Хрусталь

Глава четырнадцатая

- Этот разговор должен был состояться лично...

- Что случилось?!

- Ничего особенного, подал заявление.

- Ты... Уезжаешь?

- Угу... Лиля беременна. Худшее, что можно сделать в этой ситуации - это остаться здесь.

- Черт... Поздравляю и... Сочувствую?

- Поздравлений достаточно, спасибо, Гриш, сочувствовать тут нечему. - Он сделал паузу. - Разве что лишь появлению дурной симптоматики, но это звоночки в треугольник, не в колокол.

- У Лили или у тебя?

- У обоих. - Долькин вздохнул. - М-да, это место... Оно странное. Точка притяжения всего хаоса, что только возможно. - Володя по дружески похлопал меня по плечу. - Но не будем об этом, раз уж ты здесь, я тебе хочу передать копии документов, уверен заинтересуешься. – Долькин притягательно улыбнулся. - Вся информация по Лене в том числе. Пока я был в должности заведующего, мне за такое прилетело бы по шапке, но теперь... Теперь наверное… Впрочем, ты сдавать меня что ли будешь? Бери в личное пользование.

Я завис, глядя на кипу бумаг, как баран на новые ворота.

- Кстати, эта информация может оказаться полезной не только тебе. - Долькин подмигнул. - Сам знаешь какие силы в городе взаимодействуют. Но это лишь... Мои догадки. Ни к чему не призываю, ни к поездке на другой конец города, ни к общению с людьми из организации на букву «а»…

Он намекает на Ростислава?

- Да, конечно... Спасибо тебе, Вов... Даже не знаю как...

- Э, нет, нет, никаких соплей, я это делаю от души, благодарить не надо. - Он огляделся по сторонам в кабинете, где не было никого кроме нас, а окна зашторены. - И особо распространяться тоже.

Я положил кипу бумаг на стол, протянул руку и крепко пожал ладонь Долькина, похлопывая его левой рукой по плечу и в глубине души расстраиваясь не столько из-за его отъезда, сколько из-за того, что казалось бы привычные устои рушатся, люди покидают город, некоторые и вовсе умирают на глазах. И пусть мы не были лучшими друзьями, но стали добрыми приятелями без корысти и зависти, желающие друг другу лишь самого лучшего. А улыбчивый и по-настоящему теплый, душевный Володя стал для меня своеобразным маячком образцового душесплетения, ведь не было на моей памяти пары более крепкой, страстной, чем он и Лиля. Да и просто светлым образом он быть не переставал, навсегда застывая где-то в закромах души.

- Но, но, но, руку мне не отдави! Рабочий инструмент как никак...

- И куда вы? В столицу?

- О, да. Нас там ждет просторное жилье, родственники Лили, а также высокооплачиваемая работа... Не то, чтобы я тут жаловался, но там все-таки жирнее.

- Так вот оно что, предложение от нового работодателя пришлось очень кстати… Поздравляю!

- Видишь меня насквозь, Гриша. Да, что уж таить, теперь ответственности стало больше, мы с Лилей не можем рок-н-роллить как раньше, нужно думать о том, как обеспечить ребенку лучшее будущее. Деньги здесь играют далеко не последнюю роль.

- Как будто я тебя осуждаю.

- А вот и не осуждай, я знаешь ли, хочу балкон просторный, гостиную светлую, уютную детскую и деревянный загородный дом. Именно деревянный. Весь этот бетон Елльска и НИП-а мне уже осточертел, соскучился по материалам более теплым, отзывчивым... Даже лесопарковая зона не спасает после стольких лет... Эх-х.

Володя посмотрел мне прямо в глаза.

- Мы ведь мечтали о ребенке уже давно... Едва поженились, Гриш, прямо здесь, в часовне, - Он показал пальцем в стену, видимо часовня была в той стороне. - и сразу делать детей. Пять лет мумукались, ничего не получалось, отчаялись. Но теперь... Когда свершилось чудо и все знаки говорят… Нет, не говорят, ВОПЯТ! Все знаки свыше вопят о том, что отсюда надо уезжать... При всей моей любви к Елльску, при всем уважении к людям, которые здесь живут, многих я полюбил по-настоящему, надо ехать… Надо ехать. И мне горько от расставания с вами всеми, но я все же прислушаюсь… Прислушаюсь к шепоту судьбы, Гриша.

- И правильно сделаешь!

- Касательно Лены… Сочувствую, дружище. Такая хорошенькая, такая милая, добрая и чистая душой. Смерть забирает лучших из нас. Крепись. Уверен, у тебя тоже всё будет хорошо.

На этой ноте мы расстались, я положил бумаги в портфель, вышел на улицу, где последние лучи осеннего солнца пробивались сквозь октябрьские тучи, желая подарить еще хоть чуточку своего тепла в последний раз. На душе скреблись кошки, но я был так рад за Володю, что даже пустил скупую слезу. Хоть кто-то здесь принял верное решение и сможет избежать всей дальнейшей нервотрёпки…

Я ощутил себя будто рожденным заново, глядя на эти хмурые серо-голубые облака, сквозь которые робко протискивались дары солнца.

Все стало по-другому…

* * * * *

Иногда человек даже и не подозревает, что он находится на грани, живет спокойную жизнь, преодолевает трудности, каждое утро вздыхает тяжело и глубоко, но не приставляет к виску ствол и уж тем более не встает в полный рост в открытом окне. И лишь один роковой звонок, одна соринка попавшая в глаз от ветра, одна торчащая плитка, о которую спотыкаешься... И начинается худший период жизни, который у каждого зовется по-разному, но протекает примерно одинаково.

Ника, как человек с трудом себя слышащий, попала именно в такую ситуацию. Когда позвонили и сообщили, что Попов застрелился, она в ту же секунду разрыдалась, как школьница, разбила ту посуду, что была под рукой, порезав руки и доведя себя до еще большей истерики, которая теперь сопровождалась не только душевной болью, но и физической. Конвульсивная природа агонии, в которую впала бедная девушка, не давала покоя, едва угомонившись, Касьянова снова билась в судорожном припадке, лишь вбивая глубже, осколки, застрявшие в запястьях, нанося себе новые и новые увечья, подходя к окну, засматриваясь на притягательную тротуарную плитку с десятого этажа, смерть от удара о которую будет скорее всего быстрой и безболезненной, не хватало для рокового шага лишь вмешательство божественного провидения, что удерживало её неведомой силой. Каждый раз избегая полноценной реализации сей авантюры, повторяя вслух: «Жалкая, слабая, мразь, даже этого сделать не можешь», все же своим академически сложенным рассудком понимая, что это точно не выход, хоть и в моменте оно выглядит бесконечно притягательно и способно прервать душевную боль, Ника походила на маятник, мечущийся между окном и кухонным полом, уже обагрившимся каплями крови.

Во всей этой ночной вакханалии, на белом кухонном кафеле под светом ярко-белой лампы, девушка то лежала в позе эмбриона, то стояла на четвереньках изрыгая проклятия, то лежала лицом в пол, заливаясь слезами, то сидела с опущенными руками, прислонившись спиной к фурнитуре и глядя на ярку лампу не мигая, доставляя глазам максимальный дискомфорт, видимо, подсознательно желая нанести себе как можно больше физического урона, но не осознавая этого.

Когда на часах пробило четыре часа ночи, она открыла зареванные глаза. Красный, высохший и потрескавшийся от обилия выходящих жидкостей нос зудел, болел и каждый глубокий вздох сопровождался острым жжением. К тому моменту, Касьянова лишилась уже всех сил, поэтому редкие позывы психики к очередному припадку, сводились лишь к гримасе отчаяния на лице и гортанным рыком, издаваемым из последних сил. Но не только это стало причиной ее слабости, оглядев пространство вокруг себя руководитель ЦКК вдруг осознала, что весь пол буквально вымазан в крови, которая алыми контрастами зловеще сверкала на белоснежной плитке. И вся эта кровь появилась неспроста, видимо, во время одной из самых сильных и неконтролируемых конвульсий осколок стекла вошел особенно глубоко в руку, задев одну из артерий. Пульсирующая кровяная масса сочилась сквозь черную водолазку и уже в этот момент Ника начала приходить в ужас, потому что перспектива реальной смерти напугала еë до коликов в животе и на этом моменте стало ясно, что винить себя во всех смертных грехах девушка может хоть до скончания веков, но намеренно убивать себя из-за случившихся событий - истинно не желает, пусть и пытается на протяжении пяти часов к ряду, находясь в состоянии аффекта.

К сожалению, мысль о том, что она хочет жить появилась именно в момент максимальной близости к смерти, некоторые люди способны внять лишь таким урокам судьбы.

Дрожащей, слабеющей с каждой минутой, рукой она достала мастерфон и попыталась связаться с Максом, но тот не отвечал. Находясь в отчаянии, Ника нашла первый попавшийся номер, записала голосовое сообщение, едва выдавливая из себя слова, затем, уронив телефон, из последних сил доползла до железной двери, дотянулась до поворотного механизма, смогла его прокрутить лишь раз, после чего послышался характерный щелчок. Но увы, второго щелчка уже не было, дверь так и осталась запертой, а девушка окончательно обмякла, упав на пол без чувств и закрыв глаза, вспоминая лишь то, что вызывало у неë наиболее яркие и тëплые чувства за последние месяцы жизни…

* * * * *

Из-за того, что моя паранойя достигла апогея, я спал так чутко, как только вообще это было возможно. Любой шорох вызывал у меня панический страх, и я подскакивал с фонариком, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Так могло происходить раз по десять за ночь, даже движения Бусинки вызывали у меня недоверие, и я как одержимый проверял месторасположение недоумевающей кошки, что жмурилась от фонаря и искренне меня ненавидела в эти моменты, которые случались буквально каждые сорок минут к ряду.

Тем сильнее я подскочил, когда в четыре пятнадцать утра услышал визг мастерфона, лежавшего на кухонном столе. Оглядевшись по сторонам, я подошел глянуть на экран, где обнаружил голосовое сообщение от Ники. Поначалу я подумал, что это какая то ошибочная отправка. Ко всему прочему, я не хотел возвращаться даже мысленно к нашему откровенно глупому, чудному, гротескному и нелепому общению, где я сам наворотил дел, да и она была хороша на мой взгляд, хотя я был уверен, что Касьянова какую-либо из своих ошибок не признала бы никогда.

И уже оставляя мастерфон там, где он лежит, зевая от сонливости и направляясь к своей койке, я внезапно ощутил пробежавший по спине холодок, взбодрился и все-таки проверил голосовое. Спонтанная интуиция не подвела. Прослушав всего пять секунд, я вылетел из квартиры едва натянув на себя штаны, да накинув куртку прямо на голое тело, не забыв при этом прихватить набор первой помощи, который лежал у меня при входе. В пути я несколько раз похвалил собственную интуицию и участливость. Стремглав пролетая один квартал за другим, я даже не почувствовал на себе прохладу осенней ночи, которая медленно перетекала в утро. А между прочим температура опустилась почти до пяти градусов, что я по-настоящему осознал лишь сильно позднее.

Преодолев немалое расстояние на своих двоих, я уже запыхавшийся, влетел на десятый этаж не вызывая лифта, а по старинке, по лестнице, благодаря свою паранойю за то, что научила меня мудрости предвидения и приказала собрать набор первой помощи. Но по прибытию, меня ждало страшное, Ника не открывала дверь, а на пороге я увидел тонкую полоску багровой жижи, которую не нужно было трогать, чтобы понять, что за дверью творится нечто ужасное. Попытавшись ее как-то выбить или открыть рывком, я лишь потянул себе плечо и скрючился от неприятных ощущений. В тот же момент выбежал сосед с дубинкой наперевес, явно подозревая меня в совершении преступления, но я ему спешно показал на вытекающую из-под двери кровь, сообщив, что я то как раз на спасательной миссии, а преступление скорее всего происходит или уже произошло за дверью.

Удивительно, но злобное и решительное выражение лица пузатого соседа с длинными каштановыми волосами, сменилось на тревожное, после чего он что-то гаркнул своей жене, закрыл свою дверь и подскочил ко мне, желая помочь.

- Может есть лом? Или что-то такое?! Отсчет на минуты…

- Не, лом не поможет, тут замок тройной на всех дверях, скорее лом пополам расколется, чем мы таким образом вскроем…

- Да, блядь!

Я начал молотить в соседнюю дверь с криками, что нужна помощь. Завидев перемену в глазке двери, где темное сменилось светлым, а затем снова стало темным, я понял, что там кто-то есть.

- У вас есть балкон?

- Прекратите шуметь, я уже вызвала УНБ! Убирайтесь отсюда!

Тут подключился сосед.

- Людмила Степановна! Тут ЧП, человек помочь хочет, откройте, пожалуйста!

Какое-то время женщина препиралась, но спустя три минуты соседу удалось еë уговорить, и она открыла. Я нырнул мимо неë внутрь квартиры, она завопила благим матом и даже бросила что-то вдогонку, но мне быдло не до этого, я подбежал к окну, которое находилось ближе всего к квартире Ники и открыл его немедля. За окном примерно в полутора метрах находился балкон, я ни секунды не сомневался, что балкон выходит из квартиры Касьяновой. На мое счастье одно из окон у оказалось открыто, значит не придется выбивать. Но лезть будет сложно, балкон остекленный, уступов мало, черт подери застройщика, который решил делать все максимально просто, без изысков, без дизайнерских архитектурных решений, без удобных выступов…

- Вызывайте скорую! - Бросил я, не глядя. И кажется кто-то из соседей повиновался.

Внизу меня ожидала плотно уложенная брусчатка, смешнее всего окажется, если моя жизнь закончится именно таким образом, когда я сорвусь, пытаясь спасти ведущего физика Сферы и руководителя ЦКК. Смешно будет конечно только мне. Окружающие вряд ли оценят шутку. Сзади подбежал, сосед, вслед за ним Людмила со шваброй. Не успел я оглянуться на шум, как мне прилетел удар по голове, причем неслабый. Сосед начал орать на Людмилу, та в свою очередь не унималась до тех пор, пока ей не сказали про кровь. Она сбегала проверить и убедившись в правдивости вернулась с лозунгами поддержки, в которых я безусловно нуждался, будучи уже за пределами окна, пытаясь найти надежные точки опоры, чтобы влететь в окно Касьяновой.

Холодный пот бежал по лбу, ладошки предательски потели, так недолго было и соскользнуть.

- Муки, срочно!

Вопросов не последовало, Людмила прибежала с огромной пачкой, куда я окунул сначала одну ладонь, затем вторую, вопрос с потеющими пальцами был решен, но ненадолго. Страх сорваться был колоссальным, мне кажется я ничего так в жизни не боялся, как этого, но медлить было нельзя, потому все-таки нащупав хоть сколько-нибудь удобный выступ, я оттолкнулся единственной ногой, оставшейся на подоконнике Людмилы, и отправился в управляемый полет, держась тремя пальцами одной руки, и протягивая вторую к раме открытого окна.

Маневр оказался успешным, я смог уцепиться, но одного не учел. Уцепился я за ветикальную часть рамы, а повиснуть мог только на горизонтальной. Ко всему прочему, я растянулся как морская звезда и не мог пошевелиться. Из вариантов было только разжать пальцы левой руки и надеяться, что правая не подведет.

Зажмурившись, слушая где-то на фоне советы от Людмилы и соседа, которые сильно переживали, но не чувствовали то, что чувствовал я, все же решился и совершил последний маневр, закончившийся удачно, если не считать огромную, кровавую царапину, которая появилась из-за торчащего железного штыря.

Воодушевившись своими навыками скалолаза, я за пару движений влез на балкон, поблагодарил судьбу и возможно предусмотрительность Ники за то, что дверь на балкон тоже была приоткрыта на щеколде, так что вышибить еë не составило никакого труда. Галопом я пролетел через гостиную мимо кухни в прихожую и увидел ужасную картину… Впрочем, что-то похожее и вырисовывалось у меня в голове, когда я стоял по ту сторону двери. Открыв изнутри, я получил на руки свой набор первой помощи от соседа и немедленно приступил к осмотру и спасению.

К счастью, я успел как раз вовремя. Еще минут пятнадцать, может двадцать и это была бы точно смерть, но сейчас сердце билось. Крови на полу оказалось просто море. Вся кухня в разводах, весь коридор пропитался багрянцем. Оценивая на глаз тут бы набрался целый литр, но я очень хотел ошибаться.

Не сразу определил очаг кровопотери, все было вымазано и лишь спустя секунд тридцать обнаружил злополучный осколок. Вынимать не стал, это может привести к ещë большему кровоизлиянию, а у меня нет отработанного навыка зашивания артерий, посему наложил давящую повязку, согнул сустав, зафиксировал. Теперь нужно было еë приводить в чувства. Я использовал старый проверенный нашатырь, глаза едва приоткрылись, и я отвесил ей пощечину, чтобы просыпалась. Это возымело эффект, но ценой расшатанной психики Людмилы, которая охнула так громко, завидев процесс «оживления» человека, будто ей в задницу затолкали раскалённую кочергу.

Даже расстроился, что не пришлось делать искусственное дыхание. Хоть лицо еë было бледным, а губы синюшными, она всë еще была прекрасна. Ко всему прочему отсутствие дыхания стало бы поводом для удаления давящей одежды. А я готов поклясться на всех языках мира, что эта обтягивающая водолазка ей страсть как мешала.

Несмотря на то, что Ника очнулась, она то и дело норовила отправиться обратно в царство снов, а скорая все никак не ехала. Мне приходилось постоянно бить еë по щекам, держать в вертикальном положении и сгибать еë локтевой сустав с давящей повязкой.

- Гриша... Я кажется вспомнила, как называлось то озеро, где мы были с тобой прошлым летом…

Это меня совершенно не удивило, но приятно порадовало. В таком состоянии девушка грезила мною… Впрочем, это мог быть какой-то еë старый ухажёр, а мое имя просто удачно подвернулось.

- И как же?

- Кажется, оно называлось «гиблое» … Прямо как наши с тобой отношения.

Девушка говорила медленно, проглатывала некоторые гласные, если бы не лужи крови, я бы подумал, что она пьяная.

- Нет, дорогая, то озеро называлось "Я маленькая истеричная дурочка, которая чуть что в жизни не так, сразу режет себе вены".

Внезапно она выпучила глаза так, как будто мои слова были заклинанием, снимающим дурман. Готов поклясться, что на еë щеках промелькнула свежесть едва уловимого румянца.

- Теплинин… Ты… Пëс! - Она смотрела на меня так, будто сейчас ударит. - Обними меня…

С этими словами она уперлась лбом мне вгрудь, а я не удержался и все-таки обнял. Происходящее заставляло меня себя ненавидеть, любить, снова ненавидеть, презирать, называть самыми последними словами, мимолетно восхищаться, проклинать, оправдывать, унижать и в конце концов снова любить.

Не знаю, что с ней творилось, когда она сидела одна в этой квартире с отвратительным освещением ярко-белого цвета. Прямо как в морге, брр. В данный момент я переживал бурления внутри и не мог никак понять, это те самые кислые щи, которые кажется слегка забродили или я до сих пор неравнодушен к этой девушке?

Вскоре наконец доехала скорая, а присутствующие аплодировали, ибо «поглазеть» собралась добрая половина дома, а злобная Люда, пытавшаяся меня одолеть шваброй, рассказывала всем, что я настоящий герой. Подробности о том, как я запрыгнул из окна прямо на балкон, дважды сорвался, но в последний момент спасался за счет силы духа, ещё будут передавать из уст в уста. Этот дом пропитается легендой и точно обрастёт новыми подробностями, благодаря Люде.

Мне это льстило, не буду врать. Когда я вернулся домой, я был настолько опустошен, что плюхнулся в кровать прямо так, не помывшись, весь в кровяных разводах. Буська устроилась у меня на груди, повернувшись задницей к моему лицу, но какая к черту разница каким местом кошка прижимается, когда засыпаешь словно застреленный?