Иероним

22

Империя Карла Великого

Северная обитель пастырей

5, кириаки Ияра 334 года от прихода Основателя

Послушник летописца Большой Книги Времен Алфений

Лист третий (добытый в трудах праведных), обратная сторона

Прошедшие дни были наполнены смятением и суматохой. Не успел дописать лист, как события закружили в водовороте. Смиренность и размеренность жизни нарушил белый голубь, опустившийся на балкон отца настоятеля, и вскоре Северная обитель стала похожа на разворошенный муравейник. К нам ехал архипастырь ордена.

Праведные отцы сбились с ног, выполняя наказы Его Святейшества, не говоря о послушниках, спины коих не успевали остывать. Наведение повальной чистоты и праведного порядка захватило все время. Находясь на пути исправления, я периодически внимал проповеди отца эконома Бонифатия, от которой трещала голова и ныла шея. Сон покинул Северную обитель.

Отец настоятель носился, заглядывая во все углы, разливался словесными трелями, наседая на праведных отцов за отсутствие чистоты, а те в свою очередь внушали послушникам. Цепь колодца без устали гремела, и свободное ведро стало на вес золота. Мылись стены и потолки, вычищались кельи, и мне во избежание обнаружения рукописи приходилось таскать оную на себе. Отец эконом выдал новые рубища, строго приказав не выбрасывать старые и туманно намекнув о их возможной надобности опосля отъезда архипастыря.

Обительские мыши страдали от половодья, постигшего каменные полы, и вовсю бежали, покидая отчие подвалы, чем доставляли и без того замученным послушникам дополнительные хлопоты, связанные с их изловом. Душегубный кот у ручья не верил свалившемуся счастью и за несколько дней суматохи так разжирел, что стал лосниться на солнце. Раздувшуюся физиономию его, смиренно ожидающего жертв, постоянно видел около Бегущего Провидения. За день до приезда архипастыря в Северной обители не осталось ни одного места, где бы не побывал с громогласной проповедью святейший отец настоятель.

Клети с животными блистали новыми досками. Свиней мыли, чистили по пять раз на дню, и раздраженные такой заботой хавроньи все свирепее принимали старательных послушников, дико визжа и норовя затоптать. Только наголо постриженные овцы смиренно жались в кучку и блеяли ночами от холода. Заменивший на посту убитого кометой пса годовалый свирепый кобель, переведенный с заднего двора к воротам, гордился новой должностью и по старой привычке норовил укусить каждого, окромя отца эконома, приносившего ему пищу.

Носившийся по двору отец настоятель на свою беду пересек границу поста и поплатился порванным одеянием, а плохое настроение выместил на пытавшихся загнать рьяного сторожа послушниках. Пес дрогнул перед палками и ретировался, злобно скалясь и на собачьем языке обещая покарать обидчиков. Затаившись в будке и поняв ошибку, он поджидал очередную жертву и, как только несчастный пересекал черту, молнией, без лая бросался и вымещал обиду на рубище и чреслах нарушителя. Таких за день набралось порядком, и пес отвоевал приличный кусок двора, заставив уважать его службу.

Основательно подустав и вычистив Северную обитель от крыши до подвалов, вымытые и одетые в новое, с приходом солнца помолившись, ожидали мы прибытия архипастыря, открыв настежь ворота и забыв о наглости и хитрости треххвостой кометы, оставившей на челе отца настоятеля свой поганый знак. По каменистой дороге катила дивного вида повозка с символикой ордена, запряжная белыми как снег лошадьми, за ней следовали разодетые всадники. Ожидавшие радостного прибытия послушники были построены в линию за отцами, у коих в подчинении состояли. Отец настоятель, празднично одетый в белое, опершись на посох, смотрел, излучая надежду, на подъезжающую процессию.

Я смиренно стоял за отцом экономом Бонифатием вместе с братьями по тернистому пути исправления. Белоснежная повозка в лучах яркого солнца блистала украшениями. Мой уставший от забот взгляд вяло переместился с дороги на знакомое дерево, на котором сидел безжалостный к мышам душегубный кот, по старой обительской привычке пришедший на построение и приветствие приезжающих. Смутное сомнение о праведности и чистоте помыслов оного кота закралось в душу, когда вспомнил я про произошедшие несчастья. Страх и ожидание подлости сжали сердце, и я принялся молить Основателя об избавлении от бед. Основатель не то засмотрелся на архипастыря и не услышал молитвы, не то просто не посчитал нужным слушать оные из уст послушника, но приключившееся несчастье не остановил.

Невесть откуда взявшийся орел камнем упал с небес и схватил рыжего душегуба. Взмахнув крылами, понес дико орущего и дерущегося за свою подлую душу кота над приближающимся кортежем. Леденящие кровь безумные вопли огласили округу. Основательно потолстевший в последнее время душегуб оказался грозным противником и, возопив, мужественно вступил в схватку с злодеем, выдирая из оного перья и усыпая ими дорогу архипастыря. Орел, пожалев об ошибке, сбросил упорного дерущегося злодея аккурат над белой крытой повозкой святого отца. Рыжий ком с пронзительным визгом понесся к земле, приземлившись на загривок белой лошади и намертво впившись когтями. Кони понесли, сбросив сидящего на козлах старца. Отец настоятель схватился за грудь и еле успел отскочить в сторону. Взбесившаяся повозка с грохотом влетела на обительский двор.

Ополоумевший кот, вспомнив о запрете появляться в обители, шустро ретировался, высоко подпрыгивая, в свои владения. Кони, попавшие в окружение застывших отцов и послушников, встали на дыбы и повалили повозку набок. Архипастырь выкатился белым комом и пересек границу владений пса, не преминувшего напасть на нарушителя.

Конец света настал в Северной обители.

Гам, шум, визг пса – и порванный, всклоченный архипастырь, грозно сверкающий глазами, был спасен и унесен во владения врачевателей.

Никто, окромя меня, так и не понял причину свалившегося горя. В начавшейся суматохе послушник Онисим передал мне ключ от подвала Смотровой башни, сдержав свое слово. Преисполнившись решимости, обещаю выкроить время и всенепременно изучить труд полоумного отца Ионы и рассказать о домыслах в летописи. Засим заканчиваю оный лист.

Преисполненный скорби о случившемся послушник Алфений.