Инженер Петра Великого – 12

Глава 9

Набирая обороты, взревел двигатель, и корпус машины отозвался крупной дрожью, прошивающей подошвы сапог. Механик уже налег на рычаг подачи пара, «Бурлак» дернулся, готовый сорваться в последний путь, однако по броне ударили.

Настойчиво. Железом по железу.

— Стоп! — гаркнул я в переговорную трубу. — Тормози!

Клюнув носом, махина с лязгом замерла. Откинув запор люка, я подставил лицо мокрому ветру и запаху гари.

— Какого дьявола⁈

Внизу, посреди чавкающего месива, паниковали глаза поручика из оцепления. Его бойцы уже крутили руки какому-то бродяге, пока второй — мокрая крыса в лохмотьях дорогого бархата — висел на руках гвардейцев тряпичной куклой.

— К нам гости, Петр Алексеич! — просипел офицер, пытаясь перекричать ливень. — Срочно требовали аудиенции!

«Крыса» вскинула голову. Грязь маской застыла на лице, вместо напудренного парика череп облепили седые космы, но взгляд… Эту затравленную, волчью безысходность ни с чем не спутаешь.

— Де Торси?

Бывший министр иностранных дел Франции. Персона, чье место сейчас — с бокалом вина в Лионе или в центре интриг Версаля, — валялась в грязи посреди обреченной русской армии.

— Смирнофф! — он выплюнул мою фамилию вперемешку с дождевой водой. — Остановитесь! Вы маршируете в капкан!

Махнув гвардейцам, я скомандовал:

— Тащите внутрь. Живо!

Минуту спустя мы уже забаррикадировались в десантном отсеке. Воздух здесь спертый, пропитанный угольной пылью и кислым потом смертников. Двенадцать моих «волкодавов» разглядывали француза поверх прицелов, готовые нашпиговать его свинцом при первом же резком жесте.

Де Торси колотило. Его проводник, тот самый Жак, вжался в угол, стараясь слиться с обшивкой.

— Вам положено быть в Лионе, маркиз, — я навис над ним всей массой. — Какого черта вы здесь забыли?

— Лиона больше нет, — прохрипел он, выбивая дробь зубами о край фляги, которую ему сунули. — Де Полиньяк вошел в город.

Трясущимися руками он полез за пазуху лохмотьев, напоминавших монашескую рясу, и извлек пакет, завернутый в промасленную кожу.

— Читайте! Это от Его Святейшества.

Развернув бумагу, я пробежал глазами по строчкам. Латынь. Однако ниже, на отдельном листе, обнаружился торопливый перевод на русский. Видимо, де Торси проработал варианты.

Текст был коротким. Папа Климент формулировал предельно четко: Лондон и Вена заключили тайный пакт. Уничтожение русской армии станет сигналом для «союзников» к оккупации Парижа. Франция подлежит разделу. Филипп Орлеанский — временная фигура, классический зиц-председатель, которого спишут сразу после подписания капитуляции.

— Нас разрезали, как пирог, — шептал де Торси, уставившись в одну точку. — Англичане забирают порты. Австрия получает Эльзас.

Вся схема таранного удара мгновенно отправилась в утиль. Лезть сейчас на пушки Мальборо — не лучший вариант, есть кое-что поинтереснее. Мысль еще не оформилась до конца, но уже обнадеживала своей большей реалистичностью.

Маркиз, сжавшийся в тусклом свете масляной лампы, перестал быть для меня человеком. Передо мной сидела идеальная отмычка, взламывающая французскую оборону без единого выстрела.

— Механик! — крикнул я, не оборачиваясь. — Глуши машину.

Вырвав лист из полевого блокнота, я быстро набросал несколько строк: «Государь, атака отменяется. Работаем хитростью. Ждите фейерверк. По сигналу выдвигайтесь всей массой за мной, в стык между французами и англичанами. Огонь не открывать! Отвечаем, только если нас начнут жечь».

— Солдат! — палец уперся в грудь ближайшего гвардейца. — Эту записку Государю. Лично в руки. Отвечаешь головой. Бегом!

Люк лязгнул, выпуская посыльного в ночь. Развернувшись к де Торси, я спросил:

— Францию спасти хотите, маркиз?

— Я прополз по городской канализации ради этого, — огрызнулся он, и в этом рычании наконец проступила порода того самого министра.

— Отлично. Значит, прокатитесь с ветерком. Снаружи.

Глаза француза полезли на лоб.

— Вы меня убьете.

— Останемся здесь — нас всех смешают с грязью артиллерией через полчаса. Поедете внутри — сваритесь заживо вместе с экипажем. Ваш единственный билет в жизнь — встать на броню и открыть рот.

Не давая ему опомниться, я развернулся к своим головорезам:

— Слушать команду! Штурм отменяется. У нас теперь, мать его, дипломатическая миссия. Мне нужен флаг. Самый большой лоскут белой тряпки, какой найдете. Примотать к шесту и закрепить на башне.

— Сделаем, — кивнул старший, даже не моргнув.

— Дальше. Нужен свет. Четыре факела. Самые мощные, штурмовые, с той дрянью, что не гаснет на ветру. Крепите по углам машины. И оборудовать площадку за башней. Привяжите маркиза так, чтобы он не свалился под колеса, но был виден за версту.

— Я не… — заикнулся было де Торси.

— Именно вы! — рванув его за лацканы, я притянул маркиза к себе. — Вы сейчас не человек. Вы — знамя. Голос этой операции. Англичане откроют огонь сразу, как только нас засекут. И пусть ваши солдаты видят, в кого стреляют их «союзники». Улавливаете?

Дошло. Животный ужас в глазах сменился холодным пониманием всей красоты и цинизма замысла. Стравить их. Заставить французов прикрывать телами своего министра от английских ядер.

— Рупор! — осенило меня. — Где медный «матюгальник»?

— Здесь, Петр Алексеич. — Механик протянул помятую трубу.

— Годится. Маркиз, берете инструмент. И орете так, будто дьявол тащит вас в пекло. Полный титул. Все регалии. Каждая французская собака должна узнать ваш голос.

Снаружи, не переставая, барабанил дождь. Выбравшись на броню, мы начали подготовку. «Бурлак» — огромная черная глыба, похожая на дремлющего бегемота, — ждал. Гвардейцы споро вязали из ремней страховочную сбрую.

— Сюда, — я подтолкнул де Торси к позиции за командирской башенкой.

Упаковали его быстро. Руки свободны, чтобы держать рупор, но торс зафиксирован намертво. Над головой уже трепетал под дождем кусок белой парусины.

— Поджигай! — гаркнул я.

Вспыхнули факелы. Шипящее, злое пламя, напитанное селитрой, рваным кольцом разогнало тьму. В этом пляшущем свете, облаченный в лохмотья де Торси выглядел жутко, словно безумный пророк. Идеальная живая мишень.

— В машину! — скомандовал я, ныряя в люк.

Десантный отсек встретил привычной, душной безопасностью. Прильнув к смотровой щели, я перевел дух. Сердце гулко отбивало ритм о ребра.

— Давай, родной. Не подведи.

Пальцы механика легли на рычаги.

— Курс, командир? На холм Мальборо?

— Отставить холм. Бери правее, режь угол прямо в стык. Нам нужно к французам. Полный вперед, выжимай из котла все соки!

Сжатый пар с писком ударил в цилиндры. Огромные колеса на резиноидах провернулись, вгрызаясь в грязь. Машина качнулась и, набирая инерцию, пошла в разгон.

Я вжался лицом в триплекс. Впереди, за стеной дождя, ждала смерть. Но теперь в этом уравнении появилась переменная, дающая нам шанс.

Мы выкатились из укрытия. Со стороны врага зрелище наверняка открывалось инфернальное: ревущее огненное чудовище с белым флагом и распятым мучеником на броне.

— Кричите, маркиз! — заорал я ему. — Кричите так, чтобы вас услышали в самом Париже!

Сквозь грохот двигателя и перестук колес прорезался тонкий вопль:

— Солдаты Франции! Я — Жан-Батист Кольбер, маркиз де Торси! Министр Его Величества! И еще никто не снял меня с этой долнжости.

Началось.

Внутри железной коробки стоял акустический ад, от которого мозги превращались в кисель. Перемалывая жирную французскую грязь, колеса то беспомощно проскальзывали, то цепляли грунт, швыряя многотонную тушу из стороны в сторону, будто шлюпку в шторм. Меня мотало у смотровой щели, как горошину в свистке.

— Правее! — перекрывая лязг, заорал я. — Держи на стык! Не лезь на рожон!

Вцепившись в рычаги побелевшими пальцами, механик цедил матершину сквозь зубы, но курс держал. Мы ползли по ничьей земле — одинокая, ревущая, изрыгающая искры мишень.

Триплекс транслировал чистую фантасмагорию. Ливень, тьма, и посреди этого хаоса — наш безумный факельный кортеж. Тени плясали на мокрой броне, омывая фигуру де Торси. Привязанный ремнями министр был там. Живой. Пока еще.

— Маркиз! — рванув верхний лючок, я впустил внутрь грохот и воду. — Не затыкаться! Работайте! Орите им! Имя, титул, всё, что есть!

Сверху, пробиваясь сквозь шум дождя, донесся тонкий, визгливый голос. Страх смерти — лучший в мире учитель риторики.

— Я — Жан-Батист Кольбер! Маркиз де Торси! Англичане предали нас!

Мы выкатились на линию огня. Слева, на холме, английские позиции хранили молчание. Пока еще. Они изучали нас. Кожей ощущалось, как сотни подзорных труб сейчас фокусируются на белом флаге и гражданском костюме. В этот самый миг Харли и Мальборо взвешивали риски. Стрелять или ждать?

Вспышка!

— Есть контакт! — выдохнул я.

У англичан сдали нервы. Земля перед нами вздыбилась грязевым фонтаном. Ударная волна качнула «Бурлак», и по броне горохом сыпанули осколки.

— Жив⁈ — крикнул я в люк.

— Они стреляют! — вопль де Торси был полон искреннего, детского возмущения. — Эти свиньи стреляют в меня! В министра Франции!

— Вот и донесите эту мысль до своих! Громче!

Очередной разрыв лег ближе. Машину тряхнуло так, что я приложился зубами о скобу прицела, почувствовав во рту соленый привкус крови.

— Жми! — прохрипел я механику. — Жми, родной, не останавливайся!

Мы прогрызались сквозь огненный шторм. Английская батарея била прямой наводкой, снарядов не жалели. Задача ясна: уничтожить свидетеля, стереть в порошок саму возможность переговоров.

Взгляд вправо. Там, за пеленой дождя, угадывалась линия французских позиций. Они не стреляли. Смотрели. Сотни глаз, вооруженных моими биноклями, впитывали эту сюрреалистичную картину: английские ядра рвут землю вокруг повозки с белым флагом, на которой чуть ли не «распят» их собственный министр.

Английский снаряд, пущенный с перелетом, с воем прошел над крышей и ухнул куда-то в темноту, прямо в гущу французских порядков. Взрыв!

— Ага! — я оскалился. — Получили!

Это сработало как спусковой крючок. Французские офицеры, наблюдая, как союзники расстреливают де Торси и крошат их солдат, слетели с катушек. Вековая ненависть к «островитянам», помноженная на боевой психоз, дала результат.

Темноту справа через минуту разорвали ответные вспышки. Залп!

И это в дождь. Быстро они.

Французская артиллерия ответила любезностью на любезность.

Хаос. Идеальный, управляемый хаос. Две армии, еще минуту назад бывшие союзниками, сцепились в смертельной грызне, забыв о нашей существовании.

— Проскакиваем! — орал я. — Мы в мертвой зоне! Давай!

Рванув вперед, «Бурлак» начал набирать ход. Оставив позади огненный ад, мы влетели в тыл к французам.

— Ракету! Дай сигнал фейерверком! — скомандовал я.

Зеленая звезда с шипением ушла в небо, рисуя траекторию надежды. Сигнал Петру: «Путь открыт. Иди».

А потом нас приложило.

Снизу, в ходовой, что-то хрустнуло с тошным звуком разрываемого металла, и «Бурлак» резко повело вправо. Потеряв управление, мы с размаху ухнули в глубокую воронку, по самую ватерлинию заполненную водой.

Двигатель истерично взвыл, набирая обороты вхолостую, харкнул паром и сдох.

— Все, — голос механика звучал грустно. — Тяга лопнула. Заклинило.

Мы превратились в недвижимость. Прямо посреди чужого лагеря. Я схватил одного из преображенцев:

— Наружу! Живо!

Мы выскочили на броню, отсекли ремни и буквально зашвырнули трясущегося министра внутрь. Вовремя.

Снаружи уже грохотал топот сотен ног. Крики. Лязг затворов.

— Окружай! Вон они!

В броню глухо ударили приклады.

— Sortez! Выходи!

Прильнув к щели, я оценил диспозицию. Мы в кольце. Но это не простые пехотинцы. Синие мундиры, серебряное шитье. Личная гвардия герцога Орлеанского. И сам герцог Филипп с перекошенным лицом, гарцевал на коне в десяти шагах.

— Вскрыть это корыто! — визжал он, срываясь на фальцет. — Убить всех! Никого не слушать!

Умный, гаденыш. Все понял. Филипп знал, кто на броне.

— Де Торси! — хмыкнул я, поворачиваясь к министру. — Целы?

— Цел… — он ощупывал себя, словно не веря в собственную материальность. — Они… они стреляли в меня…

— А теперь вас хочет добить ваш же герцог. Слышите его истерику?

Де Торси поднял голову. В глазах, еще секунду назад полных ужаса, проступила змеиная злоба.

— Филипп… — прошипел он. — Ну уж нет.

— Открываемся, — скомандовал я своим парням. — Оружие на изготовку, но первыми огонь не открывать. Маркиз, ваш выход.

Аппарель с тяжелым лязгом упала в грязь.

Драматургия момента зашкаливала. Вместо ожидаемого русского воина из дымного, чрева машины в круг света шагнул французский министр. Оборванный, перемазанный сажей, он держал спину так, словно инспектировал тронный зал Версаля, а не болото под Лиллем.

Стволы мушкетов герцогской гвардии дрогнули и поползли вниз. Стрелять в живую легенду дураков не нашлось.

— Солдаты! — голос де Торси перекрыл шум дождя, работая лучше любого рупора. — Англичане — предатели! И если Филипп на их стороне, то и он продал Францию англичанам! Доказательства здесь!

Он вскинул руку, демонстрируя пакет с папской печатью как знамя.

Контроль над ситуацией рассыпался на глазах. Герцог Филипп, осознав крах сценария, истерично рванул пистолет.

— Ложь! — взвизгнул он, срывая голос. — Он сговорился с русскими! Огонь! Убейте его! Я приказываю!

Офицеры застыли статуями. Брать такой грех на душу никто не спешил.

— Я сказал — огонь! — дуло герцогского пистолета уставилось в грудь де Торси.

Я вскинул свой «Шквал», ловя силуэт регента в прицел. Нажать на спуск не успел.

Земля содрогнулась.

Сминая палатки и круша телеги, в круг оцепления вломился второй «Бурлак» — стальное воплощение неотвратимого возмездия. На башне, возвышаясь над хаосом, застыла фигура царя.

Без треуголки, с мокрыми слипшимися волосами и обнаженной шпагой, Петр выглядел демонически. Следом, четко разворачиваясь в боевые порядки, из темноты выплывали коробки Преображенского полка. Русская армия пришла брать свое.

— А ну, тихо! — царский рык заглушал даже ливень. — Кто тут балует⁈

Филипп замер с поднятым пистолетом, напоминая сломанную куклу. Его взгляд метался: то на де Торси с убийственными документами, то на русского царя с армией за спиной, то на собственных солдат, опускающих ружья.

Капкан, который он так старательно мастерил для нас, захлопнулся на его собственной шее.

Небеса разверзлись окончательно, решив, видимо, утопить эту проклятую долину вместе со всеми ее грешниками. Стоя у заглохшего «Бурлака», я стер с лица грязь рукавом. Справа застыл де Торси, сжимая папский пакет как индульгенцию. Напротив — мокрый, жалкий, с опущенным пистолетом — герцог Орлеанский.

Вокруг нас, по колено в жиже, замерли в напряжении две гвардии: моя, высыпавшая из десантного отсека, и личная охрана герцога. Пальцы на спусковых крючках побелели. Одно неверное движение — и сработает детонатор резни.

Однако Петр разрядил обстановку одним своим присутствием.

Его «Бурлак» нависал над сценой стальной горой. Опираясь на эфес шпаги, царь сверлил Филиппа тяжелым взглядом сверху вниз. За его спиной из темноты, ритмично чавкая сапогами, выходили коробки швейцарцев. Тысячи штыков тускло отсвечивали в бликах факелов. Русская армия пришла диктовать условия, а не просить милости.

— Ну что, «друг»? — голос Петра громыхнул над полем, раскатываясь, подобно грому. — Доигрался в короли?

Филипп вздрогнул. Он затравленно косился то на бывшего союзника, ставшего судьей, то на де Торси, то на английские разрывы, ложившиеся все гуще на окраине его лагеря. Англичане, сообразив, что план срыва атаки провалился и русские соединились с французами, перешли к тактике выжженной земли. Били уже не прицельно, а по площадям, накрывая квадраты. Пытались похоронить всех свидетелей своего провала скопом. И смотреть на все это ничего не предпринимая было глупо. Войско французов было в замешательстве.

— Они стреляют в нас… — прошелестел герцог, глядя, как взрывы перепахивают расположение его полков.

— А ты думал, они тебе трон на блюдечке несут? — усмехнулся я, делая шаг вперед. — Харли предал тебя, Филипп. Как и всю Францию.

Без лишних слов де Торси впечатал пакет в ладонь герцога. Филипп принял бумаги, словно раскаленный уголь, негнущимися пальцами. Беглый взгляд по строчкам — и лицо регента окончательно утратило краски, сравнявшись цветом с грязной манжетой.

— Раздел… — воздух с свистом покинул его легкие. — Эльзас… Порты… Они планировали…

Взгляд, поднятый на Петра, мешал в себе животный ужас и странное облегчение. Так смотрит самоубийца, у которого в последний момент дала осечку пистолетная пуля.

— Я был слеп, — голос герцога напоминал хруст сухого хвороста. Пистолет медленно скользнул обратно в кобуру. — Я мнил себя спасителем короны, а на деле копал могилу Франции.

Сдернув треуголку, он отвесил Петру низкий, театральный, но пропитанный искренней покорностью поклон. Я лишь скрипнул зубами. Иуда — он и в Африке иуда, география предательства не меняет. Но сейчас не время для морализаторства.

— Ваше Величество… Сир… Моя вина безмерна. Но спасите моих людей и Францию от англичан.

Тяжело спрыгнув с брони прямо в грязь, Петр навис над герцогом гранитной глыбой.

— Судить тебя, Филипп, будет Господь, — отрезал он. — А сейчас хватит сопли жевать. Слышишь?

Со стороны английских позиций ветер принес новый звук ритмичная дробь.

— Мальборо идет в атаку, — констатировал я, анализируя ритм. — Понял, что мы здесь увязли, и решил добить пехотой.

Петр мгновенно переключил регистр, превращаясь из дипломата в полководца.

— Значит так, — рявкнул он, перекрывая шум ливня. — Филипп, собирай людей. Всех, кто способен держать мушкет. Де Торси, ты с ним. Вы — острие клина. Ваше знамя — вот эта бумага. Тычьте ею в морду каждому встречному французу. Объясните, что англичане пришли не освобождать, а мародерить. За свою землю француз глотку перегрызет любому.

Царский взгляд уперся в меня.

— Генерал, твой «Бурлак» все?

— Ходовая, Государь. Ось лопнула. Ремонту в поле не подлежит.

— Жаль железо. Бросай, идем на Лион.

— В Лион? — опешил Филипп. — Но там гарнизон кардинала!

— Был гарнизон, — хищно усмехнулся Петр. — А теперь там будет наша цитадель. Стены, крыша и склады. Нам нужна база для перегруппировки и город, из которого удобно диктовать условия. Марш!

Колонна пришла в движение. Зрелище, достойное кисти безумного художника: под одним знаменем, плечом к плечу, месили грязь мушкетеры герцога и мои преображенцы. Вчерашние смертельные враги, мгновенно спаянные общей угрозой и генетической ненавистью к «островитянам».

Темп взяли рваный, на грани бега. Жирная глина жадно чавкала под сапогами, люди падали, поднимались, крыли всевышнего на двух языках, но упорно ползли вперед. Страх перед английскими штыками, дышащими в затылок, работал надежнее любого кавалерийского кнута.

Де Торси и Филипп держались рядом с Петром. Сквозь пелену дождя я наблюдал, как маркиз что-то яростно втолковывает герцогу, тыча пальцем в папские бумаги. Филипп кивал. Процесс перепрошивки шел успешно: марионетка умирала, рождался защитник Отечества. Все равно — Иуда. Не умея я, видимо, прощать.

Час спустя из мокрой мглы, словно хребет утонувшего дракона, вынырнули зубчатые очертания лионских стен. Город спал, укутанный дождем, даже не подозревая, что к его воротам подходит, возможно, самая сюрреалистичная армия в истории Европы.

— Ворота на глухом запоре, — доложил вернувшийся разведчик, вытирая лицо. — На стенах стража кардинала, факелы горят, бдят в оба.

— Открывай! — заорал Филипп, вылетая вперед на взмыленном коне прямо в пятно света от привратного фонаря. — Именем Короля и Франции! Отворяй, псы!

На гребне стены засуетились тени. Звякнуло железо, скрипнула тетива арбалетов.

— Кто идет⁈ — хриплый голос капитана стражи дрожал от напряжения. — Назовись, или стреляем!

— Ты ослеп, капитан? — Филипп сорвал шляпу, подставляя лицо под свет факелов. — Я — герцог Филипп Орлеанский! Принц крови!

На стене повисла тяжелая, вязкая пауза. Капитан узнал его. Но он знал и другое: герцог — мятежник, выступивший против Версаля. Шаблон в голове служивого трещал, пытаясь состыковать присягу и реальность.

— Ваше Высочество… — неуверенно начал он. — Но есть указ… Мы слышали о бунте…

— Какой к дьяволу бунт, когда у нас на хвосте Мальборо⁈ — рявкнул Филипп, и в его голосе зазвенел неподдельный страх за страну, который нельзя сыграть. — Англичане в пяти верстах! Их разъезды уже жгут предместья! Ты хочешь, чтобы «годдэмы» напоили коней в Роне⁈

Это был удар под дых. Внутренняя грызня — дело семейное, дворянское. Но англичане… Для французского католика начала XVIII века англичанин был не просто врагом. Это был еретик, протестант, чудовище, которое грабит монастыри и насилует монашек.

— Англичане?.. — переспросил капитан, и ствол его мушкета дрогнул.

Тут в игру вступил де Торси. Он выехал следом, весь в грязи, но с тем самым пакетом в руке, словно с маршальским жезлом.

— Смотри на меня, солдат! — Его голос, привыкший к тишине кабинетов, сейчас резал воздух как хлыст. — Я — маркиз де Торси, министр Его Величества! Мы ведем раненых! За нами идет карательная орда еретиков! Или ты откроешь ворота сейчас, или завтра будешь объяснять Господу, почему сдал город протестантам на разграбление!

— Они не пощадят никого! — добавил я из темноты, подливая масла в огонь. — Они идут жечь церкви, капитан!

Удар в болевую точку сработал безотказно. Страх перед чужаками-иноверцами мгновенно перевесил страх перед начальством и политические сомнения. Свой мятежный герцог — он все-таки свой, француз, католик, Принц Крови. А за стенами — тьма, из которой лезут чужие.

— Отворяй! — заорал капитан своим людям, срывая голос. — Живее! Поднимай решетку! Боже правый, спаси нас…

Загремели цепи подъемного моста. Тяжелые створки, жалобно стоня несмазанными петлями, поползли в стороны.

Я усмехнулся. Хорошо, когда знаешь психологию противника лучше, чем он сам. В критической ситуации «свой-чужой» работает на уровне рефлексов, и национальность с верой всегда бьют политику. Жаль только, что наши вчерашние «друзья» в этом веке сплошь и рядом оказываются потомками Иуды.

Грязной, мокрой, озлобленной лавиной мы ввалились в город. Люди валились прямо на мокрую брусчатку, выработав ресурс до дна, но в их глазах читалось: мы живы.

Стоя на площади, я наблюдал, как Петр уже раздает приказы, выстраивая систему обороны. Мы успели. Вырвали победу прямо из пасти поражения, оставив врагу лишь обломанные клыки.

Ко мне, шатаясь от усталости, подошел де Торси. Лицо серое, но в глазах — доменная печь.

— Мы в Лионе, генерал, — констатировал он. — Но по факту — в мышеловке. Мальборо обложит город к рассвету.

— У нас есть правда о предательстве, которая к утру разлетится по всей Франции быстрее чумы. Осада Лиона станет надгробным камнем их коалиции, маркиз. Поверьте инженеру.

Взгляд скользнул на восток, где сквозь тучи пробивался серый, дождливый рассвет. Самая длинная ночь в моей жизни наконец-то закончилась.