И уйти в закат

Глава 30

Волны с мерным рокотом накатывали на берег.

Я сидела на не успевшем остыть за ночь песке и смотрела на океан. На белые яхты, мерно покачивающиеся на воде, на снующие вокруг них рыболовецкие лодки, на зависший на рейде авианосец. Людям на этих кораблях не было до меня никакого дела, они не знали о моем существовании. И в кои-то веки я была уверена, что даже авианосец заявился сюда не по мою душу. В конце концов, он прибыл сюда раньше меня.

Солнце висело над водой. Мне еще не удалось встретить здесь ни одного рассвета, сложно было заставить себя проснуться так рано, но я любила приходить по утрам на пляж. Пока здесь еще не так много людей, и никто не станет пялиться на мою правую руку в длинной, до локтя, перчатке.

Сегодня я выбрала черную. Она плохо сочеталась с короткими джинсовыми шортами, босоножками и легкомысленным топом с ярким принтом, но, будем откровенны, любые перчатки плохо сочетаются с пляжными прикидами.

Мне нравилось смотреть на океан. В этом было что-то умиротворяющее. Ну, знаешь, вся эта байда про то, что он вечен, он был здесь еще до нас и будет после, и что по одной теории вся жизнь когда-то вышла из его вод, а по другой — где-то там, на недоступной нам глубине спит Ктулху и иногда ворочается во сне и дергает своими щупальцами, вызывая цунами.

Я сняла босоножки и загребала песок пальцами ног. Алабама была уже больше месяца назад, а мне все равно было странно ощущать себя живой и свободной. В какой-то момент там я перестала верить, что выберусь.

— Доброе утро, синьорина Роберта.

— Доброе утро, Мигель, — сказала я, поворачиваясь в его сторону.

Мигель — бродяга, который часто ночует на этом пляже, мы здороваемся, и иногда я подкидываю ему мелочь. Ему за семьдесят, он худой, загорелый практически до черноты, и он любит развлекать туристов своими байками о бурной молодости. Я слышала уже три или четыре истории, но старожилы говорят, что их гораздо больше, и он ни разу не повторялся.

А то, что его зовут, как моего бывшего врага, так это просто совпадение, и оно даже не казалось мне зловещим. Мигель — имя довольно распространенное.

Он прищурился и посмотрел на небо.

— Сегодня будет прекрасный день, — сказал он. — Еще один прекрасный день в этом прекрасном месте.

— Ты не отсюда, да?

— Как и вы, синьорина Роберта, — он улыбнулся, продемонстрировал мне полный набор ровных, слегка пожелтевших зубов, а потом снова задрал голову вверх. — Многие приезжают сюда в поисках этого неба. Этого океана. Этого пляжа. Этого покоя. Я нашел все это очень давно, так что, наверное, уже можно сказать, что я отсюда. По крайней мере, уезжать я не собираюсь.

А еще Белиз не выдает преступников. Никому.

И в городе есть свой «Континенталь», и пару дней назад я видела Мигеля возле служебного входа. Впрочем, может быть, он просто выпрашивал остатки продуктов у вышедших покурить поваров.

— Жаль, что у меня нет таких же конкретных планов на будущее, — сказала я.

— Это прекрасное место, чтобы жить, — сказал он. — И прекрасное место, чтобы ждать. Дайте себе время, синьорина Роберта, и планы у вас обязательно появятся.

Пистолет Грега дал осечку.

Если учесть, что агенты ТАКС пользовались дорогими, навороченными и супернадежными пистолетами, шансов на это был один на миллион, и Грег сам не ожидал, что такое может произойти. А вот поди же ты…

Реджи взмахнул мечом. Грег шагнул к нему, сокращая дистанцию и отбивая первый удар бесполезным пистолетом, а потом они сошлись, обменялись несколькими ударами, и Реджи выронил свой клинок.

Мне трудно было следить за происходящим, потому что для этого надо было держать поднятой голову, а шея с этой задачей уже не справлялась. Я уронила голову на землю и некоторое время могла наблюдать только за их ногами, а потом в поле моего зрения появился Грег.

В смысле, он упал на землю, и из груди у него торчал нож.

Реджи склонился надо мной.

— Как ты, Боб?

— Пока еще здесь, — собственный голос звучал для меня откуда-то издалека. — Но не думаю, что это надолго.

Реджи вытащил шприц из моего бедра, взял под руки, установил в относительно вертикальное положение, а потом взвалил меня к себе на плечо.

— Ох…

— Прости за способ транспортировки, Боб, но мне нужна хоть одна свободная рука, — сказал он.

Я вручила Мигелю завалявшуюся в кармане мелочь, и он побрел вдоль полосы прибоя.

Мне, наверное, тоже пора.

Я поднялась на ноги, отряхнула шорты от песка, поправила темные очки, подхватила босоножки левой рукой (правая до сих пор не была способна даже на это) и двинулась в сторону города. Реджи арендовал для нас домик на окраине. Совсем небольшой, всего с одной спальней, но нам хватало.

Зато там была уютная веранда и небольшой сад.

Покинув территорию песка, я сполоснула ноги под импровизированным душем, резервуаром для которого служила ржавая бочка с нагревающейся под лучами солнца водой, надела босоножки и прибавила шаг.

Перед тем, как пойти домой, я забежала в небольшую пекарню на углу, купила там два стакана кофе и несколько свежих булочек, поскольку решила, что я в заслуженном отпуске и какое-то время могу не думать о фигуре.

Я смутно помню остаток той ночи и весь следующий день.

Сознание то включалось, то выключалось, и то, что я запомнила, частично происходило на самом деле, а частично наверняка было порождением моего навеянного лекарствами бреда.

Больше всего я тогда боялась, что Грег вколол мне не просто снотворное, и что после того, как я засну, снова появится ничего не соображающая в происходящих событиях шестнадцатилетняя девочка. Но, видимо, для достижения этого эффекта требовался куда более сложный коктейль медицинских веществ, а может быть, и еще какое-то воздействие, которое невозможно было воспроизвести в полевых условиях.

Реджи не всегда хватало одной свободной руки, и он пару раз сгружал меня на землю, чтобы заняться нашими преследователями всерьез. Я не видела, с кем он дрался, с сектантами или со спецназом ТАКС, да это меня тогда и не особо интересовало.

Потом мы какое-то время шли вдоль рядов кукурузы, и моя голова болталась в такт его шагам. В конце концов мы наткнулись на одиноко стоящий в полях черный «эскалейд» агентства, за рулем которого восседал Стивен Прайс.

Не знаю, что на него больше подействовало, моя кривая улыбка или направленный на него пистолет Реджи, но Стивен уступил нам машину и затерялся где-то в кукурузных полях, а мы доехали до ближайшего городка и пересели в «фантом».

Эта часть воспоминаний кажется наиболее бредовой, потому что откуда бы посреди Алабамы у Реджи мог взяться «роллс-ройс»?

Днем, уже в каком-то другом штате, Реджи сходил в строительный магазин и притащил оттуда здоровенные, в половину моего роста, кусачки, при помощи которых освободил мои лодыжки от остатков цепей. Еще я помню, что он все время заставлял меня пить как можно больше жидкости.

И что мне все время хотелось спать.

Окончательно воздействие того лекарства прошло только следующей ночью. Я проснулась на заднем сиденье уже не «фантома», а какой-то другой машины, подняла голову и увидела силуэт Реджи на фоне ночного неба и лобового стекла.

— Привет, Боб, — сказал Реджи.

— Привет, Проф, — сказала я.

Мы выбирались из страны длинными, запутанными окольными путями, а в Белиз прибыли по морю, внутри грузового контейнера, и в общей сложности дорога заняла почти месяц, и нам однажды даже пригодились мои фальшивые документы, которые передал специальный агент Джонсон. А наличность вообще никогда не бывает лишней, и по пути пришлось потратить больше половины того, что было в сумке. Это не считая тех денег, что были у Реджи.

В день прибытия он снял для нас небольшой домик, в котором была всего одна спальня, но нам этого хватало, и первую неделю все было хорошо.

Пока не случилось сегодня.

Когда я вернулась с утренней прогулки, он уже проснулся. Он ждал меня на веранде, сидя в плетеном кресле и закинув длинные загорелые ноги на невысокое ограждение.

— Привет, — сказала я, ставя свои покупки на стол и усаживаясь в соседнее кресло.

— Привет, — сказал он.

— Я принесла кофе.

— Ты лучшая, Боб, — сказал он. — Но нам надо поговорить.

Я тоже считала, что пришло время поговорить, и у меня было, что сказать, и я никак не могла решиться, но такое начало все равно не предвещало ничего хорошего.

— Угу.

Мы глотнули кофе. То, что Реджи потребовалось столько времени, чтобы собраться с мыслями, тоже ничего хорошего не предвещало.

— С тех пор, как я вышел из комы, я был одержим одной только мыслью, одной идеей, — сказал Реджи. — Я должен был спасти тебя. Эта идея доминировала все последние годы. Все, что я делал, я делал для ее воплощения. Ею были продиктованы все мои действия. Словно я стал механизмом, созданным для решения только одной задачи, и эту программу вложили в мою голову еще на этапе конструирования. Мне часто об этом говорили, да я и сам это понимал, но ничего не мог с этим поделать. Теперь, после того, что ты рассказала мне о Хэме и о моем «чудесном» спасении, я думаю, что именно он это сделал.

— Я его о таком не просила, — сказала я.

— Я знаю, Боб. И сейчас уже не так важно, откуда эта программа взялась в моей голове.

Хэм вполне мог такое сделать, подумала я.

Как и у прочих творцов, с которыми я была знакома, у него были определенные ограничения при воздействии на реальность, но в случае с Реджи семя упало на благодатную почву и запустило какое-то подобие одного из самых старых и заезженных сюжетов а-ля «дева в беде».

Я и до этой беседы подозревала о чем-то подобном после того, как пистолет Грега дал осечку. И после того, как из всех событий в Алабаме, где Реджи пришлось участвовать в драках, перестрелках и выпрыгивать из горящего дома, на нем не осталось ни одной царапины.

Так и работает сюжетная броня.

Хотя, скорее всего, никакой конкретной истории Хэм не продумывал. Он мог просто подвесить сюжетную веху и дать Реджи первоначальный импульс в заданном направлении, а все остальное он сделал сам.

— Пару дней назад эта программа исчезла, — сказал Реджи. — Видимо, теперь я наконец-то осознал, что ты в безопасности, Боб.

— Прошла любовь, завяли помидоры.

— Нет, Боб. Конечно, нет. Ты все еще мне нравишься, и даже больше, чем просто нравишься, но я тут задумался, а сколько мы были знакомы до… всех этих событий?

— Один день, — сказала я.

— И я понял, что, по сути, ничего о тебе и не знаю, — сказал он. — О той тебе.

— И, — подсказала я, когда пауза слишком затянулась.

— И я не знаю, какая часть чувств, которые я к тебе испытываю, на самом деле моя собственная, а какая навязана кем-то извне, — сказал Реджи. — Мне нужно разобраться в себе.

— Поэтому, — подсказала я.

— Это самая сложная часть, Боб, — сказал он.

— Поэтому тебе нужно уйти, — подсказала я. — Ты даже собрал сумку.

— Откуда ты знаешь?

— Так вон она стоит.

— А? Да, — рассеянно сказал он.

— Прощай, Реджи, — сказала я.

— Я не говорю, что ухожу навсегда.

— Ты знал одну Боб, ты спасал уже другую Боб, — сказала я. — Если ты когда-нибудь решишь вернуться, то встретишь какую-нибудь третью Боб. Поэтому я сегодняшняя говорю тебе: «Прощай, Реджи».

— Аренда этого дома оплачена на полгода вперед, — сказал он, глядя в пол. — Наличности должно хватить… Здесь они тебя не найдут.

— Это лишняя часть, — сказала я. — Я — взрослая девочка и могу о себе позаботиться. Прости, что так получилось. Я не хотела.

— Это я должен просить прощения.

— Давай будем считать, что мы квиты, — сказала я.

Это во многом зависело от методики подсчетов, но в крайнем случае он мог бы сделать для меня скидку.

— Боб…

— Да хватит уже, — сказала я. — Уходи. У меня останутся о тебе только хорошие воспоминания, и я ценю все, что ты для меня сделал, но сейчас, раз уж ты собрал сумку и чувствуешь, что тебе это нужно, просто уйди. Без обид. Это в любом случае лучше, чем если бы ты остался со мной только потому, что должен.

Он встал, повесил на плечо сумку, спустился по ступенькам крыльца.

Он сделал это молча, за что я была ему отдельно благодарна.

Я смотрела ему в спину, когда он шел по дорожке к невысокой калитке, которая отделяла от остального мира сад, который еще полгода будет моим. Я смотрела ему в спину, когда он шел прочь по улице, ведущей к океану. А потом слезы таки застили мой взор, и я уже больше никуда не смотрела.

Чертов Хэм.

Это была типичная «дева в беде», и Реджи был ее главным героем, а специальный агент Джонсон — второстепенным действующим лицом, и теперь я понимала, каким образом Реджи нашел меня в «Континентале». Надеюсь, у Ленни не будет из-за этого неприятностей на службе.

А теперь дева в безопасности, и всем на нее наплевать…

Конечно, говорить так было несправедливо. И разумом я могла понять Реджи. Он попадал в механизм сюжета еще до нашего с ним знакомства, и именно шестеренки той истории сделали его таким, каким я его знала. И теперь им снова управляла чужая несгибаемая воля, с которой он ничего не мог поделать, и которая протащила его через последние два года, и мне даже не хотелось знать, какие вещи она заставляла его делать.

В общем-то, он заслужил право разобраться в себе.

И, вне всякого сомнения, у него было право не возвращаться.

После того, как сражены все драконы, убиты все чудовища, защищены все королевства и спасены все девы, рыцари отправляются пить и рефлексировать.

А защищенные и спасенные пусть разбираются сами. Это же их жизнь.

Какие претензии можно предъявить этим рыцарям? Да никаких.

Они выполнили свой контракт. А если вы ожидали от них чего-то другого, чего-то большего, и они не оправдали ваших ожиданий, так это ваши проблемы.

Они вам ничего и не обещали.

Это было справедливо, черт побери.

Больно, но справедливо.

Я допила чертов кофе, а потом вскочила на ноги и бросилась в дом. Ванная была недалеко, но я едва успела упасть на колени перед унитазом, как меня вырвало.

Как и вчера.

Как и два дня назад.

Может, и хорошо, что Реджи этого не видел, и я не успела ему сказать.

Тошнота оставила меня уже минут через пять, но слабость осталась. На ватных ногах я доковыляла до раковины, умыла лицо холодной водой и только потом посмотрела в зеркало.

Пеннивайз изменился. Даже под его просторной одеждой он стал более костлявым, а его физиономия… Собственно говоря, под слоем его фирменного клоунского грима теперь скрывалось мое собственное лицо.

Так что теперь я даже мысленно называла его «Пенни». В смысле, ее.

Ведь теперь клоун совершенно определенно был девочкой.

И об этом Реджи тоже не знал.

Наверное, и это было хорошо.

— Реджи ушел, — сказала я той, кто жила в зеркале.

Клоунесса больше не приходила ко мне во снах. Она жила в мире отражений.

И теперь она все время молчала.

— Сказал, что хочет взять паузу, чтобы разобраться в наших отношениях, — продолжала я. — В том, что он чувствует и все такое. Ну, ты знаешь, как это бывает.

Пенни уже знакомым мне жестом обслюнявила указательный и нарисовала поверх своего грима дорожку слез. Потом еще одну.

— Меня никогда не бросали, знаешь ли, — сказала я. — Ну, по большому счету. Я знала, что рано или поздно это должно произойти, но я не думала, что будет именно так.

Пенни пожала плечами.

Я открыла небольшой пластмассовый шкафчик для лекарств, висевший справа от раковины, отодвинула два флакона с болеутоляющим и достала спрятанный за ними использованный тест. Помахала им перед отражающимся в зеркале лицом клоунессы.

— Я беременна, — сказала я.

Пенни чуть отступила от обратной стороны зеркала, чтобы ее было видно по пояс, подняла руки в клоунских перчатках (левая была обычной, а правая — черной, прямо как у меня сейчас) к груди и сделала вид, что укачивает ребенка. Сквозь клоунскую одежду проступили очертания груди.

— Ну да, — сказала я. — Будем растить его вместе. Только и осталось.

Клоунесса снова шагнула вперед, подойдя даже ближе, чем она стояла раньше, пока ее лицо — мое лицо — заняло все зеркальную поверхность от рамки до рамки.

И улыбнулась.