Полночь. Слишком поздно, чтобы засыпать, слишком рано, чтобы просыпаться. Свечи горят на моей прикроватной тумбочке, отбрасывая зловещие мерцающие тени.
Я преследуем одной мыслью. Прощу ли я когда-нибудь себя за то, что не нашёл Розалин раньше, чем стало слишком поздно? И почему она — та, которую я клялся забыть — всё ещё в моём разуме?
Моя голова разрывается. Корделия всегда у дверей, приносит настойки, таблетки, порошки из трав. Я беру их, притворяясь выздоравливающим ребёнком. Отец и Деймон наблюдают за мной, когда думают, что я сплю. Знают ли они о ночных кошмарах?
Я думал, женитьба — участь худшая, чем смерть. Я был неправ. Я ошибался в стольких вещах, в слишком многих вещах, и всё, что я могу делать сейчас — это молиться о прощении и надеяться, что как-нибудь, когда-нибудь, я смогу собрать силы из глубин моего существования и снова твёрдо ступить на правильный путь. Я сделаю это. Я должен. Для Розалин.
И для неё.
Сейчас я потушу свечи, надеясь, что сон — подобно смерти — быстро поглотит меня.
— Стефан! Пора вставать! — воскликнул отец, громко хлопнув дверью моей спальни.
— Что? — я сделал усилие, чтобы сесть, не особо понимая, какой на улице час или какой сегодня день или сколько времени прошло после смерти Розалин. День сливался с ночью, и я никогда не спал по-настоящему, лишь проваливался в ужасающие сны. Я ничего не желал есть, кроме тех бесполезных отваров, которые Корделия продолжала приносить, подавая мне их с ложки, чтобы убедиться, что её стряпня будет съедена. Она готовила жареного цыплёнка, гибискус или наваристый бульон, который она называла "отваром страдальца", по её словам, после него я должен был почувствовать себя лучше. Нечто подобное, на этот раз напиток, она оставила на прикроватной тумбочке. Я побыстрее выпил это.
— Собирайся. Альфред поможет тебе подготовиться, — сказал отец.
— Собираться куда? — спросил я, свешивая ноги над полом. Я доковылял до зеркала. У меня была лёгкая щетина на подбородке, а рыжевато-коричневые волосы стояли дыбом. Глаза были красными, а ночная рубашка висела на плечах. Я выглядел ужасно.
Отец стоял позади меня, оценивая мою реакцию.
— Ты возьмёшь себя в руки. Сегодня похороны Розалин, и для меня и Картрайтов очень важно, чтобы мы были там. Мы хотим показать, что должны объединиться вместе против зла, бичующего наш город.
Пока отец болтал о демонах, я думал о своей первой встрече с Картрайтами. Я всё ещё чувствовал ужасную вину. Всё усугубляли мысли о том, что нападения не случилось бы, если бы я ждал Розалин на крыльце вместо того, чтобы проводить время зря в кабинете с Кэтрин. Если бы я находился снаружи, ждал Розалин, я бы увидел, как она идёт через поля в своём розовом платье. Может, я мог бы также умереть вместе с ней, и ей не пришлось бы встречаться со зверем из ночных кошмаров в одиночестве. Пусть я и не любил Розалин, но я не мог простить себя за то, что не находился там, чтобы защитить её.
— Ну давай же, — нетерпеливо сказал отец после того как Альфред вошёл в комнату, держа в руках белую льняную рубашку и двубортный костюм. Я побледнел. Это был костюм, в котором я должен был быть на свадьбе — в церкви, где мы оплакивали Розалин и где должна была состояться часть церемонии, заключающей наш союз. Всё же, я облачился в костюм, позволил Альфреду помочь мне побриться, так как мои руки были слишком непослушными, и час спустя я был готов сделать то, что должен.
Я следовал за отцом и Деймоном к карете с опущенными глазами. Отец сел впереди, рядом с Альфредом, в то время как Деймон сел сзади со мной.
— Как ты, брат? — спросил Деймон поверх привычного цоканья копыт Дьюка и Джейка по дороге Уиллоу Крик.
— Не особо, — ответил я формально, чувствуя комок в горле.
Деймон положил руку на моё плечо. Сороки трещали, пчёлы жужжали, и солнце заливало золотым светом деревья. Весь экипаж был наполнен запахом имбиря, и я чувствовал как внутри поднимается тошнота. Это был запах вины за страстное желание женщины, которая никогда не была — и не могла быть — моей женой.
— Твоя первая смерть, первая, которой ты стал свидетелем, меняет тебя, — в конце концов сказал Деймон, когда кучер останавливался перед белой, облицованной досками церковью. Церковные колокола звонили, и все дела в городе были закрыты на один день. — Но вполне возможно, это может изменить тебя к лучшему.
— Может быть, — сказал я, выходя из кареты. Правда, я не мог представить, каким образом. Мы дошли до дверей в тот же момент, что и прихрамывающий доктор Джейнс с тростью в одной руке и стаканом виски в другой. Перл и Анна сидели вместе, и Джонатан Гилберт сидел позади них, локтями опираясь на спинку скамьи Перл, в нескольких дюймах от её плеча.
Шериф Форбс находился на своём привычном месте во втором ряду, свирепо наблюдая за группой накрашенных женщин из таверны, пришедших проявить своё уважение. С краешку их круга стояла Элис, барменша, освежая себя шёлковым веером.
Кальвин Бейли, органист, играл адаптированную версию "Реквиема" Моцарта, но казалось, что он вставлял фальшивую ноту через каждые несколько аккордов. В первом ряду мистер Картрайт не шевелясь смотрел прямо перед собой, пока миссис Картрайт всхлипывала и периодически сморкалась в кружевной носовой платок. Впереди церкви стоял укрытый цветами закрытый дубовый гроб. В полном молчании, я подошёл к гробу и встал перед ним на колени.
— Мне так жаль, — прошептал я, дотрагиваясь до гроба, который казался холодным и тяжёлым. Непрошеный образ суженой внезапно возник в моём сознании: Розалин, хихикающая над своим новым щеночком, ветрено обсуждающая комбинации цветов для нашей свадьбы, рискующая вызвать гнев своей служанки, тайно поцеловав меня в щёку в конце одного из моих визитов. Я убрал руки от гроба и сложил их вместе, словно в молитве.
— Надеюсь, вы с Пенни нашли друг друга на небесах.
Я согнулся так, чтобы мои губы слегка коснулись гроба. Я хотел чтобы она знала, где бы она ни была, что я научился бы любить её.
— Прощай.
Я развернулся, чтобы занять своё место и резко остановился. Прямо за мной стояла Кэтрин. На ней было тёмно-синее хлопковое платье, с которого ниспадало море чёрных траурных повязок, заполнявших скамьи.
— Я так сожалею о твоей потере, — сказала Кэтрин, дотрагиваясь до моей руки. Я вздрогнул и отдёрнул руку назад. Как она смеет дотрагиваться до меня столь фамильярно на людях? Она вообще понимает, что если бы мы изначально не вели себя на барбекю подобным образом, трагедия, вероятно, никогда бы не произошла?
Беспокойство отражалось в её тёмных глазах.
— Я знаю, как тяжело это должно быть для тебя, — сказала она. — Пожалуйста, дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.
Я сразу же испытал волну чувства вины за предположение о том, что она намекает на нечто большее, чем просто выражение симпатии. В конце концов, её родители умерли. Она просто молодая девушка, которая подошла ко мне, чтобы предложить свою помощь. Она выглядела такой грустной, что на одну дикую секунду я имел соблазн выйти из церкви и поддержать её.
— Спасибо, — вместо этого сказал я, восстанавливая утраченное дыхание, и ушёл на свою скамью. Я прокрался к Деймону, благочестиво обхватившему руками Библию, и сел рядом с ним. Я заметил, как он скользил глазами по Кэтрин, пока она ненадолго преклонила колени перед гробом. Я проследил за его пристальным взглядом и увидел, как несколько кудряшек выскользнули из-под её шляпы и теперь вились вокруг витиеватой пряжки её голубого ожерелья.
Несколькими минутами позже "Реквием" кончился, и пастор Коллинз поднялся на кафедру священника.
— Мы собрались здесь, чтобы почтить жизнь, которая оборвалась слишком рано. Зло посреди нас, и мы будем скорбеть об этой смерти, но мы также можем почерпнуть силу из этой смерти… — нараспев произносил он.
Я украдкой взглянул на Кэтрин, сидевшую на другой стороне прохода. Рядом с ней с одной стороны сидела её служанка, Эмили, и Перл с другой стороны. Руки Кэтрин были сложены, как для молитвы. Она чуть заметно обернулась, как если бы хотела посмотреть на меня. Я заставил себя отвести взгляд прежде, чем наши взгляды могли встретиться. Я не мог бесчестить Розалин мыслями о Кэтрин.
Я уставился на нескончаемые деревянные перекладины церковной колокольни. "Прости", — думал я, посылая сообщение наверх и надеясь, что Розалин, где бы она ни была, слышала его.