Jeszcze Polska nie zginela, kiedy my ziyjemy

VII. A na niebie wiatr [7]

Президент Чехо-Словакии Милан Годжа был словаком, но в отличие от своего соотечественника, профессора Тисо, хорошо понимал, что выжить в одиночку в современном мире независимая Словакия просто не сможет. Она должна будет стать протекторатом одной из окружающих держав, что отнюдь не казалось Милану лучшим решением, чем автономия в уже существующем государстве. Поэтому он был готов биться за республику всеми силами и не собирался сдаваться. Особенно после того, как получил некие секретные сведения от генерала Сергея Войцеховского, в результате поставленного им на должность военного министра. А вчера на заседании правительства было принято постановление о частичной мобилизации и введении в военное время должности главнокомандующего с назначением на нее на период боевых действий военного министра.

Так что появление в девять часов утра растерянного и потрясенного произошедшим в Мюнхене посланника Мастны для президента особым ударом не стало. Он даже не разволновался, узнав об английском ультиматуме, по крайней мере, внешне. Посоветовав Войтеху не переживать так сильно, он отправил его отдыхать, а сам приказал пригласить в Градчаны министров, генералов и лидеров партий. Когда все собрались, министр иностранных дел Камилл Крофта сказал, что он вынужден произнести самые страшные слова в своей жизни.

— Германия ультимативно требует, чтобы в течение ближайший десяти дней ей была передана вся Судетская область, а также граничащие с Австрией районы, где немецкое население составляет хотя бы половину. Италия, Англия и Франция поддержали эти требования. Несмотря на то, что с французами у нас заключен союзный договор, они не собираются и пальцем пошевелить, чтобы выступить на нашей стороне. Собственные территориальные претензии стране выдвигают Польша и Венгрия. Переговоры по вопросу Тешинской области идут по решению президента, но пока мне никаких докладов не поступало. Положение, по моему мнению, безвыходное…

Закончил Крофта так.

— Теоретически ультиматум можно отвергнуть. За этим последуют германское вторжение, польская агрессия и война, в которой нас никто не спасёт. Советы обещают помощь, но в свете английского ультиматума неизвестно, помогут ли они нам реально и насколько эта помощь будет эффективной.

— То есть Крофта предлагает сдаться? — иронически заметил Войцеховский.

— Пан Сергей имеет другую точку зрения? — ехидным тоном осведомился министр.

— Спокойней, панове, — загасил начинающуюся ссору президент. — Пан Камилл еще не знает, что переговоры по Тешинской области завершились вчера заключением договора об оборонительном союзе между Польшей и Чехо-Словакией. Генерал Войцеховский, вы что-то хотите сказать?

— Так точно, пан президент, — поднявшийся военный министр оглядел сидящих политиков и улыбнулся. Слишком уж чехи напоминали ему чиновников из виденной еще до Великой войны пьесы "Ревизор", услышавших неожиданное сообщение городничего. — Хочу дать оценку нашим противникам по данным нашего Генерального Штаба. В немецкой армии в конце августа, спустя шесть недель после начала необъявленной мобилизации, большинство полков состоит из двух батальонов, части укомплектованы недостаточно обученными резервистами. Во многих батальонах отсутствуют пулеметные роты, в дивизиях нет тяжелой артиллерии, которая может быть эффективно использована против наших укреплений. Хотя Германия значительно превосходит нас по количеству самолетов, большинство пилотов прошло только трех-четырехмесячное обучение. Что касается морального состояния, то, по оценке самих немцев, полученной нашей разведкой, боевой дух немецких войск такой же, как при отступлении в 1918 г. Наша армия наоборот, хорошо вооружена, постоянные укрепления — в обороноспособном состоянии, боевой дух солдат высок. В такой ситуации армия имеет все предпосылки для успешной борьбы с немецкой армией даже в одиночку. Если же учитывать возможность вступления в войну польской армии, то мы получаем превосходство в численности над полевыми войсками немцев, при равенстве сил в воздухе и незначительном их перевесе по танкам. При этом основную массу немецких танков представляют собой всего лишь легкие пулеметные танкетки, которые в реальных боестолкновениях, происходящих в Испании, показали низкую боевую эффективность. Мы должны сражаться, панове!

— Разрешите? — поднявшийся генерал Лев Прхала, друг Войцеховского, чуть ли не со слезами на глазах осмотрел собравшихся. — Пан президент, что бы ни решили великие державы, надо воевать, Народ един, армия крепка и хочет идти в бой. Даже если мы останемся одни, без союзников, мы не можем сдаться — армия обязана защищать целостность республики, она хочет и будет сражаться.

Пятеро присутствовавших на совещании генералов единодушно поддержали своего министра, а глядя на них за войну выступили и все остальные политики. Кто-то возможно и хотел бы избежать такого решения. Но показать себя меньшим патриотом, чем остальные, было равносильно политическому самоубийству на что никто не решился. Война стала неизбежной.

Посланник Мастны вечером 1 сентября улетел в Берлин в еще более расстроенных чувствах, увозя в своем портфеле документ с отказом от решения Мюнхенской конференции. Впереди оставалось еще три последних дня мира, наполненных переговорами и несбывшимися надеждами.

За окном шли дождь и взвод охраны в блестящих от падающей с неба воды плащах. Сталин еще несколько секунд проводил их взглядом и повернулся к столу. За которым уже сидели семеро членов Политбюро, а одновременно — и Совета Народных Комиссаров, что позволяло оформить решение этого незапланированного совещания по партийной и государственной линиям.

— Продолжайте, товарищ Берия, — ровный тон, никакого акцента, спокойный голос, но отчего-то все присутствующие напряглись, словно в предчувствии урагана. Кое-кто даже позволил себе почти незаметно улыбнуться, ожидая что на нового любимчика Хозяина сейчас обрушится заслуженная им кара.

— Частичная мобилизация начата во Франции. По некоторым данным, Англия готова начать мобилизацию военно-морского флота. Так что нельзя исключить, что Запад под давлением общественного мнения все же будет вынужден дать вооруженный отпор немецкой агрессии. Хотя, скорее всего, в этой ситуации они постараются избежать участия в войне под любым предлогом. Ситуация вокруг Чехословакии наконец прояснилась. Прага категорически отвергла Мюнхенский договор Гитлера и западных политиков и развернула свои вооруженные силы. Объявила и провела всеобщую мобилизацию и фактически готова к войне Польша. Несмотря на официальную риторику о "защите Европы от возможного вторжения", что подразумевает войну против нас, получены данные о начале перевозок войск на запад, к германо-польской границе. Полученные нами в последние дни из польских и чешских источников сведения о договоре Крно — Тарновского позволяют считать, что оба государства заключили полноценный военный союз, направленный против Германии, — невозмутимо продолжил доклад Нарком Внутренних Дел.

— Могу добавить, что вчера у меня попросил аудиенцию Гжибовский, — не поднимаясь с места, проговорил Молотов, недавно сменивший Литвинова на посту наркома иностранных дел. — Он заверил меня, что мобилизация и развертывание польских вооруженных сил не направлены против Советского Союза и имеют целью выполнение международных обязательств Польши. На мой вопрос, связана ли мобилизация с переговорами между Чехо-Словакией и Польшей, он ответил, что пока не имеет никаких точных инструкций от правительства по этому поводу, но еще раз должен заверить, что польские войска не будут развертываться на восточных границах. Сегодня, перед началом заседания в наркомат поступил запрос о совместной аудиенции послов Польши и Чехо-Словакии завтра в десять часов. Я полагаю, что они собираются официально осведомить нас о договоре Крно-Тарновского.

— Это хорошо, — почти неслышно ступая по мягкому ворсу ковра, Сталин прошел к висящей на стене карте. — Тем не менее Красная армия должна быть готова. Как к тому, чтобы в любую минуту прийти на помощь нашим чехословацким союзникам вне зависимости от того, предоставит ли Запад военную помощь Праге или нет. Так и к отпору возможной польской агрессии. Не так, товарищ Ворошилов?

— Так точно, товарищ Сталин. Разрешите ознакомить товарищей с проведенными мероприятиями? — не дожидаясь ответа, маршал встал и прошел к той же карте.

— В случае если Прага подтвердит готовность принять наши авиационные части, то уже 3 сентября мы будем готовы направить в Чехословакию из Белорусского военного округа 16-ю авиационную бригаду в составе 56-го и 54-го среднебомбардировочных авиаполков и 58-ю авиационную бригаду в составе 21-го и 31-го истребительных авиаполков; из Киевского военного округа — 10-ю и 69-ю; из Харьковского военного округа — 60-й среднебомбардировочный авиаполк. Всего до 548 боевых самолетов.

— А каким образом наши самолеты окажутся на территории Чехословакии? — внимательно взглянув на карту, спросил Жданов. Сталин молча посмотрел на Ворошилова, уже открывшего рот для ответа. Но маршала опередил Молотов.

— С Румынией достигнута неофициальная договоренность о том, что советские самолеты не будут сбиваться румынской зенитной артиллерией, хотя Бухарест и направит нам свой протест по этому поводу. Впрочем, если Франция выполнит свои военные обязательства перед Чехословакией, то позиция Румынии может измениться в нашу пользу. На большее Бухарест не соглашается, ставя при этом в качестве обязательного условия наше согласие с аннексией Румынией территории Молдавии, захваченной у нас в ходе Гражданской войны.

— Хорошо, — вмешался в разговор Сталин, — продолжайте товарищ Ворошилов.

— Подписана директива, согласно которой вплоть до особого распоряжения приостановлено увольнение в запас красноармейцев и младших командиров, выслуживших установленные сроки службы в рядах РККА. В дополнение к военно-подготовительным мероприятиям, проведенным 22–23 августа, были приведены в боевую готовность и пополнены до штатной нормы военнообязанными из запаса еще 17 стрелковых дивизий, управления трех танковых корпусов, 22 танковые и 3 мотострелковые бригады, 34 авиационные базы…

Утро 4 сентября началось для Макса очень рано. Стрелки часов едва перевалили за три часа ночи, когда посыльный из штаба батальона разбудил сладко спавшего лейтенанта. Приглушенно чертыхаясь Макс Отто оделся, торопливо побрился и помчался бегом по опостылевшим и изученным до последнего миллиметра улицам деревушки, затерянной в дебрях дикого местного леса. Одним словом — дыра, особенно после обучения на танковых курсах в пригороде Берлина. Веселое было времечко, а сейчас приходилось сидеть в этой дыре, единственным развлечением в которой были ежедневные учения и субботние спортивные соревнования. "А ведь сегодня этот затянувшийся спектакль закончится, — подумал Макс. — Фюрер накажет этих возомнивших о себе бывших поданных австрийской короны, угнетающих наших братьев по крови".

— А вот наконец и Отто, — проворчал отчего-то всегда называвший Макса вторым именем батальонный адъютант Ганс Шрайбер. Обер-лейтенант выглядел не выспавшимся и не в меру разозленным. Макс неожиданно вспомнил, что еще на неделе командир батальона обещал разрешить Гансу в воскресенье съездить в Мюнхен, навестить невесту. "А сегодня как раз воскресенье, — припомнил он. — Не повезло бедняге".

— Какой негодяй придумал испортить такое чудное воскресенье, — негромко возмутился кто-то из присутствующих лейтенантов.

— Генерал Кейтель, — так же негромко ответил ему другой, — у японцев, напавших на русских в Порт-Артуре в праздник, научился. Раз уж ты, Фрицци, не ждал начала войны, то и с той стороны границы никто этого не ждет.

В комнату вошел комбат, майор Клинсманн, и разговоры немедленно затихли.

— Господа офицеры, рейхсканцлер и верховный главнокомандующий вермахта принял решение начать боевые действия против чехов сегодня, в четыре часа по берлинскому времени. Через час мы выступаем. Сейчас командиры рот получат копии приказа с задачей на следующий день. Личный состав приказываю построить через двадцать минут для заслушивания обращения рейхсканцлера, — и, когда офицеры, негромко комментируя давно ожидаемое, но все же неожиданное известие, двинулись к дверям, майор добавил — А вас, лейтенант Шрамм, я попрошу остаться.

Несколько томительных минут, пока все не покинули комнату, Макс гадал, что же может потребоваться от простого командира взвода командиру батальона.

— Лейтенант, ваши "Панцеры — Четыре" — самые мощные машины батальона. Поэтому вы будете находится в моем резерве, а после прорыва приграничной полосы вместе со взводом обер-лейтенанта Айсфогеля, — в эту минуту весь дом ощутимо вздрогнул, словно от близкого землетрясения и а уши ворвался приглушенный грохот, — примете участие в атаке на укрепление "Брумберрен". Вам все ясно, лейтенант Шрамм? — невозмутимо продолжил майор, не обращая внимания на доносящийся грохот.

— Яволь, герр майор! — только и ответил Макс, вслушиваясь в оглушительный даже в комнате шум артиллерийской подготовки.

— Идите, — отпустил лейтенанта Клинсманн, предварительно показав на карте предполагаемый маршрут и убедившись, что Макс его запомнил.

На улице грохот усилился, а бросив взгляд на восток, Шрамм только присвистнул. Горизонт с востока полыхал огненным заревом. Расположенные неподалеку от деревни тяжелые железнодорожные батареи постоянно добавляли свои ноты в шумовой фон, бросая тяжелые семнадцатисантиметровые снаряды весом более чем в полсотни килограммов куда-то вдаль. Кроме того, сквозь грохот артиллерийской пальбы откуда-то с неба донесся новый звук — это, поблескивая фонарями в лучах еще невидимого на земле солнца, шли к границе звенья бомбардировщиков люфтваффе.

— Шайсе, — вслух выразил свое восхищение Макс Отто и, оглянувшись, побежал к месту расположения четверки подчиненных ему "четверок", у которых уже вовсю суетились танкисты, готовящие боевые машины к маршу.

Утро 4 сентября еще не наступило, а майор Павлик уже был на ногах. Слегка поругивая, причем совсем беззлобно, скорее по привычке, свою проклятую службу и связанные с ней неприятности, он спешил за посыльным в штаб егерского батальона. После удачной деятельности отдельных частей по уничтожению террористов было решено сохранить егерские батальоны в качестве войск охраны тыла для борьбы с немецкими диверсантами. Это было ново и непривычно. Но, как полагал Карел, сейчас его батальону предстояло выполнить свое предназначение. Не зря дежурный офицер поручик Мартинек объявил боевую тревогу ночью, да еще в выходной день.

— Что случилось, Иржи? — спросил Павлик, входя в помещение штаба, гудящее словно растревоженный улей.

— Пан майор, — поручик, недавно переведенный из восьмого полка в батальон и еще не совсем освоившийся с обстановкой, выглядел не только встревоженным, но и растерянным. — Пропала связь со штабом пехотной группы. Действуя согласно вашего распоряжения, я объявил боевую тревогу по батальону.

— Правильно сделали, пан поручик, — успокоил офицера Карел и тут же приказал. — Передайте капитанам, чтобы они выслали по мобильной группе от каждой роты по линии телефонной связи и к укреплению "Медвежья горка".

— Слушаюсь, пан майор! — дежурный, успокоенный одобрением его действий командиром, умчался в свою комнату, чтобы передать приказ Павлика в роты. А пан майор, пропустив мимо выбегающих солдат взвода охраны штаба, прошел в кабинет начштаба. Там его уже ждал штабной капитан Чапек, прозванный "писателем" из-за своего знаменитого однофамильца. Капитан имел репутацию острослова, неплохо разбирался в штабной документации и умел организовать работу штаба даже в чистом поле. Павлик непроизвольно усмехнулся, вспомнив, как на вопрос одной экзальтированной пани: "Не родственник ли вы знаменитому писателю?", Ян ответил: "Не знаком, не родственник и даже не однофамилец".

— Что у нас, Ян? — успел спросить Карел. И в эту минуту погас свет. Казалось, где-то в отдалении началась страшная гроза и раскаты грома, слегка ослабленные расстоянием, слышны даже внутри каменного здания.

— Началось, — отметил начштаба, одновременно чиркая спичкой и пытаясь разжечь стоящую на столе лампу.

— Бросьте, Ян, — заметил неожиданно усталым тоном Павлик. — Говорил же я пану генералу, что место для нашего батальона неудачное. Ни в тылу и ни у границы. Не задержать диверсантов в процессе переброски, не прикрыть тылы…

— Я помню, Карел, — спокойно ответил Чапек, надевая стекло на наконец-то загоревшуюся лампу. — Будем воевать там, где нас поставили.

— Это само собой, — ответил Павлик и оба они склонились над картой. Через пару минут решение было выработано. Чапек приоткрыл дверь и вызвал писаря, чтобы надиктовать письменный приказ, а Павлик, не теряя времени, взялся за телефон.

— Германские самолеты! — прокричал бежавший по коридору посыльный.

— Всем покинуть помещение! — прокричал в ответ Павлик, помогая Чапеку сложить карту.

Выскочив на воздух, офицеры пробежали несколько десятков шагов до ближайшей щели. Наконец, почувствовав себя в безопасности, Карел поднял голову. По сероватому рассветному небу прямо на казармы неслась девятка тяжелых трехмоторных монопланов в сопровождении четверки бипланов.

— Прекратить движение! Ложись! — успел скомандовать капитан Чапек. Команда оказалась слегка запоздалой, но отнюдь не лишней. Выскакивающие из штаба писаря, побросав все, что несли на руках, свалились кто где был, когда от головного самолета оторвались несколько точек. "Бомбы — мелькнула мысль в голове и тут же сменилась другой — Где же наши истребители?". Павлик невольно пригнулся, вокруг загрохотало такой ужасающей силой. На какое-то мгновения он словно потерял сознание. Почувствовав при этом ворвавшийся в окоп горячий и противно пахнущий взрывчаткой воздушный вихрь.

Громыхнуло еще раз, земля затряслась, бросив майора на пол траншеи. Снова на мгновение потемнело в глазах. Когда же комбат, опамятовавшись и отряхнув с себя крошево земли, выглянул из окопа, то увидел, как из-за ближайшей рощицы медленно выезжают несколько длинных, похожих на австрийские, броневиков.

— Противник с фронта, — донесся до него отдаленный крик. Писаря вскочили и тут же упали снова, когда одна из серий тяжелых, не менее чем стокилограммовых бомб рванула неподалеку. Но Павлику уже было не до наблюдения за ними или небом, где появившаяся откуда-то с востока шестерка бипланов, несущих на крыльях разделенные на три сектора круги, атаковала немецкие самолеты, заставив часть бомбардировщиков сбросить бомбы в поле.

— Приготовится к ведению огня! — прокричал Карел и обернулся. Телефонист уже кричал в трубку, передавая приказ в роты, а только что прибежавший денщик протягивал ему каску и бинокль.

— Пан майор. Наденьте и возьмите…

Батальон, едва равный двум усиленным ротам, готовился принять на себя главный удар наступающих немецких войск.

Роман с нескрываемой радостью вдохнул пусть отдающий бензином и маслом, но все равно свежий после кабинетного сидения ветер. Намного интересней вживую наблюдать за жизнью аэродрома, чем перекладывать и переписывать бумаги, даже и государственной важности.

Неподалеку от него оружейники снимали пулеметы с одного из стоящих в насыпных укрытиях самолета. Одновременно в кабине возился еще один техник, что-то похоже проверяя. В соседнем укрытии еще несколько техников сняли капоты и дружно возились, что-то крутя и регулируя, на звездообразном двигателе. Обдав Романа сизыми клубами выхлопа, проехал по своим делам бензовоз.

— Пан майор, может пройдем до командной вышки, — деликатно кашлянув, вывел Романа из созерцательной задумчивости адъютант командира дивизиона, поручник Бжеский.

— А мы кому-нибудь мешаем? — поинтересовался Роман.

— Нет, пан майор, — смутился Станислав, — просто я полагал, что вам удобнее будет ознакомиться с аэродромом и частью оттуда, с высоты. Хороший обзор, связь со стоянками и самолетами…

Один "Jastrzab" стоящий чуть в стороне, прямо на открытой площадке, внезапно запустил двигатель, перегазовал его и порулил на старт.

— А кто это? И отчего он полетел один?

— Это… — адъютант на мгновение задумался, — Владислав Гныш, подпоручник. Сейчас в дежурном звене. Вылетел, как я полагаю, на перехват одиночной цели.

— Интересно, — Роман посмотрел вслед разбегающемуся по полосе самолету. — Пожалуй, пойдемте на вышку.

Пока они пробирались разрешенными для хождения дорожками к торчащей на краю бетонированного поля вышке, самолет исчез в облаках. Поднимаясь по узковатой лестнице, ведущей наверх, в застекленное помещение вышки, Братный расслышал какую-то пребранку, сути которой уловить не удалось. Ну, а когда они все-таки добрались до двери, разговор по радио уже прекратился и встретивший его капитан спокойно доложил о перехвате одиночного германского самолета, по всей видимости, разведчика.

— Хотелось бы присутствовать при докладе летчика, — заметил Роман.

— Так есть, пан майор, — официально ответил адъютант, одновоременно показав на приближающуюся к вышке легковую автомашину. — Пан пулковник прибыл, — проинформировал он Братного.

Они снова спустились вниз, где уже собрались все командиры летчика — от эскадрильи до бригады.

Самолет тем временем снизился над полосой, выпустил шасси и довольно таки грубо стукнулся о бетонированную поверхность.

— Пся крев, — невольно вырвалось у капитана Тадеуша Окульского, который, как командир эскадрильи, откровенно переживал за результат первого боевого вылета его летчика. — Чего это он так…, — проворчал он скорее для себя и покосился на невозмутимо стоящих начальников и высого гостя из Варшавы.

Самолет пробежал по полосе, развернулся и подрулил практически к вышке командно-диспечерского пункта, когда внезапно его мотор зачихал и остановился.

— Простите, пан майор, — задал вопрос удивленный Братный. — Насколько я помню, этот истребитель имеет топлива на несколько часов полета?

— Так есть, пан Роман, — если судить по тону, командир истребительного дивизиона Варшавской бригады, майор Краснодебский был удивлен не меньше Братного. — Сейчас узнаем, — добавил он, указав на подбежавших к самолету механиков, которые подтащили и приставили к борту небольшую переносную лесенку. Один из механиков поднялся по лестнице, помог сдвинуть фонарь и выбраться летчику из кабины. Спустившись, летчик отстегнул парашют и, быстро переговорив со встретившими его механиками, отправился к ждущим его командирам. Что-то в его походке показалось Роману странным, но додумать, что конкретно, майор не успел.

— Пан пулковник, разрешите доложить пану капитану? — приблизившись, летчик встал по стойке смирно.

— Докладывайте, — разрешил комбриг.

— Пан капитан, докладываю, — воспользовался разрешением летчик. — Взлетев в… по сигналу… На высоте пять тысяч метров я вышел на замеченный постами ПВО самолет, опознанный мною, как гражданский вариант Юнкерс-86 компании "Люфтганза".Для того, чтобы увести нарушителя с курса, ведущего к запретному району, я прибавил мощности мотора и вышел на встречно-пересекающийся курс. Покачиванием крыльев я пытался дать сигнал, но когда приблизился примерно метров на двести к самолету по мне был открыт огонь. Похоже, стреляли из пулемета, установленного в одном из иллюминаторов. Я открыл ответный огонь и сбил нарушителя, упавшего в квадрате А1 полетной карты. Видел два парашюта, опускавшись в том же районе. В результате вражеского обстрела пробит бензинопровод, я получил легкое ранение в ногу. Подпоручник Гныш доклад окончил.

— Молодец, пан Владислав, — похвалил летчика комбриг и тут же добавил. — Капитан, распорядитесь вызвать врача. А мы, пан майор, пройдем на вышку и созвонимся со штабом бригады Обороны Родины. Они должны были выслать дозор вместе с местной полицией…

Вечером, уезжая из бригады в Варшаву, майор Братный вез среди прочих документов и протокол допроса пойманного летчика:

— Неплохо же мы запугали этих швабов, что они решили демаскировать свой самолет, прихватив в полет пулеметы, — проворчал Роман себе под нос, устраиваясь поудобнее на сидении мчащегося в ночь "Форда".

Майор Павлик выслушал донесение и стараясь не выдавать своего состояния, молча кивнул. Хотелось напиться и забыться, полностью отрешившись от всего окружающего.

Бои шли уже третий день. И второй из них — в полном окружении.

Появившиеся сразу после бомбардировки танки попытались с ходу прорваться сквозь оборонительные порядки батальона, но два из них получили свое от укрытых среди кустов противотанковых пушек, а еще тройку, подпустив поближе, расстреляли из крупнокалиберных пулеметов. Вооруженные лишь спаркой обычных пулеметов, танки оказались столь же слабо бронированы и не защащены от тяжелых бронебойных пуль.

Однако немцы оказались упорными и после обстрела из нескольких мелкокалиберных орудий с подошедших чуть позднее танков, попытались атаковать снова. Один из пушечных танков подбили противотанкисты, а пулеметные, постреляв издали, так и не осмелились приблизится к окопам. Потери от таких действий германцев были столь незначительны, что многие уже решили, будто немцы больше не решаться атаковать. Они и не стали. Вместо этого прилетели еще самолеты, на этот раз одномоторные монопланы, со странным изогнутым крылом и торчащими из него шасси с обтекателями. Нестрашно выглядившие в вышине, эти самолеты оказались серьезным противником. Девятка этих машин сначала покружились в небе, а потом один за другим стали пикировать на чешские позиции. Тяжелые, не меньше двухсот килограмм весом бомбы рвались на позициях, превращая линию обороны в линию разрушений. Налет пикировщиков был страшени губителен точностью и мощью ударов, неотвратимой неизбежностью падения очередной свистяще-гудящей смерти. Удар, вой очередного падающего с высоты самолета и изматывающее ожидание следующего разрыва. И крики, крики раненых, сменяющиеся тишиной…

В голове Карела билась одна мысль: "Где же наши истребители? Где?"

Налет длился всего несколько минут, но всем казалось, что прошло не меньше полудня. И едва он закончился, как немцы перешли в атаку. Впереди, постреливая из пушек и пулеметов, ползли танки, а за ними бежала редкая цепь пехоты с мышасто-серых мундирах и касках.

— К бою! — при виде врага Павлик сразу забыл о бомбежке. Привычная уже работа отвлекала от всего постороннего. В управляемую им симфонию боя вплетались все новые и новые ноты. Со стороны позиций противотанкистов слышались резкие пушечные выстрелы. Вот в бой вступили минометчики, из тыла донеслись резкие хлопки выстрелов. Наконец в музыку боя включились ружья и пулеметы. Несколько танков встали, один из них густо задымил… и немцы стали отходить.

Вокруг стоял запах гари, сгоревшего кордита, паленой шерсти, выкинутой взрывами земли, горелой резины. Еще раз прилетали пикировщики, уже прозванные "певунами". Потом германцы подтянули артиллерию. И начался ад, который продолжался до сих пор. Атаки, обстрелы, атаки…

Остатки батальона Павлик приказал стянуть в казарму, чьи мощные каменные стены, возведенные еще при Марии-Терезии, могли выдержать даже прямое попадание трехдюймового снаряда. В окнах установили уцелевшие пулеметы, распределили наличные патроны. Но немцы почему-то не атаковали.

Павлик осторожно выбрался на крышу и осмотрелся. Соседней деревни не было. На месте бывших домов возвышались холмики обгорелых кирпичей, камней и глины. Некоторые еще дымились. Откуда-то из района Медвежьей горки гулко бухали орудия и доносилось стрекотание пулеметов.

"Поэтому и не атакуют, — подумал Карел. — Основные силы заняты штурмом укреплений, а мы их слабо интересуем". Он перевел бинокль в сторону немецких окопов…

Небольшой "дачный" поселок неподалеку от столицы Германии сегодня проснулся по обычному распорядку. Да и по лицам идущих на службу безукоризненно выбритых и наодеколоненных офицеров, всем внешним видом олицетворяющих силу и новый порядок новой Германии, заметить что-то необычное. Хотя сравнительно недалеко отсюда, южнее, на богемской границе вовсю полыхала война, в Цоссене было спокойней, чем обычно в Багдаде.

И только предстоящее совещание с участием фюрера и рейхсканцлера заставляло слегка переживать некоторых из пешеходов и пассажиров автомобилей. Поскольку начали всплывать некоторые неприятные подробности…

Конечно, любая война никогда не проходит точно по планам, разработанным в штабах в мирное время. С первой же минуты начала боевых действий начинают действовать тысячи, если не миллионы разнообразных, не поддающихся учёту факторов, которые отклоняют ход событий от рассчитанного. Примером того служит Великая война, которую Германия проиграла именно из-за таких неучтенных факторов. Но чтобы план пошел прахом в первые же часы войны — такого никто из присутствующих на совещании офицеров не предполагал и не помнил.

Сухой, словно щепка, своим безукоризненным видом словно подчеркивающий незыблемость авторитета Генерального Штаба и его правоту, начальник Главного штаба вооруженных сил генерал Кейтель начал доклад с положения на самом правом фланге немецко-чешского противостояния. Где несколько маневренных боев привели в итоге к прорыву фронта четвертой чехословацкой армии, перешедший во встречный бой с танковыми частями чехов. Потом он кратко описал положение в центре фронта. Где наконец-то удалось взять несколько укреплений и продвинуться вперед на несколько десятков километров. При этом он старательно обходил вопросы соотношения сил и потери наступающих войск.

Фюрер благосклонно кивнул: он был искренне уверен, что победа над чехами близка. Но все испортил сам Кейтель, перейдя на описание положения дел во второй армии с того, что часть сил восьмого корпуса в составе третьей легкой и двадцать восьмой пехотной дивизий, усиленные пятнадцатым танковым полком, двигаются на усиление оперативной группы "Шлезиен" ввиду наметившейся угрозы со стороны поляков.

— Какая угроза? — удивился фюрер. — О чем вы, генерал?

На помощь Кейтелю попытался прийти глава абвера Канарис.

— Мой фюрер, разведка получила сведения о сосредоточении крупных сил польской армии на границе. Кроме того, получены многочисленные сведения о передвижениях войсковых эшелонов с востока к западным границам Польши. При попытке провести авиационную разведку потеряны три самолета из "группы Ровеля"…

Но это вмешательство лишь ухудшило ситуацию. Лицо Гитлера исказила недовольная гримаса. Против Чехословакии были брошены основные силы вермахта, в случае начала войны с Польшей прикрывать длинный фронт оставалось каких-то десять дивизий в восточной части Германии и шесть в Восточной Пруссии. Поляки имеют как минимум четырехкратное превосходство по дивизиям. Что такое преимущество означает для обороняющихся в построенных всего на треть укреплениях, Гитлеру, как фронтовику, можно было не объяснять. Масла в огонь подлил Геринг, заявивший, что в случае выступления поляков противник получает превосходство в воздухе.

Приступ гнева, как всегда у Гитлера, начался внезапно. Кровь бросилась в лицо Гитлера, и, несмотря на присутствующих генералов, он начал бешено орать на оказавшегося рядом с ним Канариса, обвиняя его в сокрытии фактов, невежестве, непрофессионализме и работе на противника. Гитлер, с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками, стоял перед побледневшим Канарисом, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперед, останавливался почти вплотную лицом к лицу, и бросал начальнику абвера очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Неожиданно его голос сорвался на визг, он упал и вцепился зубами в задравшийся во время его беготни угол ковра.

Опомнившийся Кейтель громко приказал — Все свободны, господа, — и крикнул охранникам, чтобы они вызвали доктора Мореля.

На станции царила обычная для выгрузки воинского эшелона суматоха. В разных направлениях перемешались солдаты и офицеры, строем, толпами и даже поодиночке. Зенитные "бофорсы", стоящие недалеко от здания вокзала, настороженно уткнулись в небо тонкими стволами, увенчанными раструбами пламегасителей. В небе комариками жужжали несколько "пулавчиков" истребительного дивизиона армейской авиации.

Тяжелая трехбашенная машина, взревывая мотором, осторожно съезжала с железнодорожной платформы на перрон, уже несущей на своей поверхности следы предыдущих машин. Опытный механик-водитель ювелирно отработал рычагами, гусеницы прошли по пандусу буквально в сантиметре от края. Съехав с перрона, танк, повинуясь флажным сигналам, развернулся вправо. Проехав полсотни метров, остановился, застыв практически на одной линии с двумя остальными машинами взвода.

Дождавшись, пока замолчит двигатель, хорунжий Вихура, опустив флажки, развернулся к стоящему позади Косу и доложил.

— Пан поручник! Взвод разгружен без происшествий!

— Оставаться на месте, ждать моего возвращения. От машин далеко не уходить, — приказал Янек. Еще раз осмотрев стоящие ровно, словно в парадной линейке, машины, он пошел к расположившимся у ближайшего дома офицерам батальона. Выгрузившиеся раньше, остальные роты и взводы уже успели выдвинуться вперед по разбитой улице небольшого селения, жители которого никогда еще не видели столько техники сразу. Теперь из-за каждого забора на необычное зрелище глядели не только вездесущие мальчишки но и все взрослое население.

Испросив разрешения у майора Межицана, Янек доложил капитану Ярошу о завершении выгрузки из эшелона.

— Прошу панов в дом, — дождавшись окончания доклада, объявил батальонный адъютант, капитан Зенек. Дождавшись, пока майор первым взберется на крыльцо, за ним двинулись и остальные офицеры, побросав окурки в траву. В это мгновение впереди, где-то в районе приграничного городка Збоньшинь Громыхнуло. Потом громыхнуло еще раз и еще.

— Артподготовка, — азартно прошептал Арцишевский идущему рядом Косу. Тот молча махнул рукой.

Не обращая внимания на доносящийся сквозь распахнутые окна гул артиллерийской перестрелки, майор Межицан спокойно дождался, когда все входящие офицеры достанут карты и начал рассказ.

— Панове, как вам уже известно, наша бригада входит в оперативную группу "Смиглы" и является ее передовым эшелоном. Наша задача… — одновременно показывая на развернутой на столе карте, майор кратко описал план действий на день. Батальон должен был продвигаться вперед в предбоевых порядках и после получения сигнала о прорыве обороны, пойти в рейд по тылам противника.

— … Первый взвод первой роты, поручник Кос, — он посмотрел на подтянувшегося и даже щелкнувшего каблуками Янека и слегка искривил губы в подобии улыбки, — вы выгружались последними, зато теперь имеете возможность отличится. В подчинении вам я передаю приданный нам взвод разведывательных танкеток сержанта Орлика и назначаю вас в передовую заставу…

Почти через час, мысленно проклиная узкие улочки этой захудалой деревни и остроумие пана майора, Кос вывел взвод на окраину Ястшембско. Все это время он проторчал в люке, командуя механиком-водителем и моля Матку Бозку Ченстоховску чтоб его танкисты не раздавили ничего крупнее курицы и не столкнулись с встреченными машинами. Поэтому на место встречи со взводом танкеток, которое изменить нельзя и с которого надо было отправляться в поход уже через четверть часа, поручник прибыл в состоянии, которое Атос называл хитрым иностранным словом "икари". И первый же попавшийся ему солдат, непринужденно болтавший со стоящей за забором паненкой, осознал на своей шкуре перевод этого слова на польский и умчался за сержантом Орликом "раненым аистом". И нашел его буквально с течение нескольких секунд у его боевой машины.

— Пан поручник, сержант Орлик по вашему приказанию прибыл, — доложил невысокий сержант в танкошлеме и комбинезоне(для экипажей танкеток специально выбирали малорослых солдат, из-за малого объема боевого отделения). Выглядел этот командир взвода не военным, а студентом или гимназистом, недавно одевшим форму. Что и подтвердилось из дальнейшего разговора — Роман оказался бывшим студентом архитектурного факультета Варшавского университета, призванным по мобилизации. Но, несмотря на свое "некадровое" происхождение, парень оказался грамотный, в карте разбирался не хуже, если не лучше самого Янека. В общем, слегка уже остывший Кос признал, что могло быть и хуже. Тем более, что времени на разговоры совсем не осталось. Взревев моторами две маленькие "боевые машины" Орлика устремились вперед, в головной дозор. Еще одна выехала в голову небольшой колонны, к трем танкам которой неожиданно присоединился небольшой носатый автомобиль швабского производства. Оказалось, что их батальон усилили эскадроном моторизованных улан, в который по мобилизации попала и эта новенькая, лишь год назад выпущенная в Германии машина фирмы Крупп. Неведомыми путями попавший в Польшу смешной трехосный грузовичок с характерным "носом", открытой двухместной кабиной и четырехместным кузовом, по мобилизации оказался в 24-м уланском полку. Оказалось, что, несмотря на необычный вид, автомобиль имел неплохую проходимость и скорость, поэтому его назначили в передовой отряд.

Отъехав колонной от окраины деревни, дальше шли клином из трех танков, с танкеткой впереди и машиной мотоулан, прикрытой передовым танком спереди и двумя другими — с боков. Две другие танкетки шли впереди, головным дозором.

Двигались полями, обходя Збоньшинь по большой дуге с севера. Все это время от границы доносился грохот артиллерийской перестрелки.

Пулковник Масталеж давно считался в армейских кругах человеком храбрым, но несколько ограниченных умственных способностей, проще говоря — солдафоном без всяких политических способностей. Храбро рубившийся с врагами, довольно умело командовавший полком, но отказавшийся поддержать санационный переворот, да к тому же уклонившийся от пацификации, полковник явно сгубил свою карьеру, а уж генеральского звания ему было не видать даже в мечтах. И никто не догадывался, что именно этого он и добивался, предпочитая оставаться честным солдатом на службе Родины и не связываться с политикой, которая, как известно, изгадила репутацию и жизнь не одному хорошему солдату. К тому же пан Масталеж ясно сознавал потолок своих способностей и выше полкового командира себя не видел. А невозможность стать генералом его не особо и огорчала. Тем более, после чистки тридцать шестого — тридцать седьмого годов, когда многие генералы, считавшие себя военными гениями и неприкасаемыми, вылетели со службы быстрее, чем пробки из бутылки с шампанским. Да еще с такими характеристиками, что и на гражданке с ними не каждый решался разговаривать. Зато он продолжал исправно нести службу и даже получил за участие в Волынских маневрах благодарность от самого Вождя армии. В споры о новом облике армии пулковник особо не встревал, хотя не раз показывал, что сокращение кавалерии, на которое сделали ставку реформаторы, ему не по душе. Так что и служба его шла спокойно вплоть до недавних пор.

С началом же Судетского кризиса он сразу понял, что дело пахнет войной. И не ошибся. Сразу после разрыва переговоров в Мюнхене его полк без объявления мобилизации пополнили до штатов военного времени и вместе со всей бригадой перебросили почти к самой немецкой границе.

Настрой в полку царил мирный, большинство офицеров, как и простых улан, были уверены, что подписанное в Мюнхене соглашение решит все проблемы, а немцы не посмеют напасть на Чехо-Словакию против воли англичан. Да и участие Польши на стороне чехов казалось многим абсолютно немыслимым — слишком хорошо помнились конфликты двадцатых, едва не переросшие в войну. Но сам Масталеж чувствовал, что дело добром не кончится и был внутренне готов, что скоро что-то случится…

Его ожидания оправдались.

Четвертого сентября командир Поморской кавалерийской бригады пулковник Закревский, в состав которой входил и 18-й уланский полк, собрав старших офицеров, сообщил, что в их бригада входит в состав оперативной группы "Черск", командовать которой поручено генералу бригады Роману Абрахаму. В свою очередь, оперативная группа будет находится в подчинении у командующего армией "Поморже" генерала дивизии Руммеля. И что после объявления войны, которая начинается завтра, в четыре утра по варшавскому времени, бригада имеет задачей перейти государственную границу и обойти правый фланг обороняющейся группировки швабов, состоящей всего из двух пехотных дивизий, которые будут атакованы с фронта силами польской пехоты.

И началось…

Уланский полк при пересечении границы шел во втором эшелоне и в короткой стычке с немецкими пограничниками не участвовал. Поэтому же и в бой с отрядом немецкой пехоты на грузовиках, усиленной броневиками, уланы так же не вступили. Получив приказ обойти место боя с фланга, пан Казимеж с двумя эскадронами, составившими передовой отряд, выдвинулся вперед, поручив начальнику штаба с остальными силами, включающими и артиллерию, и взвод разведывательных танков из бригадного дивизиона, двигаться вслед за ними.

Передовой отряд двигался по немецким полям и дорогам вперед совершенно беспрепятственно, не встречая даже местных жителей. Но когда командовавший взводом разведки подхорунжий доложил, что впереди — расположившиеся на привал немцы, полковнику стало ясно: эти части направлены, чтобы прикрыть фланг. Если же их разбить, то расположенные севернее части швабов могут оказаться в трудном положении вплоть до окружения. Вместе с командирами эскадронов он проехал на рекогносцировку. Расположившись на опушке леса, они увидели картину, вызвавшую приступ гнева у полковника и недоумения у его подчиненных. На обочине шоссе стоял с десяток грузовиков, возле которых расположились на обед немецкие пехотинцы. Возле двух больших полевых кухонь толпились солдаты в мышиного цвета форме. Повара в белых фартуках, споро работали длинными черпаками. Немцы громко и радостно переговаривались, очевидно чувствуя себя в полной безопасности. Двое часовых, которым надлежало наблюдать за лесом, присели на землю примерно на полпути от опушки к шоссе и, отложив карабины, интересовались только содержимым своих мисок.

Разумеется, пан пулковник отлично помнил "Общую инструкцию боя кавалерии", предписывающую сражаться в пешем порядке. Но то, что он видел сейчас, заставило его принять другое решение.

— Всем сосредоточиться на опушке! — приказал он. В несколько минут эскадроны, так и не замеченные никем из немцев, развернулись в лаву.

— Szable dlon! — пронеслось по строю. С сухим шелестом клинки покидали ножны.

— Нех жие Польша! Szarza (Кавалерийская атака)! — крикнул полковник и послал своего гнедого в галоп. Воздух вспорол короткий и резкий сигнал полкового рожка. Следом за командиром вперед устремились оба эскадрона. Появление из леса польских кавалеристов стало для немцев полной неожиданностью. Они не успели ни организовать оборону, ни вообще что-то предпринять. Лишь хлопнули несколько выстрелов из карабина, да где-то на фланге зашелся злобным треском очереди пистолет-пулемёт. Но всадники уже преодолели отделявшие их от шоссе пару сотен метров и рубили врага направо и налево.

Масталеж увидел прямо перед собой полные ужаса глаза часового-немца, вскочившего на ноги, но забывшего про оружие. Вместо этого он по-детски поднял руки, словно пытаясь защититься ими от смертоносного клинка. Жалости у полковника не было, он с силой рубанул, и немец повалился прямо под копыта мчавшейся конной лавы. А конь мчал пана пулковника вперёд. Секунда и он был уже возле колонны.

Эскадроны, рубя направо и налево, пронеслись сквозь толпу разбегающихся немцев, оставляя после себя валяющиеся на окрасившейся кровью траве трупы. Где громыхнула граната, уничтожая пытавшийся открыть огонь пулеметный расчет. Большинство же немцев разбегалось куда глаза глядят в тщетной попытке скрыться от гоняющихся за ними кавалеристов.

— Первый эскадрон! Направо кругом! — перекрывая шум боя, прокричал Масталеж. Дорубить убегавших — дело нужное. Но пулковник знал, что в колонне ещё осталось достаточно много уцелевших пехотинцев. С ними нужно было покончить в первую очередь, чтоб не дать опомнится и организовать оборону. Вторая атака обошлась полякам дороже. Немцы чувствовали свою гибель и теперь старались лишь подороже продать свою жизнь. Но их неорганизованный огонь оказался слишком слаб, чтобы остановить конскую лаву. Уланы снова пронеслись через колонну опустошительным смерчем, рубя всё, что движется. Вслед им уже никто не стрелял.

— Стой! — крикнул Масталеж, осаживая жеребца. — Добрая победа, панове! Теперь можно и трофеи собрать и пленных тоже. Распорядитесь…

Его слова прервала пулемётная очередь. На поляну выезжали несколько легких бронеавтомобилей. Столь уязвимые для противотанковых ружей и пушек в обычной обстановке и столь опасные сейчас, когда эскадроны на конях представляют собой отличную мишень для их пулеметов…

— К лесу! Занять оборону на опушке! — только и успел скомандовать полковник, прежде чем его нашла одна из пуль.

Казалось, немцам удалось взять реванш за предыдущий разгром. Если первый эскадрон в большинстве успевал скрыться на опушке, то уланы второго, занятые погоней за группами разбегающихся пехотинцев, падали один за другим на землю. Но в этот момент с опушками грохнул выстрел противотанкового ружья. Двадцатимиллиметровый снаряд "Эрликона" с легкостью пробил тонкую броню и легкий броневик вспыхнул, словно политый бензином костер от брошенной спички. Остальные бронеавтомобили сразу перенесли огонь на более опасную цель, поливая свинцовым дождем скрывающийся среди кустов расчет. Ружье замолчало.

Но бог сегодня, как и обычно, был на стороне больших батальонов. Появившияся словно чертик из коробки танкетка с автоматической пушкой подожгла еще один броневик. И только умело маневрирующему третьему, получившему попадание в башенку, удалось скрыться за поворотом шоссе.

А на поляну выскочили еще две танкетки и уланы остальных эскадронов…

На город опускалась тихая сентябрьская ночь. На востоке уже можно было различить сияние первых звезд, хотя несущиеся в вышине облака еще вовсю отсвечивали отраженным солнечным светом.

Хозяин кабинета задумчиво глядел в вечернее небо и размышлял. Нет, не о увиденном в окне. А о происходящем сейчас на тысячи километров западнее. Все его размышления в настоящий момент сосредоточились на анализе начавшейся германо-польской войны. Неожиданной, непредсказуемой и непонятной. Поляки очередной раз удивили не только весь мир, но и его тоже. Хотя за прошедшее с семнадцатого года время он, казалось, совсем разучился удивляться.

Тихо приоткрылась в дверь и в нее почти бесшумно просочился Поскрёбышев, неся на скромном фаянсовом блюдечке стакан горячего чая.

— Поставь на стол, — не оборачиваясь, приказал Сталин. — Все прибыли?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Пусть заходят.

— Вместе с товарищем Ворошиловым прибыл товарищ Шапошников, — осторожно заметил Поскрёбышев.

— Его — пропусти вместе со всеми, — кивнул своему отражению в стекле Сталин. И тут же развернулся к дверям.

В кабинет парами и по одному стали заходить участники заседания.

Первыми вошли старые соратники: Ворошилов, Молотов, Каганович. За ними — Берия. Жданов скромно вошел в середине вместе с Буденным. Последним появился Шапошников, присевший рядом с наркомом обороны и положивший перед собой свёрнутую карту.

Присевший за стол Сталин машинально помешал ложечкой чай и негромко спросил.

— Кто будет докладывать?

— Разрешите, товарищ Сталин? — принял на себя нелегкую обязанность Шапошников.

— Хорошо, Борис Михайлович, — согласился хозяин кабинета. — Ознакомьте нас с обстановкой.

— На… сентября обстановка сложилась следующим образом, — непроизвольно улыбнувшись воспоминаниям о профессоре Романовской Академии Генерального Штаба, сразу срезавшим оценку за один только термин "обстановка", начал Шапошников.

— Заняв Гданьск, группировка польских войск силой до трех пехотных дивизий оказалась скована в этом районе противодействием — в городе немецких территориальных сил самообороны "Данциг". А на границе с Восточной Пруссией — обороной в составе не менее чем двух усиленных пехотных полков и частей пограничной охраны, опирающихся на подготовленный рубеж обороны… — начальник Генштаба РККА четко и по возможности кратко описывал все происходящее на огромном фронте от Балтийского моря до Богемских гор.

Было ясно, что в Восточной Пруссии силы немцев, как минимум не уступающие атакующим силам поляков сковали три польские войсковые группировки и одну авиабригаду. Тяжелые бои на пограничных укреплениях, в которых поляки понесли большие потери, к успеху не привели и фронт застыл на достигнутых позициях. Зато неожиданный успех пришел к польским войскам в Померании, где они не только практически разбили слабую группировку немцев, по силам равную корпусу и частично окружили ее, но и вышли подвижными войсками к побережью Балтийского моря.

Туда же, в Померанию, явно переносила центр тяжести своих операций и центральная группировка поляков, до этого безуспешно пытавшаяся прорвать оборону немцев на Берлинском направлении. В Силезии немецкие войска силой до армии с трудом обороняются против атаковавших их в спину польских войск. При этом они еще вынуждены держать оборону против стоящих с юга чехов.

На Пражском направлении немецкие войска частично вклинились в основной оборонительный рубеж чехословацкой армии в Судетах, но после начала наступления польской армии остановили наступление и, по всей видимости, перебрасывали войска на север, против поляков.

На австрийской границе шли упорные бои между чехами и немцами. Немцы сумели первоначально прорвать чешскую оборону, однако чехи, воспользовавшись отсутствием наступления на венгерской границе, подтянули оттуда подвижные резервы и нанесли контрудар. Теперь там, на узких западноевропейских дорогах, вовсю шли встречные бои между немецким и чешскими танкистами. Исход которых пока был неясен, хотя немцы несли больше потерь от огня пушечных чешских "Шкод".

В воздухе установилось неустойчивое равновесие — основные силы люфтваффе, до вступления Польши в войну начавшие преодолевать сопротивление чешских пилотов, сейчас вынуждены были перенацелиться на север. В боях же над Польшей большое значение имела отличная подготовка польских пилотов-истребителей, превосходивших своих немецких противников (Прим. Автора — Если в реале, на устаревших самолетах, уступавших немецким в скорости и вооружении, поляки сумели нанести люфтваффе весьма чувствительные потери, то в АИ скорее всего захватят господство в воздухе).

— Наши летчики из сводного истребительного полка участвовали в трех воздушных боях над Прагой, сбив десять самолетов противника и потеряв четыре своих. Убито три летчика.

— Товарищ Ворошилов, чем можно объяснить столь высокие потери? — удивленно спросил Сталин мигом побледневшего наркома обороны. — Разберитесь и доложите. Завтра в обычное время жду вас вместе с командующим и начальником штаба ВВС.

— Есть, — сдавленно произнес нарком.

— С военной составляющей все понятно, товарищи, — поднимаясь из-за стола заметил хозяин кабинета. — Есть мнение, что необходимо уговорить чешское правительство принять еще один истребительный полк. Еще будут предложения? Тогда продолжим обсуждение в политической плоскости. Какие мероприятия необходимо провести в сложившейся обстановке. Есть мнение, что необходимо рассмотреть вопрос об увеличении помощи испанскому правительству…