И уйти в закат

Глава 19

Лицо клоуна принялось расплываться передо мной, а очертания багажника, которые в порядке очередности должны были прийти ему на смену, так и не появились. Я плавно погружалась во тьму.

Может быть, Пеннивайз прав, бампер оказался куда тверже, чем мы все думали, и мои мозги сейчас вытекают на ковролин багажника через неаккуратную дырку в черепе.

Но поскольку на эту ситуацию я уже никак не могла повлиять, то решила сосредоточиться на том, что происходит здесь и сконцентрировалась на клоуне.

— Слушай, Пенни, — сказала я. — А как именно ты умер?

— Что? — взвизгнул он.

— Ну, ты сам говорил, что существуешь у меня в голове и собираешься вылезти в реальный мир, используя мое тело, — напомнила я. — Все эти смерти моими руками, которые ты так живописал…. Это означает, что в реальном мире тебя нет, а ты явно не из тех типов, которые умирают от старости или ковида. Так как же ты умер?

— Ты лучше думай о том, что происходит с тобой прямо сейчас, девочка Бобби.

— А мне кажется, что я нашла себе более интересное занятие, — сказала я. — Дохлый Пеннивайз. Как ты докатился до жизни такой? Ты, который старше чем эти леса и эти горы, ты, которого по этим лесам и горам гоняли еще динозавры? Тебе неприятна эта тема? Почему? Разве смерть — не самое естественное, что может произойти с живым существом? Ведь сам ты, как я понимаю, подарил ее многим.

— Ты не помнишь, — сказал он. — И значит, ты обречена повторять одну и ту же ошибку.

— Я вспомню, — пообещала я.

— Для того, чтобы снова это забыть уже через неделю, девочка Бобби. Твой мир цикличен, но это не спираль, это круг, по которому ты обречена бегать до тех пор, пока жизнь не вытечет из твоего тела. И пока я не заберу его себе. Ты обречена и ничего не можешь изменить. Ты — как курица с отрубленной головой, которая бегает по двору, еще не понимая, что она мертва. И очередной забег приведет тебя снова ко мне.

— Мне кажется, или в твоем голосе появились истеричные нотки? — спросила я. — Кого ты пытаешься убедить, мальчик Пенни? Меня или себя?

— Я превращу твою жизнь в ад, — пообещал он.

— Замуж за тебя я точно не собираюсь.

Я очнулась от притока свежего прохладного воздуха. Меня вытащили из багажника и куда-то тащили.

На этот раз ребята всерьез озаботились своей безопасностью, видимо, им было мало того, что они постоянно лупили меня по голове. Руки были связаны за спиной, ноги обмотали скотчем не только в лодыжках, как в прошлый раз, но и в коленях. Рот заклеен, на голове мешок, накрепко прилипший к залитой засохшей кровью половине лица.

Взрослые здоровенные мужики и настолько меня боятся…

Меня бросили на холодный земляной пол.

— Жива? — поинтересовался Кайл.

— Да что ей, ведьме, будет? — Дон сплюнул на землю.

Я услышала удаляющиеся шаги, скрип закрываемой двери, лязг замка. Судя по постоянному притоку свежего воздуха и температуре, не отличающейся от уличной, я предположила, что меня оставили в каком-то сарае.

Лежать было холодно и некомфортно. Извиваясь всем телом, я доползла до ближайшей стены. Для того, чтобы сесть, привалившись к ней спиной, мне потребовались определенные усилия и минут пять времени, но в конечном итоге мне все равно было холодно и некомфортно. Избавиться от пут не получалось, голова то и дело взрывалась от боли.

Интересно, мы уже приехали или это просто остановка в пути? Хотелось бы верить в первое, валяться в багажнике мне уже надоело, а тут хоть какое-то разнообразие.

Может быть, даже определенность какая-то в моей жизни появится. Например, Джеремайя Питерс определенно может решить от меня избавиться.

Мелочный хорек. Ну, прострелила я ему ногу, так он сам об этом попросил.

Наверное, надо было все-таки стрелять в голову. В следующий раз я так и поступлю. Почему я вообще решила стрелять в ногу?

Потому что наша цель — задержать подозреваемого, а не застрелить его. Первый выстрел — предупредительный, в воздух. Если это не подействовало, и подозреваемый убегает, стрелять по конечностям. Если подозреваемый агрессивен, и существует реальная угроза вашей жизни — стреляйте в корпус.

Кто так рассуждает? Полицейские.

А почему я об этом помню?

Потому что я — коп, внезапно осознала я. Я — городской коп из отдела убийств. И при этом я даже не детектив. Я — сержант.

Как можно быть сержантом полиции в шестнадцать лет? Вопрос был резонный, а ответ — очень простой.

Никак.

Люди из ТАКС соврали. Автомобильная катастрофа, если они не соврали и о ней, которая отбросила меня в подростковый возраст, случилась значительно позже. После шестнадцати лет у меня была нормальная жизнь, о которой они мне ничего не сказали.

Почему?

Потому что они не могли прийти к копу с предложением убить человека? Потому что подросткам больше свойственно иррациональное поведение, и их легче уговорить на какие-то безумства?

Перед внутренним взором всплыло бородатое лицо напарника, и я вспомнила имя.

Джон Кларк.

Метачеловек, которого невозможно убить насовсем. Человек с темным прошлым, бывший наемник, бывший шпион, он не нуждался в деньгах и служил в полиции, потому что ему это нравилось. Или, возможно, он искупал какие-то старые грехи. Доказательств этой теории у меня не было, но я всегда это подозревала.

А кто такой Реджи? Тоже служили вместе?

Память отказывалась отвечать на этот вопрос, но похоже, что Реджи не имел никакого отношения к работе в полиции. Потому что лица сослуживцев всплывали перед моими закрытыми глазами одно за другим, с именами, прозвищами, послужными списками и забавными подробностями, но лица Реджи среди них не было.

Но это был прогресс в любом случае. Может быть, я даже успею вспомнить что-нибудь еще перед тем, как окончательно все забуду.

Это открытие, а точнее, внезапное частичное возвращение памяти так меня воодушевило, что на мгновение я забыла о своем нынешнем положении. Кроме того, меня охватила ярость, направленная против ребят из ТАКС, которые врали мне с самого начала этого цикла. И, скорее всего, они сделали мне еще каких-то гадостей, о которых я не помню.

Не просто же так они держали меня у себя.

Кстати, а зачем они это делали? Раз уж воспоминания разблокировались, я попыталась выудить из них хоть что-то об этой мутной конторе, но черта с два у меня вышло.

Тем временем, снаружи светало, я сумела это определить по истошному крику местных петухов. Сразу же после петухов включились громкоговорители, транслирующие голос Пророка по всей территории общины. Пророк обратился к селянам с традиционной вдохновляющей утренней проповедью, пообещав всем, что сегодня они, как и всегда, будут здоровы, счастливы и спокойны, надо только работать во имя процветания их секты и верить.

Во что именно нужно верить он опять не уточнил. Подразумевалось, что все и так об этом знают.

Постепенно снаружи стали доноситься звуки просыпающейся и начинающей свою трудовую деятельность общины. Блеяние коров, кваканье овец, мычание паствы, звуки заводящихся дизелей, вот это вот все.

Лязгнул открывающийся замок, скрипнула дверь, приблизились шаги. Меня довольно бесцеремонно подняли с земли и усадили на принесенный извне стул. Для чего-то примотали за талию к его спинке, так туго, что я еле могла вдохнуть. К чему такие предосторожности? Они меня за Наташу Романофф принимают, что ли?

Лишь после этого Кайл стянул мешок с моей головы, а я не могла даже плюнуть в его довольную отдохнувшую рожу, потому что рот был все еще заклеен.

— Я думал, за ночь ты станешь спокойнее, — заметил Кайл. — Но ты так грозно сверлишь меня глазами, что мне страшно аж до мурашек.

И он похабно хрюкнул.

Под глазом Кайла красовался синяк. Надеюсь, это след от железки, которой я ему засветила, а не он с Доном чего-то вечером не поделил.

Дон, кстати, тоже тут был, и шея его была довольно неумело заклеена пластырем. Ну, или просто небрежно.

— Пророк хочет поговорить с тобой, — зачем-то сказал Кайл. Как будто могла быть какая-то другая причина, по которой они меня сюда притащили.

— Ммм, — сказала я, что означало: «пророк может свернуть свои желания в трубочку и засунуть туда, куда солнце не светит».

Мне было любопытно, насколько пафосно Джеремайя Питерс обставит свое появление. Будут ли полуобнаженные танцовщицы идти перед ним, усыпая его путь лепестками из роз, станет ли кто-нибудь размахивать над ним опахалом, включат ли торжественную музыку.

Но визит Пророка был обставлен максимально скромно: еще один мордоворот типа Кайла или Дона просто вкатил его в этот сарай на инвалидной коляске. И судя по тому, как неловко была выставлена в сторону простреленная мной нога, рана все еще доставляла ему неудобства.

Казалось бы, мелочь, а все равно приятно.

Мордоворот остановил коляскуметрах в двух от меня, а потом вернулся, закрыл дверь амбара и остался ее подпирать. Что ж, компания собралась немногочисленная, но уютная.

Джеремайя Питерс был в белой рубашке, свободного покроя белых брюках и босиком. Правда, в отличие от меня, это наверняка был его собственный выбор.

Кроме того, он к своему сиденью привязан не был.

— Доброе утро, сестра, — сказал он.

Я решила, что не буду мычать ему в ответ. Если он хочет поговорить, он знает, что для этого надо сделать.

— Прошу прощения за способ, которым ты была доставлена сюда, — сказал он. — Но я опасался, что моего приглашения, сделанного по-другому, ты не примешь. Ты или те люди, которые за тобой стоят. Ты ведь не случайно оказалась на моей проповеди?

Я пожала плечами.

Я думала о его ноге. Если он такой весь из себя чудотворец, который помогает людям избавляться от их физических недугов (если это люди не подставные, конечно), то почему он до сих пор не исцелил себя сам? Ладно, синяки и порезы на лицах подельников можно было объяснить тем, что это не слишком серьезные раны, не причиняющие беспокойства, и в целом на нужды подчиненных можно просто наплевать, но какого черта он не вылечил себя?

Воспитывает в себе смирение или просто не способен? Или он — сапожник без сапог, альтруист, который помогает только другим? А какие у его дара еще ограничения есть? Хотелось бы весь список посмотреть.

— Также я прошу прощения за то, что мы разговариваем в такой обстановке, — продолжал он, обводя взглядом амбар, в котором не было ничего, кроме крыши и стен. — Я с радостью пригласил бы тебя в свое жилище, но, честно говоря, сестра, от тебя слишком неприятно пахнет.

Да? А я и не чувствую. Принюхалась, должно быть. Впрочем, неудивительно, что после целого дня в багажнике на жаре благоухаю я отнюдь не розами.

— Еще тебя, должно быть, беспокоит твое будущее, — сказал он. — Но беспокойство твое напрасно. Здесь ты в абсолютной безопасности.

Да-да, именно о такой безопасности я и мечтала. А чтоб мне стало совсем безопасно, не могли бы вы еще пушечное ядро мне на ногу повесить?

— Тебе интересно, зачем ты здесь?

Я пожала плечами.

— Я хочу поговорить с тобой, сестра. Узнать тебя получше. И здесь, пожалуй, единственное место, где нам никто не помешает. Ни те люди, которые послали тебя ко мне, ни те, которые защищали тебя в отеле. Ты ведь уже убедилась, что их защита ничего не стоит? Я всегда добиваюсь своих целей, сестра, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

Ну, пока он выглядел банальным самовлюбленным болваном. Не злодеем, а опереточным злодейчиком, и его монолог, даже несмотря на сопутствующие обстоятельства, начал нагонять на меня скуку. Скорее бы он уже переходил к тому, что ему от меня надо.

Может быть, я хоть так узнаю что-то о себе.

Ну, помимо того, что мне не шестнадцать лет и я коп. Хотя, наверное, уже в отставке.

Питерс принялся сверлить меня взглядом.

— Ты хочешь ответить на мои вопросы, — сказал он. — Ты хочешь рассказать мне все.

И хотя это не было сформулировано в форме вопроса, я усиленно закивала головой. После третьего кивка на меня накатило головокружение, и перед глазами начал формироваться кровавый туман, так что продолжала я уже с меньшим энтузиазмом.

— Освободите ей рот, — распорядился Питерс.

Кайл без особых церемоний сдернул полоску скотча с моего лица.

— А я уж начала думать, что тебе нравится слушать только звук собственного голоса, — сказал я Питерсу, и легкая тень неудовольствия пробежала по его лицу.

— Что ж, — сказал он. — Давай с самого начала. Как тебя зовут?

— Боб Кэррингтон, — сказала я. Не вижу смысла делать из своего имени тайну, ведь оно известно почти всем окружающим.

— Боб?

— Боб.

— Это больше похоже на кличку, — сказал он.

— Это уменьшительное от Роберты.

— Что ж, я буду называть тебя Робертой, сестра.

— А ты не мог бы не называть меня сестрой? — поинтересовалась я. — Конечно, у меня никогда не было братьев, и я не знаю, как они должны себя вести, но явно не так. Для семейных отношений все это как-то нездорово.

— Разве не все люди братья и сестры друг другу?

— По моему опыту, нет, — сказала я. — Хомо хомини люпус эст.

— Ты очень негативно смотришь на этот мир.

— Да? — удивилась я. — С чего бы? Кто-то ударил меня по голове, связал и засунул в багажник. Может быть, мои розовые очки потерялись где-то в этот момент.

— Тебя беспокоит рана на голове? — спросил он.

— А тебя беспокоит рана на ноге?

— Беспокоит, сестра, — сказал он. — Но я не держу на тебя зла.

— Тем не менее, меня притащили сюда, заперли в сарае, и я все еще связана, — напомнила я. — Типичное поведение для того, кто не держит зла.

— Тебя привезли сюда не ради мести, — сказал Питерс. — Напротив, я хочу помочь тебе.

— Помочь в чем?

— Разобраться, — сказал он.

Помощь такого рода мне действительно требовалась, но чем дальше, тем больше я сомневалась, что он сможет ее оказать. И еще мне начало казаться, что никакой сюжет нас с Джеремайей не связывал. По крайней мере, до того, как мы с ним пересеклись в Далласе. А теперь уже черт его знает.

— Зачем ты пришла на мою проповедь?

— Я уже говорила, у меня амнезия, — сказала я. — И я надеялась, что ты сможешь мне помочь. Но ты не смог.

— Да, — сказал он. — Я не смог. Именно это меня и беспокоит.

— Не бери в голову, — посоветовала я. — С каждым может случится.

— Но не со мной.

— То есть, ты на самом деле веришь, что помог всем тем людям? — спросила я, надеясь, что скепсис пробьется через засохшую кровавую маску на моем лице.

— Я не просто верю, что помог всем тем людям, — сказал он. — Я знаю, что я им помог.

— А, ну да, — сказала я. — Так и есть.

— Сарказм — признак неуверенности в себе и агрессии, — сказал он. — Брат Кайл, достань свой пистолет, пожалуйста.

Кайл достал пистолет.

— И выстрели в ногу брату Дону, — попросил Питерс.

Больше всего меня удивило, что на лице брата Дона не появилось ни испуга, ни неуверенности, и если он хоть как-то протестовал против такого решения, то исключительно внутри. Кайл тщательно прицелился и всадил Дону пулю в мясистую часть бедра. Тот скривился от боли, но даже не вскрикнул и остался стоять, как стоял. Опираясь о стену.

— Благодарю тебя, брат Кайл, — сказал Питерс и в его голосе появились металлические нотки. — Ты исцелен, брат Дон. Ты абсолютно здоров. Ты не чувствуешь боли, твоя вера хранит тебя.

Брат Дон расслабился, благодарно улыбнулся и несколько раз топнул простреленной ногой. Дырка в джинсах осталась на месте, но крови под ней уже не было. И никаких следов раны на ноге.

Хороший фокус.

— А куда делась пуля? — спросила я.

— Полагаю, она прошла насквозь, — сказал Питерс.

Брат Дон повернулся и показал мне выходное отверстие. Еще одна дырка на джинсах и опять никаких следов ранения. Впрочем, если появление первой дырки произошло на моих глазах, вторую они могли и заранее проковырять.

— Что скажешь, сестра? — не без самодовольства поинтересовался Джеремайя. — Помог ли я брату Дону или нет?

— Выглядит убедительно, — согласилась я. — Но есть один нюанс. Почему у брата Дона до сих пор пластырь на шее?

— Потому что раны, нанесенные тобой, — Питерс указал на свое колено. — Я почему-то исцелить не способен. И мне очень хотелось бы разобраться, почему так, и почему я не могу помочь тебе.

— Есть рабочие версии? — поинтересовалась я. — Какая побеждает?

— Некоторые мои братья, с которыми я пока не согласен, говорят, так происходит потому, что ты — дьявольское отродье.

Интересная версия, подумала я и вспомнила реакцию Грега на любое упоминание о моем отце. Может быть, эти братья Питерса и сами не представляют, насколько они правы.