Jeszcze Polska nie zginela, kiedy my ziyjemy

VI. Deszcze niespokojne potargaly swiat [6]

Гитлер прогуливался перед своим домом по усыпанной гравием дорожке, вместе с Гальдером и Кейтелем, когда адъютант доложил ему, что Шпеер хотел бы попрощаться. Гитлер обрадовался возможности увидеть своего любимого архитектора и велел немедленно позвать его. Подходя, Шпеер услышал, как Гитлер, в продолжение разговора, произнес: "Теперь мы показали, на что мы способны. Поверьте моему слову, Кейтель, чешский поход по сравнению со всем предыдущим — всего лишь штабная игра". В отличном настроении Гитлер попрощался с Альфредом, передавая сердечные приветы его жене, а заодно посулил в самом непродолжительном времени приступить к обсуждению с ним "новых планов и макетов".

— Кто говорит, что я собираюсь начать большую войну, как сделали эти дураки в 1914 году, — продолжил Гитлер, едва Шпеер ушел, — ошибается. Я приму решение о начале операций против Чехословакии, если буду твердо уверен, что подобно тому, как это имело место при оккупации демилитаризованной зоны и вступлении в Австрию, Франция не выступит и Англия поэтому также не вмешается. Разве все наши усилия не направлены к тому, чтобы достичь этого? Люди в большинстве своем совсем лишены воображения… Они слепы к новому, к незнакомым вещам. Даже мысль подчинённых вам, майнен херрен, генералов бесплодна. Они барахтаются в паутине технических знаний. Я предложил Годже свои условия и ему останется только выполнить их. Мир или война — теперь это зависит только от него. Он должен принять наши условия, дать немцам свободу, или мы возьмем ее сами. Я буду первым в строю немецких солдат. Никто не понимает, что лавочники всегда уступают воинам. И эти богемские лавочники, посопротивлявшись для сохранения лица, сдадут нашим воинам свою страну, а французские и английские лавочники охотно им в этом помогут.

— А не вмешаются русские, литовцы или поляки? — педантичный Гальдер не преминул уточнить вводные для составления очередного варианта плана "Грюн/Рот".

— Русских чешские промышленники боятся намного больше, чем нас, — усмехнулся Адольф. — Литовцы ни при каких обстоятельствах не пойдут против политики англичан. А поляки… — фюрер незадолго задумался. — Что хотят эти чокнутые славянские унтерменши, не знают, похоже, даже они сами. На вчерашней встрече Липский заявил Риббентропу, что они готовы поддержать наши требования в обмен на Данциг. Представляете, майнен херрен? Они хотят, чтобы я согласился в обмен на освобождение судетских немцев от тирании богемских славян, отдать под тиранию польских славян данцигских немцев. Недоумки.

— Таким образом, мы должны учитывать возможность боевых действий с Польшей? — еще раз уточнил Гальдер.

— Не думаю, — вмешался в разговор Кейтель. — Поляки и чехи враждуют из-за Тешина.

— Вы правы, Вильгельм, — поддержал главу ОКВ фюрер. — Думаю, что больше, чем на предъявления несуразных требований и попыток надавить на нас в данцигском вопросе они не пойдут. Если мы будем твердо отвечать на их запросы, они не посмеют ничего предпринять. Прикрыть границу от возможных провокаций, вот и все что потребуется от вермахта.

— Я понял, — ответил Гальдер.

— Очень хорошо, майнен херрен. Прощаюсь с вами до ужина, — Гитлер ласково улыбнулся генералам, распрощался и продолжил прогулку в одиночестве, любуясь окружающим пейзажем и дыша свежим воздухом. При этом он вспоминал переданный ему ответ министра иностранных дел Англии. Его личный помощник, капитан Ф.Видеман отвез в Лондон и вручил Галифаксу "личное послание" премьер-министру Н.Чемберлену, содержащее предложения по урегулированию чехословацкого вопроса. Принимая послание, Галифакс ответил капитану: "Передайте ему, что я надеюсь дожить до момента, когда осуществится главная цель всех моих усилий: увидеть Гитлера вместе с королем Англии на балконе Букингемского дворца…"

Уходящие в сторону выхода из сада генералы тоже думали, каждый о своем. Кейтель обдумывал, сколько времени идущий рядом с ним начальник Генерального Штаба потратит на внесение изменений в планы и как отнесется к этому фюрер. А Франц Гальдер думал совершенно о другом. Сменивший на посту начальника Генштаба резко протестовавшего против авантюр Гитлера генерала Бека, Гальдер полностью разделял его взгляды на политику Гитлера. Только не проявлял это внешне. И теперь размышлял о необходимых мерах противодействия. Разработанный и принятый план заключался в том, чтобы схватить Гитлера и держать его под арестом, пока власть в государстве не перейдет в новые руки. Предполагалось, что, находясь под арестом, Гитлер согласится на предложенные условия и таким образом передача власти осуществится более или менее легитимным путем. Со временем решится и судьба самого Гитлера. С этой целью Гальдер уже отвел некоторые верные войсковые части и соединения, и теперь оставалось только решить — давать сигнал на выступление или подождать обострения обстановки. Которое, как полагал Франц, неизбежно наступит. "Стоило только посмотреть на поведение поляков. Они, при всей их безалаберности, ни за что не стали бы выдвигать столь дерзкие требования без учета позиции Франции и, частично, Англии. Зря этот ефрейтор с таким пренебрежением отнесся к столь ясно выраженному сигналу об изменении политики Франции. Не может быть сомнения, что советская дипломатия сделала все возможное в Париже, Лондоне и Праге, чтобы повлиять на соответствующие правительства, и, по-видимому, в соответствии с хорошо известной политикой СССР, посоветовала энергичные действия и твердую позицию в отношении Германии. Кажется ее усилия не прошли даром. Или Даладье и Боннэ с самого начала вели какую-то свою хитрую игру, заманивая Германию в ловушку. А эти хитрые пшеки об этой игре пронюхали" — размышления о важных делах не мешали Францу следить за идущим рядом соседом и когда тот решился наконец задать вопрос, Гальдер мгновенно ему ответил.

Хозяин кабинета прошелся вдоль стены, рассматривая развешанные на ней карты, одновременно взмахом руки предлагая замолчавшему докладчику продолжать.

— …как я уже упоминал, еще пятнадцатого числа японский поверенный в ультимативной форме передал нам требование своего правительства об отводе наших войск с западного берега озера Хасан. Однако, после того, как ему были предъявлены протоколы Хунчунского соглашения России с Китаем от 1886 года с картой, он вынужден был признать что этот район расположен целиком на советской стороне. Однако посетивший меня двадцатого посол Сигемицу заявил, что японское правительство на основании имеющихся в его распоряжении документов пришло к заключению о принадлежности этого района к Маньчжоу-Го, и в ультимативной форме потребовал "немедленного отвода советских войск в качестве необходимого условия для внесения успокоения", угрожая применить в противном случае силу. В последующей беседе я отверг эти требования и обосновал историческое право СССР на этот район. После этой встречи мною было дано указание о направлении ноты протеста правительству Японии. В ноте указывалось, что японские притязания на территорию к западу от озера Хасан не подкреплены никакими документальными обоснованиями. При этом отмечалось, что Советский Союз никому не угрожает, но и посягательств на свою территорию не допустит. Никакого ответа на эту ноту получено не было.

— Хорошо, товарищ Литвинов, теперь мы полностью ознакомлены с, так сказать дипломатической предысторией конфликта. А что нам скажет товарищ Берия?

— Товарищ Сталин, товарищи! Пограничные части наркомата приняли все доступные меры для недопущения нарушения границы Советского Союза. Начиная с восемнадцатого июля, когда начались массовые пересечения границы "почтальонами" с письмами, содержащими требования очистить "маньчжурскую" территорию, были приняты меры по усилению охраны и обороны границы. Высоты Заозерная и Безымянная заняты усиленными нарядами пограничников, организовавшими на них узлы обороны с окопами. На границу был выдвинут взвод роты поддержки. Однако, этот взвод был отозван приказом товарища Блюхера. Организовать оборону силами пограничных застав, личный состав которых составляет всего пятьдесят человек физически невозможно, в результате чего пришлось требовать подкреплений от армейского командования. Которые были даны только позавчера после неоднократных напоминаний из центра. Кроме того, товарищ Блюхер организовал своими силами комиссию по расследованию инцидента, которая якобы установила нарушение нашими пограничниками существующей линии границы на высоте Заозерная…

— Есть мнение, что этот эпизод нуждается в дополнительном расследовании, поэтому предлагаю пока его не обсуждать, — взмахнув рукой с зажатой в ней трубкой, хозяин кабинета как бы отсек часть рассуждений наркома. — Есть мнение, что первоначально необходимо выслушать товарищей из Наркомата Обороны.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — маршал Шапошников, поблескивая бритой налысо головой, встал с места и подошел к карте. — В 15.00 29 июля используя в качестве прикрытия туман сопку Безымянную атаковали 2 японских отряда численностью до пехотной роты. На помощь были направлены 2 группы пограничников и рота поддержки 119 стрелкового полка со взводом танков Т-26 под командованием лейтенанта Левченко. Однако наряд пограничников был к тому времени уже уничтожен, а японская пехота, под огнем подошедшего подкрепления, забрав своих раненых и убитых, отошла на свою территорию. Их не преследовали.

— Какие меры предпринял товарищ Блюхер? — выпустив клуб дыма, спросил Сталин.

— Маршал Блюхер отдал приказ: "Японцев, наступающих на нашу территорию в районе севернее высоты Заозерная, немедленно уничтожить на нашей территории, не переходя границу. Обратить внимание на прочное удержание в наших руках этой горы и немедленно принять меры к установлению артиллерии на огневые позиции с задачей преграждения противнику какого бы то ни было продвижения на нашу территорию". В соответствии с ним организована оборона в данном районе, — Шапошников показал на карте оборонительные позиции, одновременно перечисляя силы обороняющихся.

— Хорошо. Но, — Сталин еще раз неторопливо затянулся, повернувшись к сидящим за столом. — Товарищ Ворошилов, вы уверены, что наличных сил хватит для успешного отражения наступления японцев?

— Я считаю, товарищ Сталин, что товарищу Блюхеру на месте виднее, — дипломатично ушел от ответа нарком обороны.

— А вы, — повернувшись, Сталин показал трубкой на карту, одновременно вглядываясь в лицо начальника Генерального Штаба, — Борис Михайлович, как считаете?

— Поддерживаю мнение товарища Ворошилова, — столь же дипломатично ответил Шапошников. — Полагаю, товарищ Блюхер владеет обстановкой.

— Хорошо, — старательно не замечая помрачневшего лица Берии, ответил Сталин. — Садитесь, Борис Михайлович. В ногах, как говорится, правды нет, а есть усталость, — пошутил он, улыбнувшись и тут же снова став совершенно серьезным. — Есть мнение, что товарищи военные правы. А что у нас с Чехо-Словакией? Товарищ Литвинов?

— Нами предприняты определенные усилия в Лондоне, Париже и Праге, с целью согласования единой позиции по противодействию нацистской агрессии со стороны всех заинтересованных стран. К сожалению, англичане и французы уклоняются от обсуждения конкретных мер, отделываясь общими рассуждениями о желательности мирного решения вопроса. Сделанное мною в мае Боннэ предложение начать переговоры между СССР и Францией по техническим вопросам оказания военной помощи Чехословакии в случае нападения на нее Германии, включая вопрос о проходе советских войск через Румынию и Польшу пока осталось без ответа.

— А что скажет разведка? — жестом попросив Литвинова замолчать, спросил у Берии Сталин.

— Получено подтверждение, что действительно в Ютербоге тридцатого мая состоялось секретное совещание генералитета, на котором Гитлер заявил: "Мое непоколебимое стремление — уничтожить Чехословакию в результате военных действий в самое ближайшее время". На этом совещании утвержден представленный ОКВ план войны с Чехословакией, а также положение о штабе ОКВ и его полномочиях в военное время. Затем он огласил приказ о проведении операции не позднее 1 октября текущего года. По донесениям из Лондона личный помощник Гитлера капитан Видеман привез в Лондон и вручил министру иностранных дел Галифаксу "личное послание" Гитлера премьер-министру, содержащее предложения по урегулированию чехословацкого вопроса. Есть непроверенные сведения, что предложения будут англичанами приняты.

— А что скажет товарищ Ворошилов?

— Товарищ Сталин, наркомат продолжает выполнять решение Главного Военного Совета о преобразовании Белорусского и Киевского округов в Особые. А также формировании Витебской, Бобруйской, Винницкой, Житомирской и Одесской армейских групп, а также Кавалерийской группы в составе 2-го и 4-го кавкорпусов к первому сентября. Полагаю, что мероприятия могут быть ускорены и закончены не позднее пятнадцатого августа. К этому же сроку будут готовы части авиации особого назначения, предназначенные для передислокации в Чехословакию.

— Есть мнение, что установленные сроки передвигать не стоит. Но мы хотели бы знать, как решены вопросы с Польшей и Румынией?

— Поляки категорически не соглашаются на пропуск наших войск и авиации. Румынское правительство через французского посла в Бухаресте дало понять, что "закроет глаза на пролет советских самолетов на высоте три тысячи метров и выше, поскольку эта высота практически недосягаема для румынской зенитной артиллерии", — немедленно вступил в разговор Литвинов.

— Поляки ведут какие-то секретные переговоры с чехословаками, — добавил Берия. — Точные сведения о предмете переговоров получить не удалось. Одновременно они усилили давление на немцев по вопросу Данцига и на Литву, предлагая последним признать аннексию Вильно.

— Первомайские демонстрации в Польше собрали до полутора миллионов человек под лозунгами защиты республиканской Испании и Чехословакии. Полиция проведению демонстраций не препятствовала, — добавил Литвинов.

— Получается, что поляки ведут какую-то хитрую игру? Так, товарищи? — окутавшись дымом, Сталин внимательно рассматривал сидящих за столом.

Командир сводного "егерского" батальона восьмого Силезского полка майор Павлик внимательно рассматривал в бинокль здание школы, мысленно оценивая занятую бандитами позицию. Результат рекогносцировки не радовал. Почти две дюжины инсургентов, вооруженных примерно десятком винтовок, таким же количеством пистолетов-пулеметов и как минимум парой ручных пулеметов, засели за стенами школьного здания. А община здесь богатая, школа капитальной постройки, стены в полтора-два кирпича. Мало того, что крыша покрыта хорошей черепицей, вместо чердака, судя по окнам, пристроена мансарда. На которой, похоже устроена одна из пулеметных точек. И подходы к школе со всех сторон открыты, от пятисот до шестисот метров чистого поля, даже кустарник редкий, не укроешься. "Неплохо устроился Дракула со своими бандитами" — подумал Карел, — "черти бы побрали этого любителя английской словесности". Он еще раз взглянул в бинокль на несколько лежащих тел — следы неудачной атаки первой роты. Выбить гейнлейновцев прямой атакой можно, но только если не бояться больших потерь. Вот на это недавно произведенный майор пойти не только не хотел, но и не мог. Командование полка до сих пор относилось к его кандидатуре настороженно. Не помогло ни изменение отношение к службе после развода с женой, ни даже прямое покровительство генерала Войцеховского. Чин майора, и тот дали только недавно, после назначения на сводный батальон. И никакого сомнения, что полковник Элиаш воспользуется малейшей оплошностью, чтобы наказать новоиспеченного генеральского любимчика по полной программе. Кроме того, терять настоящих бойцов, добровольно вызвавшихся служить в самой опасной, по настоящему боевой части, Карелу не хотелось, поэтому он и не спешил принимать решение. Окружившие школу две роты егерского батальона насчитывали всего сто восемьдесят пехотинцев. Пехоту поддерживала пулеметная рота, но тоже не полного состава. Два восьмидесятимиллиметровых миномета, имевшихся на ее вооружении, снабженные только легкими минами, уничтожили бы бандитов в несколько залпов. Но… только на открытой местности. Для поражения здания нужны были шестикилограммовые фугасные мины. А их в распоряжении майора не было. Можно было вызвать артиллерию, однако Карел сомневался, что она появится раньше завтрашнего дня. Пока согласуют, пока отдадут приказ, пока артиллеристы соберутся… придется ждать ночь. Однако эта группа уже не первый раз ускользала из полного окружения. Павлик не хотел дать им не малейшего шанса избежать заслуженного возмездия, особенно пользуясь ночной темнотой. Пулеметы… майор мысленно обругал себя последними словами.

"Как он, пулеметчик, мог забыть самое важное!" При формировании батальона вооружение выдавали в основном сверхштатное или которое не жалко. Именно поэтому его егеря были наполовину вооружены пистолетами-пулеметами ЗК-323, а в пулеметной роте, кроме трех старых немецких станковых пулеметов MG.08 были и два новых, но не принятых на вооружение армии, крупнокалиберных ZB-60. Надо только уточнить, где они сейчас. При выходе из казарм они точно были на повозках.

— Иржи, вызови поручика Филипа.

— Есть, пан майор! — пренебрегая свистом пуль, молодцевато вытянулся денщик. И тут же исчез за кустами.

— Пан майор, поручик Филип по вашему приказанию прибыл!

— Войтех, где у нас те игрушки, которые мы получили из арсенала завода в Брно? — жестом отправив денщика на наблюдательный пост, спросил майор.

— Пятнадцатимиллиметровки, пан майор? — уточнил поручик. — На позиции. Один на левом фланге, вон в тех кустах, второй прямо за нами.

— Как полагаешь, они справятся со стенкой в два кирпича? — майор Павлик никогда не боялся советоваться с подчиненными. С умными профессионалами, естественно. Поручик как раз к таким относился.

— Так точно, пан майор! — с энтузиазмом отозвался Войтех. — Хотел вам предложить…

— Я уже сам догадался, — улыбнулся Павлик. К своим недавним сослуживцам по двенадцатой пулеметной роте он относился намного лучше, чем к своей бывшей жене. — Значит, говорите, один пулемет бьет фронтально, а второй — Косоприцельным огнем? Иржи!

— Я, пан майор.

— Находишь капитанов Земана и Соботку, и передашь, чтобы тщательнее укрыли солдат. Через, — майор посмотрел на часы, — четверть часа откроют огонь пулеметчики. Из пятнадцатимиллиметровок. Понял?

— Так точно, пан майор. Бегу…

Еще через час здание школы вблизи напоминало дуршлаг, тот самый, который используют хозяйки на кухне. Бронебойные пули прошивали насквозь кирпичные стены, тела, парты и все остальное, что попадало по пути. Кроме пуль, укрывшихся в школе боевиков поражали летящие во все стороны осколки кирпича и щепки, от которых укрыться было еще сложнее, чем от основного огня. Именно поэтому всего час стрельбы короткими очередями и несколько израсходованных лент полностью подавили всякие попытки сопротивления. Несколько уцелевших израненных бандитов сдались, а остальные… изуродованные тела и их фрагменты вытаскивали на поляну перед школой. Собиравшие их солдаты выглядели совсем нерадостно. Некоторых рвало. Не удержался и отошел на некоторое время в кусты и поручик Войтех, за компанию с прибывшим из Хеба полицейским комиссаром и двумя субалтернами из роты капитана Соботки. Остальные офицеры сдерживали свои чувства, хотя кое-кто выглядел белее свежевыпавшего снега.

Когда уже начинало темнеть, а нескольких задержанных бандитов усадили в полицейские машины для перевозки в тюрьму, к школе подъехал настоящий кортеж. Несколько полицейских машин, пара "шкод" и подлинный аристократический "роллс-ройс".

— Еще только этих нам не хватало, — сплюнул майор, всегда тщательно следивший за политическими новостями.

— Кто это, пан майор? — спросил капитан Соботка, отвлекшись от созерцания складываемого из кусков тела предполагаемого главы банды, остзейского немца, известного под кличкой Дракула-восемь-восемь.

— Миссия лорда Рансимена, чтоб ее дьявол уволок, — лицо Павлик перекосилось, словно ему пришлось сжевать целый лимон. — Англичане уверяют, что приехали примирить нас с немцами. С этими… — и он указал на только что появившегося солдата, несущего искореженный попаданием пули ручной пулемет и две винтовки.

— Будет большой скандал, — констатировал Соботка. — Эти островитяне раздуют такое… Не посмотрят на то, что бандиты убили двоих полицейских и взорвали стрелку на железной дороге.

— Да уж, — вздохнул поручик. — Если о двоих убитых при нападении на полицейский участок в городе до сих пор во всех газетах пишут, то уж о нас теперь такого понарисуют, что только держись.

— Успокоились, панове. Всем молчать, в разговор вступать только с моего разрешения, — глядя на подходящую толпу штатских, скомандовал майор.

Горящий в камине огонь, коньяк и виски в бокалах, сигарный дым… Казалось, трое джентльменов собрались в клубе, чтобы приятно провести время. Но какая-то неуловимая атмосфера, присущая скорее государственному заведению, чем месту отдыха и озабоченные лица присутствующих противоречили этому впечатлению. Что было бы неудивительно, если уточнить адрес встречи. Даунинг-стрит, десять известен всему миру как резиденция премьер-министра правительства Его Величества Короля Великобритании. Компанию хозяину кабинета, премьер-министру Артуру Невиллу Чемберлену составляли два не менее почтенных господина — только что вернувшийся из дикой восточной Богемии лорд Рансимен и министр иностранных дел лорд Галифакс.

— Джентльмены, я полагаю, мы можем приступить к обсуждению, — отставив в сторону бокал, заметил Галифакс.

— Да, давайте начнем, — кивнул Чемберлен, очнувшись от размышлений, — Извините, милорды, но послание Адольфа Гитлера меня крайне встревожило и заинтересовало. Он что-нибудь передавал на словах?

— Да, — вступил разговор Рансимен, — канцлер Германии утверждает, что Советский Союз, воспользовавшись нашей с Францией слабостью, серьезно укрепил свои позиции в Чехословакии, подталкивая ее к войне с Германией. Он выглядел очень уставшим и встревоженным.

— Вот как? — непритворно удивился Артур Нэвил Чемберлен. — Неожиданный довод. Мне помнится, это именно Гитлер публично заявлял о том, что Германия должна силой оружия защитить немцев в Судетах.

— Говорил, — кивнул лорд Рансимен. — И повторяет это постоянно.

— Тогда почему он считает, что именно Чехословакия стремится к войне с Германией?

— Потому что Прага не уступает справедливым требованиям Берлина. Я, как вам, джентльмены, известно, посещал Судетскую область чтобы лично наблюдать происходящее там. Я видел, что обитатели тех мест живут фактически на военном положении. Причем вся его тяжесть направлена именно против жителей немецкой национальности. Можно констатировать, что чем больше Берлин пытается договориться с Прагой, тем сильнее чехи попирают права немецкого населения.

— Вы можете озвучить конкретные примеры, милорд? — заинтересованно спросил Галифакс.

— Например, введен запрет на пересечение границы жителям приграничных территорий без особого разрешения администрации. А все жители, которые желают из приграничной полосы посетить по своим делам иные районы Чехословакии должны отмечаться у местной администрации и получать специальные документы.

— Варварство какое-то, — проворчал Чемберлен.

— Это еще не самое страшное, сэр. Чехи недавно официально ввели военное положение и комендантский час в некоторых районах, а также запрет на нахождение там иностранных граждан. Мы сумели посетить один из таких районов и видели, как специальная часть армии, так называемый егерский батальон, расстрелял из тяжелых пулеметов местную школу, в которой пытались укрыться лица, протестовавшие против чешского деспотизма.

— То есть, вы хотите сказать, расстреляла безоружных демонстрантов?

— Не могу утверждать это с полным основанием, сэр, мы появились уж после того, как школа была обстреляна, и чехи вытащили из нее убитых. Рядом с ними каратели положили якобы найденное при них оружие. Но по моим данным, убитых у егерей не было, что служит косвенным доказательством, что все не так однозначно.

— Помнится, кроме немцев, какие-то претензии к чехам имели и поляки? — поспешил уйти от скользкой темы Чемберлен.

— Да, они претендовали на Тешинскую область, в которой примерно треть населения составляют поляки. Кроме того, к Чехо-Словакии имеют претензии венгры, — поспешил на помощь его лордству Галифакс.

— Эти обломки Дунайской империи могут претендовать только на то, что мы их не заметим, — поморщился Рансимен.

— Варшава собирается поддержать решение Тешинского вопроса силой оружия? — снова перевел разговор Чемберлен.

— Нет, — с недовольным видом ответил лорд Галифакс. — По полученным из Германии сведениям Польша, вероятнее всего, будет соблюдать нейтралитет в случае войны. Это вызвано тем, что Советский Союз готовится оказать военную помощь Чехословакии, причем части западных округов приводятся в полную боевую готовность. Кроме того, Варшава ведет переговоры с Прагой о положении поляков в Тешине. Насколько это положение дел достоверно пока не ясно. Но поляки, как мне кажется, сами еще не решили, чего они хотят. Они попытались получить дополнительные уступки от Берлина в Данцигском вопросе и пытались спровоцировать военное столкновение с Литвой. Но после протестов из Москвы от Каунаса они отступились, а немцы проявили твердость в вопросе Данцига.

— Джентльмены, мы слишком много говорим об этих восточных варварах. А главный вопрос в ином… Значит, война все-таки весьма вероятна, — недовольно произнес Чемберлен. — Очень не хотелось бы столь щекотливый вопрос переводить в эту плоскость.

— Не война. Просто небольшой военный… конфликт, — нашел нужную формулировку Рансимен. — Операция по умиротворению чехословацких бандитов. По мнению Гитлера, вооруженные силы Чехословакии, несмотря на всю свою многочисленность, не смогут оказать серьезное сопротивление Вермахту.

— Милорд, вы недооцениваете эти славянские племена, — поморщился Чемберлен. — К тому же будет трудно удержать наших французских партнеров от выполнения союзных обязательств. А это значит, что в совершенно ненужную войну можем вляпаться и мы. А вся эта занюханная Богемия не стоит трупа одного "Томми Аткинса"(прозвище английских солдат). Если же учесть перевес немцев в авиации, на который ссылается наша разведка… Полагаю, что лучшим выходом будут переговоры между мною и господином Гитлером. К которым можно привлечь и Париж.

— Очень хорошая мысль, сэр. Особенно в свете планов Гитлера по борьбе против большевистской угрозы, — одобрил премьер-министра лорд Рансимен.

— Вообще, Прага должна помнить, что именно мы в Версале определили своим решением границы этого государственного образования. И теперь мы можем внести коррективы в свое решение, — поддержал его лорд Галифакс.

— Решено, джентльмены. Необходимо срочно связаться с Гитлером и получить согласие на личную встречу. Я даже готов лететь в Германию на самолете, — подвел итоги Чемберлен. Оба его собеседника не показали и вида, что весьма удивлены таким решением, как всем известно, боящегося полетов премьера. Но кивнули одобрительно.

До развода на занятия еще оставалось время и офицеры убивали его веселой болтовней. Януш, расслышав хохот, доносящийся от компании, собравшейся возле поручика Ржевусского, напряг слух. Поручик, славящийся своим успехом у паненок, кажется, делился подробностями очередной победы на этом фронте.

— А я ей так прямо и говорю: "Пани, вы разве не знаете, что размер имеет мало значения".

— А она? — заинтересованно спросил кто-то из компании. — Обиделась?

— Что вы! Усмехнулась и говорит так с фривольной улыбкой: "Пан офицер разве не знает, что чем крупнее калибр орудия, тем пушка мощнее?"

— Ну, а ты? — отсмеявшись, спросил тот же офицер.

— А я даже не сразу нашелся, что сказать. Потом ей так подмигиваю и говорю: "Паненка великолепно разбирается в артиллерии. Только она забыла, что мортира, несмотря на свой калибр, имеет очень короткий ствол. И это нисколько не снижает ее могущества". А потом…

Громкий хохот заглушил дальнейшие слова Ржевусского. И тут же прервался. Офицеры подтянулись, заметив выходящего из дверей штаба полковника Ровецкого и идущего за ним высокого, ростом не менее двух метров худощавого офицера в незнакомой форме. — Ну и носяра, — донесся до Янека шепот Ржевусского.

— Строиться! — скомандовал подошедший в это же время откуда-то из-за здания канцелярии начальник штаба бригады, майор Скшетусский.

Офицеры, побросав окурки в стоящую в беседке гильзу от крупнокалиберной гаубицы, разошлись по подразделениям.

Построение прошло необычно, в два этапа. Сначала начштаба довел план занятий на день, потом подофицеры повели солдат по местам занятий. Офицеры, перестроившись по команде плотнее, с недоумением смотрели, как начштаба пригласил увиденного ранее незнакомца к командиру.

— Панове! — полковник Ровецкий говорил негромко, но все офицеры его хорошо слышали. — Нашей бригаде выпала честь принимать у себя почетного гостя — помощника военного атташе Франции в нашей стране, танкиста и нашего старого боевого товарища пулковника де Голля. Пан пулковник воевал в едином строю с нами в схватке против большевистских орд в двадцатом году, а до и после участия в боевых действиях учил наших офицеров в Рембертове. Вернувшись на родину, он не забывал о своих боевых товарищах и по просьбе Вождя армии, маршала Рыдз-Смиглы, согласился оставить должность командира танкового полка и приехать в Польшу, чтобы наладить взаимный обмен опытом. Прошу отнестись к нашему гостю с должным уважением и не скрывать от него ничего. Дозволяю его участие в тренировках танковых экипажей и в боевых стрельбах. Покажем ему истинно польское гостеприимство и войсковое товарищество…

После развода французский пулковник, вопреки ожиданиям части офицеров, отнюдь не стал отсиживаться в штабе, а прихватив с собой в качестве переводчика Атоса, переоделся в комбинезон и отправился вместе с танкистами на директрису.

Увидев стоящие на исходных рубежах новые 25ТР, вооруженные, в отличие от первой серии, польскими танковым пушками, французский танкист был впечатлен до глубины души. Впрочем, Янек его очень хорошо понимал. Огромная машина с тремя башнями и длинной 75-миллиметровкой выглядела грозной даже для него.

— Mon dieu (Боже мой, фр)! — потрясенно воскликнул полковник. — Но ведь это невероятно! Вы сумели догнать и перегнать Францию в области танкостроения! Или это тяжелые танки усиления?

— Нет, мы считаем, что это машины среднего класса. Которые со временем станут основными в нашей армии, — возразил Атос, одновременно успевая переводить не владеющим французским офицерам. — Польша, мон колонель ("мой полковник", вежливое обращение), бедная страна и не может пока иметь тяжелые танки.

— Сколько же весит эта боевая машина? — с интересом уточнил Шарль. — Тонн двадцать пять?

— Вы почти угадали, мон колонель, — усмехнулся Атос. — Танк весит почти тридцать тонн, вооружен семидесятипятимиллиметровкой и несет броню до пятидесяти миллиметров.

— Это фантастика! Франция тоже имеет средние танки, например — D2. Но мы не планируем делать их основными, для выполнения большинства задач на поле боя достаточно легких, но хорошо бронированных машин. К тому же они вооружены сорокасемимиллиметровками, а не орудиями дивизионного калибра.

— Легкие машины имеют ограниченные возможности, мон колонель, — возразил Атос. — Вы сможете убедиться сами, что средний танк польского типа (про иностранное происхождение танка ни гость, ни хозяева благоразумно не упоминали), превосходит любую легкую машину по мощности вооружения, бронированию и подвижности. Позволяя бронетанковым частям выполнять требования, которые вы изложили в своих трудах.

— О, вы изучали мои скромные размышления на тему танковых войск? — оживился пулковник.

— Ваши труды — настольная книга любого польского офицера-танкиста, — подлил еще немного елея Атос, с удовольствием наблюдая за обрадованным лицом собеседника.

Майор Шмундт старательно покрывал стенографическими значками бумагу, стремясь успеть за речью фюрера. Как всегда, когда Гитлер увлекался, он начинал говорить быстро и без перерывов, так что успеть за ним было нелегкой задачей даже для неплохо освоившего стенографию адъютанта. Профессиональные же стенографистки на совещание, ввиду особой его секретности, не вызывались. Поэтому приходилось усиленно работать пером.

— …Франция располагает армией мирного времени насчитывающей четыреста семьдесят тысяч человек и может призвать под ружье армию военного времени в миллион восемьсот тысяч (включая военно-воздушные силы). Возможности французской экономики ограничены, во французском вооружении не произошло существенных улучшений после окончания войны. Франция в настоящее время не в состоянии бросить все свои полевые войска на северо-восточные границы, так как она должна держать крупные силы против Италии как на альпийских границах, так и в Северной Африке, Она будет даже вынуждена перебросить войска из метрополии в Северную Африку…

— Разрешите, мой фюрер? — прервал Гитлера начальник генерального штаба. — Вынужден не согласится с вами, в настоящее время в Северной Африке нет никаких серьезных причин для усиления имеющихся там войск. Но французы, без сомнения, оставят свои североафриканские войска в Африке.

— Хорошо, генерал. Соглашусь с вами, — нисколько не обидевшись на прервавшего его Гальдера, продолжил свою речь Гитлер. — Очередные призывные контингенты во Франции плохие; для проведения мобилизации французам нужно пять-шесть дней. К этому надо добавить длительное время на стратегическое сосредоточение и развертывание. Подготовка крупных сил на ограниченной территории к битве, потребующей расхода больших материальных средств, продлится значительное время. Таким образом, Франция не рискнет воевать одна ввиду неготовности, как своей, так и своих союзников англичан. Тем не менее я проведу всю подготовку, чтобы по возможности полностью обезопасить нас на Западе. Мои неоднократные требования двадцати резервных дивизий до сего времени отклоняются командованием сухопутных войск.

Главнокомандующий сухопутными войсками тут же возразил:

— Эти двадцать дивизий составляют нашу армию резерва, мой фюрер. Их формирование было до сего времени невозможным из-за нехватки командного состава и материальных средств. После поступления приказа о сформировании этих дивизий можно рассчитывать на то, что через три недели в наличии будут восемь дивизий, а последующие — значительно позднее.

Гитлер, не ответив на эту реплику, предложил начать доклад командующему второй группой армий. Он сначала подчеркнул трудности, с которыми руководство сталкивается на Западном фронте. Особая слабость группы армий состоит в том, что она вначале не будет иметь никаких резервов. На это главнокомандующий сухопутными войсками немедленно дал обещание предоставить командованию на Западе, если на Востоке все будет идти планомерно, три дивизии резерва главного командования сухопутных войск и первые восемь резервных дивизий.

Как известно, все германо-прусские офицеры делятся на два типа — с бычьей шеей и осиной талией. Генерал Адам, относящийся к первому типу офицеров с бычьей шеей, невозмутимо, словно жующий бык, продолжил свой доклад, завершив его просьбой:

— Учитывая ту позицию, которую занимают французы, нападение маловероятно, однако против этого необходимо принять меры предосторожности. Поэтому командование группы армий просит разрешения на безоговорочное проведение стратегического сосредоточения и развертывания. Важно, чтобы дивизии заблаговременно освоились с обстановкой, особенно если учесть большую ширину участков.

На это фюрер ответил, что он своевременно отдаст приказ о стратегическом сосредоточении и развертывании, если появятся признаки наступления Франции и что он предлагает перейти к главному вопросу.

Генерал-полковник фон Браухич, взяв указку, подошел к столу и начал доклад о сроках ввода войск в "районы учений" для варианта "Грюн", одновременно показывая эти районы на карте.

— Войска должны быть введены 28.8… Здесь они будут в полной боевой готовности. Если станет известен день "X", то войска проведут учения на расходящихся направлениях.

За ним слово взял генерал Гальдер, высокий худощавый офицер с осиной талией, обосновывая основные идеи плана "Грюн".

— Задача: воспрепятствовать отходу чешской армии из района Моравии — Богемии. Разбить ее и добиться быстрого исхода операции. Решение задачи необходимо возложить на 2-ю и 14-ю армии, наступающие по сходящимся направлениям на Оломоуц и Брно, с целью взятия противника в "клещи". Ввиду транспортных трудностей в Австрии главный удар наносит 2-я армия. Чешская граница, предположительно, занята лишь незначительными силами. Следует с уверенностью ожидать отхода чешских сил. Несколько оборонительных рубежей, расположенных в благоприятной для обороны местности, могут замедлить развитие наступления и позволят противнику выиграть время для отхода, а тем самым удержать основную часть страны. Этому необходимо воспрепятствовать. Богемско-моравские высоты, которые наступающим войскам предстоит преодолеть напоследок, благоприятствуют вероятной тактике чешской армии. Наступление по сходящимся направлениям дает возможность проникнуть за эти высоты Успех операции обеспечен, так как силы противника невелики, а его резервы находятся в районе Праги и южнее Праги. Для создания резервов в последующем у противника не будет времени. Крупные танковые силы у противника отсутствуют, они распылены и состоят из легких подразделений, объединенных вместе с кавалерией. Кроме того, перед фронтом 2-й армии установлено наличие слабых мест противника. Оборонительные сооружения готовы только частично, броневые колпаки большей частью отсутствуют, имеются значительные бреши между сооружениями. По расчетам, наши войска достигнут Оломоуца на второй день. Река Опава не является препятствием, она доступна как для танков, так и для пехоты. Так называемые легкие моторизованные силы на правом фланге не представляют никакой опасности. Они будут скованы соседней армией. Если, вопреки ожиданиям, наступательные действия не увенчаются успехом, войскам ни в коем случае не следует выбиваться из сил перед оборонительной позицией противника. Вторые эшелоны будут подтянуты в район успешного прорыва. Чехи опасаются боевых действий в горной местности Глац. Здесь необходимы только демонстративные действия с целью сковать силы противника. Для прикрытия на востоке целесообразно использовать танки. 12-я и 14-я армии осуществляют взаимодействие. Их боевые колонны должны поддерживать друг друга в ходе продвижения и взламывать оборону противника. Граница Богемии занята лишь небольшими силами противника, поэтому операция имеет перспективу на успех. 12-я армия после продвижения в северном направлении развертывается на восток и "мчится" на Брно. У противника не будет времени для планомерного ввода в бой резервов. Перед фронтом 10-й армии находится сильно укрепленная Пльзенская отсечная позиция и очень плохие дороги. Танковые части имеют задачу осуществить здесь прорыв и обеспечить плацдармы для наступающих за ними сил. Войска второго эшелона будут подтянуты на автомашинах. Начиная с третьего-четвертого дня мобилизации будут переброшены еще 6 дивизий 2 резерва. Они могут быть введены в бой там, где удалось добиться успеха.

Гитлер, посмотрев на карту, сокрушенно покачал головой и, жестом прервав доклад, начал спокойным и тихим голосом, постепенно заводясь и говоря все громче и громче:

— Нужно исходить не из желаемого хода операции, а из вероятных действий противника. Эти действия определяются двумя моментами. Первое — в период роста наших вооружений в 1934–1938 гг. противник должен был стремиться обеспечить те районы, где имеется вероятность нарушения коммуникаций между западом и востоком, то есть, видимо, район между Троппау [Опава] и Николсбургом [Микуловом]. Следовательно, в нашем направлении — с помощью укреплений на верхнесилезской границе. На юге защиту границы севернее Дуная он мог обеспечить с помощью конвенции с Австрией или выдвинув войска на южном фланге до Дуная. Второе — последнее мероприятие более уже невозможно. Поэтому в связи с создавшейся в марте 1938 г. обстановкой тем более вероятно усиление укреплений перед фронтом 2-й армии. Здесь противник должен выстоять, иначе удержание остального фронта не имеет для него смысла. Следовательно, здесь следует ожидать ввода в бой лучших полков и наличия лучшего оборудования позиций. Удержание фронта в полосе 2-й армии решит вопрос о том, быть или не быть Чехословакии. Несомненно, что намеченная операция с целью наступления по сходящимся направлениям является самым желательным решением — и ее нужно осуществить. Однако ее успех слишком сомнителен, чтобы рассчитывать только на нее. Тем более, что из политических соображений необходим быстрый успех операции. Первые восемь дней боевых действий являются в политическом отношении решающими, в течение этого времени необходимо добиться значительного выигрыша территории. Мощность нашей артиллерии, состоящей в основном из 21-сантиметровых мортир, недостаточна для борьбы против укреплений. Там, где противник ожидает удара, невозможны внезапные действия. Кроме того, как показывает опыт, трудно отказаться от операции, которая имеет частичный успех. В возникающие бреши направляется часть за частью, и помимо желания войска истекают кровью, что наглядно показала операция под Верденом. Танковые силы будут израсходованы, и их не хватит для предстоящей операции по захвату местности. Следствием этого явится выдвижение моторизованных дивизий без танков. Кроме того, использование моторизованных сил не преследует цели захвата таких отдаленных объектов, которыми можно овладеть без борьбы, так что эту задачу с таким же успехом может выполнить немоторизованная пехота. Моторизованная дивизия не сможет оказать существенного влияния на исход боевых действий. Моторизованные силы служат для преодоления территорий, свободных от войск противника. Их применение оправдано там, где в результате наступления образуется большое свободное пространство. Дело обернется катастрофически, если танковым силам приходится останавливаться в ожидании пехоты. Это противоречит всякой логике. В полосе 14-й армии сооружение укреплений противника могло начаться лишь с марта, поэтому удар на Брно будет легче осуществить. 2-я танковая дивизия должна поэтому оставлена там и ее действия следует увязать с действиями 29-й моторизованной дивизии. Поэтому 29-я дивизия должна прибыть не вечером второго дня, а раньше. 2-я танковая дивизия должна составлять острие танкового клина 29-й моторизованной дивизии. 13-я дивизия, действуя в составе 12-й армии в качестве моторизованной дивизии, не имеет видов на успех, поэтому она должна быть вместе со 2-й моторизованной дивизией передана армии Рейхенау. Таким образом, будут созданы два шанса на успех. Если операция по "взятию в клещи" не достигнет успеха, тогда 10-я армия откроет путь 12-й армии и приведет тем самым мощные силы в сердце страны. Если удадутся обе операции, то это означает конец Чехословакии. Для замены двух моторизованных дивизий провести мобилизацию еще двух дивизий, которые должны быть подтянуты на грузовых машинах и автобусах. Для 10-й армии может оказаться необходимым разворот на северо-восток, на Прагу!

Генерал-полковник фон Браухич попытался осторожно возразить.

— Использование моторизованных дивизий мотивируется недостатком железных дорог в Австрии и трудностями своевременного подтягивания других дивизий, готовых к маршу.

На что воспламененный предыдущей речью Адольф ответил еще одной длительной лекцией, доказывая, что намеченный ход операции совпадает с предположениями чехов. Поэтому перспективы на успех у 2-й армии наименьшие и приведут только к растрачиванию попусту войск, пытающихся пробить мощную оборону с сильными укреплениями. Напротив, нанесение главного удара силами 10-й армии является перспективным.

— Наличие одной армии в сердце Богемии решит исход операции!…

Неожиданный стук в дверь прервал речь Гитлера, замолчавшего и недовольно покосившегося на адъютанта. Шмунд, стараясь действовать быстро и бесшумно, отложил блокнот и почти бегом подскочил к дверям. Открыл, о чем-то переговорил со стоящим за дверью человеком и уже бегом вернулся к столу с картами, вокруг которого стояли присутствующие, держа бумажный бланк в руках. Передал телеграмму Гитлеру, который, близоруко щурясь, вчитался в напечатанный текст и, взглянув на напряженно ожидающих генералов, победоносно улыбаясь, заявил.

— Господа, завтра в Бергхоф прибывает личный самолет премьер-министра Великобритании. Господин Чемберлен согласен на переговоры о передаче Судет Германии…

Роман откинулся на спинку кресла и протер усталые глаза. Теперь, после нескольких дней работы с документами, ему уже казалось, что лучше бы этот пришелец из будущего приземлился где-нибудь подальше от его дома. Тогда Роману не пришлось столько читать и писать в течение этих нескольких дней. Сейчас уже не радовало и внеочередное звание майора, и принадлежность к очень узкому кругу людей, действительно делающих историю. Все эти чувства утонули в море, нет, в океане усталости. Хотелось выпить чего-нибудь экстравагантного. Вроде того, недавно присланного президенту в подарок посланником в далекой экзотической южноамериканской страны ликера "Сан-Балито". И завалиться, можно даже не раздеваясь, в постель на пару суток. Причем даже одному, потому что спать хочется даже больше, чем наслаждаться. Он еще раз протер глаза и с надеждой посмотрел на стопку бумаг на столе слева. Радостно осклабившись тому, что она за последние полчаса сократилась ровно на треть, он взял верхний бланк с маркировкой "Секретно. Отдел "Р". Экземпляр третий из трех". И начал читать, одновременно делая пометку в сводном докладе:

— Так, очень интересная картина вырисовывается, — проворчал Роман под нос, продолжая вносить исправления в текст докладной записки. — Штабистам стоит внести исправления в свои планы, иначе на левом фланге могут быть нехорошие сюрпризы.

Неожиданно зазвонил телефон — элегантный черный аппарат фирмы "Эрикссон", полускрытый правой кучей документов.

— Халло? — придерживая готовую развалиться кучу бумаги правой рукой, левой Братный поднес трубку к уху.

— Пан майор, говорит дежурный секретарь. Вам должны прибыть с готовым рефератом по текущей ситуации к восемнадцати. Что мне доложить пану президенту?

— Буду точно в восемнадцать ноль-ноль, бросив взгляд на висящие на противоположной стене часы, ответил Роман.

— Вас понял, пан майор. За вами придет машина с номером…

Ян Масарик, сын первого президента и посол республики в Лондоне, и В. Мастны, посланник Чехо-Словакии в Берлине, сидели в номере отеля "Регина". Сидя зна диване, они переговаривались шепотом, невольно бросая взгляды на дверь, за которой стояла охрана из одетых в черные мундиры эсэсовцев. Масарик горько шутил, что его главная задача: объяснять англичанам, что Чехословакия — это страна, а не экзотическая болезнь.

— В парламенте мало депутатов, которые знают, где находится Чехословакия, — жаловался Ян Войтеху. — Во время беседы с влиятельными политиками я показал им на карте мира нашу страну. Один из них задумчиво сказал: "Какая забавная форма у вашего государства. Можно подумать, что перед тобой большая сосиска".

— Теперь они собираются нашу страну поджарить, как ту сосиску, разрезать на части и съесть под баварское пиво, — столь же горько пошутил Мастны.

— Увы, похоже на то, пан Войтех, — подтвердил Ян. — Иначе нас бы пригласили не сюда, в этот, похожий на тюремную камеру номер, а на конференцию.

— Пожалуй, так оно и есть, пан Ян, — согласился Мастны, криво улыбаясь. — Наиболее вероятным итогом всего этого действа, как мне кажется, будет ультиматум от немцев. Италия, Англия и Франция поддерживают эти требования. Несмотря на то, что с последней Чехословакию связывает союзный договор, Париж не собирается и пальцем пошевелить, чтобы спасти нас. Собственные территориальные притязания к нашей стране имеют Польша и Венгрия. Положение безвыходное.

— Вы совершенно правы, пан, — сокрушенно поддержал своего собеседника Масарик. — Решение конференции можно отвергнуть. Но… За этим последуют германское вторжение, польская агрессия и война, в которой нас просто уничтожат. Неизвестно, помогут ли нам Советы. Я не вижу никакого выхода из этого положения…

Дверь в номер открылся и в нее вошел, заставив чехов прервать разговор, лощенный офицер — прусак с моноклем в глазу, в черной псевдовоенной форме СС с одним погоном.

— Господа, прошу вас следовать за мной, — лишенным всяких интонаций голосом предложил он. — Вы приглашены на встречу с главами государств, принимающих участие в конференции, — столь же бесстрастно пояснил он ситуацию, заметив недоуменно-испуганные взгляды дипломатов. Чехи еще не знали, что их догадки были совершенно правильными. "Французы, включая Даладье, твердо решили добиться соглашения во что бы то ни стало. Это была группа насмерть перепуганных людей, которые не испытывали ни малейших угрызений совести от своего участия в расчленении своего союзника" — вспоминал впоследствии один из англичан, присутствующих на встрече. При этом он умалчивал о том, что англичане, особенно их премьер, выглядели ничуть не лучше. Как велика была растерянность обоих премьеров, свидетельствует такой факт: перед Мюнхеном они даже не встретились, чтобы договориться о своих действиях на конференции. Гитлер и Муссолини, напротив, явились в Мюнхен после того, как между ними состоялось совещание на австрийской границе. Учитывая состояние своих демократических партнеров, Гитлер решил еще раз прибегнуть к помощи большого кнута. Хотя все совершалось в полном соответствии с требованиями фюрера, он разыгрывал в Мюнхене разъяренного тигра: шумел, кричал, выражал крайнее нетерпение и ничуть не скрывал своего пренебрежительного отношения к Чемберлену и Даладье. В этой гнетущей атмосфере оба премьера даже не рисковали поднять голос против каких-либо пунктов вырабатываемого соглашения. Не удивительно, что конференция прошла с невиданной быстротой — меньше тринадцати часов ушло на решение судьбы Чехо-Словакии, включая время на завтрак, обед и другие перерывы. Впрочем, не только конференция, но и сама подготовка к ней велись в такой спешке, что уже согласованный текст сразу подписать не удалось — в стоящих на столах чернильницах не оказалось ни капли чернил. Впрочем, этот незначительный инцидент не взволновал никого из присутствующих. Главное было сделано — войны с Германией удалось избежать, пусть и ценой сдачи одного из сильнейших союзников…

Шел второй час ночи, но у "Коричневого дома" все еще стояли люди, с нетерпением ожидавшие итогов встречи глав Англии, Италии, Германии и Франции. На подъехавший "мерседес" с чешскими представителями никто не обратил внимания, все взоры были обращены на фасад помпезного, построенного в стиле бидермайер здания, стоящего между площадями Каролиненплац и Кёнигсплац. Молча выбравшись из машины, угрюмые Масарик и Мастны прошли вслед за офицером мимо забора, по прежнему не привлекая особого внимания и вошли через центральный вход. По пустынным коридорам их отконвоировали к комнате, в которой проходила конференция. Сопровождающие дипломатов эсэсовцы остались за дверью, а вошедшие в помещение чехи с удивлением обнаружили полупустую комнату, в которой сидели только два премьера — английский и французский и, на первый взгляд беспорядочно, бродили несколько англичан.

"Атмосфера была гнетущей, — отметил позднее в своих воспоминаниях Масарик, — французов, очевидно, "ушли", а Чемберлен непрерывно зевал, не показывая даже мельчайших признаков замешательства. Даладье при этом был очень сух и резок, а Чемберлен лицемерно-велеречив. Суть сказанного обоими премьерами заключалась в простой формуле: "Если вы этого не примете, вам придется улаживать свои дела с немцами в полном одиночестве". Позднее британский премьер говорил, что он был в тот момент "очень утомлен, приятно утомлен. Я не ожидал последующего и был уверен, что соглашение окончательно разрешило все противоречия".

Однако неожиданно для всех присутствующих Мастны достал из внутреннего кармана костюма конверт, вскрыл его и зачитал с листа декларацию:

— Правительство и народ Чехо-Словакии поручили мне заявить от их имени, что В настоящее время Чехо-Словакия испытывает вмешательство во внутренние дела со стороны соседнего государства и находится под угрозой громко провозглашенной агрессии. В последнее время частью наших союзников исповедуется концепция, которая рекомендует как высшую мудрость менажировать агрессора, не задевать его самолюбия, а вести с ним разговоры и переговоры, убеждать его в том, что никакие коллективные действия не будут против него предприняты, никакие группировки и блоки против него не будут созданы (хотя он сам вступает в агрессивные блоки с другими агрессорами), заключать с ним компромиссные соглашения и закрывать глаза на нарушение им этих соглашений, идти навстречу его требованиям, хотя бы даже самым незаконным, даже ездить за получением диктатов и ультиматумов, принося ему в жертву жизненные интересы того или иного государства, избегая постановки вопросов о его действиях в Лиге Наций, так как это не нравится агрессору, он обижается, он дуется. К сожалению, эта именно политика до сих пор практиковалась в отношении агрессии, и она имела последствием три войны и грозит навлечь на нас четвертую. В жертву принесены уже четыре народа, на очереди — пятый. Но народ Чехо-Словакии не собирается пассивно и бесславно принимать участь жертвы. Мы, чехи и словаки — мирный народ, но если необходимость защищать целостность нашего государства и честь нашего народа, то мы принимаем брошенный нам вызов и защитим его силой оружия.

От неожиданности Чемберлен даже привстал с кресла. Но тотчас же сел и заявил, глядя куда-то в пол, что соглашение заключено и посланникам следует лишь передать его своему правительству, не затягивая времени демагогией, не имеющей отношения к обсуждаемому вопросу. Подошедший после этого советник британского правительства Аштон-Гуаткин, передавая документы в руки Мастны, заметил негромко, что правительство Чехо-Словакии совершает большую ошибку.

— Если Чехословакия будет сопротивляться, надеясь на помощь своего союзника, и из-за этого начнется война, то она станет большевистским форпостом в Европе. Такая война сразу превратится в войну всей Европы против СССР. Возможно, СССР и победит, но ваша страна так или иначе будет сметена и вычеркнута с карты Европы. Ваше правительство видимо не осознает этого. Прошу донести это до него.

— Я обязательно передам сказанное вами, — взволнованно ответил Войтех, а разозлившийся на столь неприкрытый диктат Ян добавил.

— А я, в свою очередь, прошу довести до сведения вашего правительства, что мы считаем достигнутое на конференции соглашение тяжелым поражением Англии и Франции, что вчера миром пройдена важная историческая веха, знаменующая о начале новой эпохи в европейской истории — эпохи гегемонии зла, и что результатом этого будет цепь дальнейших отступлений западных демократий, а может быть, и распад их нынешних империй.

— Передам, — коротко и сухо ответил Эштон, после чего чехи столь же формально и сухо распрощались с присутствующими и покинули комнату заседаний.

Когда они садились в машину, из дверей Коричневого дома вышел Чемберлен, встреченный громкими приветственными криками и аплодисментами. Чехи молча переглянулись. Они так и молчали всю дорогу до аэровокзала. И только садясь в присланный из Праги скоростной аэроплан Мастны негромко заметил, обращаясь к остающемуся в Мюнхене Масарику (он должен был вернуться в Лондон с английской делегацией).

— А германский народ, как видно, воевать не хочет.

На что Ян только молча кивнул в ответ.