Империя Женщин

Глава 7

Птицы пели, радуясь первому весеннему теплу, спину грело солнце. И не скажешь, что совсем недавно с лесов и полей наконец сошел снег.

Солнце, проникая сквозь сплетенные лесные ветви раскрашивало холку моей лошади ярким светом, отчего шерсть ее казалась пятнистой, как у стерлинской борзой*. Там темное пятно, тут светлое.

Я ехала вдоль дороги, той самой где подобрала Астора, и размышляла над всем, что смогла собрать на него.

Кроме следов от кнута, синяков, и прочих неприятных вещей вроде вывихов, трещины в ребре и натертостей от пут, у него были ожоги.

Причем и мелкие, будто прижигали специально, и крупный, на весь бок, и на ногах тоже, как пламенем лизнуло.

Что за чудище сотворило такое? Это походило на старые байки про барынь пытавших своих крепостных, а не на реальность.

И даже байки об этом ходили за двадцать лет до моего рождения. А за семь лет до него крепостничество в Ливандии отменила моя мать. Она же без жалости разжаловала всех мелких дворянок повинных в смертях и пытках над своими крепостными. Некоторых даже казнили.

Могли бы быть с эти связаны Левицкие? Вопросы, вопросы, я не находила ответов.

Тётка Верга всегда отличалась суровым нравом. Но ни одна, ни моя двоюродная сестра никогда не были замечены в плохом отношении к своим людям. Просто не стали бы делать такого.

Между теткой и моей матерью была постоянная конкуренция. И любой промах тётки, тем более такой, был бы тут же использован княгиней в свою пользу.

Вещи парня тоже обгорели.

Все выглядело так, словно его насильно удерживали в плену долгое время, и он оттуда сбежал. Об этом говорили следы от пут. Или же его подбросили, надеясь что он тут умрет в канаве. Но первый вариант казался мне более вероятным.

Тем более раз парень боялся своего мучителя. Значит — тот станет его искать. Следы от огня, слишком уж обширны. Может в месте где его держали случился пожар, а Астор не будь дураком, воспользовался этим для побега? Очень даже похоже на то. Больше всего я хотела сейчас увидеть Бриссу. Нам многое нужно было обсудить. Я не хотела доверять этот разговор письменным строкам. Астор и впрямь оказался интригующей загадкой.

Я улыбнулась своим мыслям и поддала шенкеля* кобыле. Та недовольно всхрапнула, но таки свернула в колючие кусты, срезая путь.

Хорошо я с детства, как и все девушки моего положения, занималась верховой ездой. Дорога давалась мне сравнительно легко. Я привыкла к темпу любимой лошади, и прогулка приносила только радость.

Подо мной была Ромула, кобыла любимой мной массакской красной породы, но верховая, повыше и посуше упряжных, с черным длинным хвостом и темно — багряными отметинами — полосами, на ногах.

Кобылка была дичкой, то есть с частью крови диких лошадей, оттуда и окрас такой, не свойственный кровным массакам, чисто алых безо всяких полос.

Зато Ромула компенсировала свою небезупречную родословную, крепким здоровьем, скоростью и выносливостью. Проскакав несколько часов, она даже не вспотела толком, и похоже будет бежать пока замертво падет, но сама по себе ходу не сбавит.

Именно на этой знаковой кобыле я взяла победу на скачках по случаю дня рождения цесаревича. Два года назад.

В общем — всем лошадка была хороша.

От моего дома до поместья Густа, в масштабах империи всего ничего, поля, виноградники, небольшой лесок с озером в котором мы бывало охотились на бекасов. Потом три деревни, один городок, хотя от города там только название. Поменьше хутора будет. И еще лес, довольно крупный, растянутый, на два берега от мелкой речки.

Но дичь там неинтересная, зайцы, камышовые коты, и белки. Зато ягод и грибов хватало с лихвой, деревенские его облюбовали. Так что подъезжая к речке, и услышав далекий смех и плеск, я не удивилась.

Река Медянка с высоты напоминала длинную змею, что ползла себе меж берегов спокойно, и вдруг, вспугнутая, резко решила назад вернутся, да окольцевала своим блестящим телом крутой берег — обрыв, что нависал над нею песчаной глыбой. Именно в этом месте, местные деревенские и устроили большую стирку. Плыли по воде белые, синие, рябые одежды, а мужики местные, стоя по пояс в речной воде, отбивали его рубелами — плоскими тяжелыми досками с ребристой стороной, на длинной рукояти. На другой стороне реки виднелись остальные густовцы, женщины в основном и старики. Даже не видя, что именно они там делают, я прекрасно знала чем они заняты — распределяют стиранное белье, штопают дыры, делают заплаты, и всячески руководят, как женщинам и положено. Старики же или лапти плетут, или вовсе просто языками чешут.

Мелкими белыми пятнышками носились дети, и даже до сюда доносился их гомон и крик, смешиваясь с смехом и веселыми разговорами купальщиков.

Я остановила лошадь, любуясь этим дивным зрелищем, прям как мёдом по сердцу.

Почти сплошь молодые парни, загорелые, мышцы под кожей играют, да еще и в реку окунутые, блестящие от воды на солнце, словно Ромулы круп. Головы от светло-рыжих, почти желтых, до медных. Есть в общем на что посмотреть.

Я спустилась с обрыва, отклонившись назад, давая кобыле самой выбрать дорогу для своих узких, но крепких копыт. Пришла мне в голову неожиданная шалость. Астор и тайна связанная с ним, тихое неподчинение матушке, действовали на меня определенно в дурную сторону, раньше я бы посчитала подобную затею себя недостойной. Но сейчас она казалась мне довольно забавной, почему нет?

Стараясь не выдать себя раньше времени, я ехала по тропе, прикрытая густыми зарослями со стороны реки. Где то тут имелся брод, воды по сустав лошади, даже ног не замочить.

Узнав знакомое кривое дерево и приметный камень с заметной трещиной посредине, обжитой мхом, я притаилась, натянув на себя поводья и радуясь, что за смехом и хлопков рубелов по воде, не слышно топота конских копыт.

Выждав нужного момента, и подкараулив группку рыжеволосых деревенских юношей, что как раз растягивали над водой огромное полотнище, держась за края, я ударила пятками лошадь, которая рассерженно фыркала, не желая прыгать с берега в холодную воду. Но еще одно понукание, заставило животное подо мною оттолкнутся задними ногами и мы ухнули прямо в течение, подняв волну, которой накрыло всех рядом, и тучу ледяных брызг во все стороны. Нескольких мужиков хорошенько окунуло, остальные, удержавшись на ногах, сначала понять не могли, что такое произошло, а после, с криками «Это ж барыня балует!» громко расхохотались, ловя мою лошадь за уздцы, помогая испуганному животному восстановить равновесие. Я, признаюсь, совсем забыла про весеннее половодье, от которого в Медянке поднялся уровень воды, и теперь в сапогах моих хлюпало, а со штанов текло ручьями. Но я смеялась вместе со всеми, обжигающий холод только придал моей затее еще большего задора.

Полотно унесло вниз по течению, где его все таки удалось словить. Меня окружили со всех боков, и самый старший из крестьян, с проседью в рыжей курчавой гриве, звонко рыкнул, так что аж эхом разнесло.

— Это ж кто барышню столкнул?!

— Да сама барыня себя и намочила! — ответил ему гомон мужских голосов, я с удовольствием ловила на себе их озорные, заинтересованные взгляды.

— Мы уж удумали, госпожа Брисса шутить изволит! — мой взгляд натолкнулся на юное лицо, с только только наметившимися усами, что были старательно закручены колечками, да завощены так, что даже вода не смогла им навредить. Прошлогодняя столичная мода на такие усы, наконец докатилась и до нашего захолустья. Но заинтересовало меня не это, а прямой взгляд зеленых глаз. Остальные сразу глаза опустили, как только поняли, кто их пугать изволит, а этот смотрит прямо, еще и улыбается от уха до уха.

Я тронула бока кобылы пятками, и подъехала ближе к говоруну.

— Кто таков? — Я протянула руку с хлыстиком, концом его касаясь подбородка болтуна, и заставляя задрать его, подставляя моему взору светлое круглое лицо. Но тот шевельнул головой, отклоняя конец хлыста в сторону, как бы показывая «не ваш я, барыня, и помнить об этом извольте!» Экий наглец! Но хорош бесспорно. Волосы по парнейски кудрявые, по плечам метут, а макушка совсем светлая, почти не рыжая, а золотая. И глаза совсем светлые, в белизну. Напомнил он мне другого, такого же дерзкого и светлоглазого. Ещё и разрез глаз очень похож — слабо выражено верхнее веко и глаза очень узкие.

— Амариец это, из слободы, не наший он* — Ответил за парня, другой, постарше, помрачнее и деловитее. Сразу на всякий случай отвел от деревенских мой возможный гнев. Хитро

— И один ты такой, златоглавый да белоглазый в слободе? — поинтересовалась я, изучая лицо юноши.

— Один — просиял тот, явно польщенный вниманием, остальные притихли, вслушиваясь в наш разговор — Папенька уж у меня померли давно. У него волос белый был. И сестер у меня трое! И волос у всех рыжий, а длинный, как у барышни. Красавицы! — Он еще и комплиментом меня одарил, прохвост! Вообще даже капли смущения нет. Грудь колесом выставил, плечи расправил, взгляд прямой, прям весь милуется. Я чуть со смеху не покатилась с коня, на него глядя. Нашла же в речке такую перлу — жемчужину!

В принципе это все объясняло. Амар — маленькое государство на границах Асакина и Лерна, стало яблоком раздора меж двумя империями. Долгое время амарийцы умудрялись лаврировать в политическом море так, чтобы и у одних запросить ссуду, и с другими не разругаться. Но в какой то момент Асакин окреп настолько, что решил захватить его, и Амар политически склонился к Лерну. Впрочем, ходят слухи, что со стороны Асакина была точно такая же договоренность, только в зеркальном отображении, что и спровоцировало последнюю войну, что тяжело далась обеим империям.

С тех пор амарийцев дружно невзлюбила и та и другая сторона. Жила эта народность в изолированных слободах по обе стороны границ, и чем дальше от Амара, тем быстрее ассимилировалась местным населением. Потому что не смотря на общую и дружную нелюбовь, мужчины Амара чудо как хороши. Вот и этот выбрался на чужую стирку, сложно женщине такого прогнать, а мужчины точно не станут, хоть и смотрят на него зло и с недоверием.

— И двоюродных, троюродных братьев таких нет? — уточнила я, с интересом. Действительно есть нечто общее в чертах Астора и этого пострела. Форма подбородка, разрез глаз. Это бы многое объяснило.

— Никак нет, госпожа. Все нынче рыжие у нас — Отчеканил он, подражая знатному говору, я все таки не смогла удержаться от смешка.

— Жаль, жаль… — Потянула я разочарованно. Расспрашивала бы еще, но уже зуб на зуб от холода не перепадал, да и на том берегу собралась вся деревня, они кричали и махали руками, некоторые уже явно собирались в воду лезть. Ладно, все таки не мой это надел, нужно и совесть иметь. Я свесилась с коня, приближая свое лицо к парнишке и улыбнулась только ему. — Ну что, златовласый, проведешь меня на тот берег? — мои слова утонули в гомоне и смешках от других мужиков.

А все дело в том, что большинство из них голышом стирали, чтоб одежду лишний раз не мочить. Как и мой новый знакомец. Но парнишка оказался не промах, так, вспыхнул чуток, понимая как я намереваюсь над ним подшутить, но отобрал поводья Ромулы у товарища и ответил

— Сделаю в лучшем виде! — Ничуть не засомневался в своем решении «перл», и потянул фыркающую кобылу за собой, по скользким камням через реку. Я получала искреннее удовольствие, наблюдая за тем, как вода приоткрывает все больше и больше деталей облика моего нового знакомца. Жаль только со спины, но нельзя же иметь все и сразу. Вода и впрямь была глубже чем я помнила, пару шагов он даже проплыл, несколькими мощными гребками преодолев речную глубину, оставив мне узенький перешеек из камней, где я почти на замочила ног. Но чем ближе к берегу, тем стало интереснее. Вода с каждым шагом опускалась все ниже, открывая моему взору, а заодно и всей деревне, что сгрудилась толпой, ожидая конца моего триумфального перехода через реку, весьма интересные подробности. Ни секунды я не пожалела о своей шалости, даже когда меня встретил зычный окрик разгневанной Маноры, бегающей по берегу взад — вперед и размахивающей руками. Староста этой деревни и крайне уважаемая женщина, к которой даже баронесса прислушивается. В гудящей от разговоров, смешков, гиканья толпе, я без труда узнала пару дворовых из поместья Бриссы.

Постепенно поднимающегося их речных пучин амарийца встретили дружным " Аааааа-уууу-ааа«, нечто между восхищенным и порицательным гулом, что нарастал превращаясь в оглушительный дружный хохот. Но тот подбородок задрал, не дать не взять, цесаревич, что по бальной зале, словно лебедь плывет, гордо шествуя.

— Да вы матушка, вовсе весь разум растеряли! Холодно в воде-то! — громыхала Манора, жилистая, и сухая женщина, что недостаток грозности вида, восполняла низким суровым голосом, которым, казалось, гвозди забивать можно. — Простудитесь же! — она перехватила Ромулу за узду, и швырнула моему провожатому простыню — А ну прикройся бесстындник! Управы на вас нет! Ишь балаган устроили! Хватит смотреть! — Грозный взгляд старосты, чем то напоминал старую, но все еще грозную орлицу, у которой уже и перо отчасти повылезло, но взор все еще грозен, а когти остры. Те кому он адресовался — мужики в реке, и девушки, что оккупировали берег, и теперь разглядывали амарийца с огромным дружным интересом (кажется я добавила ему еще привлекательности в женских глазах, и худости в мужских. Забавно), начали потихоньку расходится по своим местам и возвращаться к брошенной работе.

— И вовсе не холодно, вон мужики спокойно в воде по пояс стоят! — упрямо шмыгнула я, сползая с кобылы. Та восприняла это как знак к окончанию водных процедур, и отряхнулась, совсем как мокрый пес, посыпая всех вокруг, включая хозяйку, мелким бисером капель.

— Да вон же и лицо красное, и ладони совсем заледенели! У мужиков-то кровь горяча, а барышне надобно голову иметь на плечах! — Хлопотала Манора в рифму, деловито ощупывая мне лоб, щеки и руки. — А ну ка молодые, быстро развели костер, барышню греть будем! — Ее приказ тотчас был исполнен, к нам поближе подтащили стол и казанок. А меня, прикрыв покрывалом, заставили переодеться в сухое и чистое, благо одежи тут было на любой вкус и цвет. Разве что сапог на мою узкую ногу не нашлось, да и отказалась я брать чужие. Потому было решено, что доеду я так, на голую ногу, до поместья Бриссы, а там уж мне точно, что-то да подберут.

Когда меня, укутанную в теплое одеяло, усадили на завалинку, вручив в руки горячего чая из крыжовника, Манора составила мне компанию, отвлекаясь только на редкие указания и на детей, что носились кругом взрослых смешанной, девчачьей компанией, норовя пролезть под стол, столкнуть друг друга, или перепутать тщательно отсортированное белье. Мальчишки, которых посадили помогать старшим, завистливо поглядывали на хулиганок.

Стирщики вернулись к былому делу, и мерные хлопки рубелов возобновились, сопровождая наш тихий разговор.

Манора не знала ничего о амарийцах кроме слободского, что на данный момент купался в лучах женского внимания, даже вернувшись к работе. С него теперь девки глаз не спускали.

— Парень как парень. Шило только в одном месте, да в голове ветер. Мать его на военную службу отдать хочет, там и образумится. — Никаких чужаков в последнее время в ее владениях не наблюдалось.

А вот про большие пожары, три недели назад, староста вспомнить смогла, нахмурив красивый высокий лоб, с двумя поперечными черточками морщин.

— Да, было дело, курятник у Александровых горел, долго полыхало. Они в город съехали насовсем, дом в деревне забросили, не выгодно содержать стало, скотину давно уж распродали, а тут он возьми и загорись, ни с того ни с сего. — Я расспросила о координатах нужного дома, и сделала мысленную заметку. Но Манора вспомнила еще один случай, указывая морщинистым пальцем в далекий холм на горизонте. — Там, за бором, у Серолесья как раз недели этак три назад, черный смог стоял. Но там не живет никто, мог и сноп загореться, или девчушки пошалить. Вроде недострой там есть, его еще бабка нашей хозяйки, пресветлой памяти ей, поставила, этот, как его, гипподром соорудить хотела, да с вашими же, Левицкими из Серолесья никак поделить не смогла. А потом уж хозяйке нашей и не до гипподрома стало. — Манора вздохнула, явно вспоминая прошедшие года, когда она служила камердинес в поместье, и была легконогой юной «орлицей». — Больно уж она, как и вы коней, да быструю езду жаловала. — После долгой паузы добавила она — Даже мне хотела пожаловать лошадь за службу. Да куда уж мне хозяйских рысаков, не в плуг же запрягать. — женщина сентиментально улыбнулась. А потом сразу же нахмурилась — Вот и пожаловала мне, место старосты тут. Бесстыдников этих караулить! — голосом погромче добавила Манора, чтобы молодежь услышала. Те ответили ей шумом далекого смеха. Староста недовольно цокнула языком — Я понимающе усмехнулась, глянув на свою лошадь, привязанную рядом.

Ромулу облепили дети, больно уж моя кобылка от привычных им сивок — бурок, отличалась. Кобыла стоически терпела, щеря желтые зубы, только когда один из баловниц уж слишком заигрывался, дергая ее например, за хвост.

— Что за недострой? — уточнила я после некоторого раздумья, пытаясь сопоставить сказанное и надуманное ранее. Туда стоит наведаться на обратном пути.

— Да пара бараков и осталось, все что можно было растащить, давно уж растащено — Она вздохнула — Прекрасная женщина была, старая госпожа…эх.

Я кивнула и поблагодарила за чай, одежду и помощь. Меня снарядили в путь, одарив еще и огромным пряником, с мужскую ладонь величиной, а тот самый, мрачный мужик из стирщиков, (к счастью одетый) подошел, и прежде чем я успела уехать, прочел мне длинную лекцию о предупреждении простуды, где фигурировал овечий жир, чабрец, лимонный сахар, еще с полсотни разных растений, отвары и горчишники, прежде чем Манора успела его одернуть. Но я поблагодарила того за заботу, главную мужскую добродетель после силы, и вызволив кобылу из цепких детских рук, умчалась вперед, к главной своей цели — поместье баронессы Густы.

* Стерлинская борзая — порода выведенная собаководами в провинции Стерлин Отличается самыми короткими ногами, и приземистой фигурой, из всех лернейских пород борзых, но при том добрым, послушным нравом и шерстью в крупные светлые и темные пятна. Обычно черно-белые.