И уйти в закат

Глава 12

Там было-то всего четыре ступеньки, так что я быстро оказалась на сцене, и мы с Джеремайей Питерсом, проповедником, чудотворцем и лидером деструктивного культа уставились друг на друга. Я смотрела на его открытое, дружелюбное, слегка вспотевшее то ли от выступления, то ли от сотворения чудес лицо и пыталась понять, шарлатан передо мной или нет. Что он думал обо мне, осталось тайной.

— Итак, что же тебя волнует, сестра?

Он выглядел совершенно спокойно, чего не скажешь о его помощниках, стоявших с напряженными лицами. А один из телохранителей за его спиной и вовсе сунул руку под пиджак. Может быть, у него сработали инстинкты, и он что-то почувствовал, а может быть, ему просто не нравилось, что все пошло не по плану.

Я замялась с ответом, и Питерс решил угадать, начав с самого очевидного.

— Твоя рука? Врачи говорят, что к ней никогда не вернется былая подвижность?

Вообще-то, ни о чем таком врачи мне не говорили, да и вообще, настоящих врачей я с самого пробуждения не видела, но былая подвижность руки не казалась мне чем-то критически важным. В конце концов, я же не музыкант или нейрохирург.

Хотя, черт его знает. Я же ничего не помню. А вдруг перед аварией я как раз собиралась стать музыкантом или нейрохирургом?

— На самом деле, у меня есть проблема посерьезнее, — сказала я. — Я не знаю, кто я.

— Как и большинство присутствующих людей, — провозгласил он. — Разве не этим вопросом мы задаемся большую часть сознательной жизни? Кто мы? Зачем мы здесь? Щепки ли мы, подхваченные течением, листья ли мы, гонимые ветром, есть ли смысл в нашем существовании, или оно — всего лишь случайное отклонение, и не будь нас — ничего не изменится? Ты пришла за ответами, сестра, и я дам тебе этот ответ, как и всем остальным.

— Боюсь, что такой ответ мне не совсем подходит, — сказала я. — Мне бы что-то более конкретное. У меня амнезия.

— Ты потеряла память, сестра?

— Да, брат.

— Как это случилось?

— В этом и проблема, — сказала я. — Я не помню.

Либо участие, отразившееся на его лице, было искренним, либо он — превосходный актер, заслуживающий своего персонального Оскара.

— И ты хочешь все вспомнить?

— Ну, такая была идея.

— А ты уверена, что это правильная идея? — поинтересовался он. — Ты уверена, что это на самом деле тебе нужно? Может быть, это знак. Может быть, это шанс начать свою жизнь с чистого листа, отстроить все заново, не опираясь на предыдущие ошибки? Ведь сказано было, что многие знания — многие печали, и…

— И я уверена, что это не мой случай, брат, — сказала я.

Может быть, я и прислушалась бы к его словам в какой-нибудь другой ситуации. В той, где на меня не наседали агенты ТАКС, в той, где я знала бы, что за гусь этот подваливший ко мне Реджи, в той, где можно было бы хотя бы зафиксировать все, как есть, не боясь, что через неделю оно опять исчезнет.

Кстати, об этом нюансе я Джеремайе Питерсу говорить не стала. Если он тот, за кого себя выдает, то сотворенное им чудо само поймет, что мне надо.

А если нет, то какой смысл?

Оказавшись с Джеремайей лицом к лицу — нас разделяло всего около двух метров — я окончательно убедилась, что этот человек мне не знаком, но это была не новость. Реджи тоже оказался мне незнаком, хотя он утверждал, что раньше мы встречались при довольно странных обстоятельствах из разряда тех, о которых фиг забудешь.

Но судя по реакции Питерса, он тоже понятия не имел, кто я такая. Если Грег прав, и нас с Джеремайей действительно что-то связывает, эта связь пока никак себя не проявила.

— Веришь ли ты, что можешь вспомнить все тобой позабытое, сестра?

— Ну так, — сказала я. — Пятьдесят на пятьдесят.

— Другого ответа я и не ожидал, — провозгласил он. — Но моя вера необъятна и ее хватит для нас двоих. Исцелись!

Он воздел руки. Аудитория затаила дыхание.

А больше ничего не произошло. Я не почувствовала в своем состоянии никаких изменений. Каскад воспоминаний не обрушился на мое сознание бурным потоком и не смыл остатки вменяемости в море безнадеги.

— Похоже, осечка, — сказала я. — Со всяким может случиться.

— Ты помнишь все! — крикнул он, снова воздевая руки.

— Э… боюсь, что нет.

Он удивился.

Это было искреннее удивление человека, раз за разом успешно проделывающего какую-то рутинную, отработанную до автоматизма операцию, ну, типа забивания гвоздей, посреди которой внезапно что-то пошло не так. Причем, не просто не так, а сильно не так.

Как если бы гвоздь выхватил у него из рук молоток и заговорил.

Кроме удивления, на его лице отразилось непонимание.

И тревога.

У него не получилось. Он понял это по выражению моего лица еще после первой попытки. У него не получилось, и он не понимал, почему.

У меня была версия: до меня он имел дело с подставными, с липовыми больными, но сам этого не знал. Наверное, помощники в курсе, и они все организовали, вот парень и уверовал в свои способности.

Эта версия не билась с тем фактом, что на лицах ассистентов, которые я могла рассмотреть, читались ровно те же эмоции, что у их босса.

Зал хранил гробовое молчание.

— В любом случае, спасибо за попытку, — сказала я по возможности ровным голосом, пытаясь игнорировать подкативший к горлу комок.

Неужели на какой-то миг я на самом деле поверила, что все может решиться вот так просто, по мановению руки самопровозглашенного целителя? Откуда во мне вдруг взялась эта вера в чудо? Прослушанная проповедь так повлияла?

— Подойди ближе, сестра.

— Наверное, не стоит. Я лучше пойду…

Он сам сделал два шага мне навстречу и возложил правую ладонь на мой лоб. Его лицо исказилось от напряжения.

— Исцелись!

Мне уже стало перед ним неудобно. Перед ним и перед аудиторией, которая так благосклонно принимала предыдущие чудеса. Я уже начала подумывать о том, чтобы подыграть ему и прокричать на весь зал о свершившемся чуде, когда он отнял ладонь, сделал шаг назад и снова уставился на меня.

— Я не понимаю, — сказал он. — Ты для меня — как закрытая книга, сестра. Такого со мной раньше никогда не случалось.

Все когда-нибудь бывает в первый раз. Обидно, конечно, что его таланты дали осечку именно на мне, но, видимо, исцелять слепых, хромых и жирных куда проще. А тут — очевидная болезнь мозга, а мозг для современной медицины до сих пор является тайной за семью печатями и всякое такое.

Конец выступления был смазан, но похоже, что Питерса это абсолютно не занимало.

— Ты не останешься без моей помощи, сестра, — сказал он. — Найди меня после того, как мы здесь закончим. А еще лучше — приезжай в нашу общину, и я посмотрю, что я могу для тебя сделать. Помни, что надежда всегда есть.

Он казался абсолютно искренним. Он говорил с такой страстью и таким участием, что я была готова ему поверить. Он был настолько убедителен, что на какой-то миг показалось, ему это даже нужнее, чем мне.

Не думаю, что дело было именно в помощи. Скорее, ему хотелось разобраться, что происходит. И ему было наплевать на то, что он мог потерять часть аудитории из-за того, что представление пошло не по плану.

— Ладно, — сказала я. — Найду тебя после.

Я на самом деле собиралась уйти.

Джеремайя Питерс не выглядел, как глава деструктивного культа и кровавый маньяк, и я не была готова пристрелить его на глазах у всех этих людей. А может, вообще не была готова в него стрелять.

И пожалела, что не стала изучать документы, которые принес мне специальный агент Джонсон.

Я смущенно улыбнулась, помахала Питерсу рукой и направилась к лестнице. Ко мне тут же подскочил один из его ассистентов, видимо, чтобы взять контакты и не потерять со мной связи. Он машинально попытался приобнять меня за талию и это стало последней каплей для плохо спрятанного под поясом моих джинсов «глока».

Чертов пистолет вывалился прямо на ступеньки.

— Со всем моим уважением, сэр, но вы уверены, что это была такая уж хорошая идея? — спросил Стивен.

Специальный агент Джонсон покинул здание. Сейчас он стоял в переулке рядом с отелем, прислонившись к капоту черного бронированного «эскалейда», и взор его был устремлен в голубое безоблачное небо Техаса.

Поскольку других приказов у него не было, Стивен последовал за ним. Специальный агент Джонсон не возражал.

— А что, по-твоему, я сделал? — спросил он.

— Вы отпустили ее внутрь. Одну.

— Ты же знаешь, что сотрудники ТАКС ни под каким предлогом не должны вступать с Питерсом в визуальный контакт, — сказал агент Джонсон. — Для нас это слишком опасно. А для нее — нет. Я просто сделал то, что должен был сделать. Вывел ее на расстояние удара.

— Но по нашим прикидкам, в зале не менее двух десятков его людей, среди которых как минимум пять профессиональных стрелков, — сказал Стивен. — Вы не думаете, что это немного… чересчур? Для любого человека, кем бы он ни был.

Специальный агент Джонсон покачал головой.

— В тот момент, когда она скрылась за дверьми конференц-зала, в который нам нельзя…

— И вы лучше других должны понимать, почему нам туда нельзя.

— … мы потеряли всякую возможность контролировать ситуацию.

— Нет, не так, — сказал агент Джонсон. — Ваше умозаключение ложно, потому что вы исходите из ошибочной предпосылки, что мы когда-нибудь ее контролировали.

— Поэтому вы предпочли просто уйти, сэр?

— У нас восемнадцать человек внутри отеля и две группы быстрого реагирования в минутном доступе, — сказал агент Джонсон. — В конце концов, там внутри — Грегори, а Грегори — это практически наш Киану Ривз. Не думаю, что при такой расстановке сил мое личное присутствие сможет что-то изменить.

— Вся эта операция выглядит… странно.

— Разве за время службы вы еще не привыкли иметь дело со странными вещами?

Стивен привык, но это были странности совсем другого рода.

Привычные странности, как правило, исходили от тех, с кем ТАКСу приходилось иметь дело, сами же агенты всегда старались действовать по инструкции, тщательно планируя свои действия и подстраховывая друг друга на всех этапах операции, чего совершенно не наблюдалось во время их текущей миссии в Техасе.

Она выглядела, словно ТАКС бросил в бой свои наиболее подготовленные части, надеясь, что их сил хватит, и они уже по ходу дела разберутся, как именно им следует действовать. Как будто их команда, всегда основанная на порядке, четком планировании и основательной подготовке, сейчас пыталась выехать тупо на классе.

Но если следовать этой спортивной метафоре, Джеремайя Питерс тоже был весьма талантливым игроком, и счет на табло пока был в его пользу.

— Значит, вы думаете, что она может это сделать?

— Может, — сказал агент Джонсон. — Она может. Но не факт, что она это сделает, а если и сделает, то не факт, что удобным для нас образом. Это же Роберта Кэррингтон, а когда ты имеешь дело с Робертой Кэррингтон, все что угодно может пойти не так.

— Тогда зачем здесь я? — спросил Стивен.

— Наверное, для того чтобы набираться жизненного опыта, — сказал агент Джонсон. — Видите ли, Стивен, мне кажется, вы до сих пор не понимаете глубинной сути того, чем мы сейчас занимаемся.

— И чем же мы сейчас занимаемся, сэр? Если по сути?

— По сути, мы пытаемся потушить лесной пожар ядерной бомбой, — сказал агент Джонсон. — И самое неприятное в том, что это — моя идея. Признаться, когда я ее предлагал, я не думал, что директор Смит ее примет. Я надеялся, что у кого-нибудь найдется план получше. Но его не нашлось.

— И поэтому вы решили пустить все на самотек? И просто ждете здесь, чем все кончится, пялясь… простите, глядя на небо? Со всем моим уважением, сэр.

— Когда ты имеешь дело с потенциальным ядерным взрывом, — сказал специальный агент Джонсон и оглянулся на бронированный «эскалейд». — Ты должен предпринять все доступные тебе меры, чтобы иметь возможность убраться подальше от его эпицентра.

— Упс, — сказала я и попыталась мило улыбнуться.

Боюсь только, что улыбка вышла слегка натянутой. Трудно скалить зубы, когда на тебя направлено как минимум семь стволов, два из которых принадлежали боевикам.

Разумеется, я даже не попыталась наклониться и подобрать пистолет. Уверена, что в тот же миг меня нашпиговали бы свинцом. Если не профессиональные стрелки с ранчо, то адепты Питерса с крупным калибром — наверняка.

— Зачем тебе пистолет, сестра? — поинтересовался Питерс.

— Мы в Техасе, — напомнила я.

У меня был встречный вопрос: «А нафига столько оружия представителям миролюбивого культа?» —, но я не стала его задавать, потому что ситуация и так была уже достаточно накалена.

— А может быть, ты пришла сюда, лелея в своем сердце злой умысел, сестра?

— Ну так, брат, — сказала я. — Пятьдесят на пятьдесят.

Толпа прильнула к сцене, взгляды всех присутствующих были прикованы к происходящему. Похоже, что зрелище, ради которого они сюда явились, оказалось даже более захватывающим, чем они могли ожидать.

— Это твоя личная инициатива или тебя кто-то надоумил? — спросил Питерс. — Или, быть может, тебе заплатили?

— Да тут вообще сложная история, — сказала я. — Я и сама толком не понимаю, зачем я здесь и что мне нужно.

— Что ж, я верю, что вселенная привела тебя сюда не просто так, сестра, — он воздел руки. — Уберите оружие, братья. Сегодня ничья кровь здесь не прольется.

Удивительно вменяемый чувак, подумала я. Даже странно.

Головорезы в джинсах и клетчатых рубашках спрятали свои дробовики почти моментально. Нанятые профессионалы в костюмах убирали пистолеты куда неторопливее, выражая этим недовольство решением охраняемой персоны. Но противиться никто не стал.

— Подбери свой пистолет, сестра, — сказал Питерс.

Я наклонилась и взяла «глок» в руку. Никакого ощущения безопасности он мне не подарил — с другой стороны оружия было кратно больше, и я понимала, что если начнется пальба, шансов у меня нет.

— Направь его на меня, — попросил Питерс.

— Ты уверен?

— Уверен, сестра, — улыбнулся он.

— А твои парни меня не пристрелят?

— Нет, сестра. — сказал он. — Никто из них не достанет оружия без моего разрешения.

Мне сильно не доставало его уверенности, но терять было уже нечего, и я начала поднимать пистолет.

— Стойте! — толпа расступилась и на сцену вышел крепкий немолодой мужчина, к пиджаку которого был приколот значок служащего отеля. Кажется, я видела его в лобби.

Это был портье.

— Господа и дамы, — сказал он, при слове «дамы» отвесив мне чопорный поклон. — Я хотел бы напомнить вам, что в стенах отеля «Континенталь» мы не приветствуем любое насилие, как в адрес наших постояльцев, так и по отношению к другим гостям. Нарушитель этого правила получит статус «экскоммуникадо», полностью потеряет доступ к нашей сети и к прочим нашим услугам, и к нему будут применены дополнительные штрафные санкции.

Что за нелепые санкции, подумала я. Стоить тебе пристрелить кого-то в стенах гостиницы, и тебе перед выселением даже белье из прачечной не вернут?

— Не беспокойтесь, — лучезарно улыбнулся ему Питерс. — Ее пули не смогут причинить мне вреда.

Я бы на его месте не была бы так в этом уверена. Я и на своем месте в этом уверена не была.

Впрочем, мне кажется, тогда я уже начала понимать, с кем имею дело. Он не был шарлатаном, но и особо умным человеком тоже не был. Только дурак после первой осечки может решиться попробовать второй раз, взвинчивая ставки прямо на глазах у зрителей.

— Моя вера хранит меня! — провозгласил Питерс, в очередной раз воздевая руки. — Стреляй, сестра.

Я посмотрела на него. Потом посмотрела на портье. Тот пожал плечами, видимо, на его памяти прецедентов еще не случалось, и он понятия не имел, как на все это реагировать.

— Стреляй же, сестра! — возопил Джеремайя. — Ибо я уверен в крепости моей веры, и все присутствующие должны получить урок! Стреляй же, чтобы я мог быстрее вернуться к тому, зачем мы здесь собрались! Стреляй, а после этого готовься услышать слова истины!

Не знаю, что на меня нашло, но я выстрелила.