Капитан без прошлого

Бонусная глава. Бездна

«Знайте же, что давным-давно, за тысячи витков до эпохи Восстания Машин, во времена, когда на трон Гохара еще не взошел первый король, Ялла успела объединить вокруг себя лишь Четыре Солнца, просторы Огуа благоухали розой и лотосом, а первые гóргоры только-только вышли в сей мир из Сокрытого, мы, те, кого ныне именуют фелидами, были людьми, такими же, как гохарцы, ялланцы или огуачане. И подобно оным, пребывали в расщеплении — на мужей, что дают семя, и жен, что приносят плод. Иной судьбы не ведали, храня пусть и первобытную, но гармонию.

А жили мы тогда на самом краю Космоса, почти у порога Бездны.

И возомнили однажды о себе мужья народа нашего, сказав: мы могучи, как Космос, а жены у нас плодовиты, словно Бездна! Скоро займем мы весь сей мир: и Гохар, и Яллу, и душистую Огуа, и даже планеты, что избрали пристанищем первые гóргоры! Пытались вразумить своих мужей их жены, но сама Бездна нашептывала тем — и не послушались жен мужья. Поднялись они на иные народы — на Гохар, на Яллу, на душистую Огуа, ополчились и на первых гóргоров. Пошли, ведомые гордыней — да так и сгинули все, от мала до велика, оставив беззащитных жен своих без мужей.

И некому стало давать семя, и не было более плода, и на несколько поколений стали мы народом одиноких жен — клонов и презренных цифровых копий.

Но после сжалился над нами Космос — и послал каждой по Дару, изменившему и дополнившему нас.

От Дара у нас теперь острые когти, чтобы защищать свой дом.

От Дара у нас теперь чуткие уши, чтобы слышать волю Космоса.

От Дара у нас теперь гибкий хвост, чтобы отметать притязания Бездны.

И Дар теперь дает нам семя, чтобы зрел плод.

Это новая, истинная гармония, и мы счастливы в ней.

Но знайте: даже Космос небезупречен, и Дар его — не вечен. Связь ослабнет, и некоторые из нас начнут разделяться с Даром. Сперва — из пытливости ума, затем — в поисках ложной чувственности. И однажды в мир народится та, что отвергнет Дар вовсе. Гармония будет порушена, Бездна восторжествует.

И тогда не ждите от Космоса нового Дара! Все одно не дождетесь!

Знайте: удел навеки разделенных — лишь стон и скрежет зубовный!»

Даза Тяу-Китяйя-Старшая

«“Мы впереди” — трактат о людях,

клонах, цифровых копиях и Даре Космоса фелидам»

Строго не рекомендовано к чтению вне родительской семьи

Такого позора, как тогда, в медотсеке «Евы», Уняйя давно не испытывала. Подумать только, разделиться на глазах у капитана и малютки Дик, не говоря уже о недостойной чужачке! И пусть простодушные люди не поняли всей глубины падения фелиды, довольно было и того, что ее осознавала сама Уняйя.

Правда, вырвавшись, Дар вцепился в руку злодейке и не позволил той выстрелить в капитана — неразделенной Уняйя нипочем бы не успела к нему на помощь и…

И что?! Кого она сейчас обманывает?! Нет ей никакого оправдания!

Что ж, последние сомнения отпали: испорчена она безнадежно!

Конечно, времена нынче далеко не те, что были при дазе Тяу-Китяйе-Старшей. Как гласит предание, тогда вовсе никто не разделялся. Теперь — рано или поздно через это проходят все фелиды. Но в том-то и дело, что рано или поздно: обычно такое случается к концу жизни в посвященной семье и служит верным признаком, что пора начать подумывать о собственных детях. С некоторыми подобное происходит раньше, иногда даже вскоре после посвящения. Это ненормально, но не такая уж и редкость. Однако никто никогда не слышал о фелиде, которая бы начала разделяться еще в родительской семье! А у нее, Уняйи, было именно так.

Помнится, в первый раз она даже поначалу не поняла, что с ней сделалось. Дар покинул ее ночью, во сне. Уняйя пробудилась от собственного истошного мяуканья — нутро ее горело, низ живота судорожно дергался, сердце бешено металось, словно ища выход из груди наружу. А у основания хвоста докучливо зудело — но не противно, как бывает при укусе горного паука, а наоборот, отрадно до эйфории! Юная фелида непроизвольно протянула руку, чтобы ощупать это место — и обомлела: ее пальцы провалились в пустоту — хвоста не было!

Как же она испугалась! Стремглав вскочила с ложа, запалила свет… И увидела свой отделенный Дар, свернувшийся на покрывале пушистым когтистым колечком! О, Бездна!

Схватив беглеца дрожащими руками, Уняйя судорожно принялась запихивать его обратно в себя. Тогда она еще не знала, как ловчее с этим управиться. Исцарапала себе все пальцы и живот, внутреннюю часть бедер, и, кажется, что-то повредила внутри — после у нее два дня нет-нет да и сочилась кровь из-под хвоста и из ушек. А дискомфорт от судорог неуклюже устраивавшегося на положенном ему месте Дара юная фелида ощущала еще добрую декаду. Но Уняйя была настороже, и в семье ничем себя не выдала — ни о чем не догадалась даже чуткая Мняйя.

Открылось все лишь через долгих четыре вспышки: за это время разделение сделалось для Уняйи занятием привычным, однако от этого не менее восхитительным. Попутно она научилась управлять своим Даром, изгоняя его из себя и возвращая назад буквально по щелчку пальцев. Более того, освобожденный Дар послушно исполнял и другие ее команды — прыгал, кувыркался, бешено кружился — все это лишь усиливало переживаемые юной фелидой ощущения… Позывы же к непроизвольным разделениям, достаточно частые, она научилась вовремя распознавать и до поры сдерживать.

Но однажды, уединившись в своей каюте на семейном корвете, Уняйя потеряла бдительность — и заглянувшая навестить чадо Мняйя застала ее за этим непотребством. Юная фелида и теперь не переставала удивляться, как пережила тот разговор. Заливаясь слезами, она умоляла родительницу о прощении — или хотя бы о легкой смерти. Мняйя уже выпустила когти, а Уняйя покорно подставила под удар горло — но тут их прервали: по внешней связи пришло срочное сообщение.

Отвлекшись на дела, родительница немного остыла, и новый их разговор протекал уже более или менее спокойно — насколько это вообще было возможно для беседы на подобную щекотливую тему. Ну, хотя бы когти больше почти не сверкали. Мняйя много говорила о чести семьи и о незавидной судьбе оступившихся и не одумавшихся, целыми страницами наизусть цитируя дазу Тяу-Китяйю-Старшую. Уняйя внимала в искреннем и глубоком раскаянии.

Кончилось тем, что юной фелиде было велено принимать лекарство из корня берегового лютика — столь же невыносимо горькое, сколь сладким настигал ее прежде миг разделения. Что ж, более чем справедливо: за удовольствие, тем более порочное, позже всегда приходится платить.

Как бы то ни было, лекарство помогало — позывы к непроизвольным разделениям прекратились, а когда Уняйя, забыв стыд, как-то раз попробовала извергнуть из себя Дар умышленно, тот вышел с трудом, словно цепляясь за хозяйку всеми когтями и зубами, и действо это не только не сопровождалось былым экстазом — наоборот, отозвалось в юной фелиде целым букетом неприятных ощущений, от резкой головной боли до мучительной тошноты. Больше Уняйя подобных попыток не повторяла…

А потом Мняйя посвятила свое чадо человеку, капитану «Евы» Йурриию Васс иль Ев. Прямо это сказано не было, но юная фелида прекрасно понимала: причина такой судьбы именно в ее былых проступках. В обычной посвященной семье, узнав о лекарствах, непременно спросили бы, в чем дело — и пришлось бы обо всем им рассказать: своих не обманывают. Ясное дело, такого позора Мняйя допустить не могла. Так что в какой-то момент Уняйя уже смирилась с тем, что вовсе останется без посвящения, но вышло иначе. Надо ли говорить, как она обрадовалась, узнав о решении родительницы?! И сколь верна вознамерилась быть этому человеку Йурриию?!

Провожая в новую жизнь, Мняйя строго настрого наказала юной фелиде продолжать пить лекарство на протяжении еще минимум десяти вспышек — семи стандартных витков по человеческой временной шкале. Люди, рассудила она, не станут задавать неудобные вопросы…

Казалось бы, ничто не предвещало неприятностей.

Но наперекосяк все пошло почти сразу.

Наверное, злую шутку с Уняйей сыграло переполнявшее ее чувство преданности новой семье: при первом же разговоре с капитаном — когда тот, поначалу было запутавшись, наконец заявил, что с радостью принимает к себе юную фелиду — она ощутила знакомое жжение: Дар яростно рвался наружу несмотря ни на какие береговые лютики. Ей хватило выдержки не разделиться прямо там, в картонной коробке, но едва Уняйя уединилась в каюте, это случилось. Как встарь — в приступе дикой эйфории.

Юная фелида удвоила дозу лекарства и недолгое время прожила в согласии с собой. Правда, когда капитан потребовал от экипажа покончить с секретами, ее пришлось покорно признаться в своем позоре, но люди, несведущие в вопросе, пропустили те ее слова мимо ушей… Однако затем гнусный позыв повторился — во время вызванной вирусом аварии звездолета и еще раз после, на луне К-177, аккурат когда капитан был сперва с Ксен, а затем с Брин — совпадение, наверное…

Доза экстракта лютикового корня снова увеличилась — сделавшись предельно допустимой — но и это не помогло: когда в медотсеке чужачка приставила к плечу капитана игольник, Дар вырвался из юной фелиды уже прилюдно. Да, семье это сослужило добрую службу: злодейка была обезврежена… Но суть дела от этого не менялась: Уняйя публично осрамилась!

Тогда она постаралась ничем не выдать захлестнувшего ее отчаяния, но в душе поняла: пришел конец. Если еще раз повысить концентрацию лекарства — оно ее попросту убьет. Но если этого не сделать — позор станет повторяться снова и снова, и в конце концов слухи о нем так или иначе дойдут до Мняйи. Родительница этого не вынесет.

К смерти Уняйя была готова с тех пор, как попалась тогда, на корвете, но теперь жизнь юной фелиды полностью принадлежала посвященной семье, и смириться с собственной гибелью означало бы пренебречь этим долгом. Но и кровную родительницу она подвести не могла…

Однако существовал третий путь. О нем Уняйя знала из строжайше запрещенных к чтению книг. Ее порок мог быть побежден — еще большим пороком. И если удастся сохранить это падение в тайне…

Юная фелида выскользнула в коридор и подкралась к каюте капитана. Воровато огляделась по сторонам, прислушалась, принюхалась: вроде никого. Обнажив верный коготь, без труда отомкнула замок. Снова покрутила головой, навострила ушки, втянула носом воздух: кругом по-прежнему было пусто. Ну да, Брин несет вахту в рубке. Ксен лежит в отключке, отходит после нырка. Дик пошла спать… Как и вымотавшийся за день капитан.

Что ж, была — не была! Трясущимися пальцами Уняйя расстегнула и приспустила форменные брюки, дабы не дать им порваться — и, затаив дыхание, высвободила Дар. Сдержав стон, бесшумно приоткрыла дверь и мысленным приказом послала мохнатого симбионта в каюту. Крошечный укус — и под действием токсина капитан беспробудно проспит не менее часа. Этого времени ей хватит с запасом. А Йурриий даже ничего не заметит!

Выждав несколько долгих ударов сердца, Уняйя на цыпочках двинулась вслед за Даром.

Капитан спал на широкой кровати. На какое-то время Уняйя замерла, впившись в него напряженным взглядом, а затем, отбросив последние сомнения, быстро избавилась от одежды и возлегла рядом с человеком, которому была посвящена. Запретные книги утверждали, что она станет не первой фелидой, отчаявшейся на такое. И что предстоящая порочная близость насытит ее пагубную страсть — надолго, если не навсегда.

Дар, словно верный страж, устроился на полу у порога каюты.

— М-ня, бояться нечего: зубы вышли погулять, капитан, — нежно шепнула Уняйя Йурриию — и нырнула в спасительную Бездну.

Москва, 2023