Карты рая

1. История имеет шанс…

История имеет шанс стать интересной, если в ней заведется жуткий монстр. В качестве сюжетообразующего элемента чудовища вообще удобней людей. Почему? Да хотя бы потому, что, приписав им целую кучу пакостей и безобразий, не надо беспокоиться о психологической мотивации их поведения и даже об элементарном здравом смысле.

Еще очень важно, чтобы чудовище не стало разменивать себя на мелочи, а, едва ворвавшись в повествование, принялось энергично преследовать какие-нибудь страшные цели. Собственно, это главное.

Большой Квидак этому соответствовал. Он был ужасен, опасен и настолько загадочен, что, казалось, вообще не имел прошлого. То есть о его прошлом позже рассказывали очень много, но именно количество противоречащих друг другу историй лишало любую из них необходимой достоверности.

Одна из них утверждала, что Большой Квидак был создан искусственно, в неведомом месте и для неведомых целей. По какому-то недоразумению пережив своих загадочных творцов, он остался в одиночестве и отыскал новый смысл существования. Другая же версия, напротив, изображала тварь продуктом естественного отбора на какой-то экзотической планете, где эволюция поставила участникам борьбы за жизнь слишком высокую планку.

Стоит только начать, и фантазия тут же дорисует подробности. Мрачную и красочную, полную жизни природу — в чем нет противоречия, ибо чем больше жизни, тем больше взаимной вражды. Кошмарные создания, вечно воюющие друг с другом, и непередаваемое простыми словами постоянное напряжение, необходимое для выживания в этом зеленом, оранжевом или каком еше там аду. Жизнь всегда и везде, жизнь пожираемая и пожирающая, надо опередить, чтобы не быть опереженным, всегда оставаться наготове — и желательно никогда не спать.

Но если так и было, что занесло монстра на абсолютно непохожую планету? Хотя кто знает, возможно, это было существо, не ограниченное определенной продолжительностью биологической жизни. Возможно, оно всегда жило там, где его нашли, оставшись единственным разумным существом, пришедшим к финишу великой борьбы.

Так или иначе, но точно известно, что до встречи с представителями человеческой расы тварь прозябала на неизвестной планете, затерянной в глубинах неисследованного космоса. Освещенная тусклым светом бледно-красной выгоревшей звезды, планета бесконечно умирала. Песчаные бури свирепствовали среди гладко выветренных скал, а последние насекомые и рептилии вели безнадежную борьбу за существование у пересыхающих солоноватых источников.

И однажды в эти гиблые места занесло двух космических бродяг. Один из них был человеком, другой совсем даже не гуманоидом. Скорее, напоминал он большую, заросшую рыжей шерстью собаку, которая освоила приемы хождения на задних лапах и отрастила человеческие пальцы на передних. Причины, забросившие авантюристов в такую даль, для нашей истории особого значения не имеют. Поэтому мы просто упомянем, что они не поладили с некоторыми статьями Галактического Кодекса. Из-за этих замшелых, никому не нужных статей, трактующих о таких скучных пустяках, как грабеж, кража со взломом, вымогательство и убийство, беднягам не давала спокойно жить полиция всего обитаемого космоса. Кроме того, у негума-ноидного напарника имелись серьезные причины не любить статью о враждебных человечеству формах разумной жизни.

Человека звали Гардннг. Его рыжий приятель носил двенадцатисложное наследственное имя, но в повседневной жизни охотно отзывался на короткое прозвище Гырр.

В тот раз они вскрыли сейф, принадлежащий не то частной корпорации, не то федеральному правительству. И хотя речь шла о совершенно пустяковой сумме, приятели решили, что благоразумней провести некоторое время вдали от цивилизации, осваиваемых планет и оживленных космических трасс, на которых так любит устраивать засады назойливая космическая полиция. Стартовали они второпях, и Гардинг выбрал наугад координаты окрестностей одной заведомо необитаемой звезды. Испытав сжатие континуума и узрев на экране изрыгающий протуберанцы ярко-голубой шар, он тут же задал данные для нового прыжка, повинуясь инстинкту, который в давние времена не давал злоумышленнику перевести дух, прежде чем тот хотя бы пару раз не перепрыгивал из одного такси в другое.

— Уэ-эх! — изрек негуманоид Гырр, узрев на обзорном экране уже упомянутую выгоревшую звезду.

Портативный переводчик тут же перевел: «Ну и на кой черт ты выбрал такие нехорошие, дурно пахнущие места?»

— Ты искал место безопасное, не так ли? — развернувшись в пилотском кресле, ехидно заметил Гардииг. — В таком случае чем гнуснее место, тем оно безобразней… Я хотел сказать безопасней. Ты никогда не играл в прятки? Не прятался на дне сортира с дыхательной трубкой? Кроме того, может быть, мы и тут найдем что-нибудь интересное.

— Вы-ы-ех! — ответил рыжий негуманоид.

«Непереводимое оригинальное идиоматическое выражение, — тут же прокомментировал электронный переводчик. — Может служить обозначением крайнего недоверия к словам уважаемого собеседника», — добавил он секунду спустя.

Часом позже, глядя на распростертый на экранах пейзаж, они увидели развалины, каким-то образом устоявшие против натиска времени и стихий. Сделав полный виток вокруг планеты, приятели убедились, что это единственные развалины на ее поверхности. Остальной пейзаж оказался однообразным: желтые песчаные барханы и тусклых оттенков выветренные скалы. Прежде чем найти место для посадки, они долго изучали местность — предосторожность не лишняя, если хочешь приземлиться на чуть присыпанную пылью гранитную плиту, а не нырнуть в зыбучие пески по носовой отражатель.

— Не прогуляться ли нам? — полюбопытствовал Гардинг.

В отличие от приятеля он был более склонен к бесполезной любознательности — черта человеческая, так сказать, слишком человеческая.

— Хых! — ответил рыжий негуманоид. — Ву-у-у!

Что было переведено: «Лучше немного отдохнуть с дороги, чем глотать пыль даже среди самых романтических руин».

— Да, в самом деле! — согласился человек и подумал, что действующая версия программы-переводчика далека от совершенства. — Я тоже, наверное, сосну перед прогулкой.

Они доверяли друг другу, но не забывали, что в жизни всякое может случиться. У человека как существа, подверженного стрессам и расстройствам психики, могло появиться иррациональное желание посетить места своего детства и первой любви, проявиться внезапная тяга к одиночеству или неожиданное решение стряхнуть груз старых ошибок и резко изменить свою жизнь. У рыжего же негуманоида мог возникнуть болезненный приступ жажды мести, свойственный его расе. Хотя его напарник и не находил повода для такого недоброго чувства, он все же предпочитал исходить из того, что повод всегда может отыскаться. А провести остаток жизни в окружающей пустыне, медленно превращаясь в сухую мумию, бессильно ругаясь и называя себя дураком, штука не слишком приятная.

Лишь отдохнув, отоспавшись и отметив удачное окончание последнего дельца, эти двое все-таки отправились к развалинам. Обветренные руины занесло песком, но они пробрались внутрь, в коридоры, уходящие в глубину, в скальное основание. Приятели надеялись найти там какие-нибудь сокровища или артефакты, которые можно сбыть с рук, не возясь с оформлением сертификатов подлинности. Сначала не попадалось ничего интереснее обыкновенной пыли, каменных обломков и кусков окаменевшего дерева, на котором не оставляли зарубок даже десантные ножи. Бродяги уже собирались возвращаться, когда неожиданно вышли в большой квадратный зал. По углам его стояло четыре пустых гранитных постамента, а центр занимала низкая круглая платформа. Покрытые толстым слоем все той же пыли, на ней валялись останки какого-то необычного существа. То есть им показалось, что это были останки.

Представьте себе длинное, узкое, составленное из нескольких хитиновых сочленений тело с двумя парами трехпалых конечностей, с необычно длинными пальцами каждый размером с человеческую руку. Представьте также, что это тело увенчано головой с парой огромных круглых сегментных глаз. Вообразите длинный скорпионий хвост и прорисуйте между глазами, где у всякого членистоногого должны выдвигаться жвалы, вросший в хитин многоствольный автомат. И вы получите некоторое представление о том, что они увидели. Как уже сказано, существо, распластавшись, валялось на платформе, покрытое толстым и ровным слоем пыли. Именно это обстоятельство ввело бродяг в заблуждение.

— Глянь-ка! — сказал человек, зачем-то приподняв край кислородной маски. — Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

— Ы-ы-ы! — разглядывая постаменты, отвечал Гырр, что, по мнению переводчика, должно было значить: «Нет, мой глубокогуманоидный друг, ничего подобного мне видеть никогда не приходилось».

— Вот и я так подумал, — произнес человек. — А это еще что такое?

И, поднявшись на возвышение, рассеянно пнул существо — не слишком уважительный поступок по отношению к останкам любой органической, да еще и разумной, материи. Потом наклонился и одетой в перчатку ладонью смахнул пыль со вживленных в лицевую маску твари стволов. Они наводили на определенные размышления, которые не были продолжительны, потому что…

Потому что монстр неожиданно воскрес. Судорожно вздрогнув, он резко извернулся и взмахнул своим скорпионьим хвостом. Укол пришелся куда-то в шею. Человек вскрикнул, его приятель вскинул автомат, но выстрелить не успел. Монстр молниеносно повернул голову, и вживленное в хитин шестиствольное оружие загрохотало, полыхнув трехцветным огнем. Только проделав это, тварь медленно, очень медленно, начала подниматься с пола.

Когда у Гардинга прояснилось в глазах, он увидел, что над ним вздымается что-то очень высокое. Потом он понял: это «что-то» и есть та самая тварь, которую он полминуты назад пнул ногой. Только теперь тварь не валялась в пыли, а твердо стояла на двух членистых и трехпалых задних конечностях. Хозяин… — медленно произнес человек.

Неподвижный монстр воспринял это как должное. Он не знал языка, но был уверен в смысле. Заодно он запомнил и звучание нового слова, открыв в своей голове начало новому словарю. Приходя в себя, рыжий чужак пошевелился, что-то жалобно проскулил и неосознанным движением нащупал лежавший рядом автомат. Больше ничего он предпринять не успел. Монстр сделал в его сторону два быстрых широких шага, развернулся, выбросил хвост и очень легко, как могло показаться, коснулся рыжего загривка.

— Он жив? — озадаченно спросил Гардинг, не представляя, как можно выжить после залпа установки, достойной висеть под консолями штурмового вертолета.

«И очень даже жив», — мог бы ответить монстр, пойми он вопрос. Как выяснилось позже, пули были сделаны из гуманного эластичного материала, напоминающего искусственный каучук. Так что рыжий чужак отделался испугом. Пара сломанных ребер не в счет. Поворочавшись на полу, поскуливая, он встал и произнес: «Рурер». Электронная коробочка перевела: «Выражение необыкновенной преданности и почтения существу, не имеющему себе равных на просторах немыслимо огромной Вселенной».

— Э-э-э… — сказал вдруг Гардинг. — Я так полагаю, великий премногоблагодетель мира захочет побывать на нашем корабле?

Если бы у него спросили, откуда он извлек этот загадочный титул, он не знал бы, что ответить.

Тут бы самое время вставить фразу, что членистоногий монстр внимательно уставился на человека немигающим взглядом, но она, мягко говоря, не соответствовала бы истине. Сегментные глаза чудиша обеспечивали практически круговой обзор, их не имело смысла на чем-либо специально сосредоточивать, а моргать без век невозможно. Итак, монстр не ответил, и его молчание было воспринято как выражение немногословного согласия. Выбравшись на поверхность и увязая в песке почти по колено, человек и рыжий чужак повели монстра на свой корабль. Вернее сказать, почтительно сопроводили.

Возможно, вы уже поняли, что тварь обладала редчайшей способностью добиваться от своих жертв полной покорности и безграничной преданности. Для этого монстр вводил в их мягкие ткани некое вещество, строение которого — ах, жалость-то какая! — так и осталось неизвестным человеческой науке. А кроме этой способности и зловещей внешности монстр обладал феноменальной жаждой власти и манией величия. Он мечтал покорить Вселенную. Не больше, не меньше.

Долгие годы своего отшельничества монстр ждал своего часа. Фигурально выражаясь, разумеется. Часа он не ждал, зато претендовал на вечность.

Представьте себе некий огромный город, занимающий половину очень большого континента. Сразу уточним, на планете, где он находится, сохранилось только шесть городов, остальные постепенно слились друг с другом, да и границы этих шести давно сомкнулись. Остались лишь условные административные границы. По сути, планета стала единым мегаполисом, уходящим в небеса башнями конусообразных небоскребов, врывшимся в недра бесчисленными подземными этажами, соединенными паутинными нитями коммуникационных трасс. Несмотря на обилие жилых ярусов, теснота стала настолько естественным состоянием, что ее просто перестали ощущать. Здесь можно прожить жизнь не видя неба над головой, автомобили заменились более рациональными средствами передвижения, а дети становятся взрослыми, ни разу не взяв в руки живого цветка.

Разумеется, это заточение сугубо добровольное. По статистике, с поверхности планеты и ее орбитальных спутников каждые полторы минуты стартует очередной корабль, уходящий к далеким звездным мирам. Вся штука в том, что, хотя колонизация новых миров в принципе поощряется федеральным правительством, большинство жителей урбанизированных планет и слышать не хотят— о перемене мест. Приблизительно по тем же причинам, по которым в отдаленные, почти мифические, времена люди на планете Земля избегали переезжать из больших городов в провинциальные городки или деревни, а женщины, привыкшие два раза в день принимать душ и пользоваться биде, не любили выбираться за город, чтобы сидеть у костра и слушать песни под гитару.

Кого манила романтика странствий, те давно улетели, став пионерами других миров. Кому-то из философов разделение на «астронавтов» и «горожан» показалось предвестием грядущего размежевания человечества на два подвида, но эта теория, как и подавляющее число других философских течений, имеет смысл только в качестве праздной игры ума.

Нет нужды вспоминать, как называется эта планета, потому что она не слишком отличается от многих других. К чему мы о ней рассказываем? А к тому, что…

Увязая в песке и поминутно оглядываясь на монстра, как Орфей на возвращенную Эвридику, человек и рыжий чужак повели его в сторону своего корабля. Последние три часа погода была почти безветренной. Задержись наши приятели на этой планете чуть подольше, они бы поняли, что им неслыханно повезло… я имею в виду, им повезло с погодой… так вот, погода начала портиться. Усилившийся ветер стал бросать в лицо песок охапками, пригоршнями и лопатами, и, не будь радиопеленга, наши герои не добрались бы до корабля. Членистоногий монстр был бы похоронен под несколькими сотнями тонн песка, и тогда эта история выглядела бы иначе. Я хотел сказать, вместо нее была бы другая история.

Наметаемый ветром песок грозил полностью засыпать входной люк. Но они успели. Уже войдя в тамбур, Гардинг осознал следующую проблему. При своем росте — три метра двадцать сантиметров, они же шестнадцать одинорских квертингов, они же… да какая разница? — в общем, при своем росте монстр не мог пролезть в обычный десантный люк. Снова выскочив наружу, Гардинг прикинул, что это можно сделать, если монстр опустится на четвереньки и согнет свои нижние конечности, составлявшие почти половину его роста. Дело оставалось за малым: объяснить монстру, в чем состоят необходимые для спасения манипуляции.

— Гух-х? — озадаченно поинтересовался рыжий Гырр минуту спустя.

Переводчик интерпретировал фразу так: «Зачем ты, странный человек, кривляешься, вертишь руками и делаешь непонятные жесты нашему любимому премногоблагодетелю?»

— Стараюсь! — ответил Гардинг, отплевываясь песком, ибо в процессе общения с монстром он сорвал с лица маску, пытаясь дополнить язык жестов элементами мимики. — Объяснить! — Тьфу! — Что ему! — Тьфу! — Надо опустится! Иначе он не! — Тьфу-тьфу! — Влезет! — Тьфу!

— Гуру-гы-мун-хехе-ду-ирук-бех! — сказал рыжий чужак. — Бакх-худ-жир!

«Как ни жаль, но ты недостаточно умен», — перевела электронная коробочка.

— Бу! — добавил Гырр.

«Будто нельзя додуматься до того, чтобы просто открыть грузовой люк», — сообщил прибор.

— Эврика! — произнес Гардинг.

В свободное время он бы задумался, откуда это слово взял и что оно могло бы означать. А пока он подпрыгнул на месте, освободил ноги из песка и ринулся внутрь корабля. Через несколько секунд вертикальная створка огромного люка пришла в движение и начала медленно подниматься, открывая широкое прямоугольное пространство грузового отсека. По идее, это пространство готовилось вместить массы награбленных ценностей и сокровищ, но сейчас там находились только поломанная газонокосилка и несколько десятков мешков сухого кошачьего корма, который рыжий чужак Гырр предпочитал обычным собачьим консервам. Пока открывался ход в грузовой отсек, Гырр приседал, подергивал рудиментарными остатками хвоста и вообще всячески суетился, пытаясь пояснить монстру, что вот-вот, сейчас, все будет готово.

В раскрывшийся люк монстр вошел без всяких подсказок. Ветер успел намести еще килограммов двести песку, после чего люк захлопнулся. Гардингу показалось, будто в грузовом отсеке стало светлее.

Монстр неподвижно стоял, чего-то ожидая или просто оценивая обстановку. На стенах отсека виднелись надписи, в разное время и под разное настроение нанесенные руками прежних владельцев корабля. В основном, как можно было разобрать, надписи носили специфически ругательный или грубо эротический характер.

Монстр пошевелился. Он наконец-то пришел к выводу, что его подчиненные — если вдуматься, более чем подходящее слово — явно не знают, что им делать, и нуждаются в подсказке.

— Хак? — спросил Гырр.

«Что он делает?» — прокомментировала электронная коробочка.

— А я знаю? — огрызнулся Гардинг.

А между тем монстр делал очень простые движения. Только смысл их пока оставался неясен. Неторопливо, будто задумчиво, он распорол пальцами — сравнить их можно было разве что с когтями страусовой лапы, и те очень проиграли бы от сравнения — один из мешков с кошачьим кормом. Часть содержимого он просыпал на пол, на секунду замер, после чего стал размеренно и методично вскрывать остальные мешки и рассыпать корм по полу. Опорожнив десятый по счету мешок, монстр наклонился и провел растопыренной тройней пальцев поверх кучи, превратив холмы в некое подобие щербатой равнины. Человек и рыжий чужак переглянулись.

— А-а-а… — произнес первый.

— Г-г! — издал второй.

«Прилагательное слово нижнего рода грубительного падежа, — неуверенно начал переводчик. — В отсутствии предстательного существительного может иметь значения: первое — восхищение прикусом существа противоположного пола, второе — неудовольствие поздним началом светового дня, третье — недоумение при виде действий, вроде бы не имеющих логического обоснования, четвертое…»

По всей видимости, речь шла о третьем значении. Палец монстра тем временем начертал на слое кошачьего корма какой-то знак, вернее, два знака. Один из них впоследствии был опознан компьютером как греческая буква «сигма», а второй оказался похож на древнемарсианский иероглиф «когда-вечерней-ночью-испытывая-расстройст-во-желудка-ты-увидишь-стоящим-в-зените-второй-орбиталь-ный-спутник». Приятели снова переглянулись. Монстр издал три звука. Сперва прозвучала мелодичная трель, чем-то напоминающая пение простудившегося и потерявшего слух соловья, затем неприятный, неритмичный скрежет. Так должен звучать язык, на котором разговаривали бы лучковые пилы, если бы они научились говорить и захотели в узком кругу обсудить наилучший способ затачивания зубьев. А вот третьим звуком оказалось уже знакомое нам слово, которое звучало как «хозяин».

Монстру даже удалось передать голос и интонацию. Надо заметить, звук шел вовсе не из вороненых стволов, торчащих на месте жвал (откроем тайну: жвалы были когда-то Удалены хирургическим путем, и их обладатель, возможно, имел повод об этом пожалеть), а откуда-то из нижнего участка покрытого тусклым хитином туловища. Применительно к человеческой анатомии этот участок обычно ассоциируют с почками или печенью. И напоминал этот голос не столько живую речь, сколько звук старой граммофонной пластинки, по дорожке которой перемещается довольно-таки заезженная игла.

Приятели снова переглянулись. Оба испытали чувство, которому приблизительно соответствуют понятия, звучащие как «инсперейшен» на языке инглиш, «сатори» на японском и «гуг-пых» на северном диалекте собакоголовых.

— Я понял! — сказал Гардинг. — Он хочет, чтобы мы научили его говорить, читать и писать!

— Иху-ны! — ответил Гырр. Перевода не последовало.

— Что? — переспросил человек.

— Иху-ны! — повторил Гырр.

Что тоже осталось без комментариев.

— Опять не понял! — с досадой сказал Гардинг. — Ты не мог бы говорить более четко? Программа перестала различать…

— Хер-хох! — произнес собакоголовый. — Аузнах-их-ну! — И так свирепо поглядел на человека, что тот без всякого переводчика понял смысл последней фразы: «Сделай „сброс“ у своей коробки, гуманоидный ты придурок! У нее программа зависла!»

— А! — сказал Гардинг, залезая рукой за пазуху и лихорадочно отыскивая соответствующую кнопку. — И как он все сразу понял… Я бы… А какому языку мы его будем учить?

Чтобы перезагрузиться, программе потребовалось несколько секунд, и ответ оказался неполным: «…а не от обезьяны. Разумеется, инглиш!»

— Ну да! — воскликнул человек, так и не догадавшись, при чем тут обезьяна. — Разумеется инглиш!

Во все той же глубокой, и скорее всего вообще мифической, древности склонные к утопическим теориям мыслители полагали, что основным препятствием к человеческому счастью является недостаток материальных благ. К сожалению, последовательность их рассуждений неизвестна, а логика мышления не поддается разумной реконструкции. Ясно только одно: философы ошибались.

Еще одной ошибкой была теория, будто вступление человечества в эпоху абсолютного изобилия станет отправной точкой для невиданного культурного взлета. Мыслители исходили из странной предпосылки, что когда отпадет необходимость каждый день копать землю, стоять за станком, доить коров и подметать улицы, то люди используют высвободившееся время для создания стихов, картин, книг, философских теорий и прочих возвышающих душу вещей. Они круто ошибались, потому что вышло не совсем так и даже совсем наоборот. Оказалось, что именно в эпоху высшего расцвета электронных технологий почти никто не читает заумных книг, никому не нужны написанные масляными красками картины и уж тем более никто не интересуется остроумными философскими теориями. А что касается мелодий и стихов к шлягерам, то с этой работой лучше всего стали справляться соответствующие компьютерные программы.

А чем же принялись заниматься люди, освободившиеся от бремени добывания хлеба насущного? Вообще-то, самыми разными вещами. Но если говорить применительно к большинству и свести это к ёмкому обобщению, самым верным будет сказать, что они начали томиться скукой. И со свойственной людям изобретательностью принялись убивать время, достигнув в этом виде творчества высот, доселе не виданных.

Эпизодический персонаж, о котором сейчас пойдет речь, никогда не задумывался о философских предпосылках человеческого счастья или проблеме стагнации мировой культуры. Понятия не имея, что он персонаж какой-то истории, этот человек спокойно забрался в заброшенные помещения на двадцать седьмом технологическом ярусе сто двадцать шестого жилого сектора района 2X2. Там он без помех ввел себе в вену некое синтетическое вещество, перед которым в ужасе побледнело бы старое доброе ЛСД. После этого отбросил шприц и откинулся к стене с предвкушающе блаженной физиономией. Вокруг стояла тишина, если не считать тихих симфоний, которые разыгрывали во славу жизни исправно функционирующие канализационные трубы.

В такие моменты ничему не следует удивляться. Наш персонаж знал, что поблизости никого нет, а если кто-то вдруг и возникнет, то это лишь игра спровоцированного наркотиком воображения. Поэтому он совершенно не удивился, когда прямо перед ним приземлился человек. Именно приземлился, чуть присев и звучно припечатав каблуками пол. Разумеется, незнакомец мог быть только миражом. Хотя бы потому, что ему неоткуда упасть. Над ними нависал низкий потолок специального типа, который предназначен напоминать рослым людям, что по жизни лучше идти осторожно и с согбенной головой.

И выглядел незнакомец бредово. Только галлюцинация могла явиться в высокоразвитый мир в высоких начищенных сапогах с отворотами, в кожаном колете, длинном сером плаще, шляпе с пером и длинным, перекинутым за спину мечом.

— Вот это вставило! — довольно произнес наш эпизодический персонаж.

Выпрямившись, насколько позволял низкий потолок незнакомец повернулся на голос, ненароком раздавив попавшийся под ногу одноразовый шприц.

— Как вы сказали? — вежливо переспросил он.

Ему никто не ответил. Галлюцинации могут быть сколько угодно любезны, но вы не обязаны вступать с ними в общение. Пусть благодарят за то, что их вообще вызвали к жизни.

— Похоже, ты не веришь, что я существую на самом деле? — уточнил незнакомец. — Какое совпадение! А я вот не верю, что существуешь ты.

— Это еще почему? — почти против воли поинтересовался наш проходной персонаж, понятия не имеющий о книгах Льюиса Кэрролла и интеллектуальных забавах викторианской эпохи.

В каких-нибудь других временах и пространствах его могли бы назвать бродягой, нищим или бомжом, но дело происходило в том высокоразвитом мире, где всеобщее процветание лишило эти понятия исходного смысла.

— А разве ты сможешь доказать обратное? — поинтересовался незнакомец. — Я весь внимание.

Бомж постиндустриальной эпохи был несколько озадачен.

— А какого хрена я должен это делать? — спросил он, начиная ощущать мнимую, но приятную прозрачность в голове и окружающем мире.

— Из самоуважения, — прозвучал ответ. — И вообще, я считаю, каждый человек время от времени должен доказывать факт своего существования.

Наш персонаж только усмехнулся такому наивному утверждению. Точнее, ему показалось, что он усмехнулся. На самом деле прозвучал неприятный истерический смех.

— Я и так знаю, что существую, — ответил он.

— Это абсурдное утверждение, — парировал незнакомец. — Ты утверждаешь, будто знаешь, что существуешь, но если ты не существуешь, то не можешь ничего знать.

Его собеседник попытался задуматься.

— Меня знают многие, — сказал он. — Значит, я есть.

— Правда? — переспросил незнакомец. — Ты в этом уверен?

— Уверен!

— Тогда не мог бы вспомнить имени кого-нибудь из твоих знакомых?

Вопрошаемый озадаченно замолчал, обнаружив, что память решила сыграть с ним в неравную игру в прятки.

— Вот видишь! — заключил незнакомец. А это даже не главный признак собственного бытия. Уверяю, на самом деле тебя никто не помнит. Я бы сказал даже, что ты заблуждаешься, но так как тебя вообще не существует, то ты не способен даже по-настоящему впасть в заблуждение.

— Так с кем же ты разговариваешь? — последовал вопрос.

— С выдуманным персонажем. Тебя просто кто-то выдумал для оживления сюжета. Может быть, даже я сам. Ты существуешь только в чьем-то воображении.

— А я тебя могу ударить! — заявил наш персонаж, снова заливаясь смехом.

— Попробуй, — с доброжелательным любопытством сказал незнакомец. — Буду весьма признателен.

Наш персонаж попробовал. Легко вскочив на ноги, он одним шагом сократил дистанцию и замахнулся на противника тощим кулаком. Начиналось все очень здорово, но потом он обнаружил, что по-прежнему сидит на полу, а незнакомец все так же доброжелательно на него смотрит.

— Вот видишь! — сказал он. — У тебя даже этого не получилось. А жаль! Если бы ты сумел доказать, что существуешь на самом деле, то очень помог бы мне. — И повернулся, собираясь уходить.

— У меня имеется счет в банке! — нервно крикнул ему вслед гражданин вселенной эпохи великого процветания.

При этом он даже полез в карман в поисках ключа. Вернее, брелока на ключ. На этот раз его усилия увенчались успехом не только в воображении.

— Вот он! — радостно взвизгнул наш персонаж, взмахнув брелоком, при этом потеряв равновесие и завалившись на бок.

Этот брелок совмещал функции мобильного телефона, чековой книжки, удостоверения личности, бирки для опознания тела, а иногда еще и ложки для обуви. Что же касается ключа, то неумолимый прогресс сказался и здесь, поставив назначение предмета с ног на голову. В мире, где замки на дверях помнят своих владельцев в лицо, по голосу, запаху, звуку шагов и отпечаткам пальцев, архаического вида ключи с бороздками и выступами служат лишь украшением брелока. Так сказать, данью рудиментарной памяти человечества.

Незнакомец оглянулся.

— Увы! — сказал он. — Существующий в каком-нибудь банке счет подавно не доказывает существования владельца. Кстати, а какая сумма на нем лежит?

Потребовалось некоторое время, чтобы вопрос дошел до сознания собеседника.

— Небольшая, — ответил тот, похлопав глазами. — Можно сказать, почти никакой.

— Вот видишь, — убедительно сказал незнакомец. — Поверь мне, ты иллюзия. По всем признакам. У тебя нет ни имени, ни возраста, ни денег в банке, ни двери, которую открыл бы твой ключ. Только существо из кошмарной иллюзии, вместо того чтобы наслаждаться открытым перед ним огромным миром, станет вводить себе в вену гадость, употребление которой года через три гарантированно приведет его в крематорий.

Он успел отойти еще на три шага, когда наш гражданин вселенной снова заговорил.

— Послушай, — сказал он голосом почти нормального человека. — Давай сделаем так. Я буду верить в тебя. А ты поверишь в меня.

Незнакомец остановился, но оглядываться не стал.

— Нет, не пойдет, — сказал он.

— Почему?

— Видишь ли, в определенном смысле я тоже не существую. Поэтому верить в меня бесполезно. А теперь извини, меня ждут важные дела. И удалился, наклоняясь, чтобы не удариться головой о колено одной из бесчисленных канализационных труб, и придерживая висящий на спине меч, вещь в этом мире куда более нелепую, чем ключ, в принципе не способный открывать дверей.

Он еще не успел исчезнуть из виду, когда наш персонаж понял, что вместе с незнакомцем от него уходит что-то очень важное. Какая-то уникальная возможность. Случай узнать нечто важное. Неповторимо изменить свою жизнь. Он вскочил на ноги и побежал следом, но, увы, это был бег только по пространству собственного воображения.

Если вы помните, дело происходило на одной из высокоразвитых городов-планет, где вооруженные мечами незнакомцы могут появляться только на специально отведенных площадках для ролевых игр и приходить из закоулков наркотического бреда. Устав и запыхавшись, наш персонаж остановился и хотел сесть на пол, когда вдруг обнаружил, что сидеть ему, собственно говоря, уже не на чем. И лежать. И даже падать. Пол исчез. Потолок тоже. И стены. Его окружала необозримая черная пустота, в которой ярко светились россыпи немигающих звезд. Как ни-странно, но, прожив жизнь на планете, с которой каждый день пачками взлетают звездолеты, наш персонаж никогда не видел звездного неба и даже не интересовался, как оно выглядит. Он собирался испугаться, но забыл это сделать.

Навстречу ему, прямо сквозь пустоту, лениво гребя плоским хвостом и поддерживая курс мягкими покачиваниями плавников, плыл огромный кит. Имей наш персонаж специальное образование, он бы, безусловно, определил, что животное относится к отряду усатых китов.

Звезды вдруг стали ярче, жарче и ближе. Из просто ярких точек они превратились в огненные шары, туманности и скопления. Это было невероятно интересно. Наш безымянный персонаж даже протянул руку, тронул указательным пальцем какой-то белый карлик, обжегся и сказал «ой!». Кит приближался. На его спине стали видны раскиданные там и сям скопления рубленых домов, вспаханные поля и буколические березовые рощи. А на голове кита, недалеко от дыхала, высился деревянный храм с двадцатью двумя серебристыми куполами.

Что-то заставило нашего безымянного персонажа оглянуться. С другой стороны в его сторону двигалась черепаха, на панцире которой стояло три слона. На их спины опирался диск, на поверхности которого можно было разглядеть миниатюрные горы, равнины, синие прожилки рек и несколько морей.

А еще с одной стороны, деловито извиваясь в пустоте, но каким-то образом придавая своему телу поступательное движение, плыла огромная змея. Кончик ее хвоста цеплялся за край еще одного географически размеченного плоского диска, который она тащила за собой, как буксир старинную баржу. Наш персонаж содрогнулся. Чудовища плыли навстречу друг другу с намерением не то столкнуться, не то затеять смертный бой во имя неведомых принципов, а он оказался в точке их грядущей встречи.

Вот теперь-то ему стало по-настоящему страшно. Он не мог уйти со своего места, потому что сам был точкой. Рассуждая философски, можно избежать всего, что не есть ты, но невозможно уйти от самого себя. К чему мы это говорим? А к тому, что…

Теперь, когда у нас появился жуткий монстр, который скоро начнет претендовать на власть над Вселенной, а также на роль главного отрицательного персонажа, и когда, толкая друг друга, в нее стали врываться персонажи второстепенные и вообще эпизодические, нужные только для философских отступлений и заполнения пауз основного повествования, пора возникнуть и главному герою. Во всяком случае в соответствии с правилами построения сюжета. Как ни странно, но тут возникают сложности.

Прежде всего, что такое главный герой? Простейший ответ состоит в том, что главным героем будет тот герой, который главнее всех остальных героев.

Задумываться опасно, потому что возникшие вопросы начинают плодиться со скоростью мушек-дрозофил. Сколько всего героев? То есть надо ли понимать, что все они герои, или героями становятся только активные участники событий, прошедшие ротацию по каким-то особым признакам? Придется задаться вопросом, что такое герой вообще, и в результате долгого расследования выяснить, что в далекой древности на планете Земля героями сначала называли духов-покровителей, за особые заслуги перед богами получивших посмертные привилегии перед другими духами и особые сакральные функции. Дух мог принадлежать крестьянину, философу, богу, бродячему коту, вообще кому угодно, непременным оставалось только одно правило: чтобы стать героем, предварительно следовало умереть.

Сначала никто не возражал, но со временем некоторые продвинутые люди потребовали для себя особых привилегий. Они хотели стать героями немедленно, и при этом никто из них не торопился становиться мертвым. Во всяком случае в ближайшее время. Появившись на свет, первые живые герои дали старт процессу воспроизводства следующих героев. Сначала героями объявляли отдельных отличившихся личностей, — это обходилось дешевле, чем назначать прибавку к жалованью, — потом в герои стали производить воинские подразделения, города, поселки и производственные коллективы.

В конце концов героями стали все. И любой персонаж, возникнувший на страницах этой истории, даже для того чтобы просто чихнуть, по определению является героем. Но что касается главного героя, то… В общем, возникают подозрения, что его нет вообще. Почему? Да потому, что…

Приблизительно в то же самое время — впрочем, говорят, что на самом деле время не имеет значения, — когда на борту стоявшего в песчаной пустыне корабля шло первичное общение с помощью жестов и рисунков на кошачьем корме, а ушедший в наркотические грезы бомж эпохи золотого века пытался избежать физического контакта с китом, змеей, черепахой, тремя слонами и двумя обитаемыми дисками, где-то очень далеко и от тех и от других — впрочем, ходят слухи, что расстояние тоже не имеет особого значения, — вышел из подпространства звездолет…

Подпространственные перемещения — это тоже интересная тема, их изобрели после того, как выяснилось, что путешествия через обычное пространство космоса будут очень долгими. Особенно при почтительном отношении к теории относительности. Имя первого изобретателя кануло в Лету, что заслуживает некоторого сожаления. Получи он права на это открытие — при условии, что их признали бы патентные бюро Федерации и Империи, — он бы греб деньги лопатой и… Лопата? В общем, это такой архаичный инструмент с деревянной ручкой, в древние времена использовавшийся для копания… То есть вы не поняли, при чем тут деньги? Как можно понять из контекста, до изобретения кассовых аппаратов лопату иногда применяли в качестве стандартной единицы измерения денежной массы.

Но мы говорили о звездолете. Он вышел из подпространства настолько далеко от упомянутых мест, что не стоит интересоваться точным количеством парсеков. С виду звездолет напоминал федеральный крейсер серии Р1-6А. Если вы немного разбираетесь в звездолетах дальнего действия, то не спутали бы его ни с грузовым кораблем класса «Призрак», ни с имперским линкором типа «Принцесса Сириуса», ни с клипером контрабандистов антивещества.

Кстати, это действительно был именно федеральный крейсер. Он носил звучное название «Эскалибур» — интересно только, у какого дурака хватило ума его так назвать? — и вышел он из подпространства только для того, чтобы произвести некоторые счисления, уточнить параметры следующего перехода и снова исчезнуть из этого района космоса. Во всяком случае так должно было случиться.

Командир «Эскалибура» был в этом уверен. Он сидел в командном отсеке, разглядывая открывавшуюся на экранах звездную пустоту. Как и разглядывание океана, это занятие может немного наскучить, но не способно по-настоящему осточертеть. О чем думал он, точно неизвестно, но скорее всего ему просто хотелось спать. В ближайшие три минуты предстоял очередной ноль-переход, а заснуть в таком состоянии обычно так же просто, как, не вставая с кресла, подпрыгнуть и совершить тройное сальто. При обычной гравитации.

Впрочем, кое в чем командир крейсера ошибался. В следующий момент в отсек вошел старший инженер, чтобы сообщить злободневную новость.

— Сэр? — сказал он.

Командир «Эскалибура» перевел на него взгляд. По некоторым причинам его глаза никогда не моргали, что в сочетании с гладким безволосым черепом и отсутствием тонкой мимики производило на собеседников своеобразное впечатление. Ну, скажем, такое же, какое произвел бы взгляд огромной ящерицы — при том условии, что эта ящерица имела бы мозги, позволяющие ей, прежде чем начинать вас глотать, доступно объяснить, используя научную терминологию и цветастые цитаты из классиков мировой литературы, что жить на свете вам, собственно говоря, все равно совершено незачем.

— Ну? — спросил он.

Кстати, его звали капитан Никсон.

— Сэр! — тихим голосом начал старший инженер. — Должен сообщить, что произошла дестабилизация эксцентрика ионного бугеля.

— Так! — произнес командир крейсера.

— Боюсь, сэр, что мы лишены возможности совершать дальние нуль-переходы, — продолжал инженер. — Боюсь также, что, если дестабилизация продолжится, мы будем лишены возможности совершать их вообще.

В своем докладе командиру Селленджер так звали главного инженера — допустил две ошибки. Первой из них было произнести слово «боюсь». Второй ошибкой было произнести это слово дважды.

— Так мы лишены возможности или вы этого только боитесь? — уточнил капитан Никсон.

Наверное, тут дело было не только в сочетании слов, а еще в особой интонации их произношения. При первом знакомстве с командиром «Эскалибура» новоприбывшие офицеры приходили к выводу, что кадровое бюро федерального флота отдало их на съедение мизантропу с извращенными мотивациями поведения и полным отсутствием чувства юмора. Как и почти всякий первый вывод, впоследствии он подвергался пересмотру. Чувство юмора у капитана Никсона имелось. Просто напоминало оно живущего в яблоке червя, о существовании которого вы не заподозрите, пока не откусите кусочек и не попытаетесь его прожевать.

— Сэр, я заявляю со всей ответственностью, что дестабилизация бугеля лишила нас возможности совершать дальние переходы, — твердо заявил Селленджер, внеся в доклад необходимые поправки.

— А на какие именно мы способны? — поинтересовался капитан Никсон.

— Не более трех светолет, сэр.

По законам литературы, должен был последовать диалог, из которого выяснилось бы, что нарушение стабильности бугеля эксцентрика входит в ту редкую разновидность неисправностей, которые даже не рассматриваются в типовой инструкции об аварийных ситуациях и уставе ремонтных работ в полетных условиях; что расстояние до ближайших баз федерального флота исключает возможность связи; и, наконец, что произошла авария очень не вовремя. «Эскалибуру» предстояло выполнить важное задание, срыв которого ставил под угрозу жизни многих людей и эффективность крупномасштабной операции в целом.

Но поскольку собеседники все это знали, они перескочили важный этап разговора, не догадавшись, как много потеряли.

— А как насчет доли разумного риска? — поинтересовался капитан Никсон.

У инженера появилась возможность продемонстрировать собственное чувство юмора.

— Сэр, неточность выхода из подпространства будет возрастать в геометрической прогрессии по отношению к задаваемым расстояниям, — ответил он. — На небольшие межзвездные скачки можно рискнуть, но, если мы попытаемся сейчас попасть в Огузок Дракона, я не могу обещать, что вместо этого нас не занесет в границы имперской территории. Или даже в область Великого Кольца.

Шутку насчет Великого Кольца нам тоже придется объяснить. Таков сюжет одного из когда-то популярных мифов. Согласно канонической версии (ах, эти милые канонические версии!), где-то в дальнем неразведанном космосе находится обширная область, заселенная цивилизациями, которые никогда не ведут между собой войн, не воруют технологии и совершенно не нуждаются в комиссиях по разоружению и мирному регулированию. В общем, они не знают никаких взаимных конфликтов. Гуманоиды и негуманоиды, они с удовольствием сотрудничают, обмениваются информацией, ну и просто так ведут дружескую переписку по емейлу. Отдельные их представители даже влюбляются в друг друга, женятся и живут вместе долго и счастливо. Эта часть мифа самая невероятная. Но вовсе не из-за того, из-за чего вы подумали.

Несмотря на общую нелепость мифа, неопровержимо его опровергнуть (во фраза-то какая!) ничуть не проще, чем доказать факт изначального несуществования Атлантиды. По всем версиям, путь к предполагаемому району Кольца проходит через области скопления черных дыр, хуже того, через участки разрывов пространства, по сравнению с которыми черные дыры просто детские игрушки. Поэтому с возникающими время от времени очевидцами поступают просто. Им задают один-единственный вопрос: если там так чертовски хорошо, то какого же дьявола ты вернулся назад, чудик? Внятного ответа еще никто дать не сумел. А жаль.

Капитан Никсон выслушал технические подробности с тем же видом, с каким греющаяся на обломке ацтекского храма ящерица слушала бы речь археолога, читающего ей лекцию о причинах заката доколумбовых цивилизаций.

— Я не услышал самого главного, — напомнил он.

— Чего именно, сэр? — спросил Селленджер.

— Именно? — переспросил капитан Никсон.

— Да, чего именно, сэр? — повторил инженер, добавив к предыдущей фразе только одно слово.

— Я хотел узнать, сколько времени потребуется на ремонт.

— Тридцать часов после посадки, сэр! — отчеканил Селленджер.

Но это было еще не все.

— Кроме того, для стабилизации нейтронной оси бугеля нам необходима посадка на планету со стабильной гравитацией, — добавил Селленджер. — Крайне желательно, чтобы она имела защитную магнитосферу. Тогда срок стабилизации, возможно, будет сокращен в два раза.

Несмотря на экстраординарную внешность и другие признаки сильной личности, капитан Никсон имел некоторые человеческие слабости. Сообщение инженера заставило его на момент утратить душевное равновесие.

— Лейтенант, вы имеете представление о характере нашей операции? — спросил он, задав вопрос из числа тех, которым самое место в кино и литературе.

— Сэр! — прозвучал ответ. — Я тоже приносил присягу! Но я не могу ремонтировать сверхсложную технику, оперируя только чувством долга.

Капитан Никсон перевел взгляд на большую желтую звезду на обзорном экране. Главный инженер тоже на нее посмотрел. Звезда никуда не смотрела. Она даже не мигала — правила хорошего тона не велят порядочным звездам ни с того ни с сего мигать, если на них не смотрят сквозь густую атмосферу.

Идея не только напрашивалась, но и лежала на поверхности. Капитан Никсон повернулся к главному навигатору.

— Старжеффский! — приказал он. — Проверь-ка, есть ли у этой звезды планеты, и посмотри, что они собой представляют.

Сидевший за пультом навигатор меланхолично пробежал пальцами по панели управления. Согласно каноническому циклу преданий, чтобы доказать факт существования седьмой планеты, земным астрономам понадобилось несколько тысяч лет и еще лет эдак триста, чтобы найти восьмую и девятую. Навигатор потратил на поиски всего семь секунд, причем успел еще и чихнуть.

— Всего семь планет, сэр, — сообщил он, потерев нос. — Из них три вполне оптимального размера.

Собственно, выбирать было не из чего.

— Подготовьте переход в систему, — сказал капитан Никсон. И устало закрыл глаза. Думаю, излишне говорить, что этот разговор, как и предыдущие, велся на языке инглиш.

Язык инглиш широко распространен в гуманоидной вселенной, а также достаточно прост и изящен. Достаточно прост, чтобы обучать ему подобранных на вымирающих планетах членистоногих монстров. Более того, он будто создан для этого. Добавим, что язык инглиш, как утверждают, очень и очень древен. Несколько религиозных течений, расходящихся во мнениях по всем остальным вопросам бытия, дружно считают его первым языком, дарованным человечеству непосредственно творцом всего сущего.

Мы оставили членистоногого монстра, когда он чертил пальцем знаки на слое кошачьего корма, произнося не связанные между собой звуки, и пытался передать своим подчиненным некую важную информацию. И эта информация была благодарно принята.

Пока на борту «Эскалибура» шел разговор о ремонте утратившего стабильность бугеля, в контейнерном отсеке корабля, стоявшего среди песчаной пустыни, завывающей мелодии ветров, началось освоение азбуки древнего языка. Приятели притащили в грузовой отсек компьютер с большим экраном, два полумягких кресла и складной стол. Кресла были нужны им, на стол поставили компьютер. Монстр, как выяснилось, не нуждался в мебели. А компьютер для целей начального обучения подходил не хуже, чем картонная касса букв и слогов.

— Это буква «бэ», — прозвучало, когда федеральный крейсер исчез из одной точки пространства и еще не появился в другой. — Нет, не буква «этобуквабэ», а буква «бэ».

— Ахс-куних! — сказал рыжий, но Гардинг и без переводчика понял, что тот имел в виду.

— Б!! — веско произнес он, ткнув указательным пальцем в раздавшуюся на весь экран букву. — Б!!!

— Б! — повторил монстр.

Говорили мы об этом или нет? Ну если и говорили, так повторим. Монстр умел очень хорошо копировать услышанные звуки, но модулировал их не в гортани, которой у него, наверное, никогда и не было. Звук шел из нижней части туловища монстра и… Нет, об этом мы, кажется, все-таки говорили. Монстр умел хорошо имитировать голоса, но звучание было какое-то… гм… не очень живое.

Но зато тварь оказалась удивительно, потрясающе понятливой… в смысле, понятливой тварью. Она обладала чудовищной памятью, и каждое с ходу усвоенное слово занимало место в новом словаре. Кстати, откроем еще один секрет: в ее памяти уже хранилась пара дюжин словарей, которые теперь могли быть интересны разве что специалистам по сравнительному языкознанию вымерших разумных рас.

Снаружи выл ветер, бессмысленно перегоняя барханы с одного места на другое и полируя до зеркального блеска и без того гладкие скалы. Два брата по разуму, нажимая клавиши, демонстрировали монстру разнообразие грамматики древнего языка инглиш. И когда федеральный крейсер выходил из подпространства в окрестностях одной из семи планет, тварь уже не только знала буквы, но и научилась читать. И даже не по слогам, а почти бегло. А когда крейсер вышел на планетарную орбиту, приятели не только обучили тварь грамматике и нескольким сотням слов, но сумели даже растолковать некоторые общие понятия.

— Мое имя есть Большой Квидак, — сообщил монстр, овладев азами человеческой речи.

Вероятно, это имя что-нибудь значило на каком-нибудь мертвом языке. Но что это был за язык, как звучало имя в оригинале и что значило, осталось неразгаданной тайной. Чего тоже немного жаль.

— Глядите, что мы нашли, сэр! — сказал Старжеффский через две минуты после выхода из подпространства.

Он имел в виду среднюю из трех планет, которые сам же выделил как «оптимально годные» для посадки. Определитель массы показывал носталыическую одну «жэ», да и прочие параметры, вроде соотношения воды и суши, не вызывали сомнений, что имя планеты вскоре появится в приоритетном федеральном списке колонизируемых территорий. Кстати, его еще предстояло придумать.

Другой командир сказал бы «о!» или хотя бы ограничился сдержанным «неплохо», но только не капитан Никсон. Похоже, что планета волновала его только в качестве посадочной площадки.

— О'кей, джентльмены! — сказал он. — Идем к ней. Я отлучусь на несколько минут. Можете начинать переход без меня.

— Есть, сэр! — отчеканил навигатор.

Когда Никсон вышел, первый лейтенант Гейзер, деливший вахту с главным навигатором, с облегчением вздохнул и крутанулся в пилотском кресле.

— Кажется, у старика запор, — сказал он.

Навигатор промычал нечто невнятно-сочувственное:

— Ну и что? — и щелкнул пальцем по значку «сигнал оповещения».

— Ничего. — Гейзер придал креслу новый вращательный момент. — Ты знаешь, мне пришла в голову мысль, что мы с тобой, Джо, очень здорово пролетели. Ты меня понимаешь?

— Возможно, — сказал навигатор. — Но будет лучше, если ты детализируешь свою мысль.

— Если на этой планете все в порядке с кислородом и магнитным полем, — пояснил Гейзер, вращаясь в режиме торможения, — и нет каких-нибудь паршивых форм жизни или чего-нибудь еще и если бы мы не находились на федеральной службе… Теперь понял?

— Думаю, что да, — подтвердил навигатор. — Ты хочешь сказать, мы могли бы провести остаток жизни вращая рулетку на галактических курортах?

— Что-то вроде.

Старжеффский хмыкнул:

— Я слышал историю, как два парня с дальнего разведчика подали в отставку после одной экспедиции и занялись частным бизнесом. Через некоторое время они вроде бы случайно обнаружили крутую планету. Теперь на ней живут чуть ли не полмиллиарда человек. Когда адмиралтейская комиссия проверила бортжурнал корабля, выяснилось, что разведка шла как раз в этом районе, звездолет болтался туда-сюда, но именно эту систему почему-то не проверил.

— Такое бывает, — сказал Гейзер. — А ты хочешь сказать, что это неспроста?

— А ты как думаешь? — спросил Старжеффский.

— Может быть, это случайность. Во-первых, чтобы утаить факт обнаружения планеты, надо как минимум сделать купюру в бортжурнале. Во-вторых, эти парни не могли открыть планету так, чтобы не узнал остальной экипаж.

— А почему бы не предположить, что они поделились с остальными?

— Поровну?

— Допустим.

— Тогда куда прочие девали деньги?

— Положили на анонимные счета.

— Гм! — сказал Гейзер. — И ждут старости? Навигатор демонстративно пожал плечами.

— Впрочем, к нам это отношения не имеет, — подытожил он. — На малом разведчике стандартный экипаж человек двадцать, а не полторы сотни. А самое главное даже не в этом.

Гейзер сразу понял в чем. И даже произнес вслух:

— Наш кэп ни за что не согласился бы отколоть такой номер, — и снова раскрутил кресло.

— Вот именно, — подтвердил Старжеффский. Это стальной человек.

Судя по данным дисплея, до ноль-старта оставалось каких-нибудь сорок секунд.

— У меня начинает кружиться голова, — вдруг сказал навигатор.

— М-м? — произнес Гейзер. — Это серьезно. На твоем месте я бы провел тест-контроль. Сразу же после сдачи вахты.

— Спасибо, — сказал навигатор. — Но пока мне станет легче, если ты просто перестанешь вертеться.

— Да?

— Представь себе.

Гейзер резко остановил вращение.

— Ты знаешь, — сообщил он напарнику, — если говорить обобщенно, я не люблю стальных людей.

— В каком смысле «стальных»? — переспросил навигатор.

— В том смысле, что, если создателю всего сущего вдруг потребуется суррогатный материал для производства людей и он захочет посовещаться со мной, я посоветую ему ни в коем случае не выбирать сталь.

— Гм… — задумчиво произнес навигатор. — Предпочитаешь резину?

Первый лейтенант не успел ответить. Таймер отсчитал «ноль-один, ноль-ноль, ноль-минус один». Когда вокруг человека меняется структура времени-пространства, само собой исчезает желание дискутировать на необязательные темы. Лучше закрыть глаза, расслабиться, откинуться в кресле и не думать о плохом. О хорошем думать тоже не стоит.

Лейтенант Гейзер так и сделал. А когда снова открыл глаза, с обзорного экрана на него смотрела голубая планета. У лейтенанта, и не только у него, перехватило дыхание. Планета действительно оказалась что надо, не какая-нибудь избитая метеоритами каменная болванка и не газовый шар, окруженный эффектным, но бесполезным кольцом толченого льда, а манящая голубая красавица под атмосферной вуалью из чудного сочетания азота, углекислого газа и кислорода, одетая в голубые океаны и зеленые континенты.

Гейзер еще не успел как следует все это прочувствовать, когда в рубке возник капитан Никсон.

— О'кей, ребята! — бесстрастно сказал он. — Место для посадки выбрали?

— Еще нет, сэр! — отрапортовал навигатор. — Но сейчас выберем. — И принялся водить пальцами по манипулятору.

Командир «Эскалибура» прошел к креслу, откинулся на спинку и замолчал, неподвижно глядя в какую-то точку, которая едва ли заслуживала такого пристального внимания и была им очень смущена. Навигатор изучал доступную обзору поверхность планеты. Хотя это и не входило в его обязанности, Гейзер занялся тем же.

— Скажите мне, джентльмены, — поинтересовался он минуту спустя, — по каким вторичным признакам при поверхностном осмотре можно определить наличие цивилизации?

— Ну самый первый признак — это, конечно, искусственные спутники, — сказал Старжеффский. — А ты разве что-нибудь нашел?

— Нет, просто интересуюсь. А если предполагаемая цивилизация не дошла до стадии запуска спутников?

— Давид! — укоризненно сказал навигатор. — Ты же не хочешь сказать, что не помнишь вещей, которые в училище преподают на первом курсе?

— Какая разница? — отмахнулся Гейзер. — Как ни крути, но все, чем там набивают мозги, приходится вытряхивать из головы, как только начинается действительная служба.

— Все? — неожиданно уточнил капитан Никсон. Оба офицера немного вздрогнули. По крайней мере, у их командира было одно несомненное достоинство: обычно он не вмешивался в чужие внеслужебные разговоры.

— Ну пускай не все, сэр, — поправился Гейзер. — Большую часть.

— Я бы мог сказать, лейтенант, что специальное образование в принципе необходимо не для того, чтобы набить голову полезными знаниями, — лишенным всякого выражения голосом произнес командир «Эскалибура». — Но вместо этого я просто спрошу: что именно ты нашел?

— Пока ничего определенного, сэр, — ответил Гейзер, которому хотелось извлечь максимум удовольствия из возникшей ситуации. — А плотины могут считаться признаками разумной жизни?

— Безусловно, — сказал навигатор, но тут же засомневался: — Или…

— А я вот припоминаю каких-то пушных зверьков, которые половину жизни строят плотины, а вторую половину их чинят.

О таких зверьках навигатор, как выяснилось, тоже слышал.

— Это такие вот маленькие? — спросил он, обозначив растопыренными дланями пространство, в которое после скандала поместилась бы домашняя кошка. — С такими большими зубами? Ну так ведь они на самом деле не существуют. Только в сказках.

— А я вот слышал, что когда-то существовали, — возразил Гейзер.

— Где? — спросил Старжеффский.

— На Земле. А-а! — с ехидством протянул навигатор (вы потом поймете причину).

— На Земле! Ты уверен?

Судя по лицу, первый лейтенант уверен не был.

— Неважно! — решительно сказал он. — Но дело в принципе. Представь себе колонию динозавров, которых инстинкт побуждает складывать плотины поперек рек.

— Для привлечения самок? — уточнил навигатор.

— Не совсем, — сказал Гейзер. — То есть совсем нет! Ну, скажем, для того, чтобы в образовавшихся озерах ловить китов.

— А киты действительно водятся в озерах? Неважно. Я задал гипотетическую ситуацию. В принципе такое возможно?

Кажется, навигатор попытался представить.

— Ну… — начал он. В принципе…

— А как насчет каналов? — тут же уточнил Гейзер, не дав другу собраться с мыслями.

Навигатор опять замешкался. Он не был тугодумом, но сжатие континуума переносил несколько хуже, чем положено федеральному гвардейцу. Капитан Никсон снова вмешался.

— Это я тебе могу сказать точно, Деви, — размеренно начал он. — Стремление рыть каналы свойственно только разумным существам. В отличие от строительства плотин. Во всяком случае, это стремление не зафиксировано ни у одной популяции, не обладающей всеми остальными признаками разумности. А теперь показывай, где ты нашел каналы.

Навигатор подскочил на месте.

— Что?! — недоверчиво спросил он. — Ты нашел каналы? Где ты видишь? Покажи!

— Ага! — подтвердил Гейзер. — Правда, пересохшие. Да вот, смотрите.

Навигатор впился в экран. Капитан Никсон спокойно повернул голову.

— Да, — хладнокровно сказал он, не проявив энтузиазма. — Это действительно каналы. Поздравляю вас с открытием, джентльмены.

Первый лейтенант и в самом деле обнаружил каналы, действительно заброшенные и пересохшие. Как выяснилось позже, это случилось из-за засоленности почвы. Что дела не меняло. За следующую минуту навигатор обнаружил на континенте с каналами тринадцать явно обитаемых городов. Они были окружены крепостными стенами, за пределами которых теснились друг к другу неправильные многоугольники распаханных полей.

Гейзер не занимался подсчетом населенных пунктов, но зато успел заметить плывущий в океане корабль, вид которого наводил на мысль, что аборигены не только не доросли до космонавтики, но даже не поднялись до идеи парового двигателя. Проще говоря, этот корабль был чем-то вроде трехмачтового галеона.

На второй минуте, максимально использовав разрешающие способности аппаратуры, они убедились, что аборигены этой планеты оказались людьми. Все это было очень интересно, но капитан Никсон прервал наблюдения.

— Старжеффский, какая планета шла у нас в списке вторым номером? — спросил он.

— Лучше всего четвертая, сэр, — ответил навигатор. В отличие от Гейзера он еще не понял, что к чему. — С магнитосферой у нее не так хорошо, но вторая еще хуже. Сплошные облака. Первичная атмосфера. Судя по всему, очень высокая вулканическая активность.

— В таком случае готовьте переход.

— Есть, сэр! — сказал навигатор.

Косо посмотрев на них, Гейзер перевел взгляд на экран. За натянутой парусиной и паутиной снастей на палубе галеона угадывалась группа кучно стоявших людей. Может быть, их собрали на молитву. Может быть, они отмечали какой-то праздник. Возможно даже, они собирались посылать своему капитану «черную метку». Колебания атмосферы скрадывали мелкие подробности. Гейзер вздохнул. Капитана Никсона все это не интересовало. Он нуждался только в площадке со стабильной гравитацией. Капитан даже проигнорировал неписаный обычай требовать бутылку шампанского в отсек управления. Он был безусловным моральным уродом. Ему тоже стоило послать «черную метку».

Насчет «черной метки» первый лейтенант погорячился, но в остальном был прав. Капитана Никсона практически не волновали деньги, сексом в силу ряда причин он мог интересоваться только теоретически, и риск поставить под срыв заурядную полицейскую операцию сейчас волновал его куда больше, нежели приоритет открытия новой гуманоидной цивилизации.

Малый ноль-переход в пределах планетарной системы с одной непульсирующей звездой в рабочей практике навигаторов — вещь самая обыкновенная и простая. Но в этот миг Старжеффский озадаченно смотрел на экран, где только что высветилась надпись: «Неисполнимая команда. Ноль-система отключена». Выйдя из секундного ступора, он сразу же соединился с инженером в режиме аварийной связи.

— Селленджер, что происходит? — вопросил он.

— А что происходит? — переспросил тот, явно чем-то занятый.

— Почему отключена ноль-система?

Задав вопрос, Старжеффский почти физически ощутил на своем затылке два взгляда. Один напоминал удар теннисного мячика, другой — ласковое прикосновение электрического ската.

— Идет предварительная подготовка к стабилизации бугеля, — ответил старший инженер. — А что?

Гейзер подавил приступ раздражения.

— Мы не можем садиться на эту планету! — объяснил он. — Нам надо переместиться к следующей.

— Почему? — переспросил Селленджер.

— Потому что на этой мы нашли цивилизацию! Около трех секунд инженер переваривал сообщение.

— Правда? — наивно спросил он.

— Да! — жестко ответил Гейзер. — И мы не имеем права садиться.

— Почему?

— По инструкции!

Селленджеру показалось, что эту фразу произнес капитан Никсон. Ему стало не по себе.

— Мы не можем активировать систему, — почти с отчаянием объяснил он. — Я… мы уже сняли напряжение. И разблокировали поля.

— Без моей санкции? — уточнил капитан Никсон. Бортинженер явно почувствовал себя нехорошо.

— Она была в критическом состоянии еще во время предыдущего перехода, — объяснил он.

Гейзер посмотрел на Никсона. Пальцы капитана принялись отстукивать на подлокотнике зловещую мелодию, которая родилась в те времена, когда гуманная наука еще не додумалась до гильотины, а одним из самых выразительных музыкальных инструментов считался барабан.

— Джерри, — мягко спросил капитан Никсон, — мы точно не можем активировать систему?

— Сэр, я ведь докладывал, что…— начал старший инженер.

— Я прошу только сказать «да» или…

— Нет, сэр! — отчеканил Селленджер, вложив в эту фразу весь запас решительности. Ее бы следовало написать, прибавив сверх положенных букв еще пару сверхштатных твердых знаков.

— Все понятно, — резюмировал командир крейсера. И вызвал меню связи. — Сбор командного состава! — объявил он. — Немедленно! В отсеке управления.

Гейзер снова посмотрел на экран. Трехмачтовый корабль исчез. Его закрывало большое облако. Первый лейтенант так и не узнал, что происходило на его палубе: общая молитва, бунт или празднование именин старшего боцмана. Или, может быть, почему-то подумал он, на самом деле корабль угодил в полосу затяжного штиля, за время которого были съеденьг последние куски солонины, сыра и сухарей, переловлены все крысы из трюма, тихо пойман и зарезан командой любимый капитанский барбос. Так что единственными съедобными существами на корабле остались только штатные члены экипажа. И теперь команда собралась на квартердеке, дабы путем честной, тайной и равной подачи голосов определить кандидатуру, по своими вкусовым и моральным качествам достойную первой занять место в большом камбузном котле и…

На самом же деле…

На самом же деле, хотя это и не имеет для нашей истории никакого значения, команда скрывшегося в облаке галеона действительно подняла бунт. На то у нее имелись причины. Во-первых, ее капитан оказался сумасшедшим. Во-вторых… Впрочем, достаточно и «во-первых».

Сошел ли капитан с ума во время плавания, или его болезнь имела долгую предысторию, команда не знала. Но половина хранившейся в трюмах галеона провизии была съедена, вторая сгнила, протухла и заплесневела. Уксус был израсходован полностью, треть винных бочек потекла, содержимое четверти израсходовано в обычном порядке, а оставшаяся часть почему-то оказалась наполненной не вином, а морской водой. Капитан Магруз пообещал после возвращения по-свойски поговорить с поставщиками, но на самом деле те были ни при чем, а вино выпила команда. Экипаж проделал незапланированное строителем судна отверстие из каюты помощника корабельного плотника в грузовой трюм, наполняя опустевшие бочонки водой.

Несмотря на все эти неприятности, капитан Магруз с достойным лучшего применения упрямством продолжал вести галеон на юго-восток, и каждое утро дозорные на фок-мачте до боли в глазах всматривались в океанский горизонт, не видя ничего, кроме воды и неба.

Другого они и не могли увидеть. Маскируя пробелы в своих знаниях и заполняя белые пятна, картографы этой планеты по традиции рисовали в нижних углах географических карт китов и морских змеев. А знай они больше, им бы все равно пришлось рисовать примерно те же самые сюжеты. Ну, может быть, нижнее поле они бы расписали изображениями айсбергов и пингвинов.

Сначала матросы галеона пытались уладить дело миром. Они послали к капитану делегацию, но тот велел ей вернуться к исполнению своих прямых обязанностей. Когда же главный зачинщик протеста слегка разволновался, он велел вывесить смутьяна на рее, чтобы тот немного успокоился и остыл. Тогда команда взломала ящики с абордажным оружием и решила силой заставить капитана повернуть корабль на обратный курс.

Но Магруз не желал сдаваться. Во-первых, он был крепким парнем, во-вторых, в руках команды оказались только мечи и пики. Пистолеты, мушкеты и аркебузы по традиции хранились в кормовой части, рядом с ящиком для карт и запасным компасом. В-третьих, на стороне капитана имелось не только огневое превосходство, но и вера в науку и могущество человеческого разума. А его матросы оставались безграмотным тупым быдлом, умеющим только вязать морские узлы, исполнять команды боцмана, лапать шлюх и надираться в портовых кабаках. Им не дано было понять, что вел он корабль на юго-восток, подчиняясь вовсе не какой-то извращенной прихоти. Капитан шел навстречу великим открытиям, руководствуясь передовой научной теорией великого равновесия. Эту теорию создал знаменитый ученый, уроженец города Кукуана, Тюлени Ламартини. Ей суждено было стать отправной точкой для научных открытий, которые бы впоследствии… Впрочем, это неважно. Более важно то, что теория исходила из предпосылки, будто существование мира — не только планеты, но и всей Вселенной — основано на гармоническом равновесии всех ее составных частей.

Именно это равновесие, полагал великий кукуаниец, не дает планетам падать на Солнце или уноситься в холодные глубины космоса, именно оно удерживает звезды на своих местах в отведенных им созвездиях. Убедившись в действенности астрономического раздела теории, ее творец обратился к географии. Он изучил глобусы и карты, а также вел долгие ученые беседы со знакомыми географами. Если честно, эти беседы обычно проходили в пивной на улице Пьяного Медника, в комнате для «чистых» посетителей. В итоге своих исследований и бесед Ламартини убедился, что все континенты и большие острова, каким бы хаотичным ни казалось их расположение, на самом деле уравновешивают друг друга. Не соответствовало этой теории только огромное белое пятно в южной части восточного полушария, что наводило на несомненную мысль, что на месте пятна должен находиться огромный континент.

Несмотря на громкую и широкую научную славу Ламартини, долгое время его теория не получала экспериментальной проверки. Дело в том, что научная слава кукуапийца оказывалась широкой только в узких кругах, за пределами которых о ней никто не слышал. Но однажды, зайдя в «Пьяный медник» выпить перед сном кружку пива, великий ученый случайно оказался за одним столом с капитаном Магрузом. Две одинокие одержимости встретились, и их восторженные души развели на дороге костер. Будучи человеком не только упрямым, но и имеющим связи при дворе короля Ленгвирии, в течение какого-нибудь года капитан Магруз сумел убедить королевский совет финансировать экспедицию к новому континенту. Полгода ушло на получение наличных денег и оснащение галеона, еще столько же заняло само плавание. И теперь великому открытию грозил крах из-за невежества и непроходимой тупости матросов, ни черта не понимающих в науке и не желающих поверить, что совсем скоро, через день-два, ну, может быть, дня через четыре, ну в крайнем случае через неделю, на горизонте покажутся берега новой земли. Богатой золотом и пряностями и населенной туземцами, которые еще не знакомы ни с огнестрельным оружием, ни со светом истинной веры…

Вместе с двумя верными ему офицерами, такими же энтузиастами науки и человеческого разума, капитан Магруз забаррикадировался в кормовой надстройке. Пока матросы взламывали замки на оружейных ящиках, офицеры вместе с капитаном заряжали аркебузы, вбивая в каждый ствол по три тяжелые свинцовые пули, перезаряжали пистолеты и, вообще, всячески готовились к продолжению диалога об оптимальном курсе корабля. В то время как…

Ах да! В это самое время в командную рубку как раз вошел…

В командной рубке «Эскалибура» как раз появился командир десантной группы, майор Моргенштерн, рослый человек с уверенным взглядом, широкими плечами и напористо выступающими волевыми скулами.

— Что случилось, джентльмены? — спросил он.

— Мы нашли цивилизацию, — сообщил навигатор.

— Правда? — переспросил Моргенштерн, переводя взгляд на капитана Никсона. — Примите мои поздравления, сэр.

Тот не пошевелил и бровью. Впрочем, у него и не было бровей.

— Правда, — подтвердил Гейзер. — В связи с этим у нас возникли неожиданные проблемы.

Моргенштерн снова посмотрел на командира. Тот разглядывал какую-то невидимую другим точку на экране и вообще казался подходящей моделью для аллегорической статуи Равнодушия.

— Какого рода проблемы? — поинтересовался Моргенштерн.

Ему предстояло удивиться, когда он узнал, что проблемы возникли из-за цивилизации, которая не только не имеет боевых звездолетов, но даже не получила представления, что такое паровоз. Следующим в командный отсек вошел… Впрочем, какая разница? В течение двух минут в отсеке один за другим появились все офицеры корабля. Узнав, в чем дело, они подсаживались к обзорным экранам. За следующие пять минут был сделан ряд географических открытий, для совершения которых аборигенам потребовалось несколько тысячелетий.

Они были слишком заняты, чтобы справиться быстрее. На этой планете все время шла война, вернее, целая серия одновременно ведущихся локальных войн. Уровень технологий, вершиной которых пока что оставались заряжаемые с дула мушкеты, бронзовые гладкоствольные пушки и парусники с двумя батарейными палубами, не позволял подняться до уровня глобальных конфликтов. Офицеры «Эскалибура» успели заметить большое сражение, пару марширующих армий, несколько военных лагерей, стоящую на якоре эскадру и один пылающий город, вспыхнувший от каких-то более веских причин, чем неосторожные игры со спичками.

Последним в отсек вошел Селленджер. Капитан Никсон повернулся, чтобы видеть остальных участников совещания. Пилотское кресло под ним даже разворачивалось иначе, чем под Гейзером, не с легкостью флюгера, а с солидной грацией броневой башни.

— О'кей, джентльмены! — объявил он. — Совещание открыто. Оторвитесь от экранов и соберитесь с мыслями. Обрисую ситуацию. Как утверждают наши инженеры, посадка на планету со стабильной гравитацией совершенно необходима для централизации бугелей. Нам остается верить, потому что мы только приблизительно знаем, что это вообще такое. Планета оказалась обитаемой. Суть проблемы в том, что у нас мало времени, боевая операция находится под провалом, ноль-система выведена из строя, а сесть на открытую планету, как это ни глупо звучит, категорически запрещено первым параграфом инструкции группы «Экстра». Предлагаю высказывать мнения.

Как оказалось, таковых ни у кого пока не имелось. Зато хватало вопросов.

— Что за инструкция? — поинтересовался младший инженер, срок действительной службы которого не равнялся и году.

В это самое время команда галеона ринулась на штурм кормовой надстройки. Капитан и его верные офицеры встретили ее пальбой. Офицеры стреляли, а бравый капитан, потерявший свой правый глаз в великой битве у Эспиранто, подавал им заряженные аркебузы. Атака окончательно захлебнулась, когда у двери в надстройку упал пронзенный тремя пулями зачинщик злополучной делегации. Его повесили, но он не успел задохнуться, потому что…

Командир «Эскалибура» как раз посмотрел на своего первого лейтенанта.

— «Специальная инструкция о контактах», — пояснил младшему инженеру Гейзер. — Обнаруживший обитаемую планету корабль должен уведомить об открытии федеральное правительство и любой ценой избежать собственного обнаружения. Особая статья вторично оговаривает запрет на посадку, вне зависимости от степени технологического развития аборигенов.

— А-а… — начал младший инженер.

— Исключения предусмотрены, — уточнил Гейзер. — Но ни одно из них для нашего случая не подходит.

— То есть как? — спросил корабельный врач. — Не предусмотрена возможность аварийной посадки?

— Аварийная посадка — это вынужденная посадка, — объяснил Гейзер, испытывавший какое-то патологическое удовольствие от ситуаций, уличавших собеседников в тупости. — Так сказать, альтернатива неуправляемому падению, — продолжил он. — Но мы с вами никуда не падаем. Мы же не в самолете.

— Да, но нам необходим ремонт!

Для ремонта корабля силами экипажа посадка не предусматривается. Она для этого обычно не нужна. Такой уникальный случай, как дестабилизация бугеля, вообще не предусмотрен в инструкциях о самостоятельном ремонте. Не говоря уже про инструкции о контактах.

— То есть мы стали жертвой редкостного стечения обстоятельств?

Капитан Никсон предпочел вмешаться.

— Приблизительно так, — сказал он. — Но, обсуждая уникальность создавшейся ситуации, мы рискуем далеко уклониться от сути дела.

Капитан Магруз и его офицеры в этот самый миг вдруг осознали, что поторопились торжествовать победу. Рокот перекатываемых по палубе бочек сначала не был правильно понят, но минуту спустя стало ясно, что команда не собирается преждевременно напиваться. Потекшие бочки из-под вина оказались достаточно прочными, чтобы набить их дровами, подвесными койками и прочей попавшейся под руки дрянью. В таком виде они оказались не-пробиваемы даже для заряженных полуторными зарядами мушкетов. Пригнувшись и перекатывая бочки впереди себя, матросы начали приближаться к кормовой надстройке. Но и это еще не все, потому что…

— У вас есть предложения, док? — спросил тем временем капитан Никсон.

— Боюсь, что пока нет, сэр, — ответил судовой врач. — А подать сигнал на базу мы не имеем возможности?

— Для создания направленного сигнала нужна на несколько порядков большая мощность, чем та, которой мы располагаем. А обычный сигнал…

— Я понял вас, сэр.

— А спутник этой планеты? — вдруг спросил Моргенштерн. — Он не подходит?

Капитан Никсон посмотрел на своего первого лейтенанта.

— Не подходит, — ответил Гейзер. — Слишком сильные гравитационные возмущения при недостаточной собственной гравитации. Не так ли? — спросил он, повернувшись к старшему инженеру.

— Именно так, — подтвердил Селленджер. Иначе говоря, — сказал второй лейтенант, — мы не можем ни улететь отсюда, ни подать сигнал, ни, следуя инструкции, даже отладить бугели. А добираясь к другой планете без ноль-перехода, мы потратим слишком много времени, провалим операцию, и та мерзость, которую мы должны уничтожить, опять ускользнет.

Участники совещания переглядывались. Решение казалось слишком очевидным. Именно поэтому они догадывались, что не все так просто.

Офицеры галеона тоже поняли, что не все так просто. Когда затих рокот бочек, послышался звук, который издает поставленная на колесный лафет бронзовая каронада, когда ее разворачивают при помощи умело загоняемых под колеса гандшпугов.

— Иначе говоря, — подытожил тем временем капитан Никсон, — вопрос стоит так. Или мы проваливаем порученную нам часть операции, или мы нарушаем инструкцию.

— Тогда какие могут быть сомнения? — сказал третий лейтенант, тоже очень молодой офицер. — Пункт о запрещении посадки написан в расчете на встречу с высокоразвитой цивилизацией, а не той, где все еще размахивают каменными топорами. Мы сядем в какой-нибудь пустыне, отладим бугели, стартуем и отправимся выполнять задание. А если мы проделаем это быстро, коммодор посмотрит на небольшое нарушение сквозь пальцы. Разве нет?

— В том-то и дело, что нет, — сказал Никсон. — Он не сможет этого сделать. Поскольку — не забывайте! — мы открыли цивилизацию, все документы об открытии, включая копию бортжурнала и записи черного ящика, будут переданы специальной комиссии федерального конгресса. — Командир «Эскалибура» сделал паузу. — Кажется, вам что-то неясно, лейтенант? — спросил он.

— Да, сэр, — признался тот.

Капитан Никсон изобразил безгубым ртом подобие улыбки.

— Я вас понимаю, — сказал он. — Наверное, раньше я думал бы точно так же. Полагаю, вам известно: когда мы открыли популяцию собакоголовых, она находилась на таком низком уровне технического развития, что никому просто не приходило в голову, к каким результатам приведут крупицы случайной информации, полученной от людей. Теперь мы уже пятьдесят лет ведем с ними войну, и все знают, чего она стоила. Надеюсь, вы что-нибудь о ней слышали?

— Да, сэр, — с ноткой обиды в голосе подтвердил третий лейтенант. — Об этом пишут в учебниках первого курса.

— И теперь понимаете, почему этой инструкции присвоена группа «Экстра»?

— Я понял вас, сэр.

— Мы с вами понимаем, что тридцатичасовая посадка в какой-нибудь необитаемой пустыне не представляет никакой угрозы для человеческой цивилизации, — продолжил Никсон. — К сожалению, конгрессмены могут нас не понять. Поэтому если мы хотим выполнить задание, то должны быть готовы к тому, что нам придется нести ответственность за нарушение инструкции, которая создана, чтобы предотвратить случаи вроде тех, о которых я напомнил. Дело даже не в том, джентльмены, что я боюсь взять на себя ответственность. Дело в том, что я просто не имею права принимать такое решение в одиночку.

Теперь ситуация стала действительно ясной.

— Думаю, что нам остается только подать голоса и зафиксировать общее решение в бортжурнале, — заявил Моргенштерн, в списке недостатков которого не числилась нерешительность.

У младшего инженера возникла еще одна мысль.

— Сэр! — сказал он. — А если изменить запись в бортжурнале? Что если, согласно записи, мы вообще не садились на эту планету? Мы выполним задание и одновременно избавимся от целой кучи неприятностей.

На лице лейтенанта Гейзера обозначилось выражение, которое можно было бы интерпретировать как «хм, какая святая наивность!».

В это самое время один из торопливо перезаряжавших мушкет офицеров галеона… Ну если это имеет хоть какое-то значение, его звали дон Англадеицио Гегоронциаллес. Он числился законным сыном однодворца-дворянина Биланденио Гегоронциаллеса, но на самом деле был незаконнорожденным сыном дона де Суаро де Бризанете де Тротлео, сира Но-Упасьона, в силу протекции которого незнатный бастард по достижении совершеннолетия получил назначение сержантом роты телохранителей короля. Он был на пороге завидной карьеры, когда его застали в покоях некоей дамы, муж которой… Впрочем, а очень ли это важно? Я только хотел сказать, что в то самое время, когда младший офицер «Эскалибура» предложил подделать запись в бортжурнале, перезаряжавший мушкет дон Англаденцио Гегоронциаллес второпях промахнулся шомполом мимо ствола и ударил себя по указательному пальцу левой руки, и хотя шомпол был деревянным… Но и это ведь неважно, правда? Важнее то, что, когда он ушиб себе палец, с палубы корабля из-за сдвинутых бочек послышался низкий испитой голос.

— Сеньор, — возвестил он, — команда предлагает вступить в переговоры!

— К сожалению, это неудачная идея, — сказал тем временем капитан Никсон. — Если бы об этом варианте знали только мы, здесь собравшиеся, о нем еще стоило поразмышлять. Но о том, что мы сядем на планету, будет знать вся команда. Что факт посадки можно сохранить в секрете, бессмысленно и думать.

Он был совершенно прав. Как говорится в одном древнем афоризме, три человека еще могут сохранить секрет, но двум из них для этого надо немедленно умереть. Или лечь в анабиоз. Или хотя бы попасть в Матрицу. Что такое Матрица? Э-э… К сожалению, в этом месте поврежден файл, так что можно только предполагать… Что именно? Судя по уцелевшим отрывкам, Матрица упоминается в контексте истории о каких-то опасных для человеческого здоровья грохочущих и страшных механических приспособлениях. Достоверно известно только то, что Матрица является полной противоположностью пуансона.

Давайте голосовать! — с натиском заявил майор Моргенштерн. — Я за посадку.

— Я тоже! — сказал третий лейтенант.

— За! — сказал Гейзер.

— Присоединяюсь! — сказал второй лейтенант.

— Согласен! — сказал навигатор.

— Да! — произнес младший инженер.

После чего взгляды переместились на замешкавшихся.

— Другого выхода нет, — с неохотой подтвердил корабельный врач.

Что несколько странно, потому что он оказался бы последним, к кому применили бы санкции за нарушение инструкции группы «Экстра». Из того же, что пробормотал первый инженер, можно было понять, что он тоже присоединяется к общему мнению. Его запас решительности выплеснулся в двух избыточных твердых знаках и едва начинал восстанавливаться.

— Ну что же, — сказал командир крейсера, — мое мнение вы уже поняли. Я считаю, что в данной ситуации это единственный достойный выход. Лейтенант Гейзер!

— Есть, сэр! — отозвался тот, подавив желание крутануться в кресле.

— Быстро найдите подходящее место что-то вроде пустыни или безжизненного острова — и начинайте посадку! Не возбраняется посадка на полярном континенте.

— Есть, сэр! — отчеканил Гейзер.

Что же касается остальных, почувствовав облегчение — решение было принято, а последствий оставалось еще ждать и ждать, — почти все повернулись к экранам. Такое же чувство испытывает специалист по компьютерным играм, который перепробовал, кажется, их все, считает себя докой в любых тонкостях, успел основательно ими пресытиться, но вот именно сейчас, в данный момент, ему в руки попала чудесная игрушка, которой хочется с душой… Ну если не наиграться досыта, то хотя бы как следует повертеть и всесторонне ознакомиться. Прокручивая созданную компьютером карту полушарий, Гейзер выбирал место для посадки. Звездолет еще плыл в пустоте, подвешенный на воображаемой, но крепкой проволоке, носящей условное название «орбита», голубая планета вращалась на абстрактной, но очень надежной оси, которую ее географы еще не придумали, но обязательно придумают, и никто из ее обитателей даже не представлял, что…

Единственным, кто не интересовался планетой, оставался капитан Никсон. Вместо того чтобы пялиться в экран, он подозвал к себе младшего инженера.

— Ник, — начал он, обозначив тем самым степень неофициальности разговора, — а ты действительно смог бы подделать запись в бортжурнале?

Младший инженер явно почувствовал себя не в своей тарелке.

— Да, сэр, — ответил он.

— А почему ты так думаешь?

— Ну… — начал младший инженер. — Я вообще мог бы стать неплохим хакером.

— В самом деле? — переспросил капитан. — Мог бы быть или был?

Младший инженер колебался.

— В юности я неплохо ломал компьютерные программы, сэр, — признался он. — И даже как-то запустил вирус на специальный сайт нашей мэрии.

— Понятно, — сказал капитан Никсон, — Это хорошо, что ты мне признался. Только у меня к тебе просьба. А также добрый совет. Никому больше об этом не говори. Обещаешь мне это, сынок?

Гейзер тем временем определился с местом посадки. Оставив без внимания пустыни и отказавшись от покрытого ледниками полярного континента, он остановил свой выбор на затерянном в просторах океана острове, лишенном каких-либо признаков разумной жизни.