Хроники Арехина

2

Под гору лошади, за исключением сорвиголов, спешить не любят, как, впрочем, и в гору. Лошадка оказалась смирной без обмана, и потому выигрыш при спуске к нарзанной галерее оказался более моральным, нежели временным: Арехин ловил на себе завистливые взгляды курортников и восхищенные — курортниц.

— Куда дальше? — спросил он милиционера, когда они оказались на Пятачке.

— На вторую секретную дачу, — ответил милиционер.

Вторая секретная дача оказалась не такой уж секретной: рядом с воротами табличка сообщала каждому, что здесь находится второй корпус санатория ВСНХ. Ворота, правда, были железными, забор — высоким, а уже внутри, скрытый от глаз прохожих, находился милицейский пост — небольшая будочка с милиционером внутри. Опять дежа вю.

Внутрь они попали не сразу — минуты две ушло на разглядывание новоприбывших через окошечко в воротах, отпирание этих ворот, собственно торжественный въезд и остановки у коновязи.

— Вам внутрь, а я лошадьми займусь, — сказал милиционер.

Арехин соскочил с коня. В седле он провёл двадцать пять минут, но с непривычки и этого было довольно.

Он поднялся на высокое крыльцо, толкнул резную дубовую дверь и вошёл.

Дверь открывалась в небольшой холл, у входа за столиком сидел человек в штатском, но выправку под пиджаком не спрячешь. Он сверился с маленькой картонкой, верно, фотокарточкой, затем поднялся.

— Товарищ Арехин, — сказал он, — я провожу вас к Феликсу Эдмундовичу.

Вот как тут серьезно.

Его проводили — семь шагов по комнате, девять по коридору.

Провожатый без стука открыл дверь.

— Феликс Эдмундович, гражданин Арехин прибыл.

— Отлично, Николай Николаевич. Распорядитесь насчет чаю. Или, Александр, вы предпочитаете кофе?

— Мне вообще ничего не нужно, я полон нарзаном.

— Тогда только чай.

— Так точно, чай, — и провожатый закрыл за собой дверь.

Дзержинский сидел за письменным столом, но стол был чист — ни бумаг, ни письменных приборов, ни телефонного аппарата. Лишь небольшой блокнот и карандаш.

— Устраивайтесь, где хотите, — Феликс показал рукой на единственный стул рядом со столом. — Не пожимаю рук, не подхожу слишком близко. Доктора утверждают, что это не заразно, но они часто ошибаются, доктора.

Арехин молчал, ожидая продолжения.

— Предполагают грудную жабу. Возможно. Мне порой кажется, что в груди моей сидит жаба настоящая. Или другой паразит. Но я позвал вас не жаловаться на болезни, разумеется. Причина в ином. Да, как вам отдыхается?

— До этого часа — хорошо.

— Не подумайте, что я вас хочу запрячь в непомерной тяжести воз. Просто дело такое — странное. Оно и меня-то не касается, я здесь тоже на отдыхе, но уж больно неожиданное событие. Да и проверяют, не промахнется ли Акелла. А промахиваться не хочется. Рано уходить. Не время.

Арехин не видел Феликса два года. За это время Дзержинский постарел на все двадцать. И речь его, прежде летевшая стрелой, сейчас шаталась, скрипела и кружилась на месте, как ржавый флюгер на ветру. Никогда прежде Феликс о своих недугах не говорил, а сейчас проявляет малодушие, для него невиданное. Действительно, грудная жаба или какая другая, но кто-то или что-то пожирало Дзержинского изнутри.

— На яды проверялись? На банальный мышьяк? — спросил он.

— Проверялся. Потому-то я и здесь. Мышьяк в организме обнаружен, но дозе умеренная, травили потихоньку. Теперь вот пью воду, надеются, что с водой выйдет и мышьяк. Но одним мышьяком состояние не объяснить. Тут ещё что-то. Доктора меня икс-лучами просвечивали, выстукивали, в четыре уха выслушивал, кишку глотать заставляли, оперировать хотели. Оперировать не дался, а остальное выполнял. Не думайте, что каждому плачусь. Вы, Александр, многое знаете, сохраните ещё один секрет. Но забудем обо мне, перейдем к делу. Вчера в Кисловодске умер некий Антон Лачанов. Причина смерти — внезапная остановка сердца. Во всяком случае, так записано в свидетельстве о смерти. Покойника вчера же и похоронили на местном кладбище, а сегодня утром он живой и здоровый воротился домой.

— Живой и здоровый?

— Сейчас его обследуют наши врачи, отчёт я жду с минуты на минуту. Но предварительное заключение — отклонений от нормы не выявлено.

— А это точно он?

— Опознали жена, соседи, служащие — Лачанов владеет магазинчиком курортных товаров, а через родственников — чуть ли не торговой империей местного, разумеется, масштаба.

— Удивительно, — согласился Арехин

— Рядом с могилой нашли парочку кладбищенских работников, изрядно потрепанных, сейчас они находятся в тюремной больничке.

— Что они говорят?

— Пока ничего. Оба без сознания.

— Положим, тут есть о чём посудачить кисловодским кумушкам. Хорошо, пусть не кумушкам, а местным медицинским светилам. Но, Феликс, причем здесь мы, вы — и я?

Дзержинский молчал до тех пор, покуда порученец не принес чай. Не крепкий, черный, какой он пил прежде, а бледную желто-зеленую жидкость.

— Китайский, из какой-то особенной долины. Китайские врачи утверждают, что чашка этого чая продляет жизнь на целый час. Но и пить её следует неторопливо, не менее часа, так что выигрыш относителен.

— Трудно вообще разглядеть выигрыш. Скорее ничья.

— Выигрыш в том, что во время чаепития можно заниматься чем-нибудь ещё, — он отпил небольшой глоток, и продолжил:

— Местные чекисты службу знают, с главной задачей — обеспечить безопасный отдых вождей, справляются. Все подозрительные лица на учете, и никто из местных уголовников не помыслит причинить какое-либо беспокойство обитателям правительственных дач и санаториев. Но этот случай другой. Есть, конечно, московский отдел Эн Эс, но, прежде чем выкатывать пушку, следует убедиться, что для неё есть цель. Вам, Александр, не впервой сталкиваться с необычным, мне порой даже кажется, что вы притягиваете необычное, но сегодня это ваше качество особенно ценно.

Арехин не подал виду, что в ответе Дзержинского ответа-то и не было.

— Или, Александр, если вам от этого станет легче, считайте, что это моя последняя просьба. Каприз умирающего. Любопытство приговорённого.

Арехин не стал уверять Феликса, что тот переживёт всех и вся, да Феликс этого не ждал.

Арехин просто кивнул:

— Буду работать.

Феликс отпил ещё раз.

— Извините, Александр, я что-то неважно себя чувствую. Детали обсудите с товарищем Блохиным Николаем Николаевичем. А я прилягу.

Николай Николаевич словно под дверью стоял — хотя, скорее, слушал разговор по скрытому телефону.

— Николай, обеспечьте товарища Арехина материалами по делу Лачанова, ну, и всем сопутствующим.

— Слушаюсь, Феликс Эдмундович.

Феликс, опираясь о стол, тяжело поднялся:

— Я буду ждать…