Инженер Петра Великого – 12

Глава 14

Поле перед Лионом представляло собой жутковатое зрелище. Горы трупов в красных мундирах уже начали привлекать тучи мух. А за этой полосой смерти кипела жизнь. Английский лагерь сворачивался с лихорадочной поспешностью.

Я ехал рядом с Петром, щурясь от пыли. Вокруг нас царил грохот: скрипели колеса фургонов, ржали кони, орали сержанты, подгоняя солдат. Англичане уходили организованно и быстро. Они бросали лишнее — бочки с водой, сломанные телеги, охапки сена, — чтобы облегчить обоз.

Посреди этого хаоса, на нейтральной полосе, стоял шатер. Островок спокойствия в море суеты. Белый шелк хлопал на ветру.

Наша делегация выглядела пестро. Петр — в запыленном зеленом мундире, без парика, с почерневшим от пороховой гари лицом. Филипп Орлеанский с дергающимся веком, в парадном камзоле, который на фоне войны смотрелся нелепо. Де Торси был хладнокровен, как и подобает дипломату.

Я ехал замыкающим, держа руку на эфесе. Внутри все сжалось в пружину. Что-то здесь не сходилось. Армия бежит, а командующий зовет нас на чай?

У входа в шатер застыли гвардейцы-шотландцы. Они смотрели сквозь нас.

Мы спешились. Петр бросил поводья, не глядя.

— Ну, с Богом, — буркнул он и размашисто вошел под полог.

Внутри было прохладно. На полу — ковры, заглушающие шаги. Пахло дорогим табаком.

Герцог Мальборо сидел в кресле с высокой спинкой. Он даже не встал при нашем появлении. Он был безупречен: свежие кружева, парик напудрен, на камзоле ни пятнышка. Он спокойно дописывал что-то гусиным пером, макая его в серебряную чернильницу.

Рядом стоял генерал Кадоган — коренастый, с лицом, похожим на печеный картофель. И еще один — щуплый человечек с бегающими глазками, секретарь.

Мальборо отложил перо, промокнул бумагу песком. Медленно поднял голову.

— Ваше Величество, — произнес он на хорошем французском. — Господа. Вы пунктуальны.

Петр остановился напротив стола. Он был выше, шире в плечах, грубее. Медведь против лиса.

— Мы пришли не лясы точить, герцог, — сказал царь.

— Разумеется. Присаживайтесь.

Мальборо указал на стулья. Его спокойствие раздражало. За тонкими стенками шатра шумела отступающая армия, а он вел себя так, будто мы в его лондонском клубе.

Я сел хмуро оглядывая обстановку. Взгляд скользнул по лицу Мальборо. Ни тени беспокойства, ни намека на то, что он только что потерял треть войска.

Фальшь. Сплошная фальшь. Он знает что-то, чего не знаем мы.

— Итак, — начал Мальборо, сложив пальцы домиком. — Ситуация, скажем прямо, ничейная. Вы в городе, но без припасов. Я в поле, но… — он сделал паузу, прислушиваясь к шуму снаружи, — … с некоторыми трудностями.

— Трудностями? — фыркнул де Торси. — Вы называете разгром трудностями?

Мальборо посмотрел на него как на пустое место.

— Я называю это сменой приоритетов, маркиз. Мы можем продолжать убивать друг друга здесь, под стенами. Я потеряю время, вы — жизни. Кому это нужно?

Он обвел нас оценивающим взглядом мясника, прикидывающего вес туши.

— Я предлагаю разумную сделку.

Я напрягся. Когда англичанин говорит о разумности, жди подвоха. А если рядом звучит слово «сделка», то подвоха можно не ждать, он уже здесь.

Шум сборов снаружи нарастал, пробиваясь сквозь полотно шатра. Скрип колес, окрики возниц, топот тысяч ног. Английская армия уходила. Мальборо выглядел слишком уверенно.

— Мое предложение простое, — сказал он, откинувшись в кресле. — Мы расходимся. Я снимаю осаду и увожу войска на север. Вы остаетесь в Лионе.

— И всё? — Филипп Орлеанский подался вперед. В его голосе звучала надежда. Для него, запертого в городе с бунтующей чернью, это был подарок небес.

— И перемирие. Полное прекращение огня. Срок… — Мальборо сделал вид что задумался. — Скажем, ровно столько, сколько осталось действовать вашему… джентльменскому соглашению с принцем Евгением.

Я напрягся. Откуда он знает? И что еще он знает? Неужели и про реальный договор в курсе? То соглашение с Савойским был устным, тайным, заключенным в шатре без свидетелей (кроме мертвого толмача). Значит, у Вены и Лондона каналы связи работают лучше, чем мы думали. Или Савойский сам слил информацию, чтобы подстраховаться.

Итак, у нас будет два месяца мира с двумя самыми мощными противниками. Остальные не в счет.

— Чтобы в Европе наступила тишина, — пояснил герцог, заметив мой взгляд. — Хоть ненадолго.

Петр молчал. Он широко расставил ноги, и барабанил пальцами по столешнице. Глядел на англичанина исподлобья, как медведь на охотника. Я видел, как в нем закипает что-то. Царь почувствовал слабину. Враг отступает, враг предлагает мир первым. Значит, враг боится.

— Мало, — бросил Петр.

Мальборо слегка приподнял бровь.

— Простите?

— Мало, говорю. Ты пришел сюда, герцог, незваным. Ты жег города моих союзников, убивал моих солдат. А теперь хочешь просто уйти? Отряхнуться и уйти, как ни в чем не бывало?

— Я предлагаю вам жизнь, Ваше Величество. Вы сидите в каменном мешке. У вас нет еды — мои разъезды перехватили последние обозы. У вас наверняка нет пороха — я знаю это, ваши пушки молчат давно. Да и изрядно вы потратились в последнем бою. Изрядно.

Вот же тварюкам. Он знал. Разведка доложила, или просто логика.

— Зато у меня есть штыки, — оскалился Петр. — И у меня есть вот это.

Он кивнул на де Торси. Маркиз, поняв сигнал, с размаху хлопнул пакетом с папской печатью по столу.

— Если мы не договоримся сейчас, — продолжил царь, наваливаясь грудью на стол, — я продолжу сообщать всей Франции то, что ты здесь мясник, пришедший делить шкуру живой страны. Листовки уже плывут по реке, герцог. Ваш тыл вспыхнет. Вас будут резать в каждой деревне, травить колодцы, стрелять из-за каждого куста. Вы не дойдете до Ла-Манша. Вы сгниете здесь.

Мальборо скосил глаза на пакет. На его лице не дрогнул ни один мускул, но я он наверняка нервничал. Чего не отнять у него, так это держать лицо.

— Бумага… — процедил он. — Опасная вещь. Порой опаснее ядер.

— Так вот, герцог. Перемирие — это хорошо. Но мне этого мало. Я хочу проход. Свободный коридор на Париж для всей моей армии.

Генерал Кадоган, стоявший за спиной Мальборо, дернулся, его рука инстинктивно потянулась к эфесу шпаги.

— И контрибуцию, — добил Петр, входя в раж. — За разрушенный Лион. За сожженные предместья. И выдачу всех французских предателей, что сидят в вашем лагере. Головой.

В шатре стало тихо.

Я напрягся. Государь заигрался. Он перегибал палку так, что она вот-вот треснет и ударит нас по лбу. Мы — голые, босые, без боеприпасов. Мы блефуем напропалую, ставя на кон все. Если Мальборо сейчас встанет и скажет «Нет», если он прикажет своим шотландцам войти… Нас перережут прямо здесь, и никто не пикнет. Хотя с последним я перегибаю, все же фигуры переговорщиков неприкосновенны в этом времени. ДА и дерринжеры у меня и у Петра всегда под рукой, мы быстро уберем самого Мальборо, а остальные уже не в счет, безголовое войско не является опасностью.

Я попытался поймать взгляд царя. Чуть кашлянул, постучал пальцем по ножнам. Всеми силами старался передать: «Тормози, Государь. Осади. Мы на краю».

Но Петр не смотрел на меня. Он смотрел на Мальборо.

А тот молчал. Он смотрел на царя, потом на пакет с письмом, потом в сторону выхода, откуда доносился шум отступающей, но все же грозной армии.

— На Париж… — медленно произнес он. — Вы хотите идти на Париж?

— Хочу, — кивнул Петр.

— И контрибуцию?

— Золотом или натурой. Едой, порохом, свинцом. Мне все равно.

— Наглость, — прошипел Кадоган. — Милорд, это неслыханно! Мы не можем…

Мальборо поднял руку, останавливая генерала.

— Подожди, Уильям.

Он снова посмотрел на Петра. В его взгляде что-то изменилось. Исчезла холодная, вежливая отстраненность. Появилось… напряжение. Он взвешивал и считал варианты.

— Вы требуете многого, Сир. У человека, у которого за спиной тридцать тысяч воинов и полная казна.

— У человека, у которого горит земля под ногами, — парировал Петр. — И у которого через два дня не останется армии, а будет стадо беглецов.

Я сжал кулаки под столом. Сейчас. Сейчас он сорвется. Сейчас он кликнет стражу.

Мальборо медленно перевел взгляд на меня. Наши глаза встретились. Он искал подтверждение того, что король блефует. Я заставил себя не моргнуть, сохраняя на лице выражение скучающей уверенности.

— Ну так что, герцог? — спросил Петр. — Мир или война? Решай.

Мальборо молчал. Секунды тянулись. Я слышал, как бьется мое собственное сердце.

Мальборо медленно поднял руку, унизанную перстнями, и коснулся кончиками пальцев гладко выбритого подбородка. Жест был нарочито медленным, словно он не условия капитуляции обсуждал, а выбирал вино к обеду. Было слышно как скрипит кожа на перевязи генерала Кадогана. Тот стоял за спиной своего командира, багровея от ярости, и, казалось, вот-вот взорвется.

— Ваши требования, Ваше Величество… — начал Мальборо, и его голос был мягким, обволакивающим, как бархат, в который завернули кинжал. — … чрезвычайно амбициозны. Я бы даже сказал — дерзки.

— Я не прошу, герцог, — отрезал Петр. — Я диктую.

— Диктуете… — Мальборо чуть склонил голову. — Что ж. Позиция понятна. Однако…

Он сделал паузу. Я мысленно приготовился к атаке и расслабил руку, чтобы удобнее было хватать дерринжер. Сейчас он скажет: «Вон отсюда и готовьтесь к смерти». Я уже прикидывал, успею ли выхватить оружие и всадить пулю в этот напудренный лоб раньше, чем шотландцы ворвутся внутрь.

— Однако я реалист, — продолжил герцог, с каким-то странным весельем — Проход на Париж по королевскому тракту я вам дать не могу. Это невозможно. Там стоят мои гарнизоны, тыловые части, обозы. Они откроют огонь без приказа, просто увидев ваши мундиры. Начнется хаос, который не нужен ни мне, ни вам.

Петр нахмурился, набирая воздух для возражения, но Мальборо поднял ладонь, останавливая его.

— Но! — он сделал ударение на этом слове. — Я готов закрыть глаза, если ваша армия выберет… альтернативный маршрут. Скажем, через Бургундию. Дороги там хуже, глина, холмы… но они свободны. Я отзову свои патрули. Вы сможете пройти на север, не встретив сопротивления.

Я переглянулся с де Торси. Маркиз смотрел на англичанина с нескрываемым подозрением, щуря близорукие глаза. Отпустить врага? Дать ему уйти в сердце страны? Это было не похоже на Мальборо. Это было похоже на ловушку.

— Через Бургундию? — переспросил Филипп Орлеанский. — Но это крюк в десять дней!

— Зато безопасный крюк, кузен, — мягко заметил Мальборо. — Вы ведь хотите сохранить армию, не так ли?

— А контрибуция? — напомнил Петр, не желая уступать ни пяди.

— Ах да. Провиант.

Мальборо повернулся к своему секретарю, тому самому щуплому человечку с крысиным лицом.

— Джонс, каково состояние нашего обоза? Того, что во втором эшелоне?

Секретарь зашелестел бумагами, близоруко тычась в них носом.

— Э-э… милорд… Там около пятидесяти фургонов. Мука, солонина, немного вина. И фураж для лошадей. Мы планировали сжечь их, чтобы облегчить марш через перевал. Колеса у них старые, не выдержат темпа.

— Не надо сжигать, — Мальборо снова посмотрел на Петра. — Оставьте их. Здесь, на поле. В качестве… компенсации за неудобства, причиненные городу Лиону. И как гарантию того, что вы не начнете мародерствовать в окрестностях от голода.

— Милорд! — не выдержал Кадоган. Он шагнул вперед, звеня шпорами. — Это безумие! Мы отдаем припасы врагу⁈ Это трибунал! Лондон не простит!

Мальборо даже не обернулся.

— Лондон далеко, Уильям. А здесь командую я. И я решаю, что выгоднее для Короны — потерять пятьдесят старых телег или ввязаться в бойню, которая обескровит армию. Сядь.

Кадоган задохнулся от возмущения, побагровел еще сильнее, но отступил.

Я почувствовал, как у меня отвисает челюсть. Да, оформлено так, будто это подачка, но все же. Англичане отдают еду? Врагу, которого могли бы уморить голодом за неделю? Это было неслыханно, противоречило всем правилам войны XVIII века, где голод был таким же оружием, как пушка.

Филипп Орлеанский заерзал на стуле.

— Вы… вы серьезно, милорд? — пролепетал он. — Вы отдаете нам припасы? Просто так?

— Я облегчаю свой обоз, Ваше Высочество. — Мальборо пожал плечами, стряхивая несуществующую пылинку с рукава. — Мне предстоит быстрый марш. Лишний груз мне ни к чему. А вам он спасет жизни. Считайте это подарком на прощание.

— А предатели? — напомнил Петр, чувствуя, что рыба на крючке и надо подсекать. — Те французы, что переметнулись к вам? Выдача головой?

Мальборо поморщился, словно от зубной боли.

— Они выбрали свою сторону, Сир. Я не могу выдать их на расправу. Это вопрос чести. Английский дворянин не торгует людьми. Но… — он сделал многозначительную паузу, — … я не буду препятствовать, если они захотят остаться здесь. Или дезертируют по дороге. Я не тюремщик. Если кто-то отстанет от колонны — это его выбор.

Это была огромная уступка. Он фактически сдавал нам всех колеблющихся.

Петр откинулся на спинку стула. Его лицо расплылось в довольной улыбке. Он победил. Он сломал этого напомаженного сноба через колено. Одной волей. Без единого выстрела.

— Добро, — сказал царь, хлопнув ладонью по столу. — По рукам, герцог. Бургундия так Бургундия. И обоз оставьте целым. Я проверю. Если там гниль или отрава — договор расторгнут.

— Разумеется. — Мальборо кивнул секретарю. — Готовьте бумаги, Джонс.

Секретарь начал быстро писать пером, скрипя по пергаменту. В шатре стояла тишина.

Я сидел, глядя на Мальборо, и чувствовал, как внутри шевелится холодный червь сомнения.

Это было слишком легко и слишком гладко. Даже щедро. Мальборо — не идиот и не филантроп. Он — один из лучших полководцев Европы, человек, который выигрывал битвы, казавшиеся безнадежными. Он не делает подарков врагам просто так.

Почему он откупается?

Он боится листовок? Да, это аргумент. Политический скандал, бунт в тылу — это страшно. Но не настолько, чтобы кормить нашу армию. Он мог бы просто уйти, сжечь все за собой, отравить колодцы, оставить нас подыхать на выжженной земле. Зачем ему оставлять нам еду? Чтобы мы выжили?

Чтобы мы пошли дальше?

Хм…

Он хочет, чтобы мы пошли на Париж.

Зачем? Чтобы мы схлестнулись с кем-то еще? Чтобы мы увязли в гражданской войне? Или… он знает что-то, чего не знаем мы? Что-то такое, что ждет нас там, на севере. Капкан, по сравнению с которым блокада Лиона — детская игра.

Секретарь закончил писать. Он посыпал чернила песком, сдул его и пододвинул лист Мальборо. Герцог взял перо.

Его рука не дрогнула. Он поставил размашистую подпись, приложил перстень к сургучу.

— Прошу, — он подвинул договор Петру.

Царь подписал, мазнув взглядом текст. Де Торси прочитал и кивнул, подтверждая что все нормально. Для Петра это был триумф.

— Вот и славно, — сказал он, вставая. — Прощай, герцог. Надеюсь, больше не свидимся.

— Как знать, Ваше Величество, — Мальборо тоже встал. Он был спокоен, как сфинкс. — Европа тесна. Мир переменчив.

Он поклонился вежливо и холодно.

Я встал следом за Петром, но не сводил глаз с англичанина. Я искал в его лице хоть тень досады или поражения. Но там была вежливая маска. И где-то в глубине глаз — искорка смеха.

Либо мне показалось, либо он действительно смеялся над нами.

— Генерал Смирнов, — вдруг обратился он ко мне. — Я слышал о ваших… технических талантах. Впечатляет. Надеюсь, они вам пригодятся в Париже.

— Возможно пригодятся, милорд, — ответил я настороженно.

— Удачи. Она вам понадобится.

Он развернулся и пошел к выходу из шатра, где его уже ждал конь. Кадоган бросил на нас взгляд, полный ненависти, сплюнул на ковер и вышел следом.

Мы остались одни в пустом шатре. Петр сиял. Филипп вытирал пот со лба. Де Торси перечитывал бумагу.

А я стоял и думал о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И мы только что в нее залезли, радостно чавкая.

К полудню поле перед Лионом опустело. Английский арьергард скрылся за холмами, оставив после себя воронье и колеи в грязи.

А перед воротами города сиротливо стояли пятьдесят фургонов, что нам «подарили».

— Проверили? — спросил Петр, не отрывая взгляда от горизонта.

Орлов спрыгнул с коня.

— Так точно, Государь. Вскрыли несколько бочонков. Мука сухая, пшеничная. Солонина свежая. Вино… ну, вино как вино, кислое, но не отравленное. Собакам дали — живы.

— Чудеса, — пробормотал де Торси. Он все еще сжимал в руке папское письмо, словно это был оберег. — Враг кормит нас. Это странно.

— Это плата за страх, маркиз, — усмехнулся Петр. — Он откупился. Дешево откупился, надо сказать.

В городе за нашими спинами начиналось безумие. Весть о том, что осада снята, а у ворот стоит еда, взорвала Лион. Колокола трещали, перебивая друг друга. Люди высыпали на стены, на крыши.

Мы въехали в ворота.

Филипп Орлеанский уже был там. Он сидел на белом жеребце, гарцуя перед толпой. Герцог сиял в парадном камзоле.

— Франция! — его поставленный голос летел над площадью. — Ваша стойкость и моя дипломатия спасли город! Я заставил англичан уйти! Я добыл вам хлеб!

Толпа слушала. Люди были голодны, им было плевать на него. Они тянули руки к телегам, которые вкатывали солдаты.

Но тут кто-то крикнул:

— А где маркиз⁈

— Вот он! — указал другой.

Толпа качнулась к нам. Филиппа оттеснили. Люди тянулись к стремени маркиза, пытаясь коснуться его.

— Наш спаситель! — кричала женщина с ребенком. — Виват де Торси!

Филипп застыл с поднятой рукой. Улыбка сползла с его лица. Он увидел, кто здесь настоящий герой. Его глаза сузились. Он запомнил этот момент.

— Наслаждайтесь, маркиз, — сказал я тихо. — Это ваш триумф. Но не поворачивайтесь спиной к герцогу.

Де Торси кивнул. Он был бледен. Слава пугала его.

Я и Петр поднялись на стену. Отсюда было видно, как хвост английской колонны тает в мареве.

— Мы их сделали, генерал, — сказал царь, закуривая трубку. Руки у него слегка дрожали — отходняк после напряжения. — Размазали.

— Сделали, — согласился я. — Но…

— Что «но»? Не каркай…

— Государь, он оставил нам еду. Не сжег, не отравил. Оставил. В войне так не делают. Врага либо добивают, либо морят. А он нас кормит. Зачем?

Петр выпустил клуб дыма.

— Может, собирается вернуться?

— Нет. Он уходит быстро. Он хочет, чтобы мы выжили. Чтобы мы были сыты и могли идти. Куда?

Я посмотрел на север.

— На Париж. Он открыл нам дорогу. Через Бургундию.

— И что?

— А то, что он нас туда приглашает. Как в гости. Это приглашение на казнь, Петр Алексеич. Он знает что-то, чего не знаем мы. Что-то, что ждет нас там.

Петр помолчал.

— Думаешь, ловушка?

— Думаю, Париж сейчас — это банка с пауками. Там грызутся все против всех. И если мы туда сунемся с армией… мы увязнем. Или нас там ждут. Кто-то сильный. Кто-то, с кем Мальборо договорился. Но я даже ума не приложу кто. Нужно будет с Остерманом потом побеседовать, может он чего подскажет.

В этот момент дозорный крикнул:

— Глядите! Всадник!

Я вскинул бинокль.

По дороге, навстречу отступающим англичанам, несся одинокий гонец. Лошадь в мыле. Он врезался в строй, проскакал к голове колонны.

Я видел, как Мальборо остановил коня. Взял пакет. Сломал печать.

Он читал долго. Неподвижно.

А потом… потом он снял треуголку. И медленно, с каким-то издевательским почтением, поклонился. Не гонцу. Нам. Городу Лиону.

И улыбнулся. Даже через линзы я видел эту довольную улыбку. Шут гороховый.

Он что-то сказал Кадогану. Тот рассмеялся.

Мальборо развернул коня и галопом пошел на север, догоняя авангард.

Я опустил бинокль.

— Что там? — спросил Петр.

— Он получил новости, Государь. Видимо из Парижа. И эти новости его очень обрадовали.

— Дрянь дело.

— Хуже.

Я смотрел на пыльное облако. Радость победы улетучилась. Мы накормили армию, мы спасли город. Но мы шли в неизвестность в которой враг, уходя, улыбался нам в спину.

— Собирай совет, — сказал Петр мрачно. — Будем думать, как не сдохнуть в этом их Париже. И проверь обоз еще раз. Лично каждую бочку.

Я вздохнул. Нужно срочно ломать ситуацию и кажется у меня есть кандидат на место тарана.