Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Я и сам это знаю, — тает во тьме.

* * *

Это путешествие коренным образом отличалось от предыдущего странствия Каэтаны по Варду. Изысканная красота, уют и роскошь, а также приятные мелочи постоянно сопровождали ее на всем пути. Все друзья наперебой стремились сделать ей что‑нибудь приятное, и даже Барнаба разучил пару песен и подобрал к ним не лишенный мелодичности голос, так что его не раз просили повторить выступление; случалось, он и аплодисменты срывал. Но все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Идиллия закончилась на подходе к Эш‑Шелифу, столице Хадрамаута.

Этот город был настолько своеобразен и красив непривычной глазу, особенной красотой, что заслуживает нескольких слов, чтобы описать его для тех, кто не видел этого дива. Если верить легендам, главным зодчим Эш‑Шелифа был сам Йабарданай, в ту пору еще совсем юный и мечтательный, только‑только поселившийся на Арнемвенде и полюбивший этот мир со всем пылом и страстью соучастника творения. Разоренный недавно закончившейся войной, Арнемвенд представлял собой груду живописных развалин, по которым бродили растерянные люди, лишенные прошлого, настоящего и, возможно, будущего. Древние боги пришли к людям с тем, что принесли им это грядущее, и Повелитель Водной Стихии не стал исключением.

Хадрамаут и непоседливое его население, одержимое страстью к морю и далеким странствиям, стали его особенной любовью. Это для них он выстроил прекрасный Эш‑Шелиф, который буквально висел в воздухе на многочисленных мостах, галереях и переходах над лазурным пространством каналов, бассейнов и рукотворных озер. А с дозорных башен была видна фиолетовая гладь Кораллового моря. Три храма Эш‑Шелифа — храм Йабарданая, храм Йа Тайбрайя и храм Астериона, которые почитали моряки всего Арнемвенда, славились на весь цивилизованный мир.

Нынешний правитель Хадрамаута — Великий Понтифик Дайнити Нерай, Муж Моря и Сын Великого Океана, сидел в одиночестве в смотровой башне своего дворца, когда непрерывно кланяющийся придворный объявил ему о том, что в приемной с почтительным нетерпением ожидает сам Корс Торун, верховный маг и неизменный советник государя. Дайнити Нерай тяжко вздохнул, всем своим видом иллюстрируя известную пословицу о невыносимой тяжести корон, и милостиво соизволил не швыряться чем попало в незадачливого посланца. А такая привычка у него, признаться, была.

Еще пару минут он посидел в кресле у окна, разглядывая чаек, которые белыми снежными хлопьями носились в воздухе, однако прелесть безделья уже была нарушена грубым вторжением, да и Корс Торун не имел привычки наведываться во дворец без приглашения, если в том не возникала крайняя необходимость. Великий Понтифик был невероятно ленив, но еще больше он был труслив, и страх настолько перевешивал лень, что даже заставил его подняться с насиженного места. Дайнити Нерай повздыхал, потоптался на месте и наконец двинулся по направлению к приемному покою. Слуги торопливо распахивали перед ним двери, низко кланяясь. Капитан охраны моментально построил своих воинов, которые в это время дня привыкли расслабляться, зная, что понтифик и шагу не ступит до обеда. Привычное течение дня было нарушено, и во дворце уже говорили о том, что случилась или очень скоро случится большая беда.

Дайнити Нерай был грузным, заплывшим жиром человеком неопределенного возраста. Он относился к той странной породе людей, которые в самых шикарных нарядах и драгоценностях умудряются выглядеть нищими и неопрятными. Вечно сальные волосы, жирная пористая кожа, огромный нос, торчащий картошкой на грубом, рано обрюзгшем лице, и едва открывающийся левый глаз не делали лицо понтифика привлекательным и милым. В отличие от многих других венценосных своих собратьев он не любил ни охоту, ни вино, ни женщин. И кажется, был единственным во всем Хадрамауте человеком, равнодушным к морю. Впрочем, здесь допущено явное преувеличение: Дайнити Нерай любил смотреть на море из окна своей башни, но не любил странствовать, не любил находиться на палубе корабля больше нескольких минут и боялся наводнений, ураганов, штормов и прочих стихийных бедствий. Странно и невероятно, но именно этот человек вот уж более двадцати лет правил лучшими корабелами и мореходами Арнемвенда.

Корс Торун, которого поддерживали под руки двое магов‑учеников, терпеливо дожидался своего повелителя. Он мог стереть понтифика с лица земли одним небрежным движением, но не собирался делать ничего подобного, предпочитая терпеть лень, трусость и капризы своего государя. Ибо все эти отрицательные проявления человеческой натуры были ему только на руку. Он сам, как мог, укреплял в понтифике страх перед возможными бедствиями и катаклизмами, став таким образом абсолютно незаменимым: Дайнити Нерай полагался только на могущество мага в случае возможной опасности. И потому Корс Торун ничем не выдал степень негодования, которое переполняло его. Он томился вынужденным бездельем в душном и неуютном помещении лишь потому, что толстый боров не мог оторвать свой жирный зад от мягкого кресла. А впрочем, думать можно где угодно.

— Ну, — брюзгливо осведомился понтифик, нависая над стариком. В данном случае это короткое «ну» заменяло и приветствие, и вопрос. Государь был ленив последовательно и лишними словами себя тоже не утруждал.

— Я счастлив видеть моего повелителя в добром здравии. Я желал бы никогда не беспокоить Дайнити Великолепного и не отрывать его от бесценных размышлений, но обстоятельства выше меня, всего лишь слабого человека, не могущего попросить вечность повременить хоть немного…

— Ну! — гораздо нетерпеливее сказал понтифик. Он бы и ногой в гневе притопнул, но это означало бы, что он ведет слишком активный образ жизни.

— Мне доложили, что недавно в порт Шамаш прибыла некая принцесса Коттравей с огромной свитой и что она движется по направлению к столице…

Тем временем слуги уже установили огромное кресло и обложили подушками тело повелителя, бережно погруженное в его бархатную глубину.

— Так что? — уже добродушнее поинтересовался Дайнити Нерай. Жизнь показалась ему немного приятнее, и он не собирался портить нервы остальным. В сущности, он был неплохим человеком и даже считал, что с подданными нужно иногда разговаривать. Он сильно удивился, если бы узнал, что все без исключения подданные считают, что беседующий с понтификом обречен на бесконечный монолог.

— Я видел будущее, повелитель. Приезд этой женщины, выдающей себя за принцессу Коттравей, принесет много горя нашей прекрасной стране.

— Чем? — Дайнити Нерай втянулся в беседу настолько, что стал задавать конкретные вопросы. А хотеть большего от понтифика Хадрамаута было невозможно.

Корс Торун был вполне удовлетворен достигнутым результатом. Он уже подготовил почву для своего сообщения, и остальное было сущей мелочью для такого искусного царедворца и интригана, как он.

— Великий Йа Тайбрайя явился мне в видении и сообщил, что недоволен появлением принцессы Коттравей. Он грозил мне своим гневом и жестокой карой всему Хадрамауту, если мы ничего не сделаем, чтобы умилостивить его.

— Ну?! — сердито буркнул понтифик. Он ужасно не любил всякие там разговоры о карах, катастрофах, гневающихся богах и богоравных существах.

— Ее нужно убить, — спокойно сказал Корс Торун, будто предложил повелителю высморкаться.

— Ну да‑а! — с сомнением протянул понтифик. Он уже понял, что медждометиями не отделаешься, и откинулся на подушки, чтобы перевести дух перед теми героическими усилиями, которые ему предстояло совершить.

— Подробнее, — приказал он Корс Торуну. — Она принцесса, а это чревато последствиями.

— Кем бы она ни была, государь, — вкрадчиво сказал маг, — все равно ее жизнь стоит меньше, чем жизни тысяч и тысяч ваших подданных, и уж никак не идет в сравнение с жизнью Великого Понтифика.

Дайнити Нерай нахмурился:

— При чем тут я?

— Разве я не упомянул, что Йа Тайбрайя грозил карой всему, — маг выделил слово «всему», — Хадрамауту? А понтифика такие вещи касаются в первую голову — ведь он первый гражданин своей державы.

— Вот гадость, — проникновенно сказал Нерай. Он надеялся, что еще пронесет, что не нужно будет принимать никаких серьезных решений, — или, на худой конец, переложить серьезные решения на чужие плечи, но отвратительный своей проницательностью внутренний голос подсказывал, что такие вещи, как убийство принцессы, никому не поручишь рассматривать на Большом Совете.

— Так она же не одна! — ухватился он за спасительную мысль о свите. — Кто же даст ее просто так убить?

— Просто — никто, — отвечал маг. — Но у нас нет выбора.

— Так это война? — ужаснулся понтифик.

— Ну, зачем так свирепо? — мягко пожурил, его Корс Торун. — Никакая не война, а так себе, войнишка. Да, они будут сопротивляться, да, ее телохранители заслуживают особого внимания, но не устоят же они одной своей сотней против целой армии!

— Я не дам армию! — решил упереться Дайнити Нерай. — Магией, магией как‑нибудь. Или убийцу подошлите. Что же, я вас учить должен? Чья она принцесса?

— Она из Запретных Земель.

— Что?!! — чуть не подпрыгнул на месте понтифик. — Запрещаю!

— Что же запрещает повелитель? — спросил Корс Торун с насмешкой. Слуги холодели, когда слышали, как маг позволяет себе говорить с понтификом, но последний не то внимания не обращал на явное оскорбление величия, не то ему было плевать; поговаривали даже, что понтифик боялся мага, относя его к разряду катаклизмов, но тут оставалось только гадать.

— Все запрещаю! — рявкнул Дайнити Нерай.

— Тогда повелитель должен принять на себя всю ответственность за последствия, — лукаво улыбнулся старик.

Понтифик замер с открытым ртом. Произнести фразу, пусть даже самую короткую, чтобы принять ответственность на себя, было выше его сил. Тем более что он учуял подвох в словах мага и как раз пытался разобраться, в чем же он заключается, как в зал вбежал давешний придворный с перекошенным от ужаса лицом и попытался заорать, соблюдая этикет:

— Гонец по делу чрезвычайной спешности и важности к Великому Понтифику! — а потом добавил севшим голосом:

— Беда, повелитель. Огромная беда.

— Только этого мне не хватало! — простонал Дайнити Нерай, включая в список проблем и необходимость так много и долго говорить.

А потом на пороге появился человек в рваных одеждах; утративших первоначальные цвет и форму, превратившихся в груду кровавых, заскорузлых тряпок. Голова его была кое‑как обмотана, и на повязке проступали местами алые пятна. Там же, где кровь засохла, пятна были почти черными.

— Уатах! — сказал он, падая на колени.

— Ну! — отреагировал понтифик. Столпившиеся в дверях придворные, осмелившиеся нарушить уединение государя, сразу поняли, что Дайнити Нерай не может вспомнить, что Уатах — это название порта. Это было бы вопиющим безобразием, если бы касалось кого‑нибудь другого, но понтифик был слишком ленив, чтобы помнить названия городов. Благо, что он Эш‑Шелиф ни с чем другим не путал.

— Порт на берегу Кораллового моря, — тактично подсказал капитан стражи.

— Да помню я! — неожиданно взбесился понтифик. — Мы оттуда в океан ходим через два пролива. Что с Уатахом?

— Нет Уатаха, — скорбно прошептал гонец. — Великий змей Йа Тайбрайя пробудился ото сна…

Дальше он мог не продолжать. Придворные побледнели, притихли на несколько секунд, когда даже часы, казалось, перестали сыпать песок, потрясенные новостью; а затем тишина взорвалась множеством голосов. И каждый пытался высказаться именно в эту секунду, не желая слушать других. Одним словом, началась паника.

* * *

… От Уатаха, вытянувшегося узкой линией вдоль берега, не осталось ничего. Лежали в руинах прекрасные двухэтажные домики, стоявшие у самого моря. Превратилась в груду камней сторожевая крепость Уатаха, простоявшая в своем теперешнем виде пятьсот с лишним лет и выдержавшая невесть сколько пиратских нападений. Плавал на волнах древесный мусор: щепки, обломки, доски, бревна, бочонки. И это было все, что осталось от множества кораблей, не успевших вовремя убраться из гавани и подняться вверх по реке Змеиной. И всюду были тела — мертвые, изувеченные, смятые страшной, неистовой силой.

Йа Тайбрайя был страшен. Безумный Йа Тайбрайя превосходил всякий страх. Змей появился из‑под воды внезапно. Море вдруг вскипело, появились белые буруны, как в шторм; взвились в воздух птицы с дикими, протяжными криками, и перед опешившим экипажем одного из кораблей, стоявших на рейде, стала появляться из глубины ни с чем не сопоставимая по своим размерам голова древнего чудовища.

Существо, которое присутствовало при сотворении нынешнего мира, которое являлось его ровесником, было опасно для людей всегда. Просто Йа Тайбрайя не приходило в голову нападать на них: сначала его сдерживал сам Йабарданай, затем объединенные усилия Новых богов. К тому же в море всегда водилась добыча покрупнее. А на тех глубинах, где обитало исполинское чудовище, о людях и вовсе не вспоминали. Одним словом, от древнего зверя их берегла собственная мизерность — ведь они были слишком маленькой, слишком незначительной, незаметной добычей.

Но вот титан древности проснулся, ведомый чьей‑то иной, злой волей. Впрочем, сам он об этом и не подозревал. Ему было некогда. Переполненный жаждой разрушения и убийств, неистовый Йа Тайбрайя обрушился на первое человеческое поселение, попавшееся на его пути. Разум его так и не очнулся, опутанный туманной паутиной, и морскому змею было все равно, что он творит.

Удар гигантской головы разбил первый корабль в щепы; исполинская пасть сомкнулась на корпусе второго корабля, разметав его остатки по кипящему морю, которое постепенно багровело от пролитой крови. Испуганные люди ничего не могли поделать с разбушевавшимся чудищем: ни те, кто в порыве отчаянной храбрости бросался к оружию; ни те, кто пытался таранить бронированного монстра, чтобы хоть своей смертью остановить его, удержав от дальнейших убийств; ни те, кто в панике пытался сбежать на сушу, надеясь хоть там найти спасение.

В короткий срок покончив с кораблями, находившимися в гавани, морское чудовище обратило свой взор на город. К этому времени крепость Уатаха кишела людьми. Сюда примчались все, кто не верил в надежность собственных жилищ. Те же, кто жил подальше от берега, рассчитывали отсидеться в зданиях, думая, что насытившееся чудовище рано или поздно уберется. Но Йа Тайбрайя целеустремленно уничтожал несчастный город — дом за домом, улица за улицей. Его гигантское тело медленно перетекло из воды на берег. Мощный хвост хлестал из стороны в сторону, снося крепкие каменные строения, а люди гибли, как мухи, не имея ничего, что можно было бы противопоставить силе древнего зверя.

Мощное, как башня, туловище вознеслось в небо напротив крепости, заслоняя солнечный свет. Частокол зубов в человеческий рост величиной способен был привести в отчаяние даже самых мужественных воинов. Перепончатые выросты над ушами угрожающе топорщились. Йа Тайбрайя разинул пасть и издал трубный рев.

Самым ужасным для жителей Уатаха было даже не то, что древний зверь напал на них, истребляя все живое и неживое в округе. Их привел в замешательство тот факт, что с самого раннего детства и до глубокой старости, от рождения и до смерти они жили в глубоком убеждении, что Йа Тайбрайя является заступником и покровителем Хадрамаута и всех хаанухов, где бы они ни находились. Ему воздвигали храмы, его изображения украшали флаги и паруса, его резные статуи высились на носах боевых кораблей. И теперь то, что он творил, было равносильно детоубийству. Хаанухи не представляли себе, чем могли так прогневить свое божество, что оно им отомстило истреблением целого города и огромного порта.

Жрецы Йабарданая и Йа Тайбрайя возносили молитвы в храме на берегу до тех пор, пока очередной удар чудовища не похоронил их под обломками.

А крепость? Крепость пала за несколько часов… И только когда от Уатаха остались груды развалин и камни, обильно политые кровью, зверь отступился.

* * *

— Вот видишь, повелитель? — сказал Корс Торун оцепеневшему в кресле понтифику. — А это только начало. За Уатахом последуют прочие города. Йа Тайбрайя ничто не остановит: в мире нет силы, которую ему могли бы противопоставить люди.

— А если помолиться кому‑нибудь? — неуверенно предложил Дайнити Нерай. — Если, скажем, обратиться к А‑Лахаталу?

— Нет в мире силы, которая способна остановить Йа Тайбрайя, — откликнулся Корс Торун. — Выполним его просьбу, и он сам отступится.

— А если воззвать к Йабарданаю? — упорствовал понтифик.

— У тебя нет выбора, повелитель, — прозвучало в ответ…

* * *

Капитан Лоой получил радостное сообщение: один из его постоянных торговых агентов разыскал наконец именно то, что требовалось, — только что построенный красавец корабль для путешествия через океан. Посему капитан в компании старших офицеров и лоцмана Яртона отправился на верфь, чтобы лично присутствовать при спуске корабля на воду, а заодно оценить все его качества. Присутствие же на этой встрече высокопоставленных особ могло только сорвать сделку, поэтому Каэ и ее спутники временно предавались активному безделью. И получалось у них неплохо.

Мердок ап‑Фейдли, не расстававшийся с Рогмо и с Каэтаной ни на минуту, решил показать им один из островов. На острове был крошечный, почти игрушечный замок, стоявший над глубоким ручьем, и сплошной лес — невероятная редкость в Хадрамауте, где самым большим скоплением деревьев можно было считать городской парк. Это решение Морской эльф принял после того, как Каэтана пожаловалась ему, что с недавних пор тоскует по рощам и лесам.

— Очень интересное свойство натуры, — сказала она, — в Сонандане я с ума схожу от тоски по морю. Устроила себе бассейны с морской водой, огромное количество аквариумов: черепахи, рыбы, кораллы, раковины. А сейчас, когда, казалось бы, живи и радуйся, я не могу обойтись без лучей солнца, которые пробиваются через изумрудную листву, без ручьев, которые поют в самой чаще… Безумие? Жадность? Ненасытность?

— Нет, наверное, — сказал Мердок ап‑Фейдли. — Скорее страсть к жизни. Мне не свойственно так тосковать по какому‑нибудь месту в мире, хотя и я люблю море. Но как‑то скучнее и обыденнее, чем ты говоришь. Может, потому, что я уже немолод?

— А я?

— Ох, прости, — рассмеялся он. — Я вовсе не хотел, чтобы это выглядело как намек на чей‑либо возраст. А лес… Лес я тебе покажу, чтобы ты так не грустила.

Лес действительно был неповторим. В Хадрамауте, находившемся значительно южнее Сонандана и стоявшем на воде, любые растения размножались с невероятной скоростью — цвели, становились пышными и буйными. Это был рай для всего, что растет. Водяные цветы — лотосы, лилии и их ближайшие и не самые близкие родственники — здесь превзошли все представления о границах красоты. Воздух благоухал, напоенный их ароматами.

Наши друзья с восторгом осмотрели маленький замок, стоявший здесь последние два века как украшение, и уже собрались было перебираться на соседний остров, весь заросший тропическими деревьями, с которых спускались гладкие, гибкие, как змеи, лианы, но тут из леса вышел большой отряд. Они были одеты как обычные горожане, но шли строем и четко и слаженно выполняли все движения. Так что не увидеть в них солдат мог только слепец. Было их человек двести.

Каэтана несколько раз оглянулась по сторонам, прикидывая соотношение сил. Может показаться странным, что здесь, в самом центре Хадрамаута, недалеко от столицы, ей пришло в голову померяться силами с войсками понтифика. Но она была уверена в том, что эти люди церемониться не станут, — не бывает таких совпадений, чтобы переодетые солдаты просто гуляли по безлюдному острову. Между тем отряд короткими перебежками приближался к ней и ее спутникам.

Это была засада. Еще утром Куланн развил бурную организаторскую деятельность и допустил первую ошибку, когда счел возможным отпустить Каэтану на прогулку в обществе Морского эльфа и ее друзей под охраной всего двадцати всадников. Остальные же занимались подготовкой к предстоящему плаванию. Куланну после совещания с капитаном Лооем стали грезиться на каждом шагу пираты и грабители, и он решил принять дополнительные меры.

«Принял?» — мстительно подумала Каэ. Она была абсолютно спокойна. Двадцать сангасоев полка Траэтаоны, Рогмо с мечом Аэдоны, Морской эльф и чародей, а на закуску она сама с Такахаем и Тайяскароном — этого было вполне достаточно, чтобы испортить жизнь двум сотням неуклюжих солдат.

Ладно, ладно! Зато каких солдат! Отряд приближался цепью, стараясь обойти их с двух сторон и зажать в клещи. Каэтана подозвала к себе Магнуса и, когда тот подъехал, попросила, чтобы он не лез в гущу сражения, а все время наблюдал за Номмо и Барнабой.

— Я хочу быть спокойна за них. Хорошо?

— Вы можете быть совершенно спокойны, госпожа, — ответил маг.

Сангасои окружили свою госпожу и вопросительно на нее посмотрели. Она поняла, что сейчас самое время сказать речь, тем более что неприятель был уже совсем близко.

— Мы не виноваты, — быстро проговорила она. — И мы не дадим себя спокойно убить.

Мердока ап‑Фейдли поразило, что она не удивилась и не растерялась.

— Это предательство, — потрясенно прошептал он. — Я могу уложить многих, и Рогмо — малый не промах. И о твоих сангасоях ходят легенды, но взгляни. — И Морской эльф указал на следующую группу солдат. — Прошу тебя, беги, пока не поздно, а мы их задержим. Я не могу допустить, чтобы моя юношеская мечта погибла только из‑за моей глупости.

— Не морочь мне голову, — сказала «юношеская мечта» и пришпорила коня.

Короткая это была битва. Скорее даже не битва, а потасовка. Только погибших было слишком много, чтобы весело вспоминать о том, как все происходило. Люди, напавшие на них, действительно были солдатами. И как всякие солдаты, они просто выполняли приказ, не раздумывая над его последствиями. Сангасои же сразу обнаружили такое превосходство в силе и мастерстве, что драться с ними было безумием чистейшей воды. Или — исполнением долга.

Воины понтифика исполняли свой долг до последнего. Они снова и снова поднимались на ноги и бросались в бой. Они недоумевали, почему эти государственные преступники, которых приказано убить на месте, не торопятся уничтожить их. Но думать было некогда — и они брали копья наперевес и устремлялись в атаку. А когда подошел запасной отряд и бой стал гораздо серьезнее, Каэ поняла, что больше не может рисковать своими людьми. И собой тоже не может. И она во весь опор помчалась на врага, которого и врагом‑то, собственно, не считала. Такахай и Тайяскарон блестящими голубыми кругами вращались в воздухе в противоположных направлениях, и для того, кто попадал под лопасти этой сверкающей мельницы, завтра уже не могло наступить.

Сангасои расшвыряли своих противников с удивительной легкостью. И поспешили увести госпожу подальше с места событий, пока не прибыло подкрепление. А радости от победы они не испытывали.

— Что же случилось? — Мердок ап‑Фейдли метался по верхней палубе галеры, и лазоревый плащ летел за ним облаком.

— Просто кто‑то очень не хочет, чтобы госпожа добралась до Иманы, — невинно заметил Магнус. — Догадываюсь даже, кто именно.

— Корс Торун действительно имеет большую власть, — ответил эльф, — но все же не такую, чтобы позволить себе распорядиться убить несколько десятков людей среди бела дня, да еще в центре страны, где свидетелей может быть сколько угодно. Да и войска ему не подчиняются.

— Ты думаешь, понтифик не мог приказать?

— Что‑то произошло, — сказал Мердок. — Слишком серьезное. Чтобы Дайнити Нерай принял участие в происходящем, нужна веская причина.

— В ткани мира слишком много явных разрывов, чтобы я точно определил, что случилось, — сказал Барнаба немного смущенно. — Но ты прав, эльф. Действительно, я чувствую сильное возмущение, и оно очень древней природы.

— Если бы мне позволили высказаться, — Рогмо выжидательно обвел всех глазами, — я бы посоветовал сразу выходить в море. Благо каналов и протоков тут столько, что нас никто не остановит, если мы постараемся.

Куланн молчал. С тех пор, как госпожа вернулась на галеру целая и невредимая, но прямо с поля боя, он молчал, кусая губы. Непростительная небрежность, которую он допустил, не давала ему спокойно дышать, и сангасой задыхался от гнева и ярости на себя самого — легкомысленного и небрежного. Он представлял себе, что по его вине Каэ могла погибнуть всего несколько часов назад, и чувствовал, что хоть она его и простила и все иные не обвиняют своего друга, сам он никогда не сможет извинить своей преступной глупости.

— Перестань. — Каэ легко тронула его за рукав. — Второй твоей ошибкой — гораздо более серьезной — будет самобичевание. Это отнимает столько сил и времени, что тебя не докличешься тогда, когда это действительно будет нужно. Лучше скажи, что делаем: спасаемся бегством или отправляемся прямиком в Эш‑Шелиф, во дворец понтифика, и требуем объяснений и пропуск в океан?

— Я бы не стал рисковать, — ответил сангасой. — Очевидно, понтифик уже принял решение. И неважно, по доброй воле или нет. Наше дело — добраться до другого континента, и все средства сейчас хороши. Вот дождемся капитана…

— Капитана вы уже дождались, — радостно объявил Лоой, возникая у них за спинами. — И посмотрите скорее на то, что я вам покажу.

Все бросились за ним к противоположному борту, да так и застыли в немом восхищении.

Галера была велика и изящна. И сомнений это не вызывало никаких. А еще во время путешествия по Охе и по морю Надор, а также во время странствия по Хадрамауту они повидали великое множество кораблей всех форм и размеров. Но такой красоты не видел никто. Над ними возвышался небесно‑голубой корабль — громадный, с крутыми бортами и стройными, вонзающимися в небо мачтами. Голубые паруса хлопали на ветру. Нос корабля был украшен бронзовым драконом с острым рогом во лбу, каковой мог служить и тараном при необходимости. Второй таран был укреплен немного выше ватерлинии, что делало корабль грозным оружием в руках умелого капитана. Высокая корма, дубовые палубы, огромное количество кают — зрелище было неописуемое.

— Это наш новый корабль. На нем можно не только океан обойти, на нем можно и на тот свет отправляться — все равно вывезет! — Лоой был в полном восторге и не отводил от корабля счастливых влюбленных глаз.

— Красота, — согласилась Каэтана.

— Его зовут «Астерион», — представил Лоой.

— Очень приятно, — откликнулся Барнаба машинально.

— Это мои новости, а что у вас?

— На госпожу Каэтану напали во время прогулки, — решил сразу рассказать Куланн. — Поэтому мы хотели бы выйти в Коралловое море, минуя Эш‑Шелиф и не связываясь с властями. Это возможно?

Капитан не стал задавать лишних вопросов. Это было ценное качество, и оно тоже было учтено, когда его рекомендовали для этого путешествия.

— Нужно попросить помощи у контрабандистов, — решил он. — И все зависит от того, насколько серьезно нас будут искать. И кто будет искать — правительство или частные лица. Или, — он сделал паузу, — речь идет об иных материях?

— Речь всегда идет об иных материях, — ответил Магнус. — Но искать нас, видимо, будут вполне официально. Власти. Мы, конечно, можем отвоевать Хадрамаут и поставить понтификом нашего друга, — он поклонился в сторону эльфа, — но вряд ли война входит в наши планы.

— А в мои не входит стать понтификом, — улыбнулся Мердок. — Невелика честь для князя и потомка Гаронманов.

— Простите, князь. — И оба раскланялись без тени насмешки.

Капитан Лоой казался глубоко озабоченным поставленной задачей.

— Я постараюсь, но мне нужно несколько часов, чтобы выяснить подробности, и сколько‑то времени потребуется, чтобы загрузить корабль.

— Скажи, что грузить, и я займусь этим с твоими офицерами и матросами, — предложил Куланн.

Они оба удалились, обсуждая на ходу возникшие проблемы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Барнаба, подходя к Каэтане.

— Скверно, хотя и неплохо.

— А если доходчиво объяснить бедному мне?

— Мне жаль тех солдат, которых мы изрубили в куски.

— Не мы их — они бы нас прикончили. У них был приказ. Ты же видела, голос разума не существует для таких людей.

— Ты не прав, Барнаба. А если бы мы действительно были разбойниками или контрабандистами? Или еще кем? Я не оправдываюсь, но мне больно. Они ведь сущие дети на фоне сангасоев.

— Ты радуйся, что у тебя в руках такая сила, как армия Сонандана, а не печалься по пустякам.

— Это не пустяки, — вздохнула Каэтана. — Не могу же я пройти по трупам, чтобы принести миру счастье и покой…

* * *

Корс Торун был в бешенстве. Ему только что доложили о том, что на острове в пригородной зоне Эш‑Шелифа найдена гора мертвых тел, и маг было обрадовался успеху, как последовало новое сообщение. Его слуга признал в одном из убитых капитана гвардии. Тел, которые было приказано отыскать, не оказалось. Маг заперся в своей комнате, а вышел оттуда злой, как голодный крокодил. Ему не удалось выяснить ничего конкретного, ибо ни сама Каэтана, ни те, кто в настоящий момент был рядом с ней, никаким магическим воздействиям не поддавались. Даже просто увидеть ее в зеркале было невозможно. Тем не менее маг был уверен, что она жива. Эта уверенность, ничем пока не подкрепленная, сводила с ума Корс Торуна, представлявшего себе всю степень гнева грозного своего повелителя.

Йа Тайбрайя вторые сутки бесновался возле берегов Хадрамаута, и вконец перепуганный происходящим Великий Понтифик Дайнити Нерай был согласен на все, лишь бы избавиться от этой напасти.

Маг заперся в своих покоях на несколько часов. Он был в серьезном затруднении. Являясь, по существу, онгоном, он был практически неуязвим, очень силен и физически, и с точки зрения магии и по сравнению с людьми — почти бессмертен. Но он не мог постичь человеческую логику, а пуще того — движения души. Его господин в этом помочь не мог, потому что светлая сторона духа, которая неизменно присутствует у любого живого существа, приводила Мелькарта, равно как и его слуг, в полное замешательство.

Можно было предвидеть, как поведет себя подлец и предатель и что ему предложить, чтобы он повел себя именно так, а не иначе. Можно было высчитать, какую сумму предложить скупцу, чтобы свет померк в его глазах, что сказать ревнивцу и чем испугать того же понтифика. А вот угадать, что способна совершить мать, спасая свое дитя; предположить, на что пойдет жена ради любимого мужа, и просто понять, как поведет себя порядочный, честный и добрый человек, — это было недоступно порождению Мелькарта. И поэтому он ломал голову над следующим ходом Каэтаны. Но судьба бывает благосклонна абсолютно ко всем — она ценит равноправие. И потому онгона осенило:

— Она должна просить кого‑нибудь провести ее галеру через протоки к морю. Конечно, контрабандисты!

И в дополнение к приказу всем таможенным службам, всем портам и всем воинским отрядам искать принцессу Коттравей, тот, кто называл себя Корс Торуном, повелел вызвать к нему главу контрабандистов Хадрамаута.

Странная это была организация. Официально в Хадрамауте контрабанды не существовало — с ней было покончено давно и навсегда. Неофициально — нуждающиеся могли всегда добиться встречи с главным действующим лицом, неким господином Цоцихой, который был известен всем как порядочный гражданин Хадрамаута, нотариус и владелец двух или трех добротных кораблей, прекрасный семьянин и любитель рыбной ловли.

Господин Цоциха был также обладателем такой необычной физиономии, что уже она одна могла считаться особой приметой. Огненно‑рыжий, с оттопыренными ушами, маленькими глазками‑бусинками и пышными рыжими усами, он был похож на хитрющего жука, чем очень сильно гордился. Он вообще умел гордиться собой основательно и со вкусом. Дело свое (имеется в виду контрабанда) он любил и проворачивал свои операции с таким виртуозным мастерством, что многие официальные лица восхищались им и не сильно старались ущучить. Им от его деятельности жить было не хуже, а лучше.

В Хадрамауте практически все искренне считали, что если заморские товары покупать у тех, кто не платит пошлину за ввоз, то от понтифика не убудет, а горожанам прибудет. Так что господина Цоциху скорее почитали спасителем отечества, а не злобным разбойником. Именно к нему и обратился по старой памяти капитан Лоой. Именно ему предстояло говорить с верховным магом Корс Торуном о требовании властей немедленно выдать им принцессу Коттравей, буде таковая попросит помощи у братства контрабандистов.

Господин Цоциха Корс Торуна не переваривал, как иные не могут переварить неспелые груши или тухлое мясо. Однако с человеком такого могущества и такой репутации не спорят даже вяло‑вяло. И не сопротивляются. А только кивают, соглашаются и кланяются. Низко. Очень низко. Что, впрочем, не означает ни смирения, ни готовности предать.

Не в первый раз господин Цоциха приносил клятву верности понтифику и обещал за здорово живешь продать беглых преступников, как только те попадутся на глаза ему или его людям. И не в первый раз он эту клятву нет, не нарушал, а обходил десятой дорогой, оставляя ее стоять в стороне столбом. Получив от Корс Торуна мешок угроз и мешочек с золотыми монетами, господин Цоциха со всех ног помчался на встречу с капитаном Лооем. Он едва‑едва успевал оторваться от слежки. Благо что слуги мага были хоть и чародеями, но законченными дураками. Им ли догнать и обхитрить того, кто вырос на этих улицах!.. Стоит упомянуть о том, что контрабандист получил, кроме денег, еще одну вещь, простенькую и никчемную. Осколок камешка на простой бечевке. Но господин Цоциха хорошо знал цену этим кажущимся безделицам и отнесся к просьбе вручить ее принцессе Коттравей очень серьезно. Поскольку за это была назначена отдельная награда, превосходящая все границы допустимого, он дал себе слово никому не портить жизнь.

— Капитан! — молвил контрабандист, как только Лоой появился в его кабинете. — Вынужден вам сообщить, что за голову некой принцессы Коттравей назначена внушительная награда. А за ослушание на предмет добывания этой самой головы — такая серьезная кара, что поневоле начинаешь склоняться к мысли, что убийство — это детская забава по сравнению с сомнительной честью родиться принцессой Коттравей. Вы меня слушаете, капитан?

— Да‑да, — рассеянно отвечал Лоой.

— Вас это не касается, но интересно, правда? Та вот, меня заставили принести клятву с какими‑то магическими штучками в придачу, и не кто‑нибудь, а сам Корс Торун, — заметьте, какая честь, чтобы я не смог клятву не сдержать. То есть он уверен, что мои глупые ноги сами поведут мою умную голову выдавать властям несчастную принцессу, как только я узнаю, где она. Представляете, какие глупцы?

— А что же вы можете сделать? — спросил капитан, надежды которого таяли, как снег.

— Вы знаете меня, Лоой, вот уж лет пятнадцать. И я вас знаю лет двадцать (господин Цоциха не ошибался. Он пять лет приглядывался к Лоою, прежде чем завязать знакомство. Время было своеобразным вступительным взносом в этом братстве). Вы можете представить, чтобы я нарушил слово (слово, а не клятву!) и выдал своего друга? Или друга моего друга?

— Нет, — честно ответил Лоой. Он уже понимал, к чему клонит контрабандист.

— Вот вы пришли ко мне. И вы пришли ко мне со сходной проблемой. Заметьте, ко мне с другими не ходят, — развел руками рыжий человечек. — Допустим, это не кто‑нибудь, но именно, вы просите за принцессу Коттравей. Что же нам делать? Мы в замешательстве. Мы оба прекрасно знаем, что без помощи братства мышь, простите, рыба не проскользнет мимо таможни и войск. Мы также знаем, что я должен выдать бедняжку. Но мы не симпатизируем правительству, и Корс Торуну в частности. И тогда мы договариваемся, как два старых друга: почему бы принцессе Коттравей не путешествовать дальше под другим именем? Хотя бы на то время, пока она будет находиться в моем обществе. Ведь это так романтично…

— Гениальная идея, — сказал оживившийся капитан. — На что нам принцесса Коттравей? У нас свои дела. Мне действительно нужно провести свой новый корабль мимо таможни. И у меня там целая куча народу, а корабль очень приметный. Когда я покупал его, то не знал, что будет объявлен розыск… — Он замялся.

— Таких нестандартных и заметных кораблей. Да еще с пассажирами на борту, — выручил его господин Цоциха.

— Вот именно.

— Дело поправимо. Мы встретимся завтра, на рассвете, у третьего моста от второго острова Сна.

— Хорошо, — кивнул капитан.

* * *

— И вот, — сказал Лоой, — мы вынуждены довериться ему. Или придется уходить с боем, а нам это совершенно не нужно.

— Ты уверен, что это надежно? — спросил Куланн.

— Слово Цоцихи стоит большего, чем бумага понтифика, скрепленная двумя‑тремя печатями.

— Но бумага понтифика вообще ничего не стоит, — вставил слово Морской эльф. — Нетрудно стоить больше.

— Это тоже правда, — согласился Лоой. — Так что же делать? Без него мы не справимся.

— Я могу кое‑что предложить, — сказала Каэ. — Это действенно и просто, если вы только не станете меня отговаривать. Пусть Мердок поведет меня к этому вашему Цоцихе. А я посмотрю на него. Я смогу определить, врет он или говорит правду. Если он лжет, его придется убить, но тут я бессильна. Мы не можем оставлять такого свидетеля. А если он говорит правду и действительно готов помогать нам, а не Корс Торуну, доверим ему и корабль, и собственные жизни.

— Справедливо, — неожиданно согласился Куланн. — Только сангасои должны находиться поблизости, в укрытии.

— Согласна, — сказала она.

Через полчаса оживленных дебатов постановили, что на свидание к контрабандисту пойдут Каэ, Лоой и Мердок ап‑Фейдли. Остальные же будут рассредоточены на этой улице на случай внезапного столкновения с членами братства. Это было опасно, но другого выхода никто не видел.

— Есть еще одна новость, до невозможности неприятная, — заметил капитан, когда первая проблема была решена. — Говорят, что Йа Тайбрайя разбушевался. Порт Уатах разрушен до основания, если верить последним городским сплетням. Утверждают, что зверь то и дело появляется в прибрежных водах, будто кого‑то ждет.

— Ничего не понимаю, — заметил Номмо. — Я‑то всегда был уверен, что Йа Тайбрайя спит себе глубоким сном и, вообще, он наполовину легенда.

— Никто ничего не понимает. — Лоой так виновато развел руками, как будто это он растолкал мирно спящего монстра и теперь сокрушается, что все так нехорошо получилось.

— Выходит, нам в море соваться нельзя, — сказал Рогмо. — Если Йа Тайбрайя не уберется восвояси, то как мы пересечем Коралловое море?

— Может, проскочим, — неуверенно предположил Барнаба.

— А я бы так не полагался на случай, — возразил Магнус. — Я уверен в том, что древний зверь проснулся не по своей воле и не по какой‑то нелепой случайности, а в строгом соответствии с планами нашего врага. И скорее всего это он нас ждет.

— Это похоже на манию преследования, — попробовала было отшутиться Каэ, но в глубине души она была полностью согласна с чародеем. И не представляла себе, как «Астерион» сможет миновать взбесившегося монстра.

— Йа Тайбрайя я беру на себя, — негромко сказал Мердок ап‑Фейдли как о чем‑то само собой разумеющемся. — Главное, проскользнуть мимо таможни и выйти в Спящий пролив. А со зверем я договорюсь.

— Как это? — спросила Каэтана тревожно.

— Прекрасная моя богиня, — склонился перед ней Морской эльф. — Не тревожься понапрасну и не нагружай себя лишними проблемами. Это моя работа. Я для нее рожден, если смотреть правде в глаза. А теперь я и вовсе уверен, что мы повстречались не случайно, а для того, чтобы я мог помочь тебе. Ты никогда не замечала, что судьба любит вмешиваться в нашу жизнь и перекраивать ее по‑своему, но при этом всем дает равные шансы?

* * *

Жизнь контрабандиста иногда зависит от таких мелочей, на которые обычный человек внимания не обращает. То любимый пес вдруг мертвой хваткой вцепится в хозяйскую штанину, не выпуская на улицу. То сорока залетит в окно и похозяйничает в комнате. А иногда и того не случается, но сердце все равно отчаянно ноет, вещуя беду. И вот тут важно не промахнуться.

Потому что, с одной стороны, так можно всю жизнь просидеть, не высовывая носа из своей норы, а с другой — негоже пренебрегать предупреждениями и собственными предчувствиями. Из этого следует, что интуиция — это один из главных инструментов контрабандиста, и чем она более развита, тем более преуспевает ее обладатель. Господин Цоциха, как уже упоминалось выше, был главой братства контрабандистов, а значит, самым преуспевающим из всех. И интуиция у него работала безотказно. Он и сам не понимал, как это происходит, но члены братства любили повторять, что господину Цоцихе следовало стать прорицателем и мир бы от этого выиграл.

Когда Каэтана в сопровождении Лооя и Морского эльфа появилась в его скромной конторе, служившей надежным прикрытием для основных дел, господин Цоциха приподнялся ей навстречу из своего глубокого кресла, что было великой честью, приберегавшейся только для избранных. Но все зашло еще дальше: не узнавая себя, рыжий контрабандист вышел из‑за стола и низко склонился перед посетительницей. К Морскому эльфу он относился с гораздо меньшим пиететом. А интуиция господина Цоцихи верещала что‑то настолько невразумительное и невозможное, что он просто не мог к ней не прислушаться.

После кратких приветствий Каэ решила приступить к главному вопросу:

— Вы можете нам помочь? Если да, то размеры вознаграждения назначайте сами, исходя из того, что ваша услуга будет рассматриваться как бесценная.

— Это щедрое предложение, — улыбнулся контрабандист. — Настолько щедрое, что я не припоминаю равноценных. Но я рискну отказаться. — Он выставил руки в протестующем жесте, увидев, как вытягивается лицо капитана Лооя. — Я вовсе не имел в виду, что отказываюсь вам помочь. Я был согласен сделать это уже из уважения к капитану, которого знаю много лет. После встречи с вами я тем более готов рисковать и выигрывать у наших неповоротливых властей. Но я хочу просить вас назначить вознаграждение после того, как мы добьемся успеха.

— Хорошо, — кивнула она.

— По рукам? — спросил господин Цоциха, внимательно вглядываясь в лицо своей гостьи.

— По рукам.

— А можно задать вопрос, который меня заведомо не касается? Если вы сочтете его бестактным, то я полностью с вами соглашусь и ответа ожидать не стану. Но в качестве аванса я бы предпочел…

Каэтана кивнула, и он продолжил чуть более уверенно:

— Мы в курсе событий во всем мире, иначе нас дисквалифицируют в два счета где‑нибудь на виселице. Так вот, мир полнится слухами о юной особе, которая имеет привычку странствовать с двумя мечами. Сия особа, говорят, не имеет ничего общего с магией, но сродни Древним богам. Репутация у нее особенная: говорят, она хорошо разбирается в людях. Это правда, ваше высочество?

— Вы хитрец, господин Цоциха, — весело рассмеялась Каэ. — И лучше меня знаете, что я не высочество никакое, а обычная богиня, и обращайтесь ко мне по имени, пожалуйста. Меня зовут Каэтана — для друзей, а я очень рассчитываю на нашу с вами дружбу.

— Это по‑нашему, — серьезно сказал контрабандист. — Я рад, что вы мне доверились. Надо вам сказать, что в нашем деле доверие — основа, на которой все держится. И то, что вы сочли возможным открыться мне, дорогого стоит. Мне рассказывали, что с вами можно не притворяться, не соблюдать глупый этикет, достаточно искреннего уважения и преданности. Я хотел бы знать, чувствуете ли вы, что я испытываю к вам это уважение на самом деле, а не просто заявляю о нем, исполненный желания польстить?

— Чувствую, господин Цоциха. Как чувствовала, что вы отлично знаете, кто я, но оказалось, что вам важнее искренность, нежели ваша осведомленность. И я это ценю. Вот только одна беда — такая помощь и такое отношение не оплачиваются простым золотом. Вы можете взять его сколь угодно много, но чем мне отплатить вам?

— Еще одной ступенью доверия, — отвечал контрабандист. — Ваш капитан обязан был вам рассказать, что наш драгоценный верховный маг Корс Торун вызывал меня на собеседование по поводу…

— Да, капитан Лоой сообщил мне о вашей беседе.

— Так вот, отдельное вознаграждение господин верховный маг обещал за то, что я вручу вам подарочек. Каэтана, скажите, вам ни о чем не говорит осколок камня на простой бечевке?

— Камень Шанги, — ответила Каэ. — Единственная вещь, при помощи которой верховный маг, или же онгон, сможет меня одолеть.

— Прекрасно, — сказал контрабандист. — Именно то, что я и хотел знать. Тогда я не стану отдавать его лично вам, а вручу тому, на кого вы укажете.

— Отдайте его господину Мердоку ап‑Фейдли. Мы заберем его с собой.

Морской эльф испуганно воззрился на нее:

— Каэ, дорогая! Что же я буду с ним делать? А вдруг я приближусь к тебе на опасное расстояние? Лучше я подожду, пока ты уйдешь, и потихоньку доставлю его в какое‑нибудь удаленное место.

— Ничего не будет, — успокоила она эльфа. — Просто замотай его в ткань. Или спрячь под камзол. Главное, не давать его мне в руки. А вас, господин Цоциха, я благодарю от всей души. Если вы скажете нам, как мы поступим с нашим отъездом, то все проблемы на этот день будут решены.

— Я явлюсь на ваш корабль завтра на рассвете и лично проведу его к Спящему проливу.

После этого они быстро распрощались, задержавшись в кабинете ровно настолько, чтобы Цоциха смог добыть из тайника невзрачный камешек, аккуратно упаковать его в несколько слоев материи и торжественно вручить Морскому эльфу, который немного ошалело смотрел по сторонам.

Холодный, гордый, неприступный Мердок ап‑Фейдли за последние пятьсот лет столько не общался с людьми, сколько по милости своей богини за последние две недели. Странное дело, но люди начинали ему нравиться.

Когда они вышли из нотариальной конторы, где официально зарабатывал на жизнь Цоциха Рыжий — глава братства контрабандистов Хадрамаута, капитан Лоой счел себя вправе заметить:

— И все же, госпожа Каэтана, вы слишком доверчивы. Я верю Цоцихе, он хороший парень и умеет держать слово, но ваша жизнь бесценна, и нельзя так ею рисковать.

— Я гораздо больше рисковала бы ею, если бы лгала ему, — ответила она.

— Представь себе, я тоже не понимаю, — вмешался в разговор Морской эльф. — Хорошо. Ты призналась ему, что не являешься принцессой Коттравей, ты согласилась с тем, что он признал в тебе Ингатейя Сангасойю, — но зачем ты сказала ему о камне Шанги? Ведь это страшное оружие, и он в любой момент мог бы повернуть его против тебя.

— Нет. Он не стал бы. Он гораздо более порядочный человек, чем многие стражи закона. И хотя я ничем не могу объяснить этот феномен, я вынуждена признать, что он существует везде. Так что наш контрабандист не является счастливым исключением из правила.

* * *

Рассвет выдался серый, туманный и холодный. «Астерион» ворчливо скрипел досками, жалуясь на сырость. Команда перебралась на новый корабль, а нанятые в Хадрамауте моряки должны были вести галеру, на которой прибыла Каэтана, обратно в Сонандан, под командованием одного из старших офицеров. Капитан Лоой тщательно подготовился к плаванию, загрузив трюмы продовольствием, водой и прочими необходимыми вещами, — не без помощи контрабандистов, разумеется. Куланн разместил своих сангасоев с наибольшими удобствами и уже стоял на носу «Астериона», ожидая отплытия.

Господин Цоциха прибыл на борт минута в минуту, как обещал. Его пунктуальность приятно поразила Морского эльфа и Рогмо. А Каэ встретила контрабандиста как старого приятеля, познакомив его при этом с Куланном, Магнусом, Барнабой, Номмо и князем Энгурры. Господин Цоциха вел себя так безупречно и с таким достоинством, что все присутствующие как‑то совершенно незаметно и помимо своей воли прониклись к нему чувством глубокого уважения и симпатии. А что еще нужно, чтобы между людьми протянулись тонкие нити, связующие их крепче, чем узы родства?

Контрабандист времени терять не стал. Он отправился на нос корабля, где находился капитанский мостик — этакое крохотное государство в государстве, где правил Лоой. Лоцман Яртон двинулся следом, так как его бесценный опыт мог пригодиться при прохождении наиболее трудных участков: Цоциха собирался вести корабль по забытым и заброшенным каналам прямо в Спящий пролив. Все упиралось в одну, но серьезную трудность. «Астерион» был громадным кораблем, приспособленным для плавания в открытых водах, и трудно было предугадать, сумеет ли он пройти в некоторых самых мелких местах. Обычно для прохождения таких судов хаанухи строили специальные водные пути, но их можно было пересчитать по пальцам, и все они строго охранялись.

Вскоре стало ясно, что на капитанском мостике собрались виртуозы своего дела. Когда Каэ увидела, с какой легкостью необъятная махина корабля лавирует между песчаными отмелями и островками, обходит затонувшие суда, каковых было немало в этом заброшенном канале, она могла только удивляться. Капитан Лоой и господин Цоциха творили на ее глазах настоящее чудо: никому в Хадрамауте не могло прийти в голову искать их на этом пути, потому что он был действительно непроходим. И то, что они продвигались вперед со значительной скоростью, казалось невероятным.

— Госпожа, можно вас отвлечь от размышлений? — раздался у нее за спиной голос Магнуса.

— Всегда к твоим услугам, — обернулась она и замерла при виде его изможденного, осунувшегося лица. — Магнус! Что с тобой? Полчаса назад ты выглядел лет на пять моложе!

— Не важно, госпожа. Бывает. Главное, я теперь точно знаю, что у Корс Торуна осталось всего четыре осколка камня Шанги. Тот, что вчера отдал мне Мердок, я уже закатал в глину и утоплю в море при первом же удобном случае.

— Я бы не стал так легкомысленно произносить: «всего четыре», — сказал подошедший к ним Морской эльф. — Целых четыре — это будет вернее. Как ты собираешься беречься от этого?

Каэтана, к которой был обращен вопрос, только пожала плечами:

— Никак, Мердок. Абсолютно не собираюсь. В сущности, нужно столького опасаться, что нос на улицу не высунешь. Как‑нибудь справимся и с этой проблемой.

— Буду надеяться. — Мердок ап‑Фейдли внимательно оглядел Магнуса с ног до головы и сказал не терпящим возражений тоном:

— Вам, молодой человек, нужно отдохнуть. И основательно отдохнуть, прошу заметить.

— Ваша правда, князь, — согласился молодой человек. — Я просто с ног валюсь от усталости. Все‑таки не зря называют Корс Торуна одним из лучших, я едва справился с его охранным заклинанием, так чтобы он ничего не почувствовал.

— Интересно, — задумчиво молвила Каэ, — а кто был сильнее: Арра, или Корс Торун, или Тешуб?

— Вы не правильно спрашиваете, госпожа, — сказал Магнус, которого тема разговора заинтересовала настолько, что он даже слегка порозовел и оживился. — Вы говорите об абсолютно разных подходах к магии. Это все равно что вы бы спросили, что сильнее — топор, копье или меч. В умелых руках все одинаково опасно, в неумелых… Словом, Арра и Корс Торун были сторонниками диаметрально противоположных взглядов на природу и на использование заклинаний. Арра — маг от Творца. Он родился у отца‑мага, он родился чародеем, и его не нужно было ничему учить, а только развивать его невероятные способности. А вот Корс Торун, телом которого теперь владеет онгон, изначально уступал Арре во всем. Но честолюбия и жажды власти у него было столько, что он изучал магию очень основательно и теперь является лучшим из лучших. Но он не способен, в отличие от Арры, Тешуба или им подобных, открывать новое — он может заучивать и использовать то, что уже всем известно.

— Да, — кивнула Каэ, — разница серьезная.

— Очень серьезная. И она могла стать не такой значительной только в одном случае — и Корс Торун им воспользовался. Он занялся черной магией.

— Да, — брезгливо поджал губы князь ап‑Фейдли, — я слышал о таком колдовстве. Но ведь это маловероятно в мире, где есть Кахатанна, в мире, где боги постоянно присутствуют среди людей.

— Именно поэтому Корс Торуну и ему подобным нужен был новый господин. Тот, кто отдал бы им власть над этим миром — власть, деньги в обмен на, души людей. Тысячи, десятки, сотни тысяч…

— Мало ли что взбредет в голову подобным мерзавцам, — сказала Каэтана. — Корс Торун уже поплатился за свои непомерные амбиции, других ждет та же судьба.

— С вашего позволения, я действительно пойду, — молвил Магнус. — Тема неисчерпаемая, а я с ног валюсь.

— Отдыхай, пожалуйста, — улыбнулась она.

Когда молодой чародей ушел в свою каюту, Мердок ап‑Фейдли серьезно сказал:

— Мне нужно поговорить с тобой. Возможно, вскоре мне придется оставить тебя. Это печальная необходимость, и я ничего другого придумать не могу. Я не хочу покидать тебя, тем более в такое серьезное время, но что же нам делать? И потому у меня есть несколько просьб к тебе.

— Да‑да, конечно, — ответила Каэ. — Я и не думала, что ты поедешь с нами через море. Я признательна тебе и за то, что ты столько времени провел вместе со мной и с моими друзьями. Что я могу сделать для тебя?

— Выслушать. Внимательно выслушать мою историю.

— И это все? — искренне изумилась она.

— Это очень много, поверь мне. Ты ведь и сама прекрасно понимаешь, что большинство трагедий случается не по чьей‑то злой воле. Практически всегда все готовы предотвратить бедствие, но не знают как. Войны, эпидемии, вражда — все это происходит зачастую из‑за незнания, неосведомленности. Только потому, что кто‑то ведающий вовремя не поделился тем, что играло решающую роль. Ты согласна со мной?

— Конечно.

— Я не знаю, что именно пригодится тебе, но расскажу все важное, что мне известно. А ты слушай и запоминай. Когда меня не будет рядом, никто не сможет предугадать, какая часть моих знаний тебе пригодится. Помнишь, когда мы с тобой встретились?

— Конечно. Тогда я отправилась в путешествие. У меня как раз появились Такахай и Тайяскарон, и я чувствовала себя в абсолютной безопасности.

— Да. Тогда я принял их за живых воинов. Признаться, я и теперь часто забываю, что те двое, которые вечно стоят возле тебя, — это души твоих мечей, а не обычные люди. Они очень любят тебя.

— А почему ты вспомнил о тех днях?

— Мне всегда приятно вспоминать об этом, Каэ, дорогая. Но сейчас я говорю о том времени в связи с событиями, которые тогда произошли. Часть из нас давно стремилась присоединиться к потомкам младшей ветви Гаронманов, которые жили в Хадрамауте еще в эпоху Первой войны. Морские эльфы всегда имели особый статус. Мы были в родстве со многими морскими обитателями, особенно же — с древними зверями. Мы всегда стояли чуть в стороне от мира, и потому нам было не так важно, как людям, кто из богов сейчас находится у власти. Случалось, что мы переживали бессмертных владык Арнемвенда.

Вскоре после того, как мы встретились с тобой в лесу, мой отец, вся моя семья, а также большое число наших подданных отправились сюда, чтобы присоединиться к Морским эльфам. Вещь осталась в Энгурре, и мы больше не отвечали за нее, но это не значит, что я не помню семейные предания, связанные с ней. К тому же Рогмо является не только хранителем этой Вещи, но и последним в роду по прямой линии. Если называть все своими именами, то сейчас он — король эльфов, хоть многие и не будут довольны, что их повелитель всего лишь полукровка, сын человеческой женщины. Но лично я вижу в этом знак судьбы.

Другая часть талисмана — сам камень — хранится в храме Нуш‑и‑Джан. Что ты знаешь об этом месте?

— Никто ничего толкового мне не рассказал.

— Это плохо, — молвил Мердок ап‑Фейдли. — Храм Нуш‑и‑Джан — одно из самых странных мест в этом странном мире, и лучше быть готовым к любым неожиданностям.

— Кому он посвящен? — спросила Каэ, заинтригованная рассказом эльфа.

— Это одна из его загадок. Видишь ли, храм был воздвигнут еще до Первой войны с Мелькартом. Я читал книги, в которых утверждалось, что рыцари‑хассасины, которые основали тогда на Имане громадное королевство Эль‑Хассасин, воздвигли этот храм своему верховному божеству. Я не знаю его имени, и вряд ли кто‑нибудь его помнит.

— Не важно, продолжай.

— Напротив, очень важно. Видишь ли, в этой истории столько темных пятен, что поневоле начнешь задумываться, а так ли правы древние книги? Что случилось с рыцарями храма Нуш‑и‑Джан? Они считались непобедимыми, успешно боролись против темных сил. Они пережили даже Первую войну, об этом можно судить по тому, что именно им отдали на сохранение камень от перстня Джаганнатхи. Еще в то время хассасины представляли собой грозную силу. И вдруг все закончилось. Внезапно, сразу. В Эль‑Хассасине вспыхнула гражданская война, и государство распалось на несколько более мелких княжеств и королевств. От былой славы и величия не осталось и следа.

Сейчас в мире есть два храма Нуш‑и‑Джан: древнейший и тот, что воздвигли после войны в Эль‑Хассасине. Но тебя интересует храм, который находится на территории Хартума, в Лунных горах.

— Что же тебя беспокоит? — спросила Каэтана. Ей был интересен сам рассказ, но она не понимала, что не дает покоя Мердоку ап‑Фейдли. Мало ли стран пережили гражданские войны и катастрофы? Мир неудержимо менялся, время текло, как река. А ни в одну реку нельзя войти дважды — это истина.

— Сам не знаю, — признался эльф. — Вот рассказываю тебе и слышу себя со стороны: обычная история, не слишком занимательная, не слишком оригинальная. Было могучее государство, и не стало его. Был орден рыцарей‑хассасинов и теперь, наверное, есть, только от былой славы — одни воспоминания. Кто‑то из них и по сей день хранит талисман. А может, они не знают, что он находится в храме? Может, храм и вовсе пуст? Как тогда?

— А что толку заранее волноваться? Прибудем на Иману, доберемся до храма, а там посмотрим.

— Мне кажется, что я слышал легенду о том, что хассасины восстали против собственного бога, но ведь это маловероятно… — задумчиво произнес эльф.

— Так что же ты все‑таки хотел мне сказать?

Мердок ап‑Фейдли отвел глаза, затем решился и произнес:

— Если бы я умолчал об этом, ты бы мне не простила. Хранитель Вещи обязан держать ее при себе до той минуты, пока не найдут камень, иначе талисман потеряет свою силу. Он не имеет права никому отдавать Вещь, даже на время. А когда талисман восстанет в своем первоначальном виде, двое хранителей — перстня и камня — уходят, отдавая им свою силу, чтобы пробудить перстень Джаганнатхи к жизни. — Эльф мягко взглянул в глаза Каэтане:

— Рогмо должен будет умереть. Перстень потребует этого.

* * *

… А потом они вышли в открытое море. Будто «Астерион» растворился в пространстве Хадрамаута и материализовался уже в Спящем проливе — вот каково было умение господина Цоцихи. Он не только провел корабль одному ему известным водным путем, он еще и на таможне, последней перед выходом в Коралловое море, которую обойти было невозможно, проявился во всей своей красе и блеске. Поговорил о чем‑то с начальником этого почтенного ведомства; в результате этих переговоров увесистый мешочек со значительным эквивалентом безмерной признательности перекочевал в широкие карманы официального лица. Благодаря этой манипуляции «Астерион» без проволочек покинул гостеприимную территорию порта Хаор, а приказ понтифика о поимке принцессы Коттравей так и остался лежать в ящике стола.

— Неужели он ничего не заподозрил? — с восхищением спросила Каэ, когда Цоциха описывал ей в лицах разговор, который состоялся у него с таможенником.

— Может, и заподозрил. Потому что даже спросил меня, не встречал ли я принцессу Коттравей и не видел ли галеру «Крылья Сурхака».

— И как? — спросил Номмо.

— Прекрасно. Я произнес клятву, что принцесса Коттравей ко мне за помощью не обращалась и ее я не встречал никогда. И заклинание Корс Торуна не подействовало.

— Но ведь тебя же могло… — Барнаба задохнулся от ужаса, не договорив фразу до конца.

— Ничего бы не было, — отмахнулся контрабандист. — Проще простого: госпожа Каэтана не принцесса Коттравей и, значит, я не лгу, когда произношу эту клятву. А галеру я видел, и врать об этом не стал. Но они же не приказывали мне не лгать, когда спросили, куда она направлялась. И я сказал, что в Аллаэллу.

— И поверили?

— Конечно. А почему бы и нет? Я дал достаточно много денег, чтобы вызвать доверие. Ну а мой корабль, груженный товарами и с капризными пассажирами, которые не хотят торчать в порту пару дней, пока до них дойдет очередь, никого не заинтересовал.

— Великолепно! — одобрил Рогмо. — Мастерская работа.

— Опыт, большой опыт, — скромно ответил господин Цоциха. — А теперь я вынужден попрощаться с вами — дела ждут.

Перед тем как спуститься в ожидавшую его шлюпку, которая должна была доставить контрабандиста на берег, господин Цоциха зашел попрощаться с Богиней Истины.

— Я был безмерно счастлив, госпожа, помочь вам. Жаль только, что никогда не попаду в Сонандан, не побываю в Храме Истины. Может, там мне что‑нибудь такое бы сказали… Но не судьба.

Он старался выглядеть беззаботным и веселым, но грустные глаза не позволяли поверить его ребяческому притворству.

Каэ полезла в ящик столика, где лежала шкатулка преподнесенная на прощание правителем Сонандана. В ней было несколько камешков из Храма Истины и она часто прикасалась к ним, набираясь сил и тепла. Камешки эти жили собственной жизнью, как впрочем, и весь храм, который являлся не простым строением, а непостижимым существом, одушевленным и разумным.

— Вот, возьмите. Это оттуда. Надеюсь, они принесут вам счастье.

Господин Цоциха порывисто схватил шкатулку, склонился перед Каэтаной в низком поклоне и убежал, не оставив ни ей, ни себе возможности сказать что‑либо еще. Когда Каэ вышла на палубу, шлюпка с четырьмя гребцами и пассажиром — огненно‑рыжим и усатым — уже отчалила от борта «Астериона» и быстро продвигалась по направлению к порту Хаор.

— Удивительно, — сказал капитан Лоой за плечом у Каэ, — господин Цоциха — человек во всех отношениях порядочный, но до сегодняшнего дня я не считал его бескорыстным. Вы знаете, что он не взял тех денег, которые я обещал ему заплатить?

* * *

На довольно большом расстоянии от берегов Хадрамаута высится в Коралловом море голый, скалистый островок. Он абсолютно ничем не примечателен — нет здесь ни растительности, ни животных. И только морские птицы прилетают сюда, чтобы вывести птенцов в безопасном месте. В это время островок, уныло торчащий из воды, наполнен шумом, гамом, хлопаньем крыльев, а в остальное время тишину здесь нарушает только плеск волн да завывания ветра в трещинах и расселинах.

«Астерион» на всех парусах шел к проливу Удевалла, чтобы пройти по нему в океан Локоджа. Однако корабль не миновал и трети расстояния, когда Морской эльф поспешно поднялся на капитанский мостик и заявил, что ему необходимо срочно поговорить с Лооем.

— Я к вашим услугам, ваша милость, — отвечал капитан, который, как и большинство людей, сильно робел при виде статного, царственного эльфа.

— Капитан, мне не хотелось бы пугать вас раньше времени, но я чувствую приближение Йа Тайбрайя.

— И что же? — спросил Лоой, не надеясь, впрочем, услышать толковый ответ.

— В нескольких милях восточное есть крохотный клочок суши. Нам необходимо попасть туда до того, как мы встретимся с пробудившимся.

— Вы думаете, нам это поможет? — горько спросил капитан. — Он от Уатаха не оставил камня на камне. Я знаю островок, о котором вы говорите. Йа Тайбрайя раздавит его и не заметит.

— Заметит, — сказал Мердок ап‑Фейдли. — Обещаю вам. И прошу вас поторопиться, капитан. Это наш единственный шанс уцелеть и единственный шанс для меня выполнить то, что я обещал госпоже Каэтане,

— Хорошо, — ответил капитан, — выбирать не приходится.

В каюте, где Каэтана играла с Рогмо и Магнусом в карты, а Барнаба отчаянно жульничал, никто об этом разговоре не узнал. Но зато все почувствовали, что корабль сворачивает с курса.

— Странно, — заметил Магнус. — Что это пришло в голову нашим морякам? Нам ведь не нужно на восток. Нам нужно прямо и прямо, до самого конца.

— Может, что‑нибудь пытаемся обойти, — неуверенно предположил Номмо.

Альв не играл со всеми, но предпочитал находиться в компании.

— А что, скажи на милость, можно пытаться обойти в открытом море? — поинтересовался Рогмо.

— Я знаю что, — сказал Барнаба, — Йа Тайбрайя.

* * *

Древний зверь был настолько прекрасен, что все на миг забыли о грозящей им неминуемой гибели, о страхе, который должны были бы испытывать перед этим чудовищем, о цели своего пути. Йа Тайбрайя вынырнул из пучины через несколько минут после того, как «Астерион» встал на якорь с подветренной стороны острова и люди высадились на это скопление скал, откуда мгновенно сорвались в лазоревое небо снежные хлопья — вспугнутые ими морские птицы с отчаянными криками кружили над покинутыми гнездами.

Правда, капитан остался на корабле. Он не хотел рисковать и все спрашивал у Мердока ап‑Фейдли, что будет, если зверь разрушит корабль: ведь тогда вся команда и пассажиры умрут от голода и жажды.

— Была бы это самая большая беда, — сказал Магнус, — и думать было бы не о чем.

Каэтана отнеслась к предложению сойти на остров немного скептически. Но Морской эльф твердо пообещал ей, что он может уговорить или заставить (это уж смотря по обстоятельствам) Йа Тайбрайя снова опуститься на глубину, оставив корабль в покое.

Сангасои воспринимали приказы командира как приготовление к сражению. Ни один мускул не дрогнул на их загорелых красивых лицах, когда они осматривали свое оружие. И Мердок ап‑Фейдли восхитился в очередной раз их мужеству и выдержке. Казалось, им безразлично, что они собираются драться с тем, кого панически боятся даже Новые боги. Но ведь сангасоям было не впервой побеждать богов и демонов. Они собирались справиться и с Йа Тайбрайя.

Морской эльф оказался прав. Древний зверь искал их в водах Кораллового моря и, учуяв, стал догонять. Он вынырнул из‑под воды с громоподобным ревом, лазорево‑голубой, искрящийся в лучах солнца, мощный, грозный, и навис, как исполин над карликом, над крохотным скалистым островком, который рядом с тушей этого монстра сделался еще меньше.

Каэ, затаив дыхание, смотрела на Йа Тайбрайя, стараясь не пропустить ни одной детали, запомнить каждую мелочь, ибо это было воистину прекрасное зрелище. Змей поднял гребень на голове, отчего сразу стал еще более красивым и страшным одновременно, и попытался выползти на берег, чтобы раздавить людей. Все невольно попятились, сжимая в руках орудие; но тут Морской эльф крикнул:

— Я здесь, брат Йа Тайбрайя, — и голос его несся с вершины самой высокой, самой острой, самой недоступной скалы. Как раз на одном уровне с головой чудовища.

Огромный, налитый кровью круглый глаз мигнул и уставился туда, где стоял на остром пике крохотный человечек и кричал:

— Здравствуй, брат мой Йа Тайбрайя. Это я — Мердок ап‑Фейдли. Поговорим?

Никто не слышал, что ответило морское чудовище своему эльфийскому брату, но все увидели, что он перестал разевать жуткую пасть, перестал реветь и угрожающе раскачиваться из стороны в сторону. Йа Тайбрайя немного ушел под воду, отчего его голова полностью сровнялась с той площадкой на отвесной скале, куда каким‑то образом забрался Морской эльф. Древний зверь положил голову на просторный выступ и замер, слушая. И только эти двое, братья по крови, знали, о чем станут они сейчас говорить.

— Что с тобой, брат? — спросил князь. — Ты затаил обиду на людей? Зачем ты губишь их?

— Мне тяжко, — отозвался змей. — Безмерно тяжко. Властная сила пробудила меня, и я ничего не могу поделать с этим. Кто‑то иной, более сильный и могущественный, нежели я, управляет мною. Во мне почти нет моей крови. Я устал. Помоги мне, — попросил он почти жалобно.

— Я для этого и пришел сюда, — ответил эльф. — Ты ведь узнаешь это место?

— Узнаю, — откликнулся монстр.

— Я смогу тебе помочь. Тебе нужна жертва, и тогда ты снова станешь хозяином самому себе.

— Я уверен в этом, но сколько жертв я ни принес самому себе — ничего не помогло.

— Брат мой, это уже не ты говоришь.

— Твоя правда. Убивал я не ради этого. Кто‑то приказал мне убивать всех. Кто‑то требует, чтобы я уничтожил этот корабль. Помоги мне, Мердок ап‑Фейдли. Не оставь меня слугой того чудовища, которое поселилось во мне.

— Бедный брат, — прошептал эльф. — Обещай мне одно: как только ты станешь сам себе хозяином, ты отправишься на дно, опустишься в Улыбку Смерти и будешь спать столько времени, сколько захочешь. Но больше никого не убьешь.

— Хорошо, — согласился змей. — Я обещаю. Я и сам того же хочу. Скажи мне, те существа внизу, на острове, в окружении множества людей, — они древней крови?

Эльфа потрясла постановка вопроса.

— Ты имеешь в виду Кахатанну? Богиню Истины? Ингатейя Сангасойю?

Огромная голова несколько раз качнулась из стороны в сторону.

— Я знавал Кахатанну в давние времена. Эти существа иной природы.

— Это Время, мой могучий брат, это воплощенная вечность, явившаяся к Богине Истины.

— А кто еще?

— Еще там есть полуэльф, мой брат по крови, князь Энгурры и наш король.

— Я не о нем. То существо, с мечами, — кто оно?

Мердок ап‑Фейдли застыл в недоумении:

— Это сама Кахатанна, Богиня Истины. Ты же только что сказал, что знал ее когда‑то. Неужели память начинает тебя подводить?

— Это не она, — просто ответил змей. — Она не богиня, а нечто гораздо большее.

— Это хорошо или плохо? — по‑детски наивно спросил эльф.

— Это невероятно. Послушай, я хотел сказать, что мне очень жаль. Я люблю тебя, брат. И мне очень горько.

— Не вини себя, ведь я всегда знал, что должно случиться этим днем, я к этому готовился, я был призван. Это судьба, и в тебе нет зла.

— Спасибо. Мне нужно было услышать это именно от тебя, — сказал змей. — Но ты хочешь приступить к обряду?

— Конечно, только подожди одну минуту.

Мердок ап‑Фейдли наклонился и посмотрел вниз, где стояла довольно большая толпа людей: матросы с «Астериона», сангасои, его новые друзья — Магнус, Номмо и Барнаба; его родич Рогмо и Каэтана. Он смотрел на них с такой невыразимой любовью и нежностью, какую трудно было предположить в этом суровом существе. Но когда он выпрямился, его лицо было спокойно и безмятежно.

Морской эльф подошел к самому краю отвесной скалы, воздел руки к равнодушному небу и начал нараспев произносить первые слова старинного обряда:

— Я Мердок ап‑Фейдли, князь моря и кровный брат морским существам, стоя здесь, на краю Алтаря, добровольно и с радостью отдаю свою кровь в жертву крови своего старшего брата Йа Тайбрайя и отпускаю ему эту вину, дабы он был свободен и от вины, и от зла, и от скверны и стал хозяином себе и своей воле. И это незыблемо до тех пор, пока брат Йа Тайбрайя не призовет к себе иного моей крови, чтобы вкусить ее.

Слова, подхваченные ветром, неслись куда‑то под облака, и поэтому стоящим внизу ничего не было слышно. Конечно, они слышали, что эльф что‑то говорит, но не могли ничего разобрать в плеске волн и криках чаек.

А потом стройная, точеная фигура Мердока ап‑Фейдли четко обозначилась на фоне неба, и клонящееся к закату солнце осветило его золотыми лучами. Он весь засиял, засверкал, слепя глаза тем, кто смотрел на него с ужасом и восхищением оттуда, снизу; развел руки, как пылающие крылья, и, оттолкнувшись от камня, на котором стоял, бросился со скалы.

Падающей звездой пронесся Мердок ап‑Фейдли в вечернем небе и золотой стрелой вонзился в волны.

Йа Тайбрайя метнулся к нему и схватил эльфа уже в воде. Громадные челюсти сомкнулись, во все стороны брызнула кровь, и освобожденный этой страшной жертвой змей погрузился в пучину, издав на прощание отчаянный, тоскливый вопль.

* * *

Морской эльф безумно любил жизнь, и она не казалась ему пустой и бессмысленной даже спустя несколько тысячелетий после рождения. Но как‑то так странно устроено, что жертвуют собой во имя других именно те, кто жаждет жить. Возможно, потому, что они прекрасно сознают ценность жизни вообще — не только своей, но и любой другой. А вот влачащие жалкое и бессмысленное существование отчаянно боятся умереть. В чем‑то они правы: ведь смерть воздается как плата за прожитое, и что им потом делать за гранью тьмы? Пустых людей, впустую топтавших землю, после нее ждет такая же пустота.

Морской эльф бежал по сверкающей дороге, которая оказалась потолком солнечных лучей, одним концом уходящим в небо, а другим — упирающимся в его любимое море. Он как на крыльях влетел в ослепительно зеленое, ласковое, тихое море и остановился. Он, конечно, не раз слышал древние легенды, но не представлял, что и на самом деле все сбудется.

Его уже встречали братья, сестры, отец — все ушедшие когда‑то: павшие в битвах, бросившиеся в море с Алтаря, чтобы отвести беду от людей; пронзенные предательскими кинжалами. Все они были здесь — Пресветлые эльфы моря. И среди прочих он увидел… Аэдону.

— Ты здесь. — Он не спрашивал, он радовался.

— Ты же знаешь, если бы не Вещь, то и мой отец, и я ушли бы тогда вместе в вами из Энгурры. Нам там было нечего делать.

— Я не понял тогда, прости меня.

— Пустое. Главное, что мы опять вместе. Как там мой мальчик, Мердок? Справляется ли с тяжестью моего наследства?

— У тебя прекрасный сын, Аэдона. Чудный человек и настоящий эльф. Не знаю, как это может быть, но я рад этому. Ты боишься за него?

— Нет, — ответил лучезарный Аэдона, и остальные эльфы отрицательно покачали головами. — Мы будем ждать его здесь. И если он выполнит свой долг и до конца останется достойным, мы скоро встретимся. А теперь пойдем, король ждет тебя.

И легкие, почти прозрачные тени заскользили среди коралловых рифов, устремляясь к призрачному подводному дворцу.

На Арнемвенде говорят, что души Морских эльфов уходят под воду и что именно эти души и создают море, давая ему особенную, ни с чем не сопоставимую суть…

* * *

— О боги, — прошептал Рогмо в полном отчаянии. — Ах я слепец, дурак! Я забыл совершенно, что Морские эльфы не просто связаны узами родства с обитателями моря…

— Я видел когда‑то такую церемонию, — сказал Барнаба, обращаясь сразу ко всем. — Именно здесь, на этом самом месте. Они зовут его Алтарем.

— Кто они?

— Князья ап‑Фейдли — братья и жрецы Йа Тайбрайя и ему подобных. Каэ, дорогая, не плачь. Это его судьба. Они сами ее избрали, когда ушли из Энгурры сюда. Он всегда знал, что должно случиться именно так, а не иначе. Не плачь. Этим ты плохо почтишь его память.

Маленькая фигурка Номмо скорчилась на огромном валуне. Альв сидел обхватив колени мохнатыми лапками и раскачивался, как в трансе. Каэ подошла к нему, обняла за плечики:

— Воршуд, не стоит. Барнаба прав: горе не лучший способ выразить благодарность и любовь.

— Беда в том, что я его побаивался. Считал заносчивым и кичливым. Немного ревновал вас к нему. А оказалось, что он другой, только я этого не разглядел.

— Он услышит тебя из любой дали, — молвил Рогмо. — И поймет, что ты увидел его истинное лицо. И ему будет приятно.

— Страшно только, что мы не успели проститься, — сказала Каэ. — И что никого не было рядом в последний миг. Я должна была догадаться…

Куланн дал знак своим воинам, и сотня сверкающих в закатном солнце мечей взлетела вверх, отдавая салют князю Мердоку ап‑Фейдли.

— Я хотел узнать… — Голос Магнуса был тверд, вот только глаза предательски покраснели, но, может, в том был повинен все тот же багровый закат? — Я хотел спросить, — повторил он. — Мне показалось или на самом деле в ту минуту, когда он собрался прыгнуть, рядом с ним стоял какой‑то гигант в черных доспехах?

* * *

Изогнутая дугой, длинная цепь коралловых островов, называемых Сарконовыми, преграждала выход в океан Локоджа. И только в одном месте, будто бы сжалившись над моряками, расступалась, образуя узкий пролив. Здесь всегда было бурное море, два течения сталкивались друг с другом, и только опытные лоцманы и капитаны рисковали проводить тут свои корабли. Большинство же отправлялось в путь с крайней западной оконечности Хадрамаута — мыса Крус. Но там суда попадали в мощное течение, и их выносило в открытый океан. Ничего опасного в этом не было, но такой путь длился месяца на два дольше. И все же была еще одна причина, по которой пролив Удевалла не пользовался особой популярностью. Об этом и говорили за обедом капитан Лоой и его пассажиры.

— Видите ли, госпожа Каэтана, мы не станем сворачивать с намеченного курса, но всем нам нужно быть постоянно готовыми к нападению. Пролив Удевалла слишком узок, а корабли в нем слишком беспомощны, чтобы этим не воспользоваться. Поэтому пираты прочно обосновались на Сарконовых островах и потрошат все суда, которые имели несчастье попасть им в лапы.

— Так что же мы рискуем? — возмутился Барнаба. — У меня знаете какой гардероб? Конечно, он привлечет внимание этих разбойников!

Все весело и от души расхохотались.

— Не понимаю, — рассердился толстяк, — что вы нашли смешного в предстоящей нам всем трагедии? Если нас возьмут на абордаж и лишат меня имущества, я так и буду ходить в одном костюме всю дорогу?

— Если они возьмут нас на абордаж, — успокоил его Куланн, — то у костюмов больше шансов остаться в целости и невредимости, чем у тебя.

— Я грозен во гневе, — сказал Барнаба. — И ужасен.

— Вот им это и расскажешь, — посоветовала Каэтана.

— С сотней воинов Куланна пираты нам страшны меньше, чем кому бы то ни было, — спокойно продолжил Лоой. — Именно поэтому я вообще согласился вести корабль через пролив Удевалла. И все же я настоятельно прошу вас — вечером мы приближаемся к Сарконовым островам. Не дайте застать себя врасплох.

Когда обед закончился и большая часть путешественников разошлась по своим каютам, в столовой остались капитан, Каэ и Куланн.

— Это очень серьезно? — спросила она, обращаясь к Лоою.

— Не слишком. Но не хотелось бы с удивлением обнаружить себя ранним утром висящим на рее. А потому лучше немного сгустить краски, правда?

— Вы правы, — согласилась она.

Вечером, закончив точить и полировать свои клинки, Каэ осторожно положила Такахай и Тайяскарон в изголовье и собралась было укладываться спать, как ей показалось, что мечи чем‑то возбуждены. Это было странное чувство, но нечто подобное клинки вытворяли в те времена, когда она только нашла их после долгой разлуки и постоянно чувствовала их легкую дрожь и тихое пение. Со временем она привыкла к этому состоянию своих клинков, а позже научилась различать оттенки их настроения. Сейчас Такахай и Тайскарон предупреждали ее об опасности. Души верных воинов, заключенных в блестящей стали, ставшие во много крат сильнее благодаря стараниям бога‑кузнеца, предвидели близкую битву. И пытались сообщить о ней своей хозяйке.

Каэ была согласна с капитаном в том, что лучше немного преувеличить опасность. Поэтому она встала со своего ложа, снова оделась, тщательно осмотрела свои метательные кинжалы, надела боевые наручи с шипами и, прихватив оба клинка, отправилась в каюту капитана. Она осторожно постучалась в двери и, когда сонный голос отозвался, произнесла:

— Капитан, это я.

— Да, госпожа. — Лоой уже протирал глаза, стоя на прохладном морском ветру, который быстро привел его в себя. — Почему вы не спите?

Тут только капитан обратил внимание на то, что Каэ стоит перед ним снаряженная, как в битву, и удивленно на нее уставился.

— Капитан, я понимаю, что могу и ошибаться, но не могли бы вы разбудить команду? А я попытаюсь объяснить ситуацию Куланну.

— Что случилось?

— Ничего конкретного. Но вы сами сказали, что висеть на рее, едва проснувшись, — это уж слишком. Мне кажется, что мои мечи предупреждают о скором сражении. Мне жаль будить всех — люди так устали за день.

— Лучше бы вы ошиблись, — серьезно сказал капитан. — Но вы правы, я бужу команду.

Каэ никогда не была так уверена в своей правоте, как верили в нее другие. И поэтому ей всегда было неудобно: она боялась беспокоить людей зря; но дрожь клинков все усиливалась, и Каэтана решительно направилась в каюту Куланна. Разговор с командиром сангасоев был еще более коротким, и уже через пять минут воины Сонандана занимали места на трех палубах «Астериона» согласно заранее составленному плану. Куланн не торопился и людей не подгонял, однако все происходило с молниеносной скоростью и в полной тишине, только слегка звякало оружие да стучали сапоги по дубовой палубе.

Моряки тоже отнеслись к ее предчувствию с огромным доверием. Никто не выразил даже тени сомнения — люди готовились к предстоящему сражению споро и слаженно, хотя ни о каком противнике и речи не было. Море поражало своим спокойствием, ветер был, как всегда, попутный и ласковый, и, кроме плеска волн, не было слышно ни единого звука.

Рогмо и Магнус уже стояли около нее, когда она подняла голову. Оба молодых человека выглядели свежими и отдохнувшими.

— Где Барнаба и Номмо?

— Мы разбудили их и велели не волноваться, но на палубу не высовываться.

— Мне так неловко, — пожаловалась Каэ. — А если все это зря?

— Тогда мы дружным хором скажем вам спасибо. С детства не любим пиратов, — улыбнулся Магнус.

— И то ладно…

— Воины расставлены, госпожа, — сообщил подошедший неслышно, как кошка, Куланн. — Идите к себе.

— Еще чего? Я же бессмертна, забыли?

— Госпожа! — Голос командира был тверд как сталь. — Мы посланы с вами, чтобы защищать вас, а не подвергать ненужному риску.

— Я не буду спорить с вами, но и отсиживаться не стану.

— Командир прав, — сказал Рогмо. — У вас впереди еще много испытаний, дайте себе шанс дожить до них.

— Как оптимистично!

Спорили они, надо сказать, шепотом. Корабль тихо скользил в ночи, освещенный неярким светом двух фонарей. Безмолвные тени застыли на своих местах, приготовившись к сражению. А сражаться было не с кем. И Каэ так уверилась в ошибочности своего предчувствия, что чуть было не подпрыгнула на месте, когда услышала негромкий звук, доносившийся со стороны моря. Это был тихий‑тихий скрип весел. И его можно было отличить от прочих звуков лишь потому, что к этому все были подспудно готовы. Пираты Сарконовых островов знали свое дело — спящий корабль был бы обречен.

Куланн махнул рукой и жестом приказал Рогмо и Магнусу находиться около госпожи, а сам поспешил к своим людям, как тень проскользнув по трапу на нижнюю палубу.

Мерный плеск весел все приближался, и наконец едва заметный толчок сообщил о том, что пиратское судно подошло к «Астериону» вплотную.

И тут же весь громадный корабль осветился огнями. Матросы зажгли приготовленные факелы, а сангасои дали залп из луков по ослепленным и застигнутым врасплох пиратам. Пляшущее пламя освещало их изумленные лица. С глухим звуком стрелы вонзились в тела нападавших, и пираты с воплями попадали за борт. Но они не растерялись и не испугались, возможно, еще и потому, что не представляли себе, с кем имеют дело. И с отчаянными криками бросились в атаку.

Сражение закипело сразу повсюду — пиратов было много, около трех сотен вооруженных до зубов головорезов, которые на голову превосходили солдат регулярной армии. Они умели воевать, они были смелы и неукротимы. Размахивая топорами и кривыми саблями, зажав в зубах ножи, они перепрыгивали со своей галеры на борт «Астериона», прокладывая себе путь к капитанскому мостику.

— У них большое судно, — сказал Рогмо, — и, по‑моему, подходит еще одна галера. Я не сомневаюсь в сангасоях, но все же пираты могут перебить много наших матросов.

— Наши матросы тоже сангасои, — заметил Магнус. Но особой уверенности в его голосе не было.

— Надеюсь, Куланн позаботился об этом, — сказала Каэ. — И все‑таки…

Она не договорила, а, схватившись за свисавший над головой канат, легко соскользнула вниз. Рогмо и Магнус только и успели, что проводить ее взглядами. Через секунду полуэльф бросился следом. Молодой чародей оценил расстояние и… полез вниз по трапу.

Номмо выбрался из каюты и уставился на приближавшуюся из темноты вторую галеру.

— Ах так! — сказал он задиристо. В крошечных мохнатых лапках возник и стал расти ком фиолетового пламени — Хозяин Лесного Огня защищал своих друзей. Он размахнулся и несильно запустил огонь в пиратское судно. Вспыхнуло сразу, как по заказу, и немудрено, ведь огонь был не простой. С галеры раздались отчаянные вопли.

— Не понравилось? — Номмо захихикал и стал пускать огненные шарики один за другим. Иногда они попадали в какого‑нибудь пирата, и тогда охваченное пламенем тело с шумом падало в воду.

Тем временем на нижних палубах кипела битва. Куланн, с громадным топором в руках, истреблял своих противников с таким невозмутимым видом, будто демонстрировал новичкам способы ведения рукопашного боя. И сангасои не отставали от своего командира: высокие, могучие, прекрасные, в белых одеждах и сверкающих поясах и наручах, они казались бессмертными существами; и сердца пиратов дрогнули. Морские разбойники еще никогда не сталкивались с таким сильным противником. Никогда им не оказывали такого отчаянного сопротивления; никогда одинокий корабль, казалось бы застигнутый врасплох, не мог устоять против нескольких галер.

— «Асунта» горит!!! — раздался дикий вопль. Это нападавшие заметили подожженный Номмо корабль.

— Хороший факел! — рявкнул Куланн. И, задрав голову вверх, крикнул, обращаясь к альву:

— Прекрасная работа!

— Я рад! — донесся оттуда тоненький голосок.

— Подходит еще одна галера! — возвестил наблюдатель. Он сидел в «вороньем гнезде» на грот‑мачте «Астериона», закрываясь от стрел таким огромным щитом, что было непонятно, как он его туда вообще затащил.

На нос пиратского корабля выскочил громадного роста детина в красных одеждах. Бородатый, одноглазый, он был похож на демона, которого отпустили из Ада Хорэ принять участие в этом сражении. В руках он держал диковинный двулезвийный меч. Рукоять в нем находилась посредине, и пират держал его как копье, вращая им с невероятной ловкостью и мастерством.

— Не бойтесь! — крикнул он, подбадривая своих людей. — Они такие же смертные, как и все остальные! Кровь у них красная и горячая! Вперед!!!

И пираты действительно с новыми силами бросились в атаку. Их предводитель оказался прекрасным воином. Он мог быть грабителем, негодяем и убийцей, но фехтовальщик из него получился прекрасный, к несчастью. За несколько минут он убил двух матросов с «Астериона» и серьезно ранил защищавших их сангасоев. С его появлением в ходе сражения наметился перелом. Если до сих пор сангасои теснили своего противника повсюду, сбрасывая пиратов в воду, снося головы и буквально нанизывая нападающих на свои длинные, прямые клинки, то теперь, воодушевленный примером своего предводителя, враг осмелел. Все больше и больше сангасоев получали раны, которые наносили им лучники пиратов, стоявшие на довольно безопасном расстоянии. Вообще, ночная стрельба мало эффективна, но когда на таком близком расстоянии противники осыпают друг друга градом стрел, то даже случайно можно попасть в цель.

На обоих кораблях было много раненых, и, хотя сангасои убили вдвое или втрое больше нападавших, положение стало ухудшаться: со стороны Сарконовых островов медленно приближалась та самая галера, которую заметил наблюдатель.

— Это плохо, — сообщил Номмо растрепанному Барнабе, который, по‑птичьи склонив голову набок, наблюдал за ходом битвы. — Если она привезет еще столько же пиратов, то мы пропали: они нас просто перестреляют, не подходя ближе.

— Подходит четвертая галера! — внезапно завопил наблюдатель.

Каэ в этот момент рубилась в носовой части корабля. Именно сюда хлынула толпа головорезов, заприметив издали, что воинов тут мало, а матросы хуже вооружены. Пираты перепрыгнули со своих мачт на верхнюю палубу «Астериона», который значительно превышал суда противника своими размерами. Они стремились на капитанский мостик, где стоял капитан Лоой, крепко вцепившись в штурвал. Ветер был не слишком сильный, и «Астерион» двигался медленнее, чем хотелось.

Каэ заступила дорогу ватаге головорезов, вооруженных саблями и топорами. Увидев перед собой хрупкую женщину с обнаженными мечами, они расхохотались и всей толпой повалили вперед, очевидно желая развлечься как следует. Они допустили одну только ошибку — не присмотрелись к выражению лица этой женщины. А оно вовсе не было испуганным, но спокойным и даже немного веселым. Каэтана скалила зубы в волчьей усмешке, и только тот, кто видел, как смеялись Эйя и Габия, мог понять, что это значило.

Она сделала несколько пробных взмахов мечами и они, как стальные сверкающие крылья, пронеслись в воздухе над ее плечами и застыли полосками лунного света.

— Слышь, она думает нас удивить! — гаркнул кто‑то из нападающих.

— Так ить блаародная, — язвительно заметил другой. — Ничего, в койке такая же будет, как нормальная баба.

— Ты полегче, Крысолов, — посоветовал кто‑то из темноты, — а то, изувеченная, на кой она нам сдалась?

— Как получится, — неопределенно пообещал Крысолов, — щас я ее одной левой.

Их не смутило, что женщина стояла молча и неподвижно, — возможно, подумали, что она в шоке от ужаса. Они много повидали на своем веку таких несчастных — беспомощных, оцепеневших перед лицом наступающего кошмара, бессильных что‑либо предпринять. Они слишком часто насиловали обезумевших, вопящих женщин на глазах у их связанных мужей, а потом сковывали супругов одной цепью и «отпускали» в море. Они не реже вспарывали животы и перерезали горло, чем пили и ели, — это стало привычным, это было безнаказанным, и они чувствовали себя в полной безопасности, подходя к следующей намеченной жертве.

— Чтой‑то она малая такая, — недовольно протянул все тот же мерзкий голос из темноты.

— Какая есть, — рассмеялся другой.

Крысолов покрутил в воздухе шипастой булавой. Это должно было впечатлить глупую бабу, вставшую против него, против груды его плоти — стальных мышц и мускулов, против его жестокости и безжалостности.

Каэ не двигалась с места, краем глаза отмечая, что сзади никого нет. Несколько матросов «Астериона», увидев, что спина госпожи открыта, бросились вперед и встали, готовые умереть на этом пятачке, защищая ее от предательского нападения.

Когда Крысолов прыгнул на женщину, он уже в воздухе заметил, что пространство перед ним свободно. Но он не видел, когда и куда она переместилась. Пират не успел удивиться, не успел испугаться или вообще что‑либо почувствовать, как лезвие Такахая прочертило на его горле тонкую алую полоску. Он ткнулся лицом в доски палубы, дернулся и затих.

Нападающие затоптались на месте, вскипая яростью.

— Эй, Крысолов, ты чего?

— Братцы! Бабенка Крысолова порешила!

— Убить эту тварь!!!

— Нет! Живьем берите! Чтобы локти кусала, что не сдохла!!! — неслось отовсюду.

— Берите‑берите, — вдруг заговорила женщина, — только не споткнитесь на бегу.

Пираты взвыли от нахлынувшей ненависти и кинулись на нее, размахивая оружием, вопя и галдя.

У фехтовальщиков есть правило: число нападающих на одного воина строго конечно и определяется в зависимости от длины клинка защищающегося. Если атакующих больше, чем нужно, они мешают друг другу и помогают своему противнику. К счастью для Каэтаны, пираты этого правила не знали. Правда, она была уверена в том, что одолела бы их в бою по правилам. Она стояла широко расставив ноги, легко сохраняя равновесие на качающейся палубе, и когда враги добежали до нее всей оравой, она встретила их крестообразным взмахом двух клинков. Первые двое головорезов свалились под ноги своим товарищам. Третий пират, на которого давила сзади масса остальных, споткнулся и рухнул лицом вниз. Но он не успел упасть на тела убитых — в воздухе его горло встретилось с носком сапога окаянной бабы. Мощным ударом Каэ раздробила ему кадык, и с жутким хрипом ее противник перекатился на спину, держась руками за шею.

Пираты попятились. В ярком пламени, которым пылающая галера освещала место сражения, Каэтана казалась воплощением смерти. В черном кожаном одеянии, с шипастыми наручами, с разметанными волосами и хищным оскалом, держащая смертоносные клинки, она напомнила пиратам, что кошмары могут существовать и для них. Они больше не воспринимали эту женщину как жертву, как объект насилия, но только как хищного и опасного врага, которого необходимо убить, чтобы выжить самим. И в этот самый миг, когда они осознали, что на чашах весов сейчас лежат их жизни и жизнь странной женщины, они атаковали ее с яростью отчаяния. Взметнулись в воздухе кривые сабли, визжа от возбуждения, заплясали короткие лезвия кинжалов, засвистели боевые топоры. А затем ночь снова наполнилась криками — и крики эти были хриплыми и сорванными. Ничего похожего на женский голос.

Каэ высоко подпрыгнула и описала широкий полукруг клинком Тайяскарона, снеся голову с плеч одному из головорезов и отрубив кисть другому. Затем сделала сальто и нанесла прямой удар сверху — мощный и безжалостный. Пронзила четвертого врага острием Тайяскарона. И когда она на миг застыла на месте, обводя спокойным взглядом поле боя (не прошла даром наука Траэтаоны, который твердил: сохраняй спокойствие в схватке, страх губит разум, а сомнения душу), к ней раздвинув своих подданных, широко шагнул некоронованный король Сарконовых островов — рыжий детина в красном наряде, сжимающий в руках двулезвийный меч, с обоих концов обагренный кровью.

— Я убил многих твоих воинов, — рявкнул он. — Твоя очередь.

А больше ничего не сказал, только согнул ноги в коленях, сжался как пружина, тугими витками собирая тело перед решительным броском. Каэ заметила, что он дышит спокойно и ровно в отличие от остальных нападающих.

— Госпожа, — горячо заговорил над ухом матрос, — спасайтесь! Мы постараемся задержать его…

Он не договорил, его перебил отчаянный крик с верхней палубы:

— Красный Хассасин! Бегите, госпожа!

— Уже бегу, — процедила она сквозь зубы.

На нижней палубе в это время отчаянно сражался Рогмо, и с меча Аэдоны ручьем текла теплая кровь прямо в рукав его рубахи и широким веером слетала с клинка, когда он возносился вверх над головами врагов. Метал огненные шары маленький альв, лихо сдвинув на затылок свою незаменимую шапочку с пером. Что‑то бурчал Барнаба, внося свою посильную лепту: если кто‑то из пиратов появлялся из люка, чтобы добраться до альва, толстяк что было силы опускал ему на голову увесистую дубинку, оброненную кем‑то в пылу схватки. Магнус метал в толпу нападающих короткие огненные стрелы, испепелявшие на месте, что в комплекте с шарами Номмо довольно сильно действовало на противника. Куланн со своим боевым топором нагнал на пиратов такого страху, что ему приходилось гоняться за ними по всей палубе.

Но они были сейчас очень далеко, как в ином мире. А здесь, сейчас, сию секунду, Красный Хассасин — самый грозный, самый известный пират своего времени, опытный и жестокий боец — готовился прикончить упрямую женщину, увеличив список своих побед. Каким‑то непостижимым образом он понял, что главная добыча — вот она, перед ним. И если убить эту странную фехтовальщицу, то половина дела будет сделана.

Они столкнулись как гора и волна, как ветер и могучее дерево, как камень и время. Красный Хассасин мог с самим Бордонкаем поспорить, кто сильнее. И потому нелепо было предполагать, что маленькая, хрупкая Каэ выстоит против него. И матросы «Астериона» бросились на помощь своей госпоже, но пираты оттеснили их назад, к каютам, и там завязалась не менее ожесточенная схватка.

Как легко, как свободно летал в воздухе двулезвийный меч! С какой силой он пронзал пространство там, где только что стояла женщина, обрушивался сверху туда, где сию секунду находилась ее голова, пытался вышибить из ее рук полыхающие алым клинки. И все тщетно. Она утекала из‑под удара, парировала выпад, снова и снова наступая на гиганта. И в какой‑то миг ему вдруг показалось, что два воина сражаются рядом с ней, не отходя ни на шаг. Он попытался поразить одного из них, но только звон клинка был ему ответом.

Красный Хассасин был живой легендой. Иногда одного звука его имени было достаточно, чтобы противник застыл на месте, готовый к смерти. И поэтому он не поверил, когда длинное прямое лезвие легко миновало его клинок и вонзилось ему под левое ребро, даже боли почти не было.

На красном крови почти не видно, особенно в отблесках алого пламени. И потому многие пираты даже не поняли, что случилось, отчего их предводитель медленно опустился на колено, затем согнулся, уперев локоть в палубу, и только потом повалился на бок, выронив свой диковинный меч. Его борода уперлась в темное небо, в застывших глазах плясали отблески огня горящей галеры.

Только тогда над морем пронесся отчаянный крик:

— Красный Хассасин мертв! Она убила Красного Хассасина!!!

И это было сигналом к повальному бегству. Головорезы пытались убраться с корабля столь же отчаянно, как еще несколько минут назад стремились попасть на него. Но сангасои не давали им уйти безнаказанными: они убивали их десятками, воспрянув духом от известия, что их госпожа жива и уничтожила самого страшного из противников. Пираты падали, испепеленные фиолетовыми шарами и золотыми стрелами огней; они умирали под клинком Аэдоны — эльфийским мечом, который участвовал в сотнях сражений за свою долгую, бурную жизнь. Зарубленные жутким топором Куланна, пронзенные стрелами, насаженные на копья, Сарконовы пираты прокляли тот день и час, когда вздумали напасть на гордый красавец корабль, на всех парусах шедший к проливу Удевалла.

Находящиеся на двух уцелевших галерах пытались перерубить абордажные канаты, чтобы уйти на веслах в море, скрыться, надеясь на то, что их не станут преследовать.

В этот момент в воздухе пронеслось хрупкое, изящное тело, и вот уже Каэ стоит выпрямившись на борту вражеского судна.

— За мной! — крикнула она, взмахнув мечами. — Не дадим им сбежать!

И с яростными криками, размахивая оружием, воины Сонандана — справедливая месть за сотни разграбленных кораблей и тысячи загубленных душ — пошли на абордаж.

* * *

Все было закончено к восходу солнца. И когда розовый рассвет забрезжил над морем, сангасои уже закончили убирать с палуб «Астериона» мертвые тела. В живых не осталось ни одного головореза. А среди воинов Куланна и матросов было больше раненых, нежели убитых. Но все же без жертв не обошлось. Семнадцать человеческих жизней унесло с собой ночное сражение, и человек семьдесят были выведены из строя. Корабельный лекарь с помощью Номмо и Магнуса перевязывал раны, стараясь поспеть одновременно всюду.

Барнаба топтался у капитанского мостика, где Лоой — с перевязанной головой и левой рукой, обмотанной тремя слоями полотна, — тщательно выверял курс через пролив Удевалла. Корабль стремительно несся под полными парусами прямо в это узкое ущелье, где сталкивались два мощных течения, образуя гигантские волны и водовороты. Лоцман Яртон, посуровевший после смерти сына, напряженно всматривался вперед, ориентируясь по каким‑то едва приятным деталям. Каэ рассматривала серьезные, сосредоточенные лица матросов, только по их выражению догадываясь о том, насколько сложен был предстоящий путь. Ибо капитан Лоой вел «Астерион» с такой легкостью, что этот переход мало чем отличался от всего предыдущего плавания по открытому спокойному морю.

Вокруг внезапно потемнело — это высокие берега Сарконовых островов угрожающе надвинулись на гордый корабль, стремясь раздавить его в своих смертельных объятиях. Волны что было силы заколотились о крутые борта, и также мгновенно и неожиданно все изменилось: просияло умытое, какое‑то совершенно особенное, будто бы незнакомое, солнце, облегченно выдохнул капитан, так что по всему кораблю было слышно; стали спокойнее лица моряков, разгладились суровые морщины и жесткие складки у рта.

Проскочили. Пролив Удевалла, Сарконовы острова, Хадрамаут, страшная гибель Мердока ап‑Фейдли на Алтаре Йа Тайбрайя — все это оставалось позади, а впереди лежал огромный океан Локоджа, в котором затерялась прекрасная, далекая и таинственная Имана.

* * *

— Решайте сами, дорогая госпожа, — молвил Лоой.

Компания собралась в капитанской каюте, за огромным дубовым столом с такой необъятной столешницей, что, казалось, карта Арнемвенда, лежавшая на ней, изображала мир в натуральную величину. Двухнедельное, никакими особенными событиями не отмеченное плавание, более похожее на парение между небом и водой, которые, отражаясь друг в друге как два голубых зеркала, сливались на горизонте в единое целое, привело наконец «Астерион» в точку, откуда нужно было прокладывать новый курс. По этой причине капитан и пригласил своих пассажиров, чтобы обсудить столь важный вопрос и принять решение с учетом всех деталей.

— Наш путь может пролегать в три точки, находящиеся отсюда на одинаковом удалении: это Аджа‑Хош и Сетубал — два порта Эль‑Хассасина — и Трайтон, находящийся уже на территории Ронкадора.

— А как удобнее?

— С точки зрения расстояния, конечно. Сетубал. Тогда можно будет пересечь территорию Эль‑Хассасина водным путем, поднявшись вверх по Нии. Захватим мы еще часть дороги по Хартуму. И уже от истока реки вы сможете двигаться по направлению к Лунным горам. Но здесь есть свои «за» и «против». Преимущества этого пути очевидны. Но Эль‑Хассасин не самое гостеприимное государство, к тому же Ния, хоть и судоходна даже в верхней своей части, все же не самая глубокая река мира, и потому «Астерион» может там и не пройти, особенно если накануне было мало дождей и Ния обмелела.

Можем мы двигаться и от Трайтона. Там нет достойных упоминания рек, но зато дороги королевства Ронкадор славятся на всю Иману удобством и безопасностью. Так что от Трайтона можно прямиком ехать к озеру Эрен‑Хото, на противоположном берегу которого находятся и Лунные горы, и храм.

— По‑моему, вы сами сказали, что нужно делать. Выбираем Трайтон. Если, конечно, нет никаких скрытых причин не принимать это решение.

— Абсолютно никаких, — уверил Каэтану капитан Лоой. — Все в порядке, ветер прекрасный, и, благодаря Астериону, мы должны благополучно пересечь океан. Откровенно говоря, я страшно рад, что он нам покровительствует, ибо в этот период года в океане Локоджа бушуют ужасные штормы.

— И вы надеетесь не попасть в шторм, потому что нам помогает Астерион? — со странным выражением лица спросил Барнаба.

Если бы речь шла не о таком странном лице, как то, что было у разноцветного толстяка, Каэ определила бы это выражение как откровенный ужас.

— Естественно, — осторожно ответил капитан. Похоже, он тоже почуял неладное.

— Тогда нам конец, — заявил Барнаба. — Мы ведь оторваны во времени от всего, что оставляем позади себя. Мы как бы странствуем по будущему нашего мира, а поскольку мы не способны объять его целиком, то мне приходится сдвигать в прошлое то будущее, которое мы уже посетили. Вам ясна моя мысль?

— Ничего не понимаю, — откровенно сообщил Лоой.

— А я понимаю, но не Барнабу, — сказала Каэ. — Главное не в этом. Главное, капитан, заключается в том, что Астерион не сильнее и не могущественнее остальных богов и он просто не в состоянии спорить с вездесущим временем. Он не пробьется к нам, так же как и прочие. И это значит для нас погодные условия без поблажек. Так что готовьтесь к тому, что мы можем на всех парусах влететь в какой‑нибудь ураган…

— Только не это, — молвил капитан. — Давайте надеяться на лучшее.

… А через два дня разразился шторм.

* * *

Честь и слава хаанухам, умеющим строить такие корабли!

«Астерион» метался в бушующем океане, то взмывая вверх, поднятый на гребень громадной волны, то рушась вниз, в разверзшуюся бездонную пропасть; доски скрипели, мачты трещали, весь корабль содрогался не то от напряжения, не то от ужаса, но выдерживал раз за разом все более сильные удары бури.

Порванные в клочья облака с такой скоростью неслись по тяжелому, свинцово‑серому небу, что напоминали вспугнутых грязных и мокрых птиц. Косой дождь изо всех сил хлестал непокорное судно, завешивая мир вокруг седой пеленой. Где‑то наверху громыхало, изредка с неба спархивали белые молнии.

Барнабу мучила морская болезнь. Это было удивительно, если учесть, что остальных мучили ноющие шишки и ссадины, набитые при попытках передвигаться по брыкающемуся кораблю. Тех, кто стоял на вахте у штурвала, приходилось накрепко привязывать веревками, чтобы не смыло за борт. Матросы один за другим возвращались в свои каюты, промокшие до костей, исхлестанные волнами, уставшие. Магнус несколько раз пытался заговорить шторм, читал заклинания; шторм вроде бы отступал, утихал, и надежда только‑только прокрадывалась в души измученных, доведенных до отчаяния людей, как буря с новой силой обрушивалась на могучий корабль. Ураган казался живым существом, испытывающим искреннюю неприязнь к судну, которое осмелилось плыть по океану Локоджа.

Каэтана сидела на ложе, изо всех сил вцепившись руками в резные декоративные перила, и возносила благодарственные молитвы тому мастеру, который и украшение сработал на славу — крепко и надежно. На скуле у нее была длинная царапина, на голове пара крупных шишек. Такахай и Тайяскарон были надежно спрятаны в ножны и привязаны к столешнице. Это она сделала уже после того, как при одном особенно сильном толчке полетела грудью на острие своего меча. И только ловкость и быстрота самого Такахая, со звоном упавшего на пол, спасли ей жизнь. Теперь ее отчаянно тошнило, а перед глазами проплывали почему‑то все известные и неизвестные блюда различных кухонь, вызывая приступы отвращения ко всему съедобному вообще.

— Я только хочу надеяться, что это обычный шторм, а не работа господина Мелькарта, — заявила она вслух после какого‑то особенно мерзкого видения. — Иначе я просто лопну от злости…

Наверное, она потеряла сознание или просто провалилась в пропасть тяжелого сна, но когда ей удалось снова разлепить тяжелые веки и — с третьей попытки — открыть правый глаз, каюту заливало теплое, золотое солнце, а корабль вел себя крайне прилично: не порывался выскочить из‑под ног и удрать подальше и уже не норовил стукнуть ее по голове какой‑нибудь особо выступающей штуковиной. Здраво оценив все преимущества штиля, она поднялась с кровати, спустила ноги на пол, кряхтя при каждом движении, и вышла из каюты. Правильнее было бы сказать — выползла.

Похожий на смертельно больного — тощий, посеревший, избитый — капитан Лоой стоял на своем месте, словно монумент несгибаемости моряков Сонандана.

— Как вы, госпожа? — спросил он заботливо.

— Думаю, что я еще на этом свете. А как у нас обстоят дела?

— Лучше, чем плохо: многие снасти порваны, несколько повреждений обшивки, не то чтобы серьезных, но нужно останавливаться в порту, чтобы привести корабль в порядок. А главное, я не представляю, где мы находимся. Нужно ждать ночи, чтобы сориентироваться по звездам, иначе мы можем допустить грубую ошибку. Но мне кажется, нас отволокло ураганом ближе к Штайру. Это не слишком радует, но нам придется там причалить, если это так, — набрать воды, пополнить запасы, подлатать «Астерион». Если бы не ставшая легендой прочность кораблей Хадрамаута, мы бы уже давно кормили рыб на дне.

— Во всем есть светлая сторона, — философски заметила Каэ.

Сзади к ним подковылял Барнаба, согнутый в дугу, похожий на куль муки — такой же серый, пыльный и несчастный.

— Умираю! — сообщил он.

— А голос довольно зычный. Здоровым помираешь, брат Барнаба.

— Ты невероятно легкомысленна, — возмутился толстяк. — Мы чуть было не утонули, а ты так веселишься, будто…

— Будто мы действительно не утонули!

— А, с тобой говорить. — Барнаба безнадежно махнул коротенькой ручкой. — Я тут прикинул кое‑что. Выбирай сама — или входим в нормальный поток времени, и тогда нам обеспечена связь с покинутым миром, или пытаемся обойтись своими усилиями. Я вот о чем хотел предупредить: не знаю, как это у нее получается, но Вселенная серьезно бережет себя от подобных шуток — все придет в равновесие…

— Ты имеешь в виду, что мы потеряем всю выигранную разницу во времени?

— Конечно, мы ведь и так балансируем на лезвии бритвы.

— Хорошо, что ты это сказал именно сейчас. А то у меня уже возникало серьезное искушение — проведать наших, попросить помощи. А теперь слушай меня внимательно: ни при каких обстоятельствах не нарушай создавшегося положения. Иначе мы не успеем. Даже если тебе покажется, что будет лучше рискнуть, даже если тебя будут уговаривать, даже если меня не будет рядом, запомни — никакого возврата.

— Ты так заговорила, будто собралась умирать.

— Ну что ты! Уж коли мы эту бурю пережили, то все остальное — чепуха. Просто я хочу, чтобы ты хорошо запомнил то, о чем я тебя только что попросила.

— Договорились, — сказал Барнаба, протягивая ей ладошку. — Ой! Да что же это за напасть такая? Разогнуться не могу…

* * *

Чутье не подвело старого морского волка. Шторм действительно отнес корабль к берегам Кортеганы, и через трое суток пути, после полудня, сидевший в «вороньем гнезде» завопил, даже не пытаясь скрыть свой восторг:

— Земля! Впереди по курсу земля!!! — так, словно ее открывали впервые.

Имана потрясла Каэтану своей чистой и яркой красотой. Лазурная гладь залива, похожего на литое стекло, упиралась в зелено‑золотой берег, который весело взбегал вверх стайкой холмов. На их склонах росли апельсиновые и оливковые рощи, растекаясь зелеными, серебристыми и ярко‑оранжевыми полосами. Небо было таким голубым, что все остальные оттенки голубого теряли право называться тем же словом. А по самой кромке берега рассыпались маленькие, почти игрушечные домики — пригород порта Штайр. Вдалеке, на самом высоком холме, в обрамлении рощ и широких синих лент ручьев стоял высокий замок, сложенный из белого камня. И на верхушках его башен горделиво трепетали сиреневые с алым флаги — цвета королевского дома Кортеганы.

«Астерион» бросил якорь в соседней бухте, чуть в стороне от самого порта. Капитан Лоой собрался лично отправиться на берег, с тем чтобы позаботиться о всем необходимом, но прежде попросил Куланна принять меры безопасности.

— Видите ли, Кортегана — странное государство. Не могу сказать о нем ничего особенно плохого, я здесь редко бывал. И вообще, хотя доступ сюда открыт всем желающим, почему‑то очень мало знавал я тех, кто здесь бывал. Все больше ориентируюсь по слухам. И потому не хочу, чтобы корабль оставался без присмотра.

Командир сангасоев согласился с капитаном и в свою очередь попросил Каэтану, которая уже собралась осмотреть Штайр, ходить всюду только в компании десятерых сангасоев и в сопровождении Рогмо, Магнуса и Номмо, а также от порта не сильно удаляться, при малейшей опасности позорно бежать и на провокации не поддаваться. И хотя Каэ понимала, как он прав, она не удержалась от комментария: