажатием кнопки погасил вывеску и спустил стальные жалюзи. Ему вдруг захотелось спать. С ним это случалось настолько редко, что стоило закрыть магазин. Дело оставалось за малым: устроиться в любимом кресле-качалке между книжных стеллажей и закрыть глаза. И все-таки уснуть.