Худей!

Глава 15 Два телефонных разговора

Вилли провел остаток дня, парясь в доме, расхаживая взад-вперед и ловя отражения своей новой личности в зеркалах и на полированных поверхностях мебели.

«Мы гораздо сильнее зависим от восприятия своего физического состояния, чем обычно думаем».

В этой мысли он не нашел ничего утешительного.

«То, как мы воспринимаем действительность, гораздо больше зависит от нашего физического состояния, чем мы думаем».

Вот это уже гораздо ближе к существу дела. Когда вы наблюдаете, как исчезает фунт за фунтом ваше тело, словно сложное уравнение, стираемое с доски линия за линией, это заставляет вас задуматься о реальности. Вашей персональной реальности.

Он был толстым — не увесистым, но несколько перегруженным, совершенно жирным, как боров. Потом стал плотным, приблизительно нормальным (если такое состояние вообще существует), затем худощавым. Но теперь его худощавость начинала превращаться… в худобу. Что последует дальше? Очевидно, истощение. А потом — нечто, не способное уложиться в границы его воображения.

Его не слишком беспокоила та возможность, что его могут утащить на «веселую ферму»: такие процедуры требуют времени. Но последний разговор с Хьюстоном ясно показал ему, насколько далеко зашло дело и насколько мала возможность того, чтоб ему поверили — теперь или потом. Он хотел позвонить Кирку Пеншли — тяга была почти непреодолимой, хотя он знал, что Кирк сообщит ему сразу же, как только детективное бюро что-то раскопает.

Вместо этого он набрал один нью-йоркский номер. Имя Ричарда Джинелли никак не могло выскочить у него из головы с самого начала этого дела. Вот теперь было самое время звонить. Просто позвонить, на всякий случай.

— «Три брата», — сказал голос на другом конце линии. — Специальный ассортимент меню на сегодня включает говядину Марсала и нашу собственную версию Феттучине Альфредо.

— Мое имя Вильям Халлек, и я хотел бы говорить с мистером Джинелли, если он сможет уделить мне время.

Через мгновение тихий голос произнес:

— Халлек?

— Да.

В трубке раздался щелчок. Кто-то ругался на итальянском. Кто-то смеялся. Как и все в его нынешней жизни, все это казалось очень далеким. Наконец трубку взяли в руки.

— Вильям! — Вилли снова подумал, что Джинелли был единственной персоной на всем свете, кто называл его полным именем. — Как твои дела, пайзан?

— Я худею.

— Хорошо, — ответил Джинелли. — Ты был чересчур большим мальчиком, Вильям, слишком большим. Сколько ты скинул?

— Двадцать фунтов.

— Хэй! Мои поздравления! Твоему сердцу должно быть большое облегчение. Тяжело приходилось, а? Можешь мне не говорить, я знаю. Чертовы калории никак не хотят отцепляться. У ирландцев, вроде тебя, они все время откладываются на поясе. У нас, итальяшек, они рвут сиденья наших штанов каждый раз, когда мы завязываем шнурки.

— Мне было совсем не трудно похудеть.

— Ну ладно. Пора тебе заглянуть к «Братьям», Вильям. Я устрою тебе мое собственное блюдо. Цыпленок по-неаполитански. Одна порция за присест вернет тебе весь утраченный вес.

— Надо бы поймать тебя на слове, — сказал Вилли, слегка улыбнувшись. Он увидел свое отражение в зеркале кабинета, слишком много зубов засверкало, когда он улыбнулся. Слишком тонкими стали его губы и щеки. Вилли перестал улыбаться.

— Я скучал. Это было слишком давно. А жизнь такая короткая, пайзан. Я говорю, жизнь коротка, верно?

— Да, я тоже так думаю.

Джинелли заговорил тоном ниже.

— Я слышал, у тебя были неприятности в Коннектикуте, — он говорил «Коннектикут», словно это было в Гренландии. — Мне было печально это слышать.

— Как ты об этом узнал? — откровенно испуганно спросил Вилли. В «Репортере» Фэрвью была напечатана небольшая статейка — пристойная, без упоминания имен. Вот и все. Ничего в нью-йоркских газетах.

— Держу ухо у самой земли, — ответил Джинелли.

— У меня возникли дополнительные проблемы, — сказал Вилли, осторожно подбираясь слева. — Они несколько… выходят за рамки легального характера. Женщина — ты слышал о женщине?

— Да. Я все знаю. Она была цыганкой.

— Верно. Ее муж… причинил мне некоторые хлопоты…

— Как его зовут?

— Лемке, кажется. Я собирался сам заняться этим делом, но если не сумею справиться…

— Конечно, конечно. Ты мне позвонишь. Может, я смогу что-нибудь сделать, может — нет. Может, я решу, что мне не захочется. Я хочу сказать, друзья всегда друзья, а дела всегда дела. Ты меня понимаешь?

— Да, понимаю.

— Иногда друзья не мешают делам, а иногда наоборот. Я прав?

— Да.

— Этот парень пытается давить на тебя?

Вилли заколебался.

— Я бы не хотел говорить слишком много сейчас, Ричард. У этого дела слишком специфический характер. Но все же… да, он давит на меня и довольно крепко.

— Вильям, мы должны немедленно поговорить!

Озабоченность в голосе Джинелли появилась внезапно и была отчетливой. Вилли почувствовал, как слезы начали пощипывать ресницы, и резко провел ладонью по щеке.

— Я тебе признателен… очень… в самом деле. Но сначала я хочу попробовать справиться в одиночку. Я даже не знаю, чего бы я хотел от тебя.

— Если захочешь позвонить, Вильям, я всегда возьму трубку. Ладно?

— Ладно. И спасибо, — он поколебался. — Скажи мне. Ричард… ты суеверен?

— Я? Ты спрашиваешь итальянца, суеверен ли он? Меня, который вырос в семье, где вся родня молилась всем святым, о которых ты знаешь, и еще тем, о которых ты никогда не слышал, и покрывала зеркала всякий раз, когда кто-нибудь умирал, тыкала знаком от злого глаза, от всех ворон и черных кошек, которые попадались на дороге? Ты задал мне подобный вопрос?

— Да, — ответил Вилли, слегка улыбнувшись, несмотря на свои чувства. Голос Джинелли, твердый, решительный и абсолютно лишенный, юмора произнес — Я верю только в две вещи, Вильям: оружие и деньги. Вот и все, во что я верю. Можешь меня цитировать. Суеверный? Только не я, пайзан. Ты имел в виду кого-нибудь другого?..

— Хорошо, — ответил Вилли, и его улыбка стала чуть шире Это была первая настоящая улыбка, появившаяся на его лице за последний месяц. Ее было приятно видеть чертовски приятно.

В этот вечер, вскоре после того, как вернулась Хейди, позвонил Пеншли.

— Ваши цыгане заставили нас побегать, — сказал он. — У нас уже набралась куча чеков на тысячу долларов, Вилли. Не пора ли бросить?

— Сначала скажите мне, что вы узнали? — попросил Вилли. Его руки вспотели. И Пеншли начал говорить своим сухим тоном старшего чиновника.

Цыганская орда перекочевала сначала в Грино, городок в тридцати милях от Мэлфорда, потом в Атлборо, в Массачусетсе. В Атлборо один из них был арестован за нарушение спокойствия, а потом скрылся, не внеся залога.

— Произошло примерно следующее, — рассказывал Пеншли. — Один из горожан, типа забияки, потерял десять долларов, делая ставки на Колесе Удачи. Он сказал цыгану, крутившему колесо, что тут пахнет жульничеством и что он свое вернет. Через пару дней он узнал парня, когда тот выходил из магазина. Они перекинулись парой слов и подрались на стоянке автомобилей. Несколько свидетелей заявили, что драку спровоцировал местный житель, столько же подтвердило, что драку начал цыган. Во всяком случае, арестовали цыгана. Когда он не явился в суд, это только порадовало местных копов. Сохранило им стоимость судебного процесса и помогло выдворить цыган из города.

— Сработало все в обычном порядке, верно? — спросил Вилли. Он почему-то был уверен, что арестовали жонглера.

— Да, — согласился Пеншли. — Цыгане знают правило: когда они уходят, копы счастливы. Ни обвинений, ни преследований. Все равно, что удалить соринку из глаза. Пока она там, ты не можешь думать ни о чем другом. Но когда ты проморгаешься и боль уйдет, тебе безразлично, куда делась грязь, верно?

— Соринка, — повторил Вилли. — Новое определение человека.

— Для полиции Атлборо все именно так. Хотите совет, Вилли, или еще поговорим о бедственном положении некоторых национальных меньшинств?

— Давайте дальше.

— Потом цыгане останавливались в Линкольне, Массачусетсе. Они продержались там три дня, прежде чем получили пинок под зад.

— Та же самая группа? Вы уверены?

— Да. Одни и те же машины. У меня есть список регистрационных номеров. В основном машины из Техаса и Делавара. Зачитать?

— Потом. Не сейчас. Продолжайте.

— Дальше немного. Цыгане объявились в Ривере, к северу от Бостона, проторчали там дней пять и двинулись дальше по собственной охоте. Четыре дня в Портсмуте… а потом они исчезли из виду.

— Мы можем снова выйти на их след, если хотите, — сказал Пеншли. — Мы отстали от них только на неделю. В деле участвуют три детектива из Бюро Бартона и они ручаются, что сейчас цыгане где-то в Мэйне. Они двигаются параллельно 95 дороге от Каролины, почти как в цирковом турне. Они, вероятно, хотят обработать туристские зоны южного Мэйна и закончить в Бар-Харбор. Потом, когда спадет наплыв туристов, они отправятся на зиму во Флориду или на Техасское побережье.

— Среди цыган есть старик? — спросил Вилли. — Старик лет восьмидесяти? С жутким носом. Язва, рак или что-то вроде этого?

Шуршание бумаг продолжалось бесконечно.

— Тадеуш Лемке, — спокойно произнес Пеншли. — Отец женщины, которую вы сбили машиной.

— Отец! — воскликнул Вилли. — Это невозможно, Кирк! Женщина была старухой лет семидесяти пяти…

— Тадеушу Лемке сто шесть лет.

Несколько мгновений Вилли вообще не был в состоянии говорить. Его губы шевелились, но это было все. Он напоминал человека, поцеловавшего призрак. Потом он все же сумел заговорить:

— Это невозможно!

— Возраст, которому можно позавидовать, но совсем не невозможный. У нас есть данные на всех — цыгане ведь больше не шляются таборами по Восточной Европе, хотя мне кажется, что некоторые из старших, вроде этого парня, Лемке, хотели бы. У меня для вас полный набор — фотографии, номера социальных страховок, отпечатки пальцев, если вам это требуется. Лемке в разное время заявлял свой возраст 106, 108 и 120, но я предпочел бы поверить в 106, потому что это соответствует социальной страховке, которую смогли раскопать оперативники Бартона. Сюзанна Лемке была его дочерью, никаких сомнений на этот счет нет. И если это чего-то стоит, он зарегистрирован как президент Тадеуш-Компани в разрешении на разные игры, которые он проводит… это означает, что он во главе этого племени или отряда, или как его там называют.

Его дочь? Для Вилли это меняло все. Представьте, что кто-то ударил Линду. Представьте, что кто-то переехал на улице Линду, как дворняжку.

— …записали?

— А-а? — он заставил себя мысленно вернуться к Кирку Пеншли.

— Вы уверены, что не хотите покончить с этим делом? Это обойдется в копеечку, Вилли.

— Пожалуйста, попросите их продолжать. Я позвоню через четыре… нет, через три дня, узнать, обнаружили ли их.

— Нет нужды это делать. Если… когда люди Бартона найдут их, вы узнаете первым.

— Меня не будет в городе, — медленно произнес Вилли.

— Да? — Пеншли постарался произнести это как можно более безразлично. — А где вас можно будет найти?

— Я буду в разъездах, — неопределенно ответил Вилли и сразу повесил трубку. Он сидел совершенно спокойно, только в голове его бушевали вихри мыслей, а его пальцы — его худые пальцы — беспокойно барабанили по краешку стола.