Jeszcze Polska nie zginela, kiedy my ziyjemy

V. A my na tej wojnie, ogladamy swiat [5]

Открытые кафе и рестораны не пустовали, за столиками сидели миловидные девушки с парнями и даже немолодые мужчины и женщины. Слышались веселые мелодии, оттеняемые стонами саксофонов, танцевали пары. А за столами звенели бокалы. Единственным признаком того, что идет война было присутствие за ресторанными столами вооруженных людей — офицеров, рядовых пехотинцев, моряков, танкистов. Но глядя на их веселые лица, не верилось, что неподалеку от Барселоны идут кровопролитные бои. Однако это было только первое впечатление. Чуть дальше Янек увидел кое-как засыпанные воронки и здание с пустыми проемами вместо окон, с щербатыми от следов попаданий пуль и осколков стенами. Война все же не давала забыть о себе.

Осмотревшись, Янек заметил неподалеку, чуть в стороне от набережной, полупустое кафе на десяток столиков под полосатым полотняным тентом. Стоящая рядом со стойкой бочка и батарея бутылок на самой стойке выглядели столь заманчиво, что он невольно почувствовал жажду. Польско-испанский разговорник остался в гостинице, но слово "пить" по-испански Януш уже помнил наизусть. Бойкий буфетчик, что-то неразборчиво тарахтя на испанском и, кажется на французском, ловко налил из бочки густого, темно-красного на вид вина. Проводил неожиданного гостя за пустой столик, и мгновенно, Кос не успел даже поднять бокал, приволок и поставил на стол блюдо с порезанным сыром и еще одно, с дольками апельсина. Что-то проговорив, отошел к стойке, продолжая благожелательно поглядывать в сторону столика, за которым устроился Янек.

Вино оказалось неплохим, правда, на вкус Януша, излишне терпким, но очень хорошо сочетающимся с сыром. Поручник с наслаждением допил стакан и хотел было заказать второй, но в кафе появились трое изрядно запыленных мужчин в когда-то неплохих, а теперь измятых костюмах и, устроившись за соседним столиком, начали что-то громко обсуждать по-русски. Поморщившись, Янек встал, расплатился с тут же подскочившим буфетчиком, и вышел из под тента под солнце.

"Чертовы москали, даже здесь отдохнуть нормально не дадут, — зло подумал он, сдвигая шляпу на затылок, чтобы уберечься от жгучих солнечных лучей. Русская речь снова напомнила о происшествии на немецкой границе. — Как унижал его шляхетское достоинство этот хлоп из погранохраны, а точнее, из немецкой таможни. С каким презрением он глядел на его польский паспорт, пшеклентный шваб. Хотя, какой он шваб, Матка Боска, по его польскому сразу ясно — шлензак (силезец). Только и гонору, что притворяется "истинным арийцем", — Кос едва сдержался, чтоб не выругаться вслух, вспомнив, как таможенник заставил его показать все содержимое чемодана, вплоть до последних подштанников, всему купе. — Нет, ошибся пан Дмовский, заявляя, что с немцами мы можем потерять только тело, а русские отнимут у нас и тело, и душу. На примере это силезца видно, что немцы умеют отнимать душу качественней, чем азиатские варвары…"

— Янек, то ты?! — внезапный окрик заставил Янека забыть о предыдущих размышлениях. Повернувшись, он увидел нагоняющую его пару — Атоса с какой-то девушкой.

— Вот мы тебя и нашли, — подойдя к остановившемуся Косу, Арцишевский радостно полуобнял его. Затем чуть отступил и слегка поклонившись, представил Янека своей спутнице. — Знакомьтесь, пани Анна Мануэл Квинтана. Мой друг — Януш Кос.

— Синьорита, я рад знакомству, — наклонившись, чтобы поцеловать руку, произнес Янек и тут же получил ответ.

— Синьора, пан Кос. А вы говорите по-испански?

— Увы, синьора, кроме этих двух слов знаю еще одно предложение, — усмехнулся Кос. — Арриба лос манос.

Анна звонко рассмеялась.

— Ну, руки я поднимать не буду. И произношение у вас хромает…

— Нам вполне хватит вашего искусного владения испанским, пани, — Атос подхватил руку женщины и изящно поцеловал, вызвав новый приступ смеха.

— При всем моем знании испанского, вынуждена напомнить вам, пан офицер, что ваших военных и технических терминов я не знаю.

— Ничего, научимся. И мы, и вы, — успокоил ее Атос. — Да, а остальных наших ты еще не видел? — повернулся он к Янеку.

— А они тоже здесь? — обрадовался Кос.

— Они еще вчера приехали. Удивительно, что вы не встретились, — Атос подхватил Анну под руку. — Пойдем, они уже должны быть в гостинице. А завтра с утра нас ждет поезд до Арчена.

— А там? — искоса посмотрев на гуляющих вокруг, спросил Янек.

— Там находится танковый учебный центр. Нам должны выделить по учебному взводу, — пояснил Атос. — Но я предлагаю на сегодня забыть о делах. Давайте лучше отдохнем… Нет, ну никогда бы не подумал, что вот такая погода может быть зимой.

— Попробуете сами? — инженер, казалось, был готов пуститься в пляс от радости прямо посреди стрелковых позиций и только воспитание заставляло его сдерживаться. Роман, надо признаться честно, разделял его настроение. Десяток автоматических карабинов опытной партии и два экспериментальных ручных пулемета отстреляли уже по три серии практически без единой задержки. Конечно, впереди эти образцы ждали и более серьезные испытания, чем простой показательный отстрел боекомплекта в присутствии инспекторов от ГАУ и личного порученца генерального инспектора. Но то, что первый этап начинался успешно, не могло не радовать обоих причастных к работе над проектом АКС — автоматического карабина Скрипинского. Причем о том, что он создавался по практически готовым чертежам, знали только сам пан инженер и молодой, но уже посвященный во многие секреты государства капитан — личный порученец генерального инспектора армии и почетный адъютант президента.

— А что? Попробую лично, — неожиданно согласился Роман. — Будет, чем поделится с паном генеральным инспектором.

— Правильно, пан Роман, — оживился инженер. — Пан Анджей, подойдите! — крикнул он одному из набивавших патроны в магазины стрелков-испытателей. — Дайте ваш карабин пану капитану.

— Пан капитан, прошу, — подошедший стрелок махнул рукой в сторону стола, приглашая следовать за собой.

— Вы с АКС знакомы? — спросил Анджей и тут же, не дожидаясь ответа, взял в руки карабин и начал инструктаж. — Вот эта пластина-флажок, что слева — предохранитель, он опускается вниз, после чего вы можете оттянуть затвор. — Плавным движением испытатель оттянул затвор назад и тут же отпустил, отчего тот с довольно громким лязгом встал на место. — Как видите, возвращается он сам, заодно подхватывает патрон из магазина и взводит ударно-спусковой механизм. Ничего сложного. Кстати, если хотите, можете вернуть затвор на место рукой, тогда шума не будет. Но это только до первого выстрела, дальше карабин перезаряжается автоматически. Магазины, — испытатель взял один пустой магазин и демонстративно воткнул на место, — как видите, удерживаются на месте защелкой. Нажав на нее, вы можете отстегнуть пустой магазин и заменить его полным. Попробуйте, — он подал карабин Роману. Неожиданно для Романа первый раз магазин отстегнулся с трудом, зато повторно все получилось ловко и быстро, как будто он занимался этим всю жизнь. Анджей, удовлетворенно кивнув, забрал пустой магазин и взял со стола два полных.

— Берите, пан капитан.

Роман, держа удивительно легкий карабин в правой руке, с трудом подхватил левой оба магазина и, развернувшись, быстрым шагом добрался до стрелковой позиции. Положив оба магазина на подстилку, он довольно таки неуклюже прилег. Поерзал, занимая правильную позицию, и тут же услышал команду: "Оружие зарядить!".

Магазин с щелчком встал на место. Опустив нажатием большого пальца предохранитель, Братный дернул затвор. Грохнул выстрел слева, потом еще один, оставляя звон в ушах. Роман нажал на спуск…

— Ба-бах! — отдача оказалась намного мягче, чем у обычной винтовки. А "набалдашник" на стволе, в необходимости которого он в свое время сомневался, отлично глушит звук и форс пламени выстрела. Скорострельность… потрясает. Двадцать выстрелов меньше чем за полминуты. Роман понял, что расстрелял весь магазин только после того, как несколько нажатий на спусковой крючок не привели ни к чему.

Подсоединяя второй магазин, он невольно отметил, что все уже закончили стрельбу и теперь ждут только его. И расстрелял следующую двадцатку, как ему показалось, еще быстрее, чем первую.

К его удивлению, мишень представляла сплошную дыру.

— Кучность весьма высокая, особенно с учетом того, что я практически не целился, — заметил Роман. Скрипинский удовлетворенно кивнул и заметил.

— Осечек и отказов практически нет. Гильзы экстрагируются надежно, — подождав, пока они останутся вдвоем, он добавил полушепотом. — Оружие проектировал гений. Жаль, что он умер, как вы говорите. Одно его решение с поворотным затвором…

— Насколько я помню, ничего нового в поворотном затворе нет, — возразил Роман.

— Конечно, вы правы, пан капитан. Но… использовать поворот для предварительного страгивания гильзы…, — инженер прищелкнул пальцами от восторга. — Помните, пан капитан, основную проблему автоматических винтовок? После выстрела гильзу раздувает и экстрагировать ее без труда практически невозможно. А предварительный сдвиг позволяет сделать это без труда… я уже молчу об оригинальном предохранителе — переводчике огня, затворной раме и затворе с большими допусками, позволяющими продолжать при загрязнении… Гениальная конструкция, пан капитан, других слов у меня просто нет.

— Вы пожалуй правы, пан инженер, — согласился Роман. И подумал, что Господь Бог на стороне Польши, раз прислал им такие подарки.

Янек с удивлением смотрел на перегораживающие улицы баррикады и серьезные лица прохожих.

— Совершенно не похоже на Барселону, — заметил он. Действительно, по сравнению с веселой и беспечной столицей Каталонии столица Испании выглядела настоящим прифронтовым городом — патрули на улицах, проверки документов, множество вооруженных людей в комбинезонах-"моно", забитые досками разбитые стекла витрин, баррикады с разнообразными флагами… Но и здесь встречались кафе, забитые веселящейся публикой, пусть и не столь громогласной как в Каталонии.

— Надеюсь, нам все объяснят в штабе, — раздраженно заметил Гжегошь, покосившись на идущего впереди сопровождающего. — Бардак. Вместо танковой школы зачем-то привезли в столицу. Делать нам нечего, кроме как в экскурсии ходить.

— Не спеши, Гжесь, — успокоил его Ярош, — думаю, все скоро будет ясно, — и кивнул на свернувшего к ближайшему зданию испанца.

— Это же отель? — удивленно замечает Кос. И действительно, построенное в стиле классицизма здание несет вывеску "Отель "Флорида". — Что мы тут забыли?

— Сейчас узнаем, — обернувшись назад, Ярош окликнул отставшего вместе с девушкой Арцишевского. — Пани Анна, Атос, не могли бы вы помочь нам выяснить, в чем дело?

Но, как оказалось, его призыв несколько запоздал. Из дверей отеля уже вышел подтянутый моложавый мужчина в полувоенном костюме. Осмотрев остановившихся на лестнице поляков, он вежливо спросил по-польски.

— Поляки? Панове прибыли из Барселоны?

Ему ответил стоявший ближе всех Пресс.

— Так есть, пан. С кем имеем честь…?

— Капитан Грейзе. Прощу следовать за мной, панове.

В вестибюле отеля было довольно шумно. Люди — в полувоенной форме, чисто гражданские, военные, двигались в одиночку и группами в разных направлениях. Некоторые несли с собой ящики, по внешнему виду и окраске — с боеприпасами. Попадались и очень экзотические на вид типы. Янека поразил увиденный мельком высокий полный испанец в белой рубашке и летних брюках, увешанный пулеметными лентами, с двумя большими маузеровскими кобурами на поясе.

— Шумновато здесь, пройдемте ко мне, — на ходу приглашающе махнув рукой в сторону широкой лестницы, предложил капитан, одновременно отпуская сопровождающего.

На втором этаже гостиницы они нашли роскошный двухместный номер, в котором их ждал еще один человек, на этот раз в форме.

— Знакомьтесь, панове. Лейтенант Осадчий, — представил Грейзе вставшего при их появлении танкиста.

— Русский? — с нескрываемой ненавистью в голосе бросил Гжегошь, игнорируя протянутую встречающим руку.

— Мы здесь все сражаемся за Испанию, панове, — реплика Грейзе напоминала команду.

— Так есть, пан капитан, — подтвердил Пресс, продолжая сверлить взглядом насупившегося русского, — но это не значит…

— Подпоручник Пресс! — окрик Ольгерда невольно заставил Гжегоша принять стойку смирно. — Вы забываетесь!

— Так есть, пан поручник. Извините, — ответил Пресс. — Виноват, пан капитан, — добавил он, повернувшись к Грейзе.

— Мы здесь все делаем одно дело, панове, — примирительно заметил тот. — Поэтому предлагаю забыть обо всех разногласиях и вспомнить, что наш ждет фронт. Садитесь, где кому удобно. Вас, синьора, лейтенант Осадчий проводит в ваш номер.

Дождавшись, пока переводчица покинет номер, капитан достал откуда-то из-за стола школьную карту Испании.

— Панове, вы, как мне известно, хорошо знаете танк "Виккерс-шесть тонн"? — дождавшись утвердительного ответа, капитан удовлетворенно кивнул. — Противник перешел в наступление вот в этом районе и добился серьезных успехов. Нашему танковому батальону поставлена задача…

Поднимающееся к небу огромное облако пыли выдавало продвижение атакующей колонны фалангистов. Заметно выросшее за последние несколько минут, оно приближалось с угрожающей быстротой.

— Кавалерия? — предположил Янек.

— Мне кажется, ты прав, — подтвердил Атос. — Эти, как их, марркоканцы…

— Нечего гадать, — перебил их Ярош. — Командир идет, сейчас все узнаем.

Подбежавший Грейзе, он же, к удивлению Коса, Поль Арман, остановился перед собравшимися двумя группами офицерами и приказал: — Становись! — по-французски, продублировав команду на трех языках, включая русский. После чего довел боевой приказ и скомандовал. — По машинам…

Янек опустился на свое место и закрыл люк. Ругнувшись про себя, надавил сапогом на плечо механика-водителя. Танк, коротко взревев мотором и покачиваясь на неровностях местности, двинулся вперед. Недалеко — всего лишь до ближайшей окраины оливковой рощи. Там и встал, заняв предписанное приказом место среди маскирующих позиции роты деревьев.

Впереди, в клубах пыли на позиции пехоты двадцать четвертой бригады надвигалась кавалерийская лава. "Словно казаки под Варшавой", — подумал Кос, вглядываясь в приближающийся строй. В клубах пыли можно было различить несколько танкеток, от которых отражались солнечные блики.

Конники приблизились к окопам, на флангах атакующих на открытой позиции развернулись батареи легких пушек. Сразу вслед за последовавшим первым залпом пушек, быстрым и потому не слишком точным, кавалерия с ревом устремилась в атаку. Дикие вопли, залпы орудий, разрывы шрапнели в воздухе, крики раненых и ржание обезумевших лошадей донеслись до стоящих в засаде танкистов адской мелодией боя. Янек с огорчением заметил появляющиеся из окопов и разбегающиеся в разные стороны фигурки. Республиканская пехота не выдержала удара и теперь только танкисты могли переломить ход боя.

— Атака, — крик от соседнего танка был едва слышен в царившем вокруг шуме боя, но рев запускавшихся моторов не оставлял сомнения в его значении. Снова опустившись внутрь и захлопнув люк, поручник пнул в плечо механика-водителя, с трудом справляясь с нахлынувшим волнением. Танк устремился вперед, подминая растущий на опушке невысокий кустарник. Как только их Т-26 вырвался на равнину, башнер, испанец Фернанадо, выстрелил. И тут же крикнул, стараясь переорать рев и грохот, заполнявший башню. — Осколочный, — причем кричал он это название, к неудовольствию Янека, по-русски. Недовольно ворча про себя, Кос оторвался от триплекса, неуклюже, из-за отсутствия опыта, вытащил из укладки осколочный снаряд. Вспомнил Матку Бозку, чуть не уронив снаряд на пол. Бросил его на лоток, дослал до закрывания затвора. И все это — под стрекот спаренного пулемета. Опять прильнул к триплексу и тут же отпрянул назад, стараясь удержать остатки завтрака в желудке. Пока он возился с непослушным снарядом, танки ворвались в построение марокканцев. Конники разбегались под напором стали и огня, но ноги, даже четыре и даже столь быстрые, как у арабских скакунов, слабый соперник мотору. И теперь молодой офицер Войска Польского воочию увидел, как слаба плоть против девяти тонн стали, мчащейся на скорости двадцать километров в час. Наглядно увидел, что значит выражение, — "Кровь, кишки, размололо" — которое часто употреблял столь ненавидимый его другом молодой русский танкист. И увиденное явно не понравилось его организму.

Впереди, в пустоте, образовавшейся среди разбегающихся конников, мелькнули орудия. Расчеты лихорадочно разворачивали их против атакующих. Грохнуло орудие, добавляя в атмосферу танка еще порцию запахов свежесгоревшего пороха. Янеку показалось, что разрыв встал радом с ближайшей к их танку пушкой, но ему сразу стало не до того. Впереди, заслоняя батарею, из толпы варваров выскочила низкая, приземистая танкетка. По брони танка словно постучали сотней маленьких зубил. Не дожидаясь окрика башнера, поручник схватил черноголовый бронебойный снаряд и с лязгом воткнул его в распахнутое зево пушки. Время словно замедлилось. Кос только успел подумать. — "Лишь бы не выстрелили бронебойными…". Пушка грохнула. Промах. Снаряд пропал где-то в толпе приободрившихся и развернувшихся навстречу кавалеристов. Танк и танкетка упрямо мчались навстречу друг друга. Руки Януша действовали абсолютно независимо от его разума. Снаряд медленно перекочевал из укладки в лоток. Неожиданно послышался звук лязгнувшего затвора, до того забиваемой ревом и грохотом, царившем в боевом отделении. Он успел удивиться высоко задравшемуся казеннику пушки, когда танк резко затормозил. В ту же секунду Фернандо нажал на спуск. Грохнуло. Танкетка, до которой по оценкам Янека, осталось метров сто-двести, вдруг дернулась. В переднем листе ее словно открылся люк внутрь, из которой тотчас полыхнуло пламя. Все трое что-то кричали в восторге, когда танк огибал горящую, похожую на небольшой могильный холмик итальянскую бронемашину. И тотчас же смолкли, увидев впереди замерший танк. Он стоял, выбрасывая в небо клубы черного, плотного дыма. Вокруг крутилась группа всадников, двое из которых держали в руках что-то дымящееся. Один из них махнул рукой и что-то блестящее, стеклянное полетело на крышу башни.

— Бутылки, пся крев! — крикнул во весь голос Кос, вспомнив рассказы о сожженном в прошлом бою танке лейтенанта Семецкого или Селецкого. Расслышал ли крик башнер, он так и не понял. Но пулемет застрекотал вновь, заставляя варваров разлетаться, словно стаю голубей, в которую попал камень. Нескольким не повезло, они упали. Их танк проскочил мимо горящей машины, переваливаясь на неожиданно возникающих препятствиях. Янек старался не думать, что мешало гусеницам нести их машину вперед. Неожиданно его танк выскочил на позицию артиллерии мятежников. Одно из орудий валялось на боку. Вокруг второго суетились, не обращая внимания на пулеметный огонь, солдаты. Пушка, торопливо подкармливаемая снарядами, дергалась, отправляя снаряды куда-то вперед. Заметивший танк подносчик снарядов успел, как разглядел поручник, закричать, но рядом уже вырос куст разрыва. Уцелевшие артиллеристы бросились в стороны, словно тараканы от света. Танк, идущий на большой скорости, ударил пушку лбом и на несколько минут завис, скрежеща гусеницами по железу. Дернулся туда и обратно, заставляя Януша мучительно думать о подбирающихся сбоку "бутылочниках". Наконец гусеницы пережевали нечто, попавшее между траков, и их бронированный зверь развернулся и бросился вперед. Янек успел заметить цепь пехотинцев в характерных пилотках и обрадовался. Теперь его прикрывала пехота…

Вышел он из боя где-то через час. Медленно, словно усталый, танк дополз до исходных и остановился, фыркнув мотором на последних каплях горючего прямо рядом с автоцистерной.

Кос открыл ставшую неимоверно тяжелой крышку люка и задохнулся, глотнув свежего, пьянящего, словно шампанское воздуха…

Сегодня погода была типичной для Округа. Низкие тучи мрачно облегали небо, грозя в любую минуту разразиться дождем. За закрытым окном по улице мчались, словно убегая от непогоды, автомобили.

— Итак, подведем итоги, джентльмены, — отошедший от окна высокий, чуть полноватый благообразный мужчина с невозмутимым лицом, одетый как настоящий денди из южных штатов, с безупречно завязанным узлом галстука, сделал пару шагов и устроился в кресле, стоящем на торце стола для совещаний.

— Англо-французы продолжают требовать от всех европейских держав поддержки их политики невмешательства, — вставший у карты докладчик выглядел столь же безупречно. — Но их политика, фактически направленная на поддержку националистов, встречает все большее сопротивление. Даже поляки, которых мы подозревали в заключении секретного соглашения с Германией, поддержали прокоммунистическое правительство, послав так называемых "добровольцев". Установлено, что, несмотря на внешнее сохранение дружественных отношений, после отставки Бека и замены его на Тарновского, польское правительство прохладно относится к немецким предложениям. Что вызвало уже недовольство германского рейхсканцлера.

— Нам это на руку, — заметил один из сидящих за столом, справа, рядом с главйо заседания. — Попытка создания единого фронта европейских держав и попытки разрешения версальских противоречий за счет русских, к чему стремятся британцы, не позволила бы нам, американцам, занять подобающее место в политической картине мира. Я думаю, джентльмены, с этим согласны все?

— Полагаю, дополнительных объяснений не требуется, — улыбнулся кончиками губ сидящий во главе стола. — Меня больше интересуют ваши предложения по новым русским инициативам и рекомендации по нашей политике в отношении Комитета по невмешательству.

— По моему мнению, сэр, — господин, сидящий слева, высказался первым, — мы не должны прямо откликаться на предложение большевиков. Нам важно сохранить хорошие отношения с японцами. Отношения же с правительством Советского Союза должны строиться с учетом признания коммунизма воинственной верой, направленной на мировую революцию и "ликвидацию", то есть убийство, всех в нее неверующих. Поэтому, не прерывая контактов с большевиками, мы должны мягко отклонить их экстремистские предложения. А что касается Комитета — я продолжаю рекомендовать придерживаться прежней политики.

— У кого есть другие предложение, джентльмены?..

— Разрешите, сэр? — стоящий у карты привлек внимание к себе. — Я полагаю, что поддержка Комитета по невмешательству позволит создать дополнительные возможности по маневру в отношениях с европейскими странами. Что касается отношений с СССР, я рекомендовал бы не стремиться к слишком сильному сближению. Несмотря на то, что большевики являются весьма вероятными нашими союзниками против Японии и Германии, но их строй и их идеология являются для нас неприемлемыми. Что мы должны подчеркивать при каждом удобном случае. Но ухудшение международной обстановки, угроза новой войны в Европе, агрессия Японии в Китае не оставляют нам иных возможностей…

Автомобиль мчался по дороге с такой скоростью, что Косу временами становилось нехорошо. Но вот сама дорога ему понравилась. Такие бы дороги, да в Польше построить. Утешало только, что рано или поздно, но и поляки смогут построить себе такие же, а может и лучше. "Строят же отличные дороги швабы? Вот, когда от опасности с их стороны отобьемся, да с русскими разберемся, будут и у нас в Польше дороги не хуже" — подумал Янек, и тут же отвлекся на разговор, вернее, спор на заднем сидении. Гжегошь, с самого первого дня пребывания в Испании не скрывавший своего неприятия всего виденного, сейчас разошелся не на шутку. Его собеседник — инженер Лопес — чуть выше среднего роста, подвижный, веселый человек с намечавшимся брюшком, на половину анархист, на половину социал-демократ, отбивался от критики Пресса, как мог. Хороший технический специалист, он, как понял из услышанного спора Роман, в политике был дилетантом.

— Но, синьор Пресс, повторю еще раз, все священники поддерживали мятежников! — не выдержав, инженер тоже повысил голос.

— Прямо все, без исключения? Не верю! И даже если так, как вы можете запретить людям общаться с Господом? Матка Боска, я мог бы понять, происходи это в большевисткой Московии, но здесь в католической стране! Церковь….

— Вот именно, церковь! Может она у вас, в вашей Польше, и несла людям мир и общение с богом! А у нас она занималась политикой, поддерживая самых реакционных деятелей…

— Спокойно, синьоры! — вмешался в разговор Атос. — Не стоит быть категоричным, Гжесь. Это не наша страна и здесь — свои правила. Забыл?

Намек на инструктаж, проведенный с ними при отправлении, подействовал на Гжегоша отрезвляюще.

— Виноват, пан инженер, погорячился, — извинился он. — Но запрещать проведение корриды из-за войны, раз уж она настолько любимое развлечение, не стоило, — ворчливо добавил он. Лопес благоразумно промолчал.

"Да, — подумал Януш, — Гжесь прав. Но не стоит устанавливать свои правила в чужом доме. Тем более, что нам прямо приказали не вмешиваться. И вообще — выпала возможность отдохнуть, надо этим пользоваться. Завтра в Картахене примем танки, а там опять в бой".

В машине установилась относительная тишина, прерываемая лишь шумом двигателя. Тем более, что автомобиль въехал на улицы небольшого поселения, оказавшегося той самой Мурсией. Очень чистый, светлый и зеленый городок, населенный высокими, показавшимися полякам более высокими в сравнении с ранее виденными испанцами, жителями, Косу понравился. Как и его спутникам. Но рассматривали они достопримечательности недолго, автомобиль въехал на площадь перед ареной, забитой народом. Здесь царило праздничное настроение. Улыбающиеся, громко перекликающиеся люди, охотно расступались перед небольшой колонной. Пассажиры рассматривали яркие, пестрые наряды женщин, освещенные ослепительным солнцем. Выглядели они естественно и красиво. Возбуждение на площади перед ареной передалось и полякам. Незаметно для себя они заговорили громче, начав жестикулировать в подражание окружающим и заглушаемые слова передавать мимикой. Вместе с толпой путники вошли в цирк. Их места находились посредине амфитеатра, кольцом окружившего арену, покрытую ярко-желтым песком. Видно отлично, но Лопес в ответ на благодарность Атоса заметил, что это местоположение не из лучших (Кос лишь позднее понял, что инженер просто поскромничал, так как доставал билеты именно он). Трибуны наполнились быстро. Гул голосов не утих, а усилился. Знакомые разговаривали теперь рядов через двадцать, каждый стараясь переорать друг друга. Общение стало походить на соревнование, кто громче кричит. Поневоле замолчавшие поляки с любопытством разглядывали окружающее.

Желтая песчаная арена отгорожена от публики сплошным плотным деревянным забором. По кругу вдоль него со стороны арены сделано несколько закутков. Как объяснил им Лопес, закутки служат защитой бандерильеро, когда во время боя он вынужден спасаться от разъяренного быка.

Наконец зазвучали фанфары. Открылись ворота, и на арену выехали три всадника в старинных национальных костюмах и широкополых шляпах. За ними следовали, как пояснил инженер, тореадоры и бандерильеро. Зрители бурно приветствовали их появление. Раздались крики, свист, топот, на арену полетели цветы. Особой чести удостоился тореадор, возглавлявший шествие. Высокий, стройный, изящно гибкий, он был одет в расшитое золотыми позументами традиционное одеяние.

— Отличный тореро! — прокричал Лопес. — Гвоздь программы. Если, конечно, он в настроении и хорошей форме.

Трибуны постепенно утихали. И вот наступила тишина, гнетущая, словно затишье перед бурей. Вдруг ворота на арену распахнулись и из темноты выскочил бык. Грохнули трибуны, разразившись криками, свистом, топотом…

Проскочив почти на середину арены, бык остановился, озираясь исподлобья, глянул по сторонам, потом замотал головой и стал бить копытом в песок. Сзади к быку подъехал пикадор на лошади, увешанной, как латами, толстой кожей. От нескольких уколов пикой по шее быка потекла кровь. Он резко и зло обернулся к обидчику, но сбоку появился бандерильеро. Развернув красный плащ, он встал на пути быка. Бык кинулся к нему, но, прикрывая отступление коллеги, чуть в стороне с развернутым плащом стал второй бандерильеро. Бык бросался то в одну, то в другую сторону, окруженный бандерильеро со всех сторон. И в конце концов окончательно разъярился. Он стоял, раздувая ноздри, бросая на песок арены пену, выступившую на губах. Упрямо наклонив голову, увенчанную мощными рогами, бык был готов сорваться с места в любую секунду. Зрелище было столь волнующим, что Гжегошь даже привстал, крича что-то неслышимое в грохоте трибун. На арену вышел тореро, шедший первым.

Волна восхищения пронеслась по трибунам. Все, включая и поляков, поднялись в едином порыве, приветствуя любимца. Тореро двинулся по кругу. Он шел мягким, пружинистым шагом, гордо держа голову. Левой рукой, на которой развевался переброшенный плащ, он упирался в бок, а правой приветствовал публику и одновременно раскланивался направо и налево. В каждом его движении чувствовалась ловкость и собранность прекрасного спортсмена. Он сделал по арене почти полный круг, обходя поворачивающегося за ним быка. Неожиданно, хотя каждый из присутствующих ожидал этого момента, бык сорвался с места. Набирая скорость, он черным разъяренным метеоритом помчался на человека, все ниже опуская голову, выставив вперед прямые, длинные кинжалы рогов. Но тореро по-прежнему, словно не замечая грозящей ему опасности, шел по арене, приветствуя замершую в ожидании публику. Наступило мгновенье, когда столкновение казалось неминуемым.

"Матка Бозка! Смерть рядом! Оглянись! — мысленно воскликнул Януш. — Не успеешь и мигнуть, как бык подденет тебя рогами, перекинет через себя и примется топтать ногами…" Тореро легко повернулся, у него даже хватило времени плавным движением расправить плащ. И когда бык налетел на него, тореадор отвел от себя плащ, вместе с неуловимым извивом корпуса отстранившись от кинжального удара рога.

Тореро не сдвинулся в сторону ни на шаг, ни на миллиметр, проведя быка вплотную, в опасной близости. — О-о-ох! А-ах! — выдохнули трибуны.

Бык бежал слишком быстро. Промах оказался для него полной неожиданностью и он с задранной мордой промчался по арене, взрывая песок и подымая клубы пыли. Да, зрелище было великолепным! Долго не могли утихнуть трибуны, отдавая должное отваге, смелости, воле, выдержке и опыту тореадора. Бык не собирался сдаваться. Но он уже не выглядел тем несокрушимым черным исполином, что в начале схватки. Он стал то ли серым, то ли рыжим от песка и пыли, налипшей на взъерошенные, судорожно опадающие от дыхания бока. Новая атака. Снова, лишь сдвинув от себя плащ и почти незаметно изящно изогнувшись, тореро пропускает быка ярдом с собой. Еще и еще раз. Трибуны взрывались ревом и топотом, замирали, затаив дыхание. И опять ревели, топали, ликовали. А внизу, на песке арены, два живых существа продолжали смертельную схватку. Человек, казалось, не замечая грозящую опасность, стоял непринужденно улыбаясь и успевая даже раскланиваться в ответ на аплодисменты и крики зрителей. Солнце сияло на золоте позументов его костюма. С каждой новой атакой быка тореро действовал все опаснее, все рискованнее, вызывая восхищенное ликование зрителей. Трибуны уже не ревели — стонали…

Взяв мулету и шпагу — эспадо у помощника, тореро двинулся навстречу быку. Тот снова бросился на человека, но тореро шел вперед, прямо на рога. Сошлись под оглушительный рев трибун. Тореро словно замер, поднявшись на носки. Шпага входит в спину, прямо в бугор мышц над опущенными рогами. И, подкошенный смертью, бык свалился на арену, воздев коченеющие в судорогах ноги. Тореро вскинул пустую руку…

Все повскакали с мест, в воздух на арену полетели цветы и шапки.

— Тореро сегодня был в ударе! — подтвердил Лопес. — Блестящая работа.

Тореро, радостный, возбужденный боем, вновь по кругу обходил арену, с достоинством раскланиваясь и возвращая бросками на трибуны шляпы, береты и пилотки. Он ушел под непрерывные аплодисменты и приветственные крики, а после короткого перерыва на арену выскочил новый бык.

Зрелище закончилось с наступлением темноты. Все опять погрузились в автомобили и маленькая колонна двинулась в сторону Картахены, где четверых поляков ожидали выгруженные с корабля новые танки…

— Я бы не сказал, что положение наших… друзей хорошее, — отложив газету, заметил Гжегошь. — Резервы, скорее всего израсходованы под Харамой. Не зря нас так неожиданно сюда вытащили, не дав доучиться. Малага пала, итальянцы наступают. Если верить сообщениям английской прессы, у противника огромное превосходство в силах. И противостоят им разрозненные части республиканцев. Ну и наш сводный батальон. Сила огромная, что и говорить.

— Не унывай, Гжесь, — забрав со стола газету, пошутил Атос. — Мы все равно не знаем всего, как и английские корреспонденты. А вообще…

— А вообще наше дело стрелять и помирать. А где, за что и почему — начальству виднее, — перебил его вошедший в комнату Ольгерд.

— Новости? — тут же подобрался Пресс.

— Они самые, панове. Подошли две бригады — Листера и Буэно. Будем контратаковать на Трихуэке. Где Янек?

— У танков, его очередь дежурить, — вскочив с места и отбросив неинтересную теперь газету, ответил Атос.

— Атаковать двумя бригадами корпус? Смело, — проворчал Гжесь и тут же встав, закончил, — но по-польски. Вперед, панове! Szlachcice nie poddaja sie!

А на улицах небольшого поселка царил уже привычный военный порядок, похожий на копошение муравьев в муравейнике, разоряемом медведем. Носились посыльные, тут и там группы бойцов двигались в разнообразных, порой прямо противоположных направлениях.

— Так, панове, — встретившийся командир батальона, майор Грейзе с уважением посмотрел на спокойных офицеров. — Поступил приказ на контратаку. По шоссе атакует два батальона бригады Листера, с ней пойдет вторая рота. Ваша рота — с правого фланга, вместе с первым батальоном Листера. Командиру я уже довел. Первая и третья роты — с соседней бригадой. Поспешите, они уже выдвигаются на исходные.

— Так есть, пан майор, — ответил за всех Ольгерд.

— Ну, так вперед, панове! — скомандовал майор, отворачиваясь.

Солнце поднималось над горизонтом, когда Янек захлопнул люк и скомандовал по переговорному устройству — Вперед!

Переваливаясь на ямах и камнях, пять танков тяжелой роты двинулись по заросшему травой полю в направлении видневшегося впереди шпиля церкви в Трихуэке. Янек хорошо видел ее в командирский перископ и постоянно корректировал курс, отдавая команды механику-водителю. Даже сквозь грохот пулеметных очередей и рев мотора он услышал приглушенный, но ясно различимый рев вставшей в атаку пехоты.

— Короткая!

Танк встал, качнувшись на кочке. Тут же звонко ударила трехдюймовка и на месте, где только что огрызался пулемет, расцвел огненный фонтан разрыва. Заряжающий уже вбросил в казенник пушки следующий снаряд, когда Януш скомандовал. — Вперед! — убедившись, что пулемет замолчал надолго. Затрещали очереди пулеметных башен, не давая поднять головы итальянским пехотинцам, укрывшимся в мелких окопах.

Машина рванулась с места точно застоявшийся конь. Танк с разгона перемахнул остатки траншеи и крутанулся по попавшей под гусеницы позиции легкого гранатомета. Пулеметчики открыли огонь вслед улепетывающим итальянцам. Кос удовлетворенно хмыкнул, увидев, как ломаются, складываются и кувыркаются фигурки в перископе. Совсем недавно, в бою под Харамой его неудержимо рвало, когда, осматривая поле боя, он видел раздавленных траками конников. А теперь — теперь Янек лишь зло ощерился, увидев особо увертливого беглеца, сумевшего чудом уцелеть в плотном пулеметном огне. И радостно выдохнул, когда беглец вдруг дернулся и исчез в траве.

Пулеметчики продолжили чистить окопы. Пушка еще несколько раз рявкнула, но тут по броне резко ударило, словно гигантским молотом. Янек, ударившись о наглазник, вслух припомнил самку собаки и ее потомков до тринадцатого колена. Скомандовав всем искать пушку, он довернул перископ.

Одинокая противотанковая пушечка попыталась остановить танковую атаку, в последний раз в своей короткой жизни звонко выстрелив в сторону стоящего танка Ольгерда. И тут же рядом с ней выросли фонтаны двух разрывов осколочных снарядов. Водитель довернул танк и в сторону пушки полетел свинцовый дождь сразу из двух пулеметных стволов…

Атака сменилась контратакой, Янеку пришлось вывести машину из боя, чтобы дозаправить танк и пополнить боекомплект. Наполовину высунувшись из люка он наблюдал, как из правой пулеметной башни вытаскивают тело пулеметчика. Перекрестившись, Кос опять нырнул вниз и захлопнул люк, отсекая приток свежего воздуха вместе с грохотом боя.

— Вперед!

И громадная машина, ускоряясь, устремилась в сторону фронта, словно покрытый броней разъяренный носорог…

Напряженный бой замолк только к вечеру. Итальянцы были отброшены от Трихуэке, потрепанные итальянские части, бросив восемь орудий, несколько десятков минометов и пулеметов, отступили на север.

Осторожно выбравшись из автомобиля, генерал благодарно кивнул открывшему дверь адъютанту и, сделав пару шагов, остановился, поджидая обходящего машину капитана.

Стены и строения Президентского Замка, освещенные ярким весенним солнцем, казались вечными и неизменными, словно стоящими на этом месте с сотворения мира. Эдуард неожиданно вспомнил рассказ о полностью разрушенной швабами Варшаве, и невольно вздрогнул. Ему, фронтовику Великой Войны, не раз приходилось видеть, что творит современная военная мощь с такими несокрушимыми на вид и столь хрупкими на деле человеческими творениями. Неужели такая участь ждет и его родную Варшаву? Легкое покашливание подошедшего от машины Братного заставило генерала прервать размышления и сделать шаг вперед.

— Задумались, пан генерал? — зная, что адъютант, достававший из машины портфель с секретными бумагами и тубус с картами, задерживается, спросил на ходу Роман, пристраиваясь за правым плечом Вождя Армии.

— Вспомнил рассказ, — сухим тоном ответил Рыдз.

— Прошу прощения, пан генерал, — тотчас извинился Роман.

— Ничего, пан капитан. Я вас понимаю, — отвечая Братному, Рыдз-Смиглы в тоже время продолжал раздумывать о превратностях судьбы. И потому встреча с президентом стала для него неожиданностью. Мосьцицкий, не дожидаясь, пока посетители дойдут до его кабинета, не обращая внимания на горестные ужимки удивленного таким нарушением протокола секретаря, в нетерпении вышел им навстречу.

— Добрый день, пан президент! — успел первым поздороваться Роман, заставив Эдварда снова отвлечься от своих размышлений.

После вынужденно скомканных приветствий, президент спросил, кивая на портфель в руках наконец догнавшего генерала и его спутника адъютанта.

— Давайте самое главное сначала. Пусть пан капитан готовит материалы для доклада, а мы пройдем в курительную.

Курительная, как и комната отдыха, отделялись от остальных помещений коридором и отдельными прихожими, что исключало любую возможность подслушивания.

— Присаживайтесь, панове, — предложил президент и первый занял место в кресле. — И рассказывайте.

Роман, которому адъютант передал лежавший в портфеле прошитый и опечатанный конверт, воспользовался ножичком для обрезки сигар. Достав из конверта несколько сложенных листов бумаги он передал их благодарно кивнувшему Рыдз-Смиглы.

— Вот, пан президент. Долголетняя операция нашей двуйки помогла нам добыть вот это, — передавая бумаги, доложил генерал. — Черновые наброски, сами понимаете, но есть полная уверенность, что они будут утверждены.

Взяв бумаги Игнацы развернул и начал читать:

Несколько минут, пока президент Польши перелистывал бумаги, быстро вникая в содержимое, в комнате царила полная тишина, прерываемая лишь шорохом бумаги.

— Значит… — тяжело вздохнул Игнацы, откладывая листы в сторону, — всё правда. Вот и первые подтверждения. Интересно, а ТОГДА наша операция закончилась провалом? — потянувшись за сигаретой, риторически спросил он.

— Кто знает, пан президент. Возможно, и нет. Но в свете того, что нам пришлось, — Рыдз слегка замялся, — ликвидировать начальника третьего отдела и еще двух из его подчиненных, возможно все.

— Понятно, — как ни странно, Мосцицкий воспринял полученное известие довольно спокойно и, пожалуй, даже с юмором. — Я и подумал, что у нас слишком участились автомобильные аварии со смертельным исходом. А по пану Беку?

— Действительно, во время визита Геринга два года назад, он охотился вместе с паном Беком. Во время этой охоты Геринг передал Беку чек на триста тысяч марок, после чего Бек стал усиленно поддерживать дружбу с Германией.

— Триста тысяч? Дешево же пан Бек ценит нашу Родину, — только и сказал президент. — Разрешаю "поговорить" с ним… Докуриваем и пойдемте в рабочий кабинет. План назвали "Захуд"?

— Нет, пан президент. Решили назвать "Makrela"

Огромный, словно гора, с броней, покрытой оспинами от попаданий бронебойных пуль и малокалиберных бронебойных снарядов, танк осторожно вполз на улицу, кроша гусеницами землю. И остановился, лишь наверху главной башни вращался перископ, да обе малые пулеметные разворачивались туда-сюда, настороженно поводя тонкими стволами пулеметов. Но на улице было тихо, только вдали несколько раз промелькнули группы пехотинцев в знакомой форме и характерных пилотках, с повязками на рукавах. Видимо поэтому танк так и застыл на месте. Потарахтел и выключился движок, распахнулся люк на основной башне и из него выглянула голова в черном танкошлеме.

Осмотревшись, Кос вылез на крышу башни. Посидел, остывая после боя и наблюдая за округой. Судя по всему, бой затихал, взявшая Вильянуэву-дель-Пардильо республиканская пехота зачищала уцелевшие очаги сопротивления.

"Жаркое было дело, не зря из пяти танков тяжелой танковой роты за несколько дней осталось только три. Хорошо, никто из наших не погиб… Не забыть потом Ольгерда навестить в госпитале", — подумал Кос, расстопоривая крышку люка и выбираясь на крышу башни. Взяв у высунувшегося из командирского люка Гжегоша свой трофей — "Маузер-Астра" в громоздкой кобуре, которую можно было использовать, как приставной приклад, Янек соскочил на землю. И тут же замер, услышав непонятные крики из-за каменного забора. Похоже, кричала женщина и несколько мужчин. Затем раздался басовитый собачий лай, сменившийся страшным воплем заживо загрызаемого человека и выстрелами. Две башни, пулеметная и пушечная, еще неторопливо поворачивались на шум, когда к Косу присоединился и вооруженный пистолетом-пулеметом "Эрма" Гжегошь. Оба поляка, не сговариваясь, подбежали к распахнутой калитке. Держа наготове "Астру", к которой он на бегу успел присоединить кобуру-приклад, Янек заглянул за забор.

А там явно творилось что-то совершенно не похожее на боевые действия. Во дворике валялось несколько тел. Кос, сглотнув, с трудом отвел глаза от лежащей рядом с дверьми, раскинувшей оголенные белые ноги, с задранной до головы юбкой, женщины и невольно выругался. Потому что рядом лежал, задрав к небу окровавленное лицо, республиканский солдат с разорванным, залитым кровью горлом. Еще один валялся рядом, прикрытый сверху чем-то вроде меховой горки или маленького медведя. Стоящие рядом еще двое солдат, передергивая затворы, посылали пулю за пулей в этот "меховичок". Удивленный поручник с трудом разобрался, что они стреляют в собаку.

— Мародеры, — бросил сумевший заглянуть с другой стороны калитки Гжесь. — Арестуем?

— Это же анархисты, видишь нашивки, — отозвался Янек. — Так они и подчинились, пся крев!

— Попробуем? — Гжегошь не хотел отступать.

— Матка Бозка! Ну, давай, — неохотно согласился Кос.

— Детант! Дехар де матар! (Стой! Прекратить стрельбу!) — крикнул на ломаном испанском Пресс. Оба стрелка, не раздумывая, развернулись и выстрелили в сторону калитки. В ответ разозленные поляки нажали на спусковые крючки. Две очереди пересекли стоящих пехотинцев. Янек с Гжесем, подав сигнал экипажу, что все в порядке, вошли во двор. Беглый осмотр показал, что все лежащие, включая женщину и собаку мертвы.

— Матка Бозка Ченстоховска! Гжесь! Ну и зачем мы во все это ввязались? — недоуменно спросил Кос, разглядывая большого пса, которого они стащили с убитого анархиста. — Я понимаю, что такие преступления оставлять безнаказанными нельзя, — добавил он, старательно отводя взгляд от оголенных женских ног, — но все же…

— А что нам оставалось делать? — резонно заметил Пресс. — Смотреть?

Тут их внимание привлек непонятный звук из-под опрокинутой будки. Осторожно подойдя к ней, поляки приподняли плохо закрепленное сооружение, из-под которого прямо под ноги Янека выполз большой пушистый комок.

— Щенок, — прокомментировал Гжегошь.

— Спасибо, пан поручник, за объяснение. А то я никак не мог понять, что это, — ответил Янек и подхватил сравнительно небольшого, но уже тяжелого щенка на руки. Тот тявкнул и лизнул опешившего офицера в нос.

— Признал. Придется теперь тебе стать его мамой… и папой, — пошутил Пресс.

В это время во двор вошли несколько командиров сто одиннадцатой бригады…

Старый греческий пароход конечно ничем не напоминал роскошные лайнеры, боровшиеся за "голубую ленту", но для побывавших на фронте поляков и его каюты казались верхом роскоши. К тому же и выбирать было не из чего. Недавние нападения неизвестных подводных лодок, потопивших несколько нейтральных судов, резко сократили количество торговых судов в портах Испании. Вот и пришлось нашим друзьям выбирать из того, что осталось. И выбирать быстро, так как анархисты, недовольные их оправданием, шли по следу четырех поляков. Конечно, друзья могли и постоять за себя, но это означало новые трупы, которых, по мнению республиканцев, и так в этом деле было слишком много.

Поэтому сейчас "мушкетеры" сидели на палубе, с улыбкой наблюдая за попытками щенка поймать солнечный зайчик, отражающийся от иллюминатора, и вспоминали. К прибытию решено было составить толковый обзор всего, что они видели, с выводами и предложениями по реформе бронетанковых войск. Предложил это Атос, а Ярош горячо поддержал.

— Панове, нам в любом случае не избежать неприятностей. Но если мы сумеем написать грамотный обзор, да еще с выводами, их будет намного меньше.

Все с этим немедленно согласились и теперь вместо отдыха разбирали бои и вспоминали наиболее интересные с тактической точки зрения эпизоды.

— Так есть. Записал. Что дальше? — Атос, закончив описание еще одного эпизода, приподнялся с шезлонга и осмотрелся вокруг, одновременно растирая онемевшие пальцы. — Янек, а твой Рыжий за борт не свалится? — спросил он, показывая на изрядно за это время подросшего щенка, который, встав на задние лапы и оперевшись передними о фальшборт как раз собирался облаять наглых чаек, стремительно проносящихся над кораблем почти у него под носом.

— Не должен, — ответил Януш, но на всякий случай кликнул пса к себе. Тот, рявкнув в сторону птиц для порядка, неторопливо поковылял по палубе к друзьям.

— Лежи-ка здесь, — прижав рукой подбежавшего щенка, заставляя его лечь рядом со своим шезлонгом, приказал Ян. — Ладно, не отвлекайся. Что у нас дальше?

— А бой у высоты… как ее… вспомнил, шестьсот семьдесят, — напомнил Ярош.

— Диктуйте…, — со вздохом опускаясь в шезлонг, скомандовал Арцишевский…

Положение складывалось, как в той русской пословице, "хуже губернаторского". Три их танка и неполный, потрепанный в предыдущих боях, батальон пехоты против не менее четырех-пяти батальонов, до трех батарей артиллерии, в том числе одной — тяжелой, как минимум калибром в сто миллиметров, и пятерки немецких танков. Причем, судя по ведущемуся ими на ходу огню — перевооруженных на пушки. Мелкокалиберные, но от этого не менее опасные.

— Что будем делать? — Ольгерд выглядел совершенно спокойным, лишь слегка побледневшие щеки выдавали волнение. Некоторое время все молчали, пригнувшись и пережидая очередной обстрел. Но едва грохот канонады стих Гжегошь, победно оглядевшись, высказался.

— Коррида, панове!

— А ведь точно, пся крев! — поддержал его Янек.

Не понял только Атос, о чем и высказался, мало соблюдая правила приличия.

— Чего тут неясного, — оживился Ярош. — Используем мой танк и пехоту как пикадоров, а вы нанесете "удар мулетой" с фланга.

— А артиллерия?

— Погодите, есть еще идея, — сегодня Пресс был в ударе. Ставим машины на склоне вон той высотки, а я расположусь вот здесь с телефоном. Вы тоже телефониста возьмете и будете стрелять навесным с моей корректировкой.

— А что, панове, может получиться, — тут же оценил красоту предложенного решения Ольгерд. — За счет наклона получим возможность стрелять по вон тем батареям на полуоткрытых позициях. Делаем два-три залпа и разбегаемся. Я встаю вот здесь, а вы за вершиной 620. Как только противник нас сбивает с высоты 670, вы атакуете ему во фланг. Постарайтесь добить все, что останется к тому времени от легких батарей. Все ясно? Вперед!

— Договорились, панове! — Гжесь, подозвав переводчика, уже объяснял через него общую идею комбату испанцев, а остальные, не дожидаясь конца этих переговоров побежали к спрятанным в небольшой рощице машинам.

Взревели моторы, три трехбашенных гиганта устремились к соседней высотке, к которой уже бежали двое связистов, на бегу разматывая черную нитку кабеля с катушки, висящей за плечами одного из них.

Меньше чем через четверть часа грохнул первый залп. За это время имевшаяся в батальоне тридцатисемимиллиметровка успела поджечь один из неосторожно приблизившихся немецких танков. По обнаруженной пушке отстрелялись обе батареи легких орудий, а тяжелые продолжали обстреливать позиции пехоты. Республиканцы уже были готовы бежать, устрашенные видом столь легко расстрелянного расчета и разбитой пушки, но раздавшиеся из-за спины залпы удержали их на месте. Еще больше их обрадовали разрывы на позициях легких батарей фалангистов. Тем более что после нескольких разорвавшихся вблизи орудий фалангистов снарядов, вся их артиллерия открыла огонь по неожиданно появившейся республиканской артиллерии.

А та сначала замолчала, а затем стала отвечать с неожиданных точек позади позиций пехоты одним орудием. Расслышавшая рев танкового мотора пехота республиканцев приободрилась и сама открыла огонь по фалангистам. Обстреливаемые франкисты, разъяренные неожиданным сопротивлением, отстреливались ожесточенно и как только кочующее орудие и два из трех пулеметов республиканцев замолчали, устремились в атаку. Впереди ползли три танка, постреливая очередями по окопам и не давая поднять головы, за ними с ревом бежали цепи пехоты, в промежутки между цепями било несколько пулеметов.

Республиканцы не выдержали и побежали. Обрадованные франкисты помчались вперед еще быстрее. Казалось, победа была уже в их руках, когда неожиданное появление трех гигантских сухопутных броненосцев превратило ее практически в поражение.

Стреляя из всех пулеметов и трехдюймовых орудий, две машины снесли левый фланг атакующих, подбили еще один из немецких танков и устремились вперед, к пытавшимся сняться с позиций орудиям. Еще один трехбашенный танк появился с фронта. Обстреляв немцев, которые благоразумно развернулись и на полном ходу покинули поле боя, он прошелся по франкисткой пехоте из пулеметов и устремился вперед…

— А задумка неплохая получилась, — заметил Атос, нанося на бумагу воспоминания увлекшихся друзей.

— Да, если бы только не потерянный "Сармат", — опечалился Янек, которому очень нравился его танк. Подбитый очередью из двадцатимиллиметровки немецкого панцера, танк тогда пришлось взорвать, чтобы он не достался франкистам.

— Ничего, — утешил друга Ольгерд, — дома нас ждут свои.

— Но уж такого, как мой "Сармат" больше не будет, — усмехнулся Кос.

— Назовешь в честь щенка "Рыжим", — подначил его Гжегошь.

— Точно. И гусеницы рыжей краской покрасишь, как твой собак лапы, — засмеялся Ольгерд. И тут же осекся, услышав, каким испуганным тоном кричит впередсмотрящий, показывая куда-то вбок от носа судна.

— Похоже, панове, приплыли, — спокойно вставая с места, отметил он. — Если я правильно понял, этот грек увидел перископ.

Начало февраля в этом году было каким-то странно холодным. На обычно заполненной людьми площади Вильгельмплатц было пустынно, впрочем, вечернее время и плохая погода вполне объясняли такое положение дел.

Огромный "Мерседес" начальника Генерального штаба остановился перед гигантской колоннадой, украшающей фасад новой имперской канцелярии, с правой стороны. С этого крыла здания располагался вход для чинов вермахта. Вход для партийных работников располагался слева. Такое разделение видимо должно было символизировать отделение армии от чисто политических задач. Но пассажиров автомобиля этот вопрос не интересовал, особенно сейчас. Намного более их волновало неожиданно позднее время совещания. Как хорошо знали генерал Бек и его адъютант, в это время фюрер обычно вел так называемые "разговоры у камина", беседуя обо всем на свете со своими гостями. Неожиданное совещание казалось предвестником столь же внезапных неблагоприятных событий. Поэтому, выходя из машины, генерал внимательно осмотрелся. Заметив стоящие в отдалении лимузины, он мрачно кивнул головой. "Похоже, "этот ефрейтор" все же решил присоединить свою бывшую родину к Великой Германии. Игнорируя при этом все заключенные ранее международные договора. Конечно, несколько раз ему удалось совершить подобные выходки, и все западные страны ограничились лишь формальными протестами. Но сколько можно испытывать их терпение? Неужели Британия и Франция снова стерпят очередную провокацию этого парвеню? Смешно. Ефрейтор — верховный главнокомандующий и будет решать военные вопросы, а настоящие профессионалы отстранены под надуманными обвинениями. Разве такое мы планировали?"

Пройдя через тяжелые дубовые двери мимо салютующей охраны, генерал и его адъютант оказались в огромном вестибюле с высоким потолком. Несмотря на развешанные по стенам картины и гобелены, ковры на полу и довольно яркое освещение, он произвел на входящих мрачное впечатление. Возможно, виной тому настроение самого генерала, невольно передающееся его адъютанту, а может быть виноваты в этом были несколько десятков эсэсовцев в парадной форме, расположившиеся рядом с дежурным офицером.

Офицер, преисполненный важности, словно бы знающий о совещании нечто, неизвестное гостям, отметил их в списке и предложил адъютанту пройти в комнату отдыха, а начальнику Генерального Штаба — в Малую Гостиную.

Войдя и поздоровавшись со всеми, Бек занял место рядом с фон Браухичем. Действительно в небольшом помещении присутствовали в основном военные — командующие армией, авиацией и их начальники штабов. Отсутствовало командование флота, но вместо него сидел новый министр иностранных дел Риббентроп с одним из сотрудников. Генерал присмотрелся к дипломату и мысленно поздравил себя с правильными выводами. Этот человек, фамилии которого Бек не помнил (зачем начальнику генштаба знать всех этих шпаков по фамилиям?), руководил как раз австрийским отделом МИД.

Едва генерал уселся, как все, и он в том числе, встали, приветствуя вошедшего главу государства. Сегодня фюрер и рейхсканцлер выглядел веселым и самоуверенным, как никогда ранее.

— Господа, — начал он спокойно, но с повелительной интонацией в голосе, — я решил выполнить свою историческую миссию, предписанную провидением. Австрийские власти проводят враждебную нам политику. Разве допустимо оставаться в Лиге Наций после ухода из нее Германии? Австрия ничего не делает, чтобы помочь Германии. Вся история Австрии всегда была и будет сплошной изменой делу германской расы. И я теперь могу сказать вам в лицо, что я твердо намерен с этим покончить, — продолжил Гитлер. — Германский рейх — великая держава, и никто не поднимет голоса, если она урегулирует свои пограничные проблемы Германия, как отчизна всех немцев должна и обязана присоединить к себе Австрию. И мы с вами, господа сделаем это! Двенадцатого числа, как вам известно, в Берлин для переговоров прибывает канцлер Шушниг. Для обеспечения успешного решения всех вставших между нами проблем я приказываю начать предварительную подготовку к выполнению плана "Отто". Вы в чем-то сомневаетесь, господин Бек? — неожиданно бросил он.

— Господин рейхсканцлер, я опасаюсь, что наши действия вызовут ответную реакцию держав, заинтересованных в сохранении существующего порядка, — смело ответил поднявшийся генерал. Гитлер презрительно усмехнулся.

— Я уверен, что ради защиты мнимого суверенитета Австрии никто и пальцем не пошевелит — ни Италия, ни Англия, ни Франция. Не так ли, господин Риббентроп?

Вскочивший со стула министр иностранных дел начал путано и многословно говорить, поддерживая точку зрения Гитлера. Бек тяжело опустился на стул, согласно кивая и думая про себя, что ему никак не объяснить этим тупицам, ведущим страну в пропасть, истинного положения дел.

Совещание продолжалось недолго. Кейтель, как начальник Главного Штаба, сразу после окончания речи Гитлера зачитал приказ о начале предварительных мероприятий по плану. На этом обсуждение закончилось.

На следующий день в шестнадцать часов к начальнику генерального штаба сухопутных сил генералу Беку был вызван генерал Гудериан. В совершенно секретном порядке Бек сообщил генералу, что Гитлера обуревает идея о присоединении Австрии к рейху и что поэтому некоторым соединениям следует считаться с возможностью принять участие в походе.

— Вам придется снова принять командование своей старой второй танковой дивизией, — сказал Гейнцу Бек.

Гудериан обратил его внимание на тот факт, что Фейель является весьма способным генералом и будет болезненно реагировать на это назначение, на что Бек ответил.

— В таком случае вы должны будете командовать всеми моторизованными частями, выделенными для участия в походе.

Гудериан предложил привести в боеготовность штаб шестнадцатого армейского корпуса, подчинив ему, помимо второй танковой дивизии, еще одно соединение. Бек согласился выделить полк лейб-штандарт СС "Адольф Гитлер", который также должен был участвовать в походе на Австрию.

Прощаясь со Гейнцем, Бек заметил.

— Если хотят вообще осуществить аншлюс, то сейчас для этого наиболее благоприятный момент.

Четыре идущих по улице офицера в новой, с иголочки, парадной форме привлекали внимание прохожих. Привычные к виду военных на улицах, варшавяне сразу отмечали необычно глубокий ровный загар на лицах четверки, бегущую рядом неизвестной породы собаку и необычную походку. Четверка шла так, как обычно ходят моряки, несмотря на свои вполне сухопутные мундиры и значки, указывающие на принадлежность к танковым войскам. Кроме этих, может и не слишком бросающихся в глаза невнимательным наблюдателям моментов, было еще нечто, что привлекало большинство взоров — новенькие, словно только что врученные серебряные кресты "Виртути Милитари". Высшая воинская награда Республики Польской, врученная в мирное время, к тому же настолько молодым офицерам, причем не элитной кавалерии, вызывала недоумение у знатоков и интерес у прочих наблюдателей.

Между тем, четверка друзей, занятая разговором, не обращала внимания на прохожих. За исключением красивых паненок, конечно, которых первым замечал, как всегда, Атос. Но и он сегодня ограничивался только подмигиванием на ходу. Потому что друзья торопились на встречу со старым другом и однокашником Янека. Майор Братный, как ходили слухи, был сейчас в любимчиках как у президента Мосцицкого, так и вождя армии маршала Рыдз-Смиглы. Так что встретиться с ним друзьям, только вчера награжденным самим командующим бронетанковыми силами настоящими боевыми орденами, было не просто интересно, но и весьма полезно для дальнейшей карьеры.

Швейцар, в расшитой золотыми позументами ливрее, слегка поклонившись, открыл перед четырьмя офицерами дверь в ресторан. На собаку, смело проскочившую вслед за хозяином, он покосился с недовольным видом, и открыл было рот. Но тут же, получив от Ольгерда десять злотых, сделал вид, что ничего не заметил.

Роман встретил всех четверых, стоя у столика. Поздравил с наградами. Тут же, словно из ниоткуда, появился официант с бутылкой "Вдовы Клико" в серебряном ведерке.

Пока друзья размешались за столом, официант аккуратно раскупорил бутылку и разлил пенящуюся жидкость по бокалам.

— За награды и храбрецов! — встав, продекламировал Братный.

Друзья встали, под восхищенными и удивленными взглядами присутствующих, и дружно выпили шампанского. Присев, в ожидании горячего выпили еще по рюмке "Выборовой", закусили и начали неторопливый разговор.

— Как же вы спаслись? — спросил, закусив, Роман, одновременно протягивая сидящему рядом Ольгерду сигарету.

— Это было как в приключенческом кино. Самое главное, что нас спасло, это полезная привычка танкиста быстро реагировать на приближающуюся опасность. То есть бронебойный снаряд еще полметра до танка не долетел, а мы уже в канаве. Понимаете? Как только мы услышали про перископ, так сразу побежали к лодке. И успели. Практически одни из всего экипажа и пассажиров корабля. Наша лодка как раз коснулась воды, когда два взрыва разнесли корабль. Он затонул так быстро, что больше никто не спасся. Мы с трудом удержали свою шлюпку, залитую водой после взрыва, от затопления и сумели выгрести подальше от воронки, в которую затянуло остатки нашего судна, — он помолчал, смочив горло глотком водки, потом продолжил. — Остальное совсем неинтересно. Несколько дней болтались по морю, словно лед в проруби. Уже прикидывали, что будем есть и пить, когда запасы закончатся, когда нас подобрал итальянский пароход. Повезло, можно сказать. Они доставили нас в Неаполь, а там пришлось потратить несколько дней на то, чтобы пробиться к нашему консулу. Потом нас переправили в Рим, в посольство. Ну, а дальше вам должно быть хорошо известно, пан Братный.

— Да, про переговоры с итальянцами я знаю. Знаю даже, из-за чего они так на вас взъелись, — он улыбнулся и предложил всем наполнить рюмки. — Не стоило так откровенно рассказывать всем журналистам подряд, что вы видели рубку подводной лодки и ее название.

— Да, тут мы им немного помешали, — улыбнулся Ольгерд. — Говорят, был небольшой международный скандал?

— Да, особенно старались большевики и англичане. У них с итальянцами до того были неплохие отношения, но как раз в то время и в тех водах пропало несколько пароходов. Так что Муссолини пришлось попотеть, объясняя, что он совершенно ничего не знает и что никакие итальянские подводные лодки в этот день в море не выходили. — Роман улыбнулся. — А впрочем… Выпьем лучше за вашу удачу!

Выпили. Официанты поднесли горячее и друзья сосредоточились на обеде.

Зато на квартире Братного друзья разговорились и беседовали почти до утра. Обсудили все, от тактики танковых войск в Испании, до предстоящей возможной войны с Россией или Германией.

Несмотря на все старания, экипажу Макса Отто Шрамма не удалось перейти границу точно в восемь часов утра, как предписывалось приказом. Было уже девять часов, когда первые подразделения второй танковой дивизии, двинулись вперед, радостно встречаемые австрийским населением. Авангард дивизии состоял из пятого корнвестгеймского и седьмого мюнхенского моторизованных разведывательных батальонов, а также второго киссингенского мотоциклетно-стрелкового батальона, усиленных танками. Этот авангард около полудня быстро миновал Линц и начал продвигаться дальше в направлении на Санкт-Пельтен.

Танк Шрамма следовал впереди главных сил второй танковой дивизии, сразу за штабным автомобилем, в котором ехал командир дивизии — генерал Гудериан. Украшенный флажками и зелеными ветками, танк бодро, без единой поломки, катил вперед по дороге. При этом двигатель, с которым сам Макс и его механик-водитель Дитрих Ботмер возились три предыдущих дня, работал как часы.

Население, видя, что немецкие войска идут мирно, встречало колонну радостными приветствиями, сбегаясь к дороге отовсюду. На обочинах дорог стояли старые солдаты — участники первой мировой войны с боевыми орденами на груди и криками приветствовали проходящие танки. Девушки и женщины радостно крича, бросали в проезжающие танки тяжелые букеты, от которых приходилось уворачиваться на ходу. Макс в ответ приветственно махал стоящим вдоль дороги австрийцам, не забывая подавать команды мехводу и следить за штабной легковушкой и состоянием дороги. Несколько раз, проезжая мимо, он замечал остановившиеся у обочины неисправные танки. Выбравшиеся из них танкисты, явно, но неслышно для Шрамма, ругаясь, принимались за ремонт.

На каждой остановке жители закидывали автомобили и танки цветами, а экипажи и солдат снабжали продуктами. Повсюду можно было видеть рукопожатия, объятия, слезы радости.

Войска, растянувшись длинной кишкой, медленно двигались, а точнее протискивались по единственной дороге, шедшей через Линц. Чуть позднее полдня танк Шрамма, следуя в кильватере штабного автомобиля, тоже прогрохотал гусеницами по брусчатке города, в котором их ждал короткий отдых и обед.

Гудериан, также воспользовавшийся возможностью отдохнуть и подкрепится, отдал приказ готовится к маршу, чтобы следовать дальше на Санкт-Пельтен. Одним из первых услышавший приказ, Отто только собирался забраться в танк, как увидел небольшой кортеж автомобилей, выехавших навстречу колонне. Из первой машины вышел рейхсфюрер СС Гиммлер. Его сопровождали двое, по внешнему виду официальных лиц, которыми, как позднее узнал Макс, были австрийские министры Зейс-Инкварт и фон Глайзе-Хорстенау. Они сообщили Гудериану, что к пятнадцати часам в Линц должен прибыть фюрер. Шрамм услышал, как рейсхфюрер просил генерала организовать оцепление дороги, по которой он проедет, а также рыночной площади. Гудериан тут же приказал авангарду остановиться в Санкт-Пельтене, а оцепление улиц и площади организовать подразделениям главных сил. Танки оставались на месте, чему Макс отнюдь не обрадовался — он надеялся увидеть Гитлера…

В этом оцеплении, как позднее узнал Шрамм, добровольное участие принимали также подразделения местного австрийского гарнизона. Около шестидесяти тысяч человек быстро заполнили прилегающие улицы и площадь. Массы народа были охвачены невиданным воодушевлением. Прибытие Гитлера затянулось до наступления темноты. Гудериан, в сопровождении адъютанта и нескольких командиров танков, среди которых неожиданно для него, оказался и Макс, встретил фюрера на окраине. Так что Шрамм своими глазами увидел триумфальный въезд фюрера в город. Затем Гитлер с балкона ратуши произнес речь, которую Шрамм имел честь выслушать. Никогда ему не приходилось испытывать такого воодушевления. Закончив речь, Гитлер навестил нескольких раненых, пострадавших в стычках, которые имели место до аншлюса. А затем направился в отель, куда вслед за ним отправился и Гудериан.

Около девяти часов вечера Гудериан оставил Линц и в полночь уже был в Санкт-Пельтене, откуда в голове авангарда генерал направился на Вену.

Остальные части дивизии двинулись за ним из Линца. Погода испортилась, началась сильная метель и танки с машинами медленно, почти ощупью, двигались по узкой дороге к столице Австрии. В Вене только что закончилось большое факельное шествие, устроенное в честь аншлюсса. Улицы были заполнены празднично настроенными жителями. Неудивительно, что появление немецких солдат вызвало бурное ликование. В присутствии командира венской дивизии австрийской армии генерала Штумпфля авангард прошел торжественным маршем мимо здания оперы под звуки австрийского военного оркестра.

Едва это импровизированный парад закончился, на окраине Вены появились головные танки основных сил. Первым в колонне по-прежнему шел танк Шрамма. Не зря он и его механик-водитель потратили столько времени на обслуживание своей машины. Она оказалась в числе тех двух третей техники, что дошла до пункта назначения без поломок. При появлении боевой техники с крестами на башнях всех снова охватил бурный восторг. Шрамм едва успел вылезти из танка, как его подхватили и понесли на руках до казармы. А как только его опустили на землю, как почти всё его лицо оказалось покрыто отметками губной помады от поцелуев восторженных девушек.

Майор Братный осторожно выглянул в дверной проем и удовлетворенно кивнул головой.

— Так есть, — доложил он президенту и маршалу. Сидящие в креслах Мосцицкий и Рыдз дружно отсалютовали ему бокалами и тотчас отставили их в сторону.

— Роман, докладывайте, — предложил Смиглы, доставая из хьюмидора сигару.

— Панове, как вы уже знаете, вчера я посещал наш германский отдел Бюро Шифров.

— Это в Кабатском лесу? — поинтересовался Мосцицкий.

— Так есть, пан Игнацы, — ответил Братный.

— Очень интересно, продолжайте, — президент тоже потянулся за сигарой.

— В настоящее время, — Роман с вожделением посмотрел на сигары, но решил, что курить и докладывать одновременно — не слишком удачная идея, — расшифровывается 75 % немецких сообщений, а со слов Реевского, при незначительном увеличении числа сотрудников, это число легко можно было увеличить до 90 %. У меня есть другое предложение. Помните, в конце прошлого года мы закупили в США несколько табуляторов фирмы IBM? Почему бы не передать несколько таких машин и обученных на них работать специалистов в Пыры? На мой взгляд, эти машины ничем не хуже, чем разрабатываемые в настоящее время "бомбы" Реевского из шести коммерческих шифровальных машин и могут использоваться для облегчения расчетов по методу Генрика Зикальского, с которым я ознакомил вас в прошлый раз.

Мало что понявший в прошлых объяснениях Романа Смиглы лишь утвердительно кивнул, а заинтересовавшийся подробностями президент еще несколько минут расспрашивал Романа о табуляторах и прочих малоинтересных маршалу Польши вещах.

— Решено, — утвердил Игнатий предложение майора. — Сведения о решениях немецкого командования и правительства, сразу после того, как они отданы, необходимы нам как воздух. Так что действуйте, Роман. Необходимые распоряжения мы с Эдвардом отдадим немедленно по окончании беседы.

— Так, — лаконично подтвердил Рыдз, окутываясь дымом, — давайте перейдем к текущим вопросам. Что у нас с чехами?

— Переговоры между представителем Войцеховского и моим адъютантом проходят успешно. Запланировано, что с началом кризиса будет сформирована группа по согласованию действий наших вооруженных сил. Как у вас, Игнатий?

— Почти так же. Как вы знаете, я вынужден был действовать через своего личного представителя. К сожалению, до начала кризиса встретиться с президентом Ходжей ему не удалось, при этом были частично дезавуированы наши переговоры. Но, как я знаю, об истинном содержании разговоров пана Ходжи и пана Венявы-Длугошевского пока неизвестно никому.

Смиглы, который недолюбливал генерала Длугошевского за длинный язык, поморщился, но промолчал, не желая очередной раз ставить под удар хрупкое согласие, позволяющее вести согласованную политику.

— Пока все идет точно по известному нам сценарию, — поспешил изменить тему разговора Роман. — Присоединение Австрии и Судетский кризис…

— Но какой же лицемер этот пан Геринг! Как он меня уверял в полном отсутствии любых планов против Чехословакии, как искренне предлагал вступление в Антикоминтерновский пакт! И при этом избегал ответа на любые вопросы по Данцигу, — Мосцицкий все же не до конца верил в коварство своего "друга по охотничьим забавам".

— Не обращай внимания. Язык дан политику чтобы маскировать его планы, — высказав эту банальность, Смиглы отложил практически выкуренную сигару и отметил, глядя на висящую на стене карту Европы. — А вот чехам я не завидую. После захвата Австрии, швабы стратегически обошли их замечательные укрепления в Судетах. Извини, Игнатий, но я хотел бы немного поговорить о своих проблемах.

— О чем конкретно, Эдвард?

— Какими силами располагают немцы, мы примерно представляем. До трех с половиной миллионов человек, из которых примерно полтора миллиона обученных. До двух миллионов двухсот тысяч в полевых войсках. Танков до полутора тысяч, в том числе около тысячи пулеметных танкеток, три тысячи самолетов и до пятнадцати тысяч орудий всех калибров. Точно планы швабов неизвестны, поэтому мы считаем, что на нашу долю приходится до половины сил.

— Не преувеличиваешь? Что мы можем им противопоставить? — Мосцицкий явно не ожидал таких цифр.

— Скорее преуменьшаю, — спокойно ответил Рыдз. — И не такие уж большие силы. Мы имеем полтора миллиона солдат, в том числе миллион в полевых войсках и чехи столько же. По танкам и орудиям мы несколько уступаем, но зато мы имеем превосходство в пушечных и тяжелых танках, а также в тяжелой артиллерии. Что касается авиации, то у нас незначительное превосходство по самолетам первой линии — до полутора тысяч швабских против восьмисот чешских и девятисот наших. Но на то, чтобы поддержать на этом уровне авиацию требуется срочно не менее десяти миллионов злотых.

— Срочно? — президент даже не вздохнул. Война на пороге, какие могут быть сомнения.

— В течение трех дней.

— Выделим. По заказанным станкам ничего нового? — дальнейший разговор проходил строго в деловом ключе и продолжался недолго. Появившийся в курительной комнате секретарь сообщил, что прибыл пан адмирал Унруг, который просит пана президента его принять.

— Опять будет требовать деньги на флот, — вздохнул Мосцицкий.

— А позовите его сюда, — приказал Рыдз-Смиглы. — Напомним ему о субординации, — пояснил он собеседникам, когда секретарь вышел.

— Вы думаете, он столь прямолинеен? — усмехнулся президент. — Сейчас начнет рассказывать об усилении немецкого флота. Или о миллионе членов нашей Морской Лиги, которые просят об укреплении флота с целью проведения колониальной политики.

— Вошел в строй линкор "Гнейзенау", — сверившись в записной книжке, доложил Братный.

— Спасибо, Роман. Пока можете быть свободны, — ответил Рыдз.

Майор попрощался и вышел в приемную. Едва не столкнувшись со спешащим на встречу контр-адмиралом. Командующий флотом ответил на приветствие Братного с таким видом, словно проглотил лягушку. Зная о его близости к президенту и маршалу и "любви" к танкам "Швед" (так прозвали адмирала на флоте за внешность), подозревал, что именно Роман виновен в сокращении расходов на корабли. И относился к Братному соответственно…