Худей!

Глава 17 Вес 137 фунтов

Ночью Вилли остановился в Провиденсе. Он позвонил в контору и продиктовал послание для Кирка Пеншли: не вышлет ли он все имеющиеся фотографии цыган и номера их машин в отель Шератон в Южном Портланде, Мэйн?

Поездка из Фэрвью в Провиденс — сто пятьдесят миль. Вилли был на грани изнеможения. Впервые за неделю он спал без снов. На следующее утро он обнаружил, что в ванне номера нет весов. «Слава богу! — подумал Вилли. — Благодарю хозяев отеля, за эту маленькую любезность».

Вилли быстро оделся, с удивлением услышав свое прерывистое дыхание. В 8.30 он был в пути и вписался в отель Шератон к 18.30. Там его поджидало послание от Пеншли: «Информация добывается, но с трудом. Может занять день или два».

«Великолепно, — подумал Вилли. — Два фунта в день, Кирк, какая малость. Пять дней, и я сброшу всего лишь эквивалент весу пакета муки средних размеров».

Отель оказался круглым зданием, и комната Вилли напоминала своей формой отрезанный кусок круглого пирога. Его перегруженный мозг, который до сих пор справлялся со всем, нашел почти невозможным иметь дело со спальней с острым углом, Вилли подумал, что если форма зала ресторана такая же, лучше ему заказать обед в номер.

Он только вышел из ванной, когда послышался стук официанта. Надев халат, который администрация предусмотрительно снабдила карточкой, вложенной в карман: «Не укради», Халлек открыл дверь… и впервые его посетило неприятное ощущение балаганного уродца. Официант был молодым парнем не более 19 лет, с всклокоченными волосами и впалыми щеками, словно пародия на британских панк-музыкантов. Ничего выдающегося. С отсутствующим видом он посмотрел на Вилли. За каждую смену он видел сотни людей в халатах отеля: может, его заинтересованность слегка изменилась бы, если бы он посмотрел на счет и сосчитал размеры чаевых. Потом глаза официанта слегка расширились в испуге, который выглядел почти ужасом. Выражение лишь на миг промелькнуло у него на лице, потом выражение безучастности снова вернулось. Но Вилли все заметил.

Ужас. Почти ужас.

А выражение испуга осталось — скрытое, но осталось.

Вилли решил, что заметил перемену только потому, что к выражению лица официанта добавился новый элемент — завороженность.

Они оба замерли на мгновение, сплетенные неприятным, не желательным соучастием зеваки и объекта, на который стоило поглазеть. Вилли смутно вспомнил Дункана Хопли, сидящего в уютном домике с выключенным освещением.

— Заносите, — грубо сказал Вилли, прервав слишком свирепо затянувшееся молчание. — Или собираетесь так стоять весь день.

— Извините, — произнес официант. Краска залила его лицо, и Вилли пожалел о своей грубости. Официант не был панк-рокером или каким-то подрастающим преступником, зашедшим в цирк поглазеть на живых крокодилов. Просто студент, подрабатывающий в летнее время. Студент, который удивился при виде настолько худого человека, чья худощавость могла быть, а могла и не быть, результатом какого-то заболевания.

«Старик проклял меня несколькими способами, не одним», — подумал Вилли. Не вина официанта, что Вилли Халлек, в прошлом респектабельный житель Фэрвью, Коннектикут, потерял достаточно веса, чтобы претендовать на статус уродца. Он наградил официанта дополнительным долларом и поскорее спровадил его из номера. Потом он прошел в ванную и взглянул на себя, медленно распахнув полы халата, как любитель стриптиза, практикующийся в уединении своей комнаты. Для начала он свободно завязал халат поясом, открыв большую часть груди. Вполне можно было понять шок официанта, даже ограничиваясь этим. Еще лучше понять молодого человека можно было, распахнув халат.

Все ребра проступали совершенно отчетливо. Ключицы были двумя аккуратными грядами, покрытыми кожей. Скулы выпирали. Грудина была перепутавшимся узлом. Живот — впадиной. Таз мог служить анатомическим пособием.

«Сто фунтов, — думал он. — Вот и все, что требуется, чтобы выманить из кладовки костяного человека. Теперь ты знаешь, что такое тонкая грань между тем, что ты всегда принимал за должное и был уверен в его неизменности и между полным безумием. Если ты когда-нибудь и гадал, теперь ты точно знаешь. Ты пока выглядишь нормально — ну, относительно нормально — в одежде… Но сколько времени пройдет, пока ты начнешь привлекать взгляды, подобные тому, которым одарил тебя официант, даже когда ты будешь полностью одет? Неделя? Две недели?»

У него разболелась голова, и, хотя он раньше чувствовал голод, едва смог приняться за ужин. Он плохо спал и встал рано.

Вилли решил, что Кирк Пеншли и детективы из бюро Бартона правы — цыгане должны двигаться и дальше вдоль побережья. Летом в Мэйне только на побережье наблюдалось оживление из-за наплыва туристов. Туристы усеяли все побережье, привезли с собой доллары, которые им не терпелось вытащить из своих бумажников. Вот где должны быть цыгане — но где точно?

Вилли отметил более пятидесяти прибрежных городов, затем спустился вниз. Бармен был уроженцем Нью-Джерси и знал только об Азбури-Парк, но Вилли нашел официантку, которая прожила в Мэйне всю жизнь, была знакома с побережьем и любила о нем рассказывать.

— Я ищу некоторых людей и уверен, что они должны остановиться в прибрежном городке, но не в шикарном, а скорее в… э…

— В оживленном. Но с туристами среднего достатка?

Вилли кивнул.

Официантка просмотрела его список.

— Очард Бич, — сказала она. — Это самый живой из них. Там до самого Дня Труда[1] все так и бурлит. Ваших друзей там даже не заметят, если только у них не по три головы у каждого.

— А еще где?

— Ну… большинство городков на берегу летом становятся шумными. Возьмите к примеру Бар Харбор. Каждый, кто о нем слышал, представляет себе шикарный курорт, респектабельный, где богатые люди разъезжают в Роллс-Ройсах…

— На самом деле это не так?

— Да. Французский Залив, может быть, но не Бар Харбор. Зимой это просто вымерший городок, где прибытие парома становится самым увлекательным событием за весь день. А летом Бар Харбор сходит с ума. Это как Форт Лодердэйл во время военных каникул — полно зевак, чудаков и престарелых хиппи на пенсии. Вы можете зайти на территорию городка, глубоко вздохнуть и забалдеть от наркоты, если ветер дует в вашу сторону. Все городки в вашем списке таковы. Разве Дак-Хабор чуть переплюнул остальные. Вы понимаете?

— Да, — отозвался Вилли, улыбнувшись.

— Раньше я часто приезжала туда в июле или августе, но не теперь. Теперь я стала слишком старой.

Улыбка Вилли стала задумчивой. Официантка выглядела на все свои двадцать три года. Вилли дал ей пять долларов, и она пожелала ему приятного лета и успеха в поисках друзей. Вилли кивнул, но впервые его уверенность в успехе поколебалась.

— Вы не обидитесь за совет, мистер?

— Вовсе нет, — ответил Вилли, думая, что сейчас она присоветует, откуда лучше начать поиски, а это он уже сам решил.

— Вам следует чуть поправиться, — сказала девушка. — Ешьте побольше мучного. Так сказала бы моя мать. Побольше мучного. Вам нужно поправиться на несколько фунтов.

Бумажный конверт с фотографией и сведениями о машинах прибыл на третий день пребывания Вилли в Портланде. Халлек медленно перебрал фотографии, разглядывая каждую. Здесь был и молодой парень, жонглировавший булавами; его фамилия тоже была Лемке. С бескомпромиссной открытостью взирал он в объектив, готовый как на дружбу и добрые отношения, так и на вражду и ненависть. Здесь была хорошенькая молодая девушка, которая стреляла по мишеням — и да, она выглядела не менее красивой, чем запомнил ее Вилли на лугу в тот день. Анджелина Лемке. Он положил рядом их фотографии. Брат и сестра. Внуки Сюзанны Лемке? Правнуки Тадеуша Лемке? Пожилой человек в комбинезоне — Ричард Кроскилл. Еще Кроскиллы. Станчфилды. Стабберды. Еще Лемке. И потом… почти в самом конце…

Это был он. Глаза, пойманные в двойную сеточку морщин — темные и уверенные, полные ясного понимания. На голову был натянут платок, повязанный узлом на правом ухе. Сигарета воткнута в глубоко потрескавшиеся губы. Нос был влажным, раскрытым ужасом, гнойным и жутким.

Вилли глядел на фотографию словно загипнотизированный. Было что-то знакомое в облике цыгана, существовала какая-то связь, в которую Вилли не мог провести параллели. Потом он понял. Тадеуш Лемке напомнил ему фото стариков в рекламах сыра из кислого молока Даннона, стариков из Грузии, которые курили сигареты без фильтра, пили водку, от которой разламывался череп, и жили до 130, 150 лет. Потом всплыла строчка из песни Джерри Волкера: «Он посмотрел на меня глазами времени…»

Да. Вот что увидел в лице Тадеуша Лемке Вилли Халлек. В глазах старого цыгана Халлек увидел глубокое знание, в котором век двадцатый представал всего лишь тенью. И тут Вилли задрожал.

Той ночью, когда он встал на весы в ванной, примыкающей к его клинообразной спальне, его вес был 137 фунтов.