Исполняющий обязанности

Глава двадцать пятая Кто-то предал, кто-то свой

— Вы, Громов, где с утра были? Почему на разводе отсутствовали?

После бессонной ночи в компании гэбистов и бодания с упрямой Маргаритой Михайловной, томящейся в застенках спецприемника, к шести часам вечера мои силы закончились. В кабинет идти и видеть предателя Кадета я не хотел, поэтому, в кабинет начальника уголовного розыска я пришел самым первым. Шеф бросил на меня быстрый взгляд и сразу отвернулся, вновь уткнувшись в кипу бумаг, количество которых на столе не уменьшалось никогда. Это был первый тревожный звоночек — ни вопроса, ни шутки, ни подъе…В шесть часов в кабинет дружной толпой повалили опера. Кадет со Студентом вошли вместе со всеми, и уселись справа от меня.

— Шеф, мы сегодня еще три опознания по сумкам провели — Кадет, сука, как ни в чем не бывало, шепотом, доложил мне о проделанной работе и сунул в руку клочок бумаги с фабулой преступлений и номерами уголовных дел: — там пять штук осталось изделий, еще не опознанных, и дел два десятка всего, куда их привязать можем. Наверное, завтра закончим.

Я вообще не понимал поведения молодого оперативника — его что, куратор из Комитете, не предупредил, что его слили. Или, по их мнению, я туп как дерево…

А через пять минут меня неласково подняли.

— Скажите, товарищ Громов, а где ты сегодня утром были? — от перешедшего на вежливый официоз шефа можно было ждать любой беды.

— Шеф, можно я останусь после всех и лично доложу, где я был? — я поднял голову от ежедневника, делая вид, что изучаю важные служебные записи. Обычно это прокатывало, но не сегодня.

— Наверное, вставать надо, если к вам старший по званию обращается? — шеф смотрел не мигая, как на меня смотрела когда-то королевская кобра на шоу в Бангкоке. Эти слова, произнесенные вполне корректно, окончательно выбили из меня всю сонливую дурь. Все было очень плохо — ну не принято у нас поднимать человека в своем, оперском кругу, только в случае серьезного косяка и предстоящей показательной порке.

Я, с грохотом зашатавшегося стула, молодцевато вскочил, и принял показательно — придурковатый вид, преданно глядя за ухо руководству.

— Вы, Громов, вроде бы, начали хорошо, но как-то быстро сдулись. Должность старшего опера выпрашивали, а как ее получили, я старшего опера видеть перестал. Вроде бы да, молодцы, суетитесь, работаете, даже раскрытие периодически даете. Но, вас ставили старшим на линию квартирных краж, грабежей и разбоев. Помните такой факт? И даже, какие-то раскрытия пошли. А последние два месяца я работы по линии не вижу. Не вы по ней не работаете, ни ваши сотрудники. А сейчас хватаетесь за все подряд, что побыстрее раскрывается, а ваша линия работы оказывается — тут шеф сорвался: — в полной жопе. Мы сегодня в «городе» с Владимиром Николаевичем были, — начальник уголовного розыска кивнул на своего зама, сидящего на своем обычно месте, за приставным столом: — Так мы, по проценту раскрываемости квартирных краж, по итогам трех месяцев опустились на последнее место, вместе с районом имени Всесоюзного старосты. У нас процент раскрываемости просто пал с тридцати трех до двадцати четырех процентов. Через месяц у нас заслушивание по этому вопросу, и если ничего не изменим за оставшиеся дни, то все получим по самое «не могу». И у меня складывается мнение, что к заслушиванию цифра раскрываемости особо не уменьшится. А почему, спросите вы? Так я отвечу. Старший по линии не считает необходимым на утренние и вечерние разводы приходить. Опера, вместо того, чтобы, хотя бы в базу данных списки похищенного вносить, благо, вам единственным выдали компьютер, запираются и целыми днями или на самолетиках летают, или в карты режутся. Я извиняюсь, а зачем мне такой старший на линии, по которой ежедневно только новые кражи регистрируются и все, больше никакой работы не происходит. Во всяком случае, я ее не вижу.

— Я могу ответить, товарищ майор? — я склонил голову к плечу, переведя взгляд на переносицу шефа: — Докладываю по пунктам, товарищ майор. По поводу базы учёта похищенного имущества. Я лично, по субботам, вбиваю в компьютер похищенные за неделю из квартир вещи. Только толку от моей работы нет. Почему? Отвечаю. У нас опера, выехав на преступление, пишут в заявлении: похищено кольцо золотое, обручальное, оцениваю его в сто двадцать рублей. Следователь, читая заявление, что опер принял, записывает в протокол допроса потерпевшего — кольцо золотое, обручальное, стоимостью сто двадцать рублей. Я в субботу забиваю тоже самое в базу. И какой результат нашего труда и использования чуда техники — «Pentium» «двести восемьдесят шестого», которым вы мне тыкаете каждую неделю? У нас сейчас в розыске, по моей базе, похищенными из квартир числится триста пятьдесят золотых колец. Где, какое, и откуда похищены — куй его знает, товарищ майор, собака след не взяла. И толку с такой базы данных? А, между тем, у меня же в базе, в таблице, есть разделы, только по кольцам: вес, размер, наличие пробы, именников и прочих клейм. Гладкая поверхность или ребристая, наличие камней, цвет металла, цвет и количество камней, их форма. Я к вам, шеф, сколько раз подходил, просил занятия организовать, для оперов наших и следаков, чтобы я, под роспись, довел до каждого требования, какие данные похищенной вещи писать в заявление, протокол и ориентировку? По-моему, дважды. Вы мне что сказали? Будь готов, но пока некогда. Я к каждому, этой комнате присутствующему, лично подходил, просил на выездах подробно описывать похищенное.

Я обвел взглядом притихших оперов:

— К кому я не подошел к этому вопросу? Есть такие? И вы мне теперь предъявляете, что по моей вине база не рабочая? Есть еще вопросы по данному пункту?

— Так может быть, Павел — поднял от своей писанины голову заместитель начальника: — целесообразно сотрудникам линии квартирных краж самим выезжать на все квартирные кражи. И информацию будут получать полную, на месте происшествия, и базу будут забивать так, как надо.

По просветлевшим лицам присутствующих я понял, что предложение Владимира Николаевича, народу, как говорится «зашло».

— Я, Владимир Николаевич, вас безмерно уважаю, но говорю сразу — нет!

Получается, что руководство не может добиться от подчиненных, чтобы те подробно описывали похищенное, и перекладывает все на нас? Так мы будем либо на кражи ездить, либо преступления раскрывать. У нас, по статистике, девяносто пять процентов квартирных краж, совершенных на нашей территории, совершают жители других районов. За все время мне только один раз сказали, что знают человека, совершившего кражу. Остальные кражи темные. И какой смысл нам, квартирникам, выезжать на место происшествия? И в какое время — круглые сутки? С девяти до шести? Так, процентов шестьдесят краж заявляют или вечером, когда хозяева приходят с работы, и обнаруживают дверь взломанную, или вечером выходного дня, когда хозяева приезжают с дач. А если нам не выезжать на все кражи, то тогда какой смысл вообще выезжать? А может нас троих, сутки-через двое, постоянными дежурными операми ставить? Тогда все кражи будут охвачены, на сто процентов, но возвращаюсь к вопросу— раскрывать их, когда будем? А в дежурные сутки раскрывается процентов пять краж, в основном в «Нахаловке», где местные же алкаши, на виду у всей улицы, лезут к соседу, за бухлом или вещь какую упереть и продать потом же на этой же улице, так как на бухло не хватило. Так эти кражи Метелкин, со своими орлами, прекрасно раскрывает.

Обиженный Владимир Николаевич, по лицу было видно, буркнул:

— Так вы и так, не раскрываете кражи.

— Я отвечу вам, Владимир Николаевич, и шефу заодно. Нас, повторюсь, своих воров квартирных на учете очень мало — сорок пять всего. Треть где-то оперативно прикрыты, худо — бедно, но за ними смотрят. Может быть, Владимир Николаевич, вы над этим прикрытием посмеетесь, как куратор оперативной работы, но уж как смогла. И если есть какая информация, то мы работаем, по квартирным кражам. А если информации нет, то что делать? Нет, я бы мог, как незабвенный Близнюк, ездить по районам и бухать с друзьями, а вечером, какую ни будь, фуфловую информацию привозить, типа добыл. И толку то что с нее? Поэтому, если нет по квартирам информации, мы хватаемся за все, что можно. И не надо рассказывать тут, что мы на уровне участковых работаем, всякие ерундовые дела на раскрытия даем. Кража — она кража и есть. И грабеж остается грабежом. И в пятницу вы, шеф, наши раскрытия с удовольствием в УВД передаете, чтобы спокойно, хоть один выходной день отдохнуть. А тут надо же, не те кражи мы раскрываем. Нам что, не раскрывать их, если есть, над чем работать?

— Я тебе, Громов, о другом толкую. Раскрываете, и раскрываете…

— Извините, шеф. Можно, я, все-таки, сяду. И если меня, сейчас, расстреливать не будут, я хотел бы после развода ответить на остальные вопросы.

— Да, давайте, вы с квартирниками потом, отдельно разберетесь! — поддержал меня личный розыска, состав, который жаждал завершить затянувшийся рабочий день и разбежаться по своим делам.

Когда, через пятнадцать минут, народ, дружной толпой, потянулся на выход, я ухватил за рукав, поднявшегося со всеми, Кадета и показал рукой, чтобы он остался в кабинете. После того, как дружный топот личного состава нашего отделения затих, я лично прикрыл входную дверь поплотнее, сел за начальственный стол, напротив шефа и, стараясь оставаться бесстрастным, подробно рассказал о своих вчерашних приключениях, следственных действиях, в которых мне пришлось участвовать помимо своей воли и о своих подозрениях относительно, сидящего тут же, за моей спиной, подчиненного. Когда я закончил, тишину, повисшую в кабинете, можно было резать ножом, как масло. Оттого неожиданным был всхлип-стон Кадета:

— Я клянусь, что я никому не стучу. А насчет консервов с тобой меня попросил договорится Студент. Он сказал, что у меня с тобой отношения лучше, и ты мне не откажешь. А на встречу приедет его брат — физрук.

Я развел руки в стороны, показывая начальникам, что истину в такой ситуации мы вряд ли узнаем, Владимир Николаевич быстро набирал телефонный номер, подозреваю, что он звонил в мой кабинет, вызвать на правеж Студента. Судя по длинным гудкам, Студент уже покинул стены отдела.

— Ты, Кадет, иди пока в туалет, умойся, и иди домой. Тебя пока никто ни в чем не подозревает. — Шеф, как ребенка, успокаивал всхлипывающего на стуле опера: — Если ты ни в чем не виноват, то и переживать тебе ни о чем не стоит. Давай, иди. Только никому не слова, хорошо? Никому.

— Не вздернется? — начальник розыска дождался, когда за Кадетом захлопнется дверь и тревожно, взглянул на меня.

— Кадет? Нет. — я помотал головой: — Сейчас, по дороге домой, пивка возьмет, или водочки дома выпьет, и завтра не сразу вспомнит, что он тут рыдал.

— И что ты считаешь, Студент на «соседей» работает?

— Я уверен, что Студент скажет завтра, если мы зададим ему вопрос, что Кадет несет пургу и он, о консервах, впервые слышит. Но, вы как хотите, но мне такие подчинённые на хер, извините, не нужны. Ни один, не второй. Каждый день ждать, когда рванет? Спасибо, большое. Поэтому давайте решать вопрос. Вы, господа начальники, прекрасно знаете, что мы здесь все, каждую минуту закон нарушаем и под статьей ходим. А если все по закону делать, то о каких раскрытиях речь может идти. Кстати, вы сегодня очень обидно сказали, что я себе должность старшего себе выпрашивал. Мне она, если будет гарантия, что в на до мной, очередного Близнюка не посадите, не нужна, мне до звания «майора» еще дожить надо, но с такими подчиненными, могу и не дожить. Повторюсь — я с ними работать не буду.

— А ты, Громов, не до хрена на себя берешь? Гляжу я, очень быстро ты оперился! — взвился шеф, в трудной ситуации переводя стрелки: — И вообще…

— С чего ты вообще взял, что кто-то из твоих стучит? — в разговор влез умный Владимир Николаевич: — Может быть за тобой «ноги пустили», а когда поняли, что ты к тайнику едешь, сообщили заказчику, и он оперативно-следственную группу поднял?

— Объясняю. Я на даче был, от силы, десять минут, а меня на выходе, прямо на крыльце приняли. Сколько надо времени, чтобы следя за мной, собрать следственно-оперативную группу, найти понятых, своих, проверенных, и потом, всей толпой, на двух машинах. приехать за город. А от дачи до управления Комитете, километров тридцать, не меньше.

— Ну может быть, группа на подходе была, неподалеку.

— Владимир Николаевич, ну вы же с нами еженедельно занятия по оперативно-розыскной деятельности проводите! Ну не делаю так, сами же знаете. Я же не американский или китайский шпион, чтобы меня так обкладывать, по полной программе.

— Но, они же могли за тобой следить, установить твою дачу, а когда ты в ту сторону города поехать, заранее группу в ту сторону отправить. — как мне кажется, по инерции, продолжал спорить со мной зам.

— Да, теоретически возможно, но повторяю, я не шпион, и на даче прошлый раз был месяц назад, в бочки снег накидал, чтобы вода была и консервы в подпол спустил. Вы хотите сказать, что Комитет за мной больше месяца «ходит»? И кроме того, если меня пасли, то они должны были видеть, что я, на даче, выгрузил всего два ящика консервов. Если на даче тайник, зачем туда новые консервы привозить?

— «Наружка» могла на дачные участки не заезжать, чтобы перед тобой не засветится, там же в это время года никого из дачников нет. Они могли на трасе тебя ждать, тогда бы они не смогли увидеть, как ты ящики выгружал.

— И опять же, я не шпион, чтобы за мной месяцами «ноги» пускать. А вот версия с завербованным сотрудником сюда вполне вписывается.

— А еще сюда вполне вписывается версия, что твой телефон «пишут». И, если Кадет с тобой в кабинете разговаривал, то им никого внедрять к нам и не надо.

— Если телефон пишет разговор в кабинете, то скорее всего закладка в самом аппарате. Я конечно, где-то в журнале читал что за границей пишут с телефонной станции не только разговоры по телефону, но и вообще разговоры рядом, но мне кажется, что это байки. Пойдете со мной телефоны смотреть.

В моем кабинете было два телефона. Один с диском, городской, через «девятку», а второй без диска, прямая связь с дежурной частью. На всякий случай, раскрутили мы оба аппарата. Потом прошлись по проводке, до распределительной коробки, не найдя никаких посторонних включений. После этого, начальство резко потеряло интерес к поискам прослушки, оставив меня, грустно собирать, выпотрошенные и разбросанные на столе, телефонные аппараты. На мое робкое предположение, брошенное в широкие спины, удаляющиеся по коридору, что, для полной уверенности, надо бы еще поискать радио закладки, которые можно спрятать в любую щель в кабинете, ответом мне было молчание.

Минут через пять меня озадачили, вернее просто убили, еще одной новостью. В кабинет зашел Владимир Николаевич, и подозрительно выглядывая в коридор, тихим шепотом, одними губами, прошептал, что пару недель в нашем отделении обсуждается новость, что на Комитете государственной безопасности работаю именно я, так как это является единственным условием прекращения уголовного дела в отношении меня, что находится в настоящее время в производстве прокуратуры нашего района.