Хрущевка княжны Соколовской 2

Глава 21

Вечером во вторник я ехала на урок к Краузе с твердым намерением высказать ему все, что я думаю по поводу его недавней истерики. И это был тот самый человек, который учил меня спокойствию и контролю над эмоциями? Тот самый, который говорил, что я должна устраивать свой комфорт сама? Тот, кто давал мне совет читать Гегеля, сам истерил как базарная торговка.

Работница Эдуарда привычно открыла мне дверь, и я, решительно печатая шаг, вошла в кабинет наставника. Он поднялся мне навстречу и прежде, чем я успела хотя бы открыть рот, произнес:

– Прошу прощения за недавний отвратительный инцидент. Я был почти уверен, что ты не стала бы причинять вред ни в чем не повинной женщине, но раз уж подвернулся случай, хотел проверить твою выдержку, – Краузе улыбнулся с отеческой мягкостью, намекая, что проверку я прошла.

Его извинения немного охладили мой пыл, но не избавили от злобы целиком.

– Добрый вечер, – напомнила старику о приличиях я. – Ваши извинения приняты, но я нахожу подобные проверки оскорбительными и попрошу вас впредь воздержаться от такого со мной обращения. Мы договаривались, что вы будете обучать меня магии, а мне основам стоицизма.

Получилось не так гневно и яростно, как я планировала, но вполне настойчиво.

Краузе опустился в свое любимое кресло и одобрительно кивнул.

– Начинаешь отращивать зубы? Это хорошо. Полагаю, впервые ты опробовала их на Панине, – перевел тему он.

Разумеется подслушивал. Будь я на его месте, наверное поступила бы так же. Но раз подслушал недавний разговор, значит мог контролировать и то, как я применяю силы на банкете.

– Но детали вашей беседы меня не слишком интересуют. Гораздо важнее метод, которым ты добывала информацию. Сегодня разберем твои способы ставить сети, ты найдешь в своих действиях ошибки и исправишь их, – подтвердил мою догадку Краузе.

В следующие полтора часа я снова и снова слушала то соседей, то собак с другой улицы, то разговоры работников магазина, находившегося неподалеку. Где-то слишком широко расставляла воображаемые «сети», местами вкладывала в них слишком много сил, и Эдуард не уставал напоминать о каждом мельчайшем промахе.

К концу занятия я чувствовала себя совершенно измученной, однако не могла отрицать, что чары, связанные со звуком и передачей его на расстояние, стали даваться мне значительно проще.

Уже собиралась уходить, но вовремя вспомнила, что хотела задать наставнику еще один вопрос.

– Скажите, Эдуард, вы знакомы с некромантом духа Калинова Моста? – спросила я, стоя в дверях.

– Разумеется, – кивнул маг рассеянно. Его занятие тоже утомило, хоть он и не хотел того признавать. – Весьма своеобразная личность… даже для некроманта. А что?

– Я могу с ним встретиться? – решив не уточнять подробности, спросила я.

Краузе окинул меня задумчивым взглядом и прищурился. Думала, будет расспрашивать, но он кивнул собственным мыслям и, схватив из стопки маленьких белых листов один, написал на нем адрес и номер телефона.

– Вот, она живет здесь. Вернее, раньше жила, а сейчас принимает частных клиентов. Не совсем законно, так что прошу об этом не распространяться. Я свяжусь с ней, и когда она назначит время, сообщу, – коротко проинструктировал он.

Я вложила бумажку с адресом между страниц ежедневника, глянув на нее мельком. Дом, в котором жила таинственная дама-некромант, располагался на другом конце города.

Удивленная тем, что мне удалось так запросто добиться от Эдуарда исполнения моей просьбы, и он даже ничего не попросил взамен, я поспешила вернуться домой, к сестрам.

Они встретили меня хитрыми прищурами и заговорщицки переглянулись, когда я спросила, в чем дело.

– Тебе посылка. Отправитель не указан. Кто ее принес, мы тоже не знаем: должно быть, мальчишке-посыльному наказали оставить это под дверью и уйти, чтобы его не начали расспрашивать, – с широкой улыбкой сообщила Марта.

И чему они так радуются?

Не понимая восторга сестер, я прошла вслед за ними в кухню. Когда увидела довольно большую коробку длиной с мою руку до локтя, поняла, в чем дело. Плотную блестящую бумагу густого винного цвета опоясывала белая лента с написанным на ней именем. Моим именем. И больше действительно ничего – ни стихов, ни зашифрованных посланий, ни обратного адреса. Впрочем, я догадалась, от кого эта коробка, и невольно улыбнулась.

Сестры, заметив мою реакцию, снова переглянулись.

Чувствуя себя ребенком в новогоднюю ночь, я аккуратно сняла с посылки красивую обертку. Под ней обнаружилась ничем не примечательная коробка из плотного картона, а в ней – красивая настольная лампа с деревянной резной ножкой и широким абажуром из светлой ткани.

Ни записки, ни хотя бы пары строк стихотворения я в коробке не обнаружила, но светильник и сам по себе выглядел тонким намеком на мою любовь к ночной работе. Когда-то, во время одного из рабочих обедов, я призналась Владиславу, что порой засиживаюсь допоздна.

– Кто бы ни был этот тайный поклонник, с его стороны это очень умно, – протянула Марина, разглядывая лампу. – Он не мог подарить тебе украшения или одежду, потому что ты все равно не сможешь сейчас надевать чужие подарки. И не захотел демонстрировать отсутствие вкуса и такта, присылая статуэтки из драгоценных металлов, потому что так намекнул бы на твое неудобное положение с деньгами. А вот полезный в обиходе и красивый предмет, который постоянно будет стоять перед твоими глазами – это и стильно, и приятно, и оригинально.

Да она становится просто Шерлоком Холмсом в юбке! Такими темпами еще и догадается, кто именно прислал мне эту вещь.

Возможно, Марина и пыталась, но остальные размышления держала при себе. Марта же просто с детским восторгом рассматривала новый предмет обстановки.

Поздним вечером, закончив наконец очередную заметку, вспомнила о томике Бальмонта, который так и не вытащила из сумки с тех пор, как ушла из библиотеки. Переставив новую лампу, которая, кстати, отлично светила, на маленький столик у изголовья своего старого лежбища, я наугад открыла одно из стихотворений в середине. Думала, что с первыми же строками нахлынут воспоминания, но вскоре так увлеклась чтением, что вовсе забыла о цели, с которой взяла домой сборник.

Однако воспоминания пришли.

Я отчетливо понимала, что вижу то ли сон, то ли воспоминание. Просторный кабинет с широким столом, за которым я, кажется, провела не один десяток бессонных ночей.

Куча бумаг, стопка с курсовыми, которые меня попросил проверить коллега, еще какие-то дела и разрозненные записи. На мониторе компьютера недописанный критический очерк, в углу – несколько старых хороших учебников по истории русской литературы. Я знала их содержание практически наизусть и пожалуй могла бы рассказать гораздо больше, чем в них написано, но в момент сна бессовестно бежала от проблем в томик со стихами Бальмонта.

Сухая душа, отстранненая от других, я жалась в угол кабинета, стараясь сделать так, чтобы меня почти никто не замечал. Чувство одиночества пронзало душу так остро, как никогда за все то время, которое я жила в теле Марго. В новом мире у меня есть сестры, «тайный поклонник» и даже жениху, будь он неладен, есть до меня какое-то дело. В прошлом дела не было никому.

Разумеется меня замечали время от времени: когда надо было подежурить на каком-нибудь пустом мероприятии или заполнить очередную кипу бумаг в отсутствие секретаря. Но почему я каждый раз бралась за эту работу? Не потому ли, что хотела чувствовать себя нужной и важной хотя бы на то короткое время, которое другие пользуются моим трудом?

Воспоминания целой жизни сосредоточились в одном моменте, когда перед глазами отпечатались строки:

«Закрутилась, дикая, пожаром,

Завертелась огненным дождем.

Кто велит порваться темным чарам?

Кто мне скажет: «Встань. Проснись. Пойдем»?»

А потом – резкая боль и все плывет перед глазами, и сознание тает в бесконечной темноте.

Я распахнула глаза, жадно втягивая ртом и носом прохладный воздух и радуясь, что забыла закрыть окно перед тем, как заснула.

Свет включенной лампы резанул по зрачкам и я снова зажмурилась, стискивая рукой ткань ночной рубашки.

Живая, дышу.

Несколько секунд мне понадобилось, чтобы прийти в себя. Оглядевшись в полумраке, я заметила, что томик со стихами валяется на полу, раскрытый примерно на середине. Как раз на стихотворении «Кто?», которое врезалось в память так же ясно, как в тот день, когда я прочла его впервые. И когда я вздохнула в последний раз в том, другом мире.

И эта жалкая одинокая девица – настоящая я? Я в самом деле была такой? Если да, то выходит, что гордость, манеры и семью – не менее важные части моей нынешней жизни, чем магия и работа – я унаследовала от прежней Марго.

От попыток понять, кого из нас троих считать настоящей собой, заболела голова. Я уткнулась лицом в подушку и натянула одеяло до самого носа. Согревшись, решила не закрывать окно: на улице начинался дождь, его шум убаюкивал и помог снова заснуть, на этот раз без видений.

Наутро небо стало ясным, и я, надев две кофты, привычно выбралась на маленькую аллею между домами. Пока бежала, мысли распутывались из сумбурного клубка и строились ровными рядами. Когда я, как заправский полководец, прошлась между ними, проверяя, ровный ли строй, то отчетливо поняла, что могу считать себя полноправной наследницей и Марго, и той женщины, которой была в другом мире. Теперь стало ясно, откуда у меня внезапный интерес к социальным наукам: до смерти я интересовалась ими, чтобы глубже понимать литературу. Марго же наградила меня умением держать лицо и блюсти интересы семьи. Оставалось только выяснить, откуда взялась магия, если в роду о ней даже никто не помнит. Но этот вопрос пришлось отложить на потом.

На кафедре меня ждал очередной небольшой подарок: на этот раз красивая авторучка, которая очень удобно легла в мои тонкие пальцы. А вместе с ней – куча работы, занявшая меня до самого вечера.

После шести мне пришло сообщение от Натальи: она хотела встретиться и обсудить детали будущего интервью с Паниным.

Оказавшись за столиком в кафе, который стал уже привычным местом встречи, мы с журналисткой обменялись веселыми взглядами как самые настоящие заговорщицы.

Я быстро рассказала ей, что необходимо отразить в материале и когда он должен выйти. Сроки обговорила отдельно, несмотря на ее явный протест. Наталья хотела опубликовать сенсационный разгромный текст как можно скорее, но мне требовалось еще немного времени, чтобы выполнить остальные пункты плана, без которых вся эта затея станет бесполезной.

Придя к обоюдному соглашению, мы просто наслаждались чаем, как вдруг она снова заговорила.

– Послушай, Маргарита, ты не думала о том, чтобы сменить работу? – спросила она с показной небрежностью. – Думаю, в нашем издании нашлась бы для тебя неплохая ставка. Оплата, конечно, немного меньше, чем в университете, но если продажи вырастут благодаря твоим заметкам, то она быстро увеличится.

Я откусила кусочек пирожного, чтобы дать себе время на раздумья. Вообще-то мой план по избавлению от долга включал в себя такой неожиданный пункт, как увольнение. Но я планировала продолжать работать как вольный автор, продавая свои статьи и не связываясь с конкретным изданием, и попутно искать работу. То, что предлагала Наталья, удивительно удачно вписывалось в ситуацию.

– Я догадываюсь, что ты собираешься делать, так что прямо сейчас можешь не отвечать. Но мое предложение пока остается в силе: нам нужны те, кто умеет зацепить читателя за живое, – продолжила журналистка, не дождавшись ответа. – Уж постарайся не проиграть эту партию: если выйти за Яринского тебе все-таки придется, о работе можешь забыть.

Я кивнула и улыбкой поблагодарила ее за понимание и за поддержку. У меня у самой руки подрагивали каждый раз, когда я думала о том, какой громкий скандал собираюсь учинить, но другого выхода я не видела.