До лестницы мы идем молча. Я все еще дрейфую где-то между внешним миром и моими внутренними ощущениям, но чем сильнее он вжимает меня в себя, тем острее проникает в нос его запах. Одурманивает. Заражает. Сводит с ума рецепторы, требующие дать им новую дозу нектара.
Кажется, первый раз я теряю над собой контроль, когда мы только начинаем подниматься по лестнице… Беззастенчиво тянусь к его шее, обхватываю руками, трусь жадным носом, словно наркоман, пребывающий в эйфории и желающий увеличить порцию своего удовольствия. Слух улавливает низкий задушенный стон около самого уха, он отдается внутри, ударяя мощным зарядом тока между бедер.
Во рту сухо, из горла вырываются беззвучные хрипы, язык заплетается, но я пытаюсь озвучить что-то совершенно бесстыдное.
— Мне очень жарко… — то ли шепчу, то ли умоляю, — Очень, Оуэн, пожалуйста…
— Замолчи немедленно. — меня вдруг резко встряхивают, отчего перед глазами начинают крутиться звезды. — Иначе ты пожалеешь.
Съеживаюсь. Глупая мысль, что он собирался мне помочь, выскальзывает из меня, словно маленький обиженный котенок.
Какая я дура.
Несмотря на то, что это случилось между нами, он все равно ничего не испытывает. Скорее всего альфа забрал меня из рук Мэйса, чтобы младший брат мог спокойно посидеть с семьей. А я сразу нафантазировала себе целый калейдоскоп заботы. Трясу головой. Дурацкий запах лишает меня всякой гордости. Ведь я до одури, до дикого безумия хочу его безостановочно нюхать.
— Отпусти, — стараясь по крупицам восстановить возможность осмысленно рассуждать, говорю я. — Я сама дойду. Мне не нужна твоя помощь.
— Не дергайся. — жестко хлещет бездушный голос. И крепкие руки сжимают мое тело сильнее. — Что за химией от тебя воняет? Отвратительно.
Сама не осознаю, как на глаза тут же наворачиваются слезы. Я не плакса. Точно не я. Даже Рикарда всегда отмечала, что я стойкая. Мой личный тиран-Лу и та чаще рыдает. Но сейчас одно его холодное замечание подкашивает изнутри. Ощущение, словно в кожу вонзаются холодные иголки.
Получается, я готова от одного его запаха сойти сума и забыться в сладком бреду, тогда как мое тело пахнет для него химией?
То есть моя ущербность даже здесь сыграла со мной злую шутку?
Когда мы входим в мою комнату, пытаюсь незаметно стереть предательские ручьи, скользящие вниз по щекам. Оуэн опускает меня на кровать, и я тут же сажусь на колени и спешно отворачиваюсь от него. Но он резко хватает за руку и грубо поворачивает обратно к своему лицу.
— Почему ты плачешь? — вопрос звучит таким тоном, словно даже на слезы у меня нет никакого морального права. От негодования и обиды трясутся губы, но я поднимаю на него влажные глаза и очень стараюсь хотя бы звучать не жалко:
— Тебя не касается.
Его непроницаемая маска вдруг исчезает, уступая место чему-то совершенно иному, но чему? Я вижу непонятную мне муку и голод в манящей терпкой зелени, а затем он жестко сплевывает слово:
— Дерьмо. — и мужская рука вдруг грубо разрывает на мне платье.
Мой рот успевает удивленно открыться и сделать всего один вдох наэлектризовавшегося вокруг нас воздуха, как я вмиг оказываюсь перед ним в одном белье. Желание начинает биться в каждой клетке тела, когда он грубо укладывает меня на кровать и, нависая сверху, проходится носом возле шеи, спускается к ключицам, и, опускаясь к животу, останавливается на миг около пупка.
Слышу, как тяжело дышит. Слышу также, как звенит напряжением собственнное тело. Меня буквально бьет дрожь. Потрясывает. А когда я ощущаю прикосновение к своей обнаженной коже, то непроизвольно издаю стон. Это стремительно видоизменяет нашу негу. Альфа спешно отстраняется и ладонью закрывает мой рот.
— Никаких звуков! Молчи! — зло проговаривает, пока я удивленно моргаю.
Он решил меня придушить?
Но тогда почему не закрыл и нос…
С бьющимся в тревоге сердцем, наблюдаю за тем, как его лицо постепенно принимает выражение прежней отстранённости. Когда Оуэн остается доволен результатом, то встает и снова подхватывает меня на руки, а затем начинает быстро двигаться к ванной комнате.
— Тебе надо помыться, иначе температура может не спуститься. — спокойно информирует, стоит мне снова улететь в свои порочные фантазии и тут же приземлиться в очередное облако волнения, ощущая, как меня запихивают в душевую кабинку. — Чтобы смыла с себя весь этот химозный запах! — зло цедит он. — Никаких, блядь, духов. Ты смерти моей хочешь? — резко включает воду, и я, вздрогнув, начинаю вопить, пытаясь выбраться.
— Ты что творишь? — испуганно вскрикиваю я. — Она же холодная!
— Сейчас станет ледяной, если немедленно не прекратишь! Хватит дергаться, как истеричка! Дженнифер!
— Ты совсем больной на голову! Я думала ты вырос и стал умнее, а такой же конченный придурок! Лишь бы поиздеваться!
— Поговори! — напор убийственного душа становится сильнее.
— Я тебя засужу! — кричу я, пока зубы судорожно бьются в чечетке, но чувствую, что голова, наконец, проясняется, и желание немедленно раздвинуть перед ним ноги проходит.
К сожалению, полностью оно не исчезает.
Оуэн тем временем замолкает, и я улавливаю изменения в его глазах.
Мерцающий взгляд альфы скользит по моему телу. Он настолько ощутим, словно оборотень гладит меня ладонью, и сейчас она определенно пребывает на моей груди.
А ведь я стою перед ним практически голая, в одном белье!
Он протягивает руку к моему животу…
— Немедленно отвернись! И не смотри! — кричу, закрываясь как могу руками.
Гневно смотрит мне в глаза, словно это я творю бесчинство, а никак не он. Тяжело дышит, придавливая темным взглядом, заставляя ощутить его силу, от которой мои коленки предательски начинают подгибаться, а затем спешно разворачивается и идет к выходу. Около двери кидает через спину холодную команду:
— Надень на себя сегодня самую уродливую и закрытую пижаму. И поставь рядом с кроватью эти проституцкие духи.
Дверь ванной комнаты хлопает так сильно, будто ненависть ко мне оборотня передалась и ей. Оставаясь под нещадными к моему телу струями воды, я сползаю вниз по стене и обхватываю свои колени руками.