— Все пришли? — следователь прокуратуры, молодая деваха в сереньком деловом костюме даже не подняла голову от разложенных на столе бумаг, когда Беляева, а за ней я, вошли в кабинет: — Присаживайтесь.
Я опустился на дальний стул у окна, а Беляева, с протяжным стоном, одной рукой придерживаясь за стол, а другой поддерживая округлый живот, тяжело плюхнулась на стул у стола следователя.
— Что с вами? Вам плохо? — следователь сочувственно посмотрела на беременную.
— Да, очень плохо. Каждый день постоянные боли, сплю пару часов в сутки всего. Боюсь, не доношу ребеночка.
— Так может быть «скорую» вызвать?
— Да, нет, спасибо, я уже привыкла. Только за ребенка очень волнуюсь. Он еще не родился, а уже такие проблемы со здоровьем. И, наверное, родиться инвалидом. Если бы такие уроды — обвиняющий перст Беляевой с ярким маникюром уперся в меня: — в милиции не работали, то все бы у меня и ребенка было хорошо.
— Тогда, раз вам так плохо, давайте не будем терять время. — Следователь открыла потертую и, исчерченную кучей значков и номеров, картонную папку: — Но эти формальности в любом случае надо выполнить. Давайте начнем. Я, старший следователь Дорожной районной прокуратуры Города юрист первого класса Клейменова Светлана Григорьевна уведомляю вас, что что постановление о прекращении производства по уголовному делу номер… по признакам преступления, предусмотренного частью второй статьи сто семьдесят один уголовного кодекса РСФСР, вынесенное следователем Дорожной прокуратуры юристом второго класса Степаненко, отменено постановлением прокурора Города. Производство по указанному уголовному делу возобновлено, ведение дальнейшего расследования возложено на меня. Пожалуйста, вот здесь оба распишитесь, что с данными постановлениями ознакомлены.
— Ну наконец то! — Беляева придвинула к себе бланки и начала ставить подписи там, куда ложился изящный пальчик следователя: — Может быть хоть в этот раз прокуратура прекратит прикрывать этого мерзавца.
— Не волнуйтесь, Катерина Семеновна, мне даны самые строгие указания довести дело до логического завершения, и я это обязательно сделаю. Все, Катерина Семеновна, на этом вы свободны, постараюсь вас лишний раз не беспокоить. Всего вам хорошего.
— Да вы уж беспокойте, ничего страшного, лишь бы только дело до суда довести. А то, страшно подумать, три раза дело незаконно прекращали. Я конечно свечку не держала, но ваши коллеги дело прекращали по самым надуманным предлогам.
— Катерина Семеновна, давайте моих коллег обсуждать при нем не будем! — построжела голосом следователь.
Да, конечно, вы абсолютно правы. Мне вот сказали, чтобы в дело приложить материалы о состоянии здоровья меня и ребеночка! — Катя взгромоздила на стол следователя больную кожаную сумку и стала доставать оттуда бумаги:
— Вот справка из больницы, что у меня гипертонус, а вот заключение, что у плода неритмичное сердцебиение.
— Да, да, конечно, обязательно приобщу. — следователь уткнулась в медицинские документы: — А тут не написано, какой у вас срок?
— Двадцатая неделя.
— То есть вы на пятом месяце?
— Ну да, у нас пятый месяц жизни.
— И произошло все четыре месяца назад?
— Ну я точно не помню уже, ну где-то так. — Катерина погладила себя по животу.
— Я просто для себя хочу понять…Вы утверждаете, что признаки беременности у вас уже были видны?
— Светлана Григорьевна, не ведите себя так, как ваши коллеги! — голос беременной женщины задрожал: — У нас в семье сразу признаки беременности проявляются, можете об этом мою маму спросить. Меня каждый следователь об этом спрашивал неоднократно, и вы туда же.
— Извините, наверное, я не совсем внимательно дело прочитала, тем более мне его вчера вечером передали. — следователь явно смутилась: — Я просто по себе сужу, у меня живот только на шестом месяце полез. Ну, наверное, вы правы, у каждого свои особенности. Еще раз извините, не смею вас больше задерживать, Катерина Семеновна, всего вам хорошего. А вас Громов я попрошу задержаться, у меня серьезные вопросы по вашей биографии.
— У него еще и биография не в порядке, куда только КГБ смотрит. Наберут в органы по объявлению, а потом народ от репрессий страдает — громко фыркнула потерпевшая и быстрым шагом вышла из кабинета.
Следователь, неожиданно для меня, на цыпочках, подскочила к закрывшейся, и высунула голову в коридор. Когда в тишине прокуратуры громко хлопнула выходящая на улицу дверь, женщина плотно прикрыла свою и вернулась за стол.
— Сучка! Гипертонус у нее. Я три месяца с гипертонусом ходила и ничего. А ты, Громов, не улыбайся, я ничего смешного в твоей ситуации не вижу. Ее кто-то грамотный консультирует, это раз. А, во-вторых, у нее в городской прокуратуре есть рука, и больше дело прекратить по реабилитирующим тебя основаниям нам не дадут. Прокурору это ясно позавчера в городской сказали. Поэтому, я не знаю, что делать. Может денег ей дать?
— Ходили к ней, Светлана Григорьевна, насчет денег узнать. Она однозначно сказала, что нет.
— Ты ходил?
— Нет конечно. За меня ходили, но она даже разговаривать не стала.
— Ну понятно. Тогда плохи твои дела. Я не знаю, кто на тебя зуб имеет, но если у них выход на суд есть, то сам понимаешь, последствия могут быть самые печальные.
— Можно мне дело еще раз почитать?
— Можно, имеешь право.
Я быстро пролистывал тонкие листы, вшитых в картонные папки. Содержание большинства из мелькающих перед моими глазами документов я помнил практически дословно.
— Я почему здесь нет фотографий?
— Каких фотографий?
— Я еще первого следователя просил направить к нам запрос. Ее, потерпевшую, когда утром в отдел доставили, ее в дежурной части фотографировали на уровне ростовой линейки, как положено. В фас и в профиль. А фотографий ее здесь нет.
— Ну-ка, ну-ка. — юрист первого класса отобрала у меня папки уголовного дела, и сама уткнулась в опись дела: — Ну, да. Вот, запрос на истребование фотографий я вижу, а ответа нет. Я поняла, разберусь с этим вопросом. Ну и ты не расслабляйся, решай вопрос с прекращением дела, от нас особой помощи не жди, у нас руки связаны.
— Я понял вас, Светлана Григорьевна, спасибо за совет. Могу идти?
— Можешь. — следователь уткнулась в какую-то бумажке в середине первой папки: — Если что решишь, то сразу звони. Телефон я тебе вот, на бумажке написала. Я тебя вызову примерно через неделю, и мы должны в этот день что-то решит. Больше времени мне не дали. Давай, иди.
На службу идти не хотелось — похоже руководство меня уже вычеркнуло меня из «списка живых», и только отсутствие подписи под рапортом об увольнении, что от моего имени составил отдел кадров, мешает ему забыть проблемного сотрудника как страшный сон.
Я вышел из районной прокуратуры и остановившись на крыльце, завертел готовой. Можно было пойти в сторону станции метро «сердце Города» и ехать к родителям с пересадками, но удобнее, или пройти пешком через Тихий центр и быстро доехать через Новый мост, но автобуса можно было прождать не менее часа, а потом давиться в переполненной металлической «консервной банке». Солнце уже хорошо грело, но консервативные сибиряки — гости и жители Города, осторожно снимали с себя теплую одежду, и в автобусе меня сто процентов зажмут горячие, потные тела сограждан. Но сегодняшняя встреча с «терпилой» меня взбесила и мне хотелось быстрее сесть в машину и забрать у родителей пса, поэтому я пошел в сторону автобусной остановки.
Минут через пять, проходя через сквер у будущей Водной академии, я увидел небольшую толпу что-то громко обсуждающих граждан. Любопытство сгубило кошку, и меня тоже — я двинулся к людям, но не доходя десяток шагов, разглядел, что центром народного бурления является мой личный враг. На скамейке, с видом умирающего лебедя, сидела и размазывала слезы по опухшему, с черными потеками туши, лицу Катерина Семеновна Беляева. Я остановился, попытался развернуться и дать стрекача, но Катька уже подняла глаза и что-то крикнула, показывая на меня. Два десятка недобрых глаз уставились в мою сторону. Не ожидая ничего хорошего от попыток выяснить, что случилось, я повернулся и пошел прочь.
— Гражданин! Гражданин, я к вам обращаюсь, остановитесь. — не успел я сделать десяток шагов, как услышал за спиной чей-то требовательный голос.
Считая, что требовать здесь и сейчас от меня никто ничего не вправе, я энергичным, быстрым шагом, продолжил свой путь.
— Гражданин, вы что оглохли! — шагов через пять меня грубо схватили за плечо, пришлось остановится. Передо мной стоял злой, раскрасневшийся и запыхавшийся, незнакомый мне милиционер в форме, с погонами сержанта.
— Что вы хотели?
— Документы предъявите.
— Вы кто, представьтесь и объясните, на каком основании я вам должен что-то предъявлять.
Сержант разозлился еще сильней, по его глазам, сканирующим окрестности, я понял, что сейчас меня будут незаконно принуждать к сотрудничеству.
— Сержант, если ты меня сейчас ударишь, я тебя просто запинаю здесь и мне ничего не будет.
Сержант охренел от такого заявления, но, разумно решил проявить осторожность.
— Вон ту, беременную девушку, десять минут назад здесь ограбили, вырвали сумку. Она утверждает, что это сделал ты…
— Вот прям я лично?!
— Ну не лично…
— Так вот, сержант, десять минут назад я еще был на допросе у следователя нашей районной прокуратуры. О том, что эта гражданка здесь пойдет, я не знал. Поэтому, разбирайтесь без меня — я попытался развернуться, но меня схватили за плечо.
— Вам гражданин придется остаться, пока не приедет наряд.
— Руку убрал, пока я ее не сломал. — Я, стараясь не сорваться, зашарил по карманам. Опасаясь, что у меня изымут удостоверение, я сам себя обхитрил, и из документов имел при себе только паспорт: — Вообще, ты кто такой, я тебя в нашем РОВД не видел… На смотри!
— Это что? — сержант руку убрал и теперь, непонимающе смотрел на раскрытые перед его лицом документы.
— Это мой паспорт. А это карточка-заместитель, где написано, что я могу оперуполномоченный уголовного розыска Дорожного РОВД и в любой момент могу получить свое табельное оружие в дежурной части.
— Но у вас удостоверение должно быть…
— Видишь здесь фотография моя в форме и печать РОВД? Удостоверение у меня следователь прокуратуры забрала, по заявлению этой придурошной бабы, возле которой народ колготится. И забрали еще зимой, когда эта тварь еще беременной не была…
— Так это вы ее?
— Сержант, это ты сейчас пошутил так не смешно? Так я сейчас пошучу. Ты вообще откуда?
— Я из роты охраны метрополитена, неделю, как на службу взяли. Шел на службу, а тут это…
— И кто ее ограбил?
— Говорит, что двое подростков, во всем темном были одеты…
— Сержант, а почему ты не осуществил преследование преступников по горячим следам? Ты вполне мог их догнать и задержать? Куда они кстати побежали?
— Вон туда. — милиционер показал рукой в сторону строящегося здания огромной, пятиэтажной, типографии.
— Ну вот, почему не преследовал?
— Мне, когда я в «ноль два» позвонил, сказали здесь оставаться…
— Кто тебе сказал? Девочка — оператор, которая ни одного преступника живого не видела? А в наставлении ясно сказано — сотрудник милиции обязан немедленно организовать преследование и задержание преступника по горячим следам. Вот я зимой чуть-чуть отступил от требования наставления, когда с этой тварью встретился, и сейчас на допросы, как на работу хожу, нда… А скоро суд… Так что сам понимаешь, я к этой твари добровольно на пушечный выстрел не подойду. Ладно, давай, а сам думай, как выкручиваться, тебе жить.
Я обошел «зависшего» сержанта и пошел в сторону остова стройки. Через несколько секунд сзади снова раздались быстрые шаги. Я приготовился, что меня опять будут хватать и задерживать, но сержант, даже не взглянув на меня, пробежал дальше по асфальтовой дорожки, ну и я сам ускорился. Сержанта я видел несколько раз еще в течении получаса — он проверял подъезды прилегающих домов. Я же двигаясь почти параллельно, осматривал попадающиеся на пути урны, мусорные баки и заросли кустарника, надеясь найти брошенную сумку Катерины Семеновны. Последний раз я увидел сотрудника роты охраны метрополитена минут через сорок, он, красный, потный и растрепанный, шел куда-то в сторону центра, держа на отлете фуражку с темным пятном в середине верха тульи, наверное, сильно пропотел, бегая по бесчисленным подъездам вверх-вниз, лифтов в Тихом центре нигде не было. На меня он не обратил никакого внимания — очевидно, своих забот хватало.
Через полтора час я припарковал свою «Ниву» в Тихом центре. Дав Демона пробежаться по кустам и поднять ножку у нескольких столбов, я взял его на короткий поводок и повел в сквер у Водной академии. Лавка где рыдала ограбленная потерпевшая по моему уголовному делу встретила меня двумя смятыми бумажными салфетками, с пятнами от вытираемой с лица туши — несчастная Катя не добросила мусор до урны. Я, не чинясь подобрал бумажки и сунул их под нос любопытному псу.
— Нюхай, дорогой, нюхай.
Демон втянул воздух, со вкусом чихнул и вновь уставился на меня.
— Ищи, Демон, ищи!
«Не отстанешь?» — прочел я в его глазах.
— Демон! — мой голос стал строже: — Ищи, малыш.
Пес еще раз чихнул, снова сунулся к салфеткам, затем припав носом к земле, сделал небольшой кружок и побежал в сторону проезжей части улицы Убитого чекиста.
Добежав до асфальта, Демон снова сделал кружок, затем сел, гавкнул на меня и завалившись на бок, стал чесаться.
Понятно, он взял след Катерины Беляевой, а здесь ее посадили в автомобиль «дежурки» или ППС и повезли по району, высматривать убегающих жуликов. Запах похищенной сумки если и присутствует где-то, давно забит новыми, более сильными запахами прошедших после этого людей и животных. Значит осталось проверить только одно место, которое имеет смысл проверять. В зарослях молодого и вездесущего канадского клена, окружающего бетонный забор замороженной стройки типографии я нашел подкоп, куда тут же нырнул довольный прогулкой пес. Мне же пришлось перелазить забот сверху, опираясь одной рукой и ногой на жидкие стволы молодых деревьев — соваться в узкий лаз под плиту и шаркаться о землю мне было не комильфо. Наконец я с шумом спрыгнул с двухметровой высоты, отряхнулся и двинулся в бетонному скелеты здания.
Металлическую, сваренную из тонких арматурин, и ведущую на второй этаж, лестницу, я, блуждая в темных залах строящегося здания, нашел совершено случайно. Потом было самое трудное — загнать на это сооружение пса, который не имел желание ступать на тоненькие прутики металла, ведущих на четырех метровую высоту. За пару минут, взяв пса жестко за ошейник и балансируя в воздухе второй рукой, чтобы не сверзится с шаткого сооружения без всякого подобия перил. В большом зале на втором этаже, на засыпанном керамзитом полу, друг напротив друга сидели, по турецки, сидели две маленьких фигурки. Два пацана, на вид лет десяти, в поношенной одежде тоскливых цветов, казалось, не обращали внимание ни на что, из происходящего вокруг них. Возле одного из ребят лежал пакет с чем-то желтым, налипшим на стенки изнутри. Рядом валялся большой, наполовину выдавленный, тюбик с клеем «Момент», производства фирмы «Хеншель». Глаза пацана были полузакрыты, под носом висела зеленая сопля. Человек явно словил приход.
— Дяденька, а можно от меня собачку убрать? — раздалось у меня за спиной. Я подпрыгнул от неожиданности — второй пацан смотрел на меня вполне осмысленно.