Инженер Петра Великого – 12

Глава 22

Полотняный свод главного шатра ходил ходуном, вибрируя от пьяного, торжествующего рева сотен глоток. Внутри царила атмосфера портового кабака, раздутая до масштабов ставки главнокомандующего. Дышать приходилось почти осязаемым «коктейлем»: чад горелого жира от скворчащего на вертеле кабана смешивался с амбре пролитого вина и едкой вонью табака. Под потолком, в такт общему безумию, раскачивались люстры, заставляя тени на лицах присутствующих плясать в причудливом, гротескном ритме.

Лавируя между французскими офицерами, я наблюдал картину полного морального разложения. Сбросив кирасы, в расстегнутых, заляпанных грязью камзолах, эти «победители» орали, тискали друг друга и прикладывались к бутылочным горлышкам. Триумф, до которого оставалось прошагать добрую половину Франции, уже ударил им в голову, отключив инстинкт самосохранения.

В эпицентре этого балагана, за длинным столом, сооруженным из пустых винных бочек, заседал «президиум». Де Торси, с пылающими щеками и лихорадочным блеском в глазах, что-то яростно втолковывал соратникам — похожему на нахохлившегося филина барону де Монтескье и юному графу де Тулуз.

Возвышаясь над морем французских париков гранитной скалой, рядом с ними восседал Петр. Игнорируя всеобщее возлияние, царь методично набивал короткую носогрейку. По тому, как его пальцы перетирали табачные крошки, становилось ясно: идет интенсивная обработка данных. Он сканировал каждого человека, отфильтровывая полезный сигнал от пьяного шума. Справа, нацепив маску скорбной государственной мудрости, застыл Меншиков, я же, скользнув тенью, занял тактическую позицию по левую руку от государя. Толмач, как и положено, растворился за моей спиной.

— … и все его замки в Нормандии — сровнять с землей! — Де Тулуз так грохнул кулаком по столешнице, что оловянные кубки исполнили короткий прыжок. — Предателю уготована лишь собачья смерть! Герцог де Ноай, сохранив верность Версалю, обесчестил свое имя! Расплата неизбежна!

Дележ шкуры все еще бегающего по лесам медведя шел полным ходом. Спорщики с пеной у рта распределяли охотничьи угодья врага, прикидывали, кому достанется его любовница. Вечная классика: меняются эпохи, покрой камзолов, но человеческая жадность остается константой.

— Реймс имеет куда большее значение, — прокаркал барон де Монтескье, прерывая поток угроз. Старый политик сохранял ясность рассудка. — Архиепископ де Майи хранит молчание. Ни нам, ни Версалю ответа нет.

— Выжидает, старый лис! — фыркнул де Тулуз, с пренебрежением отмахнувшись. — Ждет, пока мы перегрызем глотки сторонникам Дофина, чтобы потом явиться на пепелище и благословить победителя! Метит в спасители нации!

— Именно так, — подтвердил Монтескье. — Однако отсутствие поддержки Реймса ставит легитимность нашего… — он сделал паузу, бросив быстрый взгляд на де Торси, — … нашего предприятия под угрозу. Взятие Парижа — полдела. Важнее принудить Церковь к официальному признанию.

Скосив глаза, я наблюдал за Петром. Царь наконец раскурил трубку, скрыв лицо за клубами дыма. Его молчание было красноречивым. Вместо стройных полков и железной дисциплины, перед ним предстала ватага авантюристов, опьяненных призраком власти. Фальшь этой эйфории ощущалась физически и Петр, обладая звериным чутьем, это прекрасно понимал.

Я же хранил молчание, выжидая идеальный момент. Пусть выговорятся, пусть уровень алкоголя в крови достигнет критической отметки. Тогда мои вопросы прозвучат особенно отрезвляюще. Я собирался спросить про часовых, мирно дрыхнущих у костров вместо несения службы. Про отсутствие дальних дозоров на противоположном берегу реки. Праздник определенно затянулся, а я готовился его прервать.

Шум начал спадать, стоило де Торси небрежно вскинуть руку. Жест, отработанный годами в тишине версальских кабинетов, сработал: шатер мгновенно погрузился в тишину. Поднявшись из-за стола, маркиз сбросил личину измотанного бюрократа. Теперь перед нами возвышался вождь с приклеенной к лицу маской вдохновенного пророка.

— Сыны Франции! — Голос маркиза, внезапно очистившийся от дорожной хрипотцы, резонировал под сводами шатра. — Вы слышите? Это тишина страха, сковывавшая наши дома, пока версальские пауки плели свою сеть из лжи и золота. Но сегодня мы разорвали эту паутину! Сегодня Франция снова обрела голос!

Вещал он жарко, с надрывом, профессионально дергая за нужные струны. В глазах молодых лейтенантов загорался фанатичный огонь, даже старые, прожженные цинизмом полковники невольно расправляли плечи. Работала харизма, уж не отнять у него этого. Особенно после той безумной атаки на «Бурлаке».

— Нам твердят о законности! — Усмешка расплылась на его лице. — Какая к дьяволу законность, когда трон оккупировали торгаши, готовые сдать наши порты англичанам, а земли — австрийцам⁈ Они прикрываются кровью Бурбонов! Я же говорю вам о крови Франции, что веками проливали наши предки за эту землю! И она взывает к отмщению!

Началось. Классический популизм. Сейчас по сценарию должны пойти обещания вечной жизни и молочных рек с кисельными берегами. Про дыры в периметре и пьяных в дрова часовых, разумеется, ни слова. Реальность подменялась красивым мифом.

— Легкой прогулки не будет! — Голос оратора вибрировал от напряжения, накачивая аудиторию эмоциями. — Впереди — стены Парижа. За ними — предатели. Но я обещаю вам славу! Каждому солдату, вошедшему со мной в столицу, — двойное жалованье! Каждому офицеру — поместья изменников! Каждому крестьянину — отмену соляного налога!

Эффект превзошел ожидания: шатер едва не лопнул от рева. Офицеры повскакивали с мест, салютуя кубками. «Виват, король Жан! Виват, Франция!»

— И в этой священной борьбе мы не одни! — Де Торси развернулся к нашему столу, отвесив картинный поклон. — С нами храбрые союзники! С нами их великий император, чья стальная воля сокрушила врага в Альпах! Вместе мы — несокрушимая сила! Париж сам откроет нам ворота!

От уровня патетики сводило скулы. Нам скармливали дешевую агитку, больше подоходящую базарному зазывале, впаривающему публике лежалый товар. Тактика, дисциплина, данные разведки о противнике — все это утонуло в потоке красивых фраз. Система управления войсками заменялась истерией.

Выдержав театральную паузу, де Торси вскинул кубок, готовясь провозгласить победный тост. В этот миг абсолютной эйфории прозвучал спокойный голос Петра, пробирающий до печенок.

— Славно говоришь. — Царь даже не сменил позы, продолжая неспешно раскуривать трубку. Его ломаный французский, с тяжелым русским акцентом, тем не менее звучал предельно разборчиво. — Красно. Аж за душу берет.

Рука де Торси с кубком застыла в воздухе. Дежурная улыбка медленно сползала с лица. Шатер мгновенно стих: десятки глаз уставились на русского медведя, посмевшего сбить градус триумфа.

— Только вот, — Петр выпустил облако дыма, лениво поплывшее к потолку, — пока ты тут о славе и древней крови рассуждаешь, армия твоя больше на цыганский табор походит. А не на войско.

Эффект от реплики был сравним с броском натрия в воду. Кубки застыли, создавая гротескную, немую сцену. Французы фокусировались на царе, транслируя спектр эмоций от недоумения до уязвленного самолюбия. По спине полоснуло холодом. Мой собственный план — указать им на ошибки — отправился в утиль. Петр предпочел дипломатии кувалду. Когда критикует генерал — это рабочий момент. Когда монарх публично тычет носом в грязь — это пощечина, звенящая на всю Европу.

Поднимаясь во весь свой исполинский рост, Петр словно выкачивал воздух из помещения. Полотняный свод шатра визуально просел, съежившись под его тяжелым взглядом. Вынув трубку, царь выбил пепел о каблук сапога — в тишине этот звук прогремел достаточно громко — и небрежно сунул носогрейку за пояс.

Нужно будет как-нибудь поговорить с ним о вреде курения, да все некогда.

— Я спешил сюда. Гнал людей и лошадей на износ. До кровавого пота.

Тяжелый взгляд царя прошелся по лицам генералов, работая как пресс. Под этим давлением бравые вояки начали физически уменьшаться в размерах.

— И что я нахожу по прибытии? Пьяный вертеп. На въезде в лагерь меня встречает не караул, а лыка не вяжущий воин, пытающийся продать краденую курицу. Офицеры режутся в кости, ставя на кон полугодовое жалование. Фланговые часовые спят в обнимку с мушкетами. Где дозоры? Где, черт бы вас побрал, регулярная армия⁈ Передо мной сборище самодовольных павлинов, празднующих победу до начала сражения!

Лицо юного графа де Тулуза пошло багровыми пятнами, рука дернулась к эфесу, но, наткнувшись на ледяной прищур Петра, замерла. Старый Монтескье сжал губы в тонкую нить. Побелевший де Торси стоял неподвижно. В отличие от остальных, он был достаточно умен, чтобы понимать: это не оскорбление, а голые факты. Он видел моих преображенцев, работающих как единый механизм, видел швейцарцев-автоматов. Контраст с его собственной расхлябанной вольницей был разительным. Да те же французы с Лионского направления и то были дисциплинированнее.

— Ваше Величество… — начал он, судорожно пытаясь собрать остатки авторитета. — Люди утомлены переходом, они…

— Утомлены⁈ — Рык Петра заставил ветеранов инстинктивно вжать головы в плечи. — Мои полки прошагали пол-Европы, жрали сухари и спали во льдах, но посты не бросали! Оружие чистили! К бою были готовы всегда! А ваши «утомились» от вина и жареной свинины⁈

Он навис всей своей аурой, заставив первый ряд офицеров попятиться.

— Ждете, что мы станем вашим щитом? Что русские кости лягут фундаментом под стены Парижа, пока вы здесь пьете за несуществующую корону? Этого не будет.

В глазах царя горел безжалостный огонь.

— С этой минуты здесь действует мой устав. Железная дисциплина. Пьянство на посту — плетей по самое не балуй. Невыполнение приказа — петля. Мы пришли на войну. И воевать будем по-взрослому. А кто не согласен, — он резко замолчал, — может проваливать к чертовой матери. Прямо сейчас. Погляжу, с какими объятиями вас встретят в Версале.

Демонстративно игнорируя присутствующих, Петр вернулся к прерванному занятию: набивке трубки. Спокойствие его было убийственным. Finita la commedia.

Французский генералитет застыл в кататоническом ступоре. Желваки на скулах графа де Тулуза ходили ходуном; он сверлил взглядом носки своих сапог, словно видел их впервые. Лицо, пылавшее винным румянцем, приобрело пепельно-серый оттенок. Монтескье остекленевшим взором буравил темноту угла. Состоялась публичная порка. Их, элиту нации, только что отчитали перед подчиненными как нашкодивших псов.

Мобилизовав остатки воли, де Торси привлек внимание. Он отчаянно пытался сохранить лицо, нащупать спасительную фразу, чтобы удержать хотя бы видимость равноправного союза. Губы его дрогнули, собираясь родить звук.

Но слова застряли в гортани.

Неловкую паузу разорвал шум разлетающегося полога. Вход в шатер буквально протаранили изнутри. На пороге, хватаясь за воздух, возникла фигура. Один из французских дозорных. Лицо — белая маска, глаза налиты кровью и готовы выпрыгнуть из орбит.

Десятки рук инстинктивно рванулись к эфесам шпаг — рефлекс на внезапное вторжение сработал безотказно.

Воин попытался выдавить доклад, но голосовые связки выдали сдавленный, булькающий хрип. Сделав пару, он споткнулся о валяющийся кубок и рухнул на колени.

— Там… — просипел он. — Они…

Орлов метнулся к нему, подставляя плечо, но тот отмахнулся.

Над лагерем, перекрывая затихающий пьяный хохот и переборы лютни, разнесся рев.

Тревога. Боевая тревога.

Следующий том цикла: https://author.today/reader/520059/4916214