Хроники Арехина

7

— Вы все-таки постарайтесь уснуть, — Арехин лежал на походной кровати, уступив диван Капелице.

— И вы можете спать? После всего? — Капелица диванного уюта не ценил — ходил по комнате, переставлял на столе стаканы, косился на полуштоф, катал карандаш, размахивал трубкой.

— Могу. И вам советую.

— Но ведь это ужасно! Все эти убийства, стрельба, и мы оставили их лежать, как мусор, отбросы…

— Оставили и оставили. Утром сообщим в Чека.

— Я поражаюсь вашему хладнокровию.

— Послушайте, я был на фронте. На моих глазах погибали сотни людей просто потому, что их послали на бойню. И вы хотите, чтобы я переживал из-за бандитов, которые хотели нас убить? Переживал, что им это не удалось?

— Но неужели нельзя было как-нибудь по другому?

— Это в романах Эмара благородные герои оглушают и связывают бандитов, а потом, прочитав пространную нотацию и взяв слово исправиться, отпускают восвояси. Мы с вами совсем в другом романе.

— И все же… Так легко убить двоих человек…

— Во-первых, троих. А во-вторых, со стороны все легко, а попробуйте-ка сами с пятидесяти шагов попасть в бандита, стреляющего в вас. Легко…

— Я не это имел в виду, а нравственную сторону поступка.

— Вас сегодня дважды пытались убить, а вы тревожитесь, нравственно ли сопротивляться убийцам. Какие-то странные у вас представления о нравственности. Если мы погибаем, это ничего, так и нужно, это возвышает, очищает и просветляет, если же погибают наши враги — позор нам и бесчестье.

— Враги сами не погибают.

— А вы бы хотели, чтобы сами? Я тоже бы хотел, да только они не хотят, все норовят нас убить. Нет, Петр Леонидович, вы уж определитесь. Если желаете принять мученическую смерть, то объявите об этом заранее, облачитесь в белые одежды и отойдите в сторонку, чтобы люди не надеялись на вас, не рассчитывали, что им придут на выручку, — Алехин говорил спокойно, не горячась. Чего горячиться, когда за окном глубокая ночь. Спать нужно, а не горячиться. Да он и понимал Капелицу: нелегко вот так лицом к лицу со смертью столкнуться. Вернее, не со смертью, смерть что, дедушка умер — тоже смерть, жалко, страшно, а ничего не поделаешь. С необходимостью борьбы. Вот от борьбы, от схватки, от боя уйти хочется многим. Как один знакомый поэт писал: «В Красной Армии штыки, чай, найдутся, без меня большевики обойдутся».

Дальше Арехин продолжать не стал. Умному достаточно. Позиция обозначена. В конце концов, он не вербовщик, не агитатор.

Молчал и Капелица. Сел, наконец. Угомонился. Начал думать.

— Вот вы сказали — меня сегодня дважды пытались убить.

— Учитывая, что полночь миновала — уже вчера.

— Но дважды?

— Это минимум. Первый раз — ваше недомогание. Исключить, что это была обыкновенная простуда, нельзя, но у меня есть все основания предполагать иное. Отравление.

— Отравление? Но чем? Каким ядом?

— Отравить можно и ядом, и словом, и действием. Инвольтация, к примеру тоже своего рода отравление.

— Арехин, вы же не верите в бабушкины сказки про восковые фигурки?

— Эти сказки я испытал на себе. Не будь бабушки… Впрочем, оставим. Считайте, что вам подсыпали порошок таллия. В таллий вы верите?

— Как в него не верить, если таллий существует.

— Вот и хорошо, сойдемся на этом. А все-таки… Вдруг и товарища Джолли Рэд убили инвольтацией?

— Ну нет, цианидом.

— Вы, Петр Леонидович, видели смерть от цианида? Это опять же в книгах умирают мгновенно. А в жизни даже при самых больших дозах — минуты три-четыре судорог, и многое другое присутствует. Проверено на поле боя, во время войны. Так что оставим синильную кислоту.

— Оставим. Второй раз меня пытались убить в переулке, когда вы перестреляли тех людей. Возможно, бандитов.

— И стрелял, и убил, чего уж слов-то бояться. Бандитов? Врагов, так будет точнее.

— Но зачем я, вы, мы… Зачем кому-то было меня убивать? Устраивать, как вы считаете, засаду? Кто я такой?

— Теперь вы задаете интересные вопросы. Действительно, кто вы, доктор Капелица?

— Я не доктор.

— Формальность, которую пока трудно выполнить в России. Ничего, наладится жизнь, будет вам и диплом, и шапочка… Есть у вас личные враги?

— Какие враги, я не политик.

— Враги ученых гораздо могущественнее врагов политиков. Не всяких ученых, но тех, кто подобрался — или может подобраться — к тайнам, которые другие считают своей исключительной собственностью.

— Этак недалеко и до всемирного заговора олимпийцев дойти, или масонов, атлантов, розенкрейцев…

— Одна из хитрейших уловок дьявола — внушить мысль, будто его нет. Почему вы уверены, что всемирный заговор не существует? Примите его как гипотезу — для начала. Неужели вся ваша жизнь укладывается в рамки привычного и естественного? Неужели вы считаете естественным, что только из-за какого-то сербского студента, да хоть из-за эрцгерцога, началась всемирная бойня?

— То есть вы считаете, что какие-то злые силы существуют?

— У меня есть основания так полагать.

— Сионские мудрецы?

— Ложный след. Возможно, это вовсе не люди.

— Ну… Это, конечно… Демоны, драконы, лешие.

— Когда от геоцентрической системы Птолемея переходят к системе Коперника — это наука, это благо, это прогресс. Но попробуй намекни только, что антропоцентрическая система не есть истина в последней инстанции, сразу попадаешь в мракобесы или в сумасшедшие. Не слишком ли поспешно? Не есть ли это тень заговора? Но я не буду настаивать. Смотрите, думайте.

— Вернемся к главному — в данном случае — вопросу: почему я?

— На него я не знаю ответа. Скажу только: оглянитесь, вспомните, подумайте. Смерть ваших близких — точно ли болезнь тому виной?

— По какому праву…

— Поверьте, я вам сочувствую…

— Да плевать мне на ваше сочувствие!

— И плюньте. Только думайте, думайте!

Наступила пауза. Свеча затрепетала, мигнула прощально и погасла.

Новую зажигать не стали.

Арехин темноту любил с детства. В темноте и думается лучше, и враг не проберется. А если проберется, то его легче распознать. Всякий, кто подкрадывается в темноте — враг. Друзья в темноте не подкрадываются. Друзья идут прямо и смело, не скрываясь.

— А вдруг нас просто хотели ограбить? Без всяких вселенских и прочих заговоров? Ограбить и все? — Капелица продолжал анализировать ситуацию.

— Слишком уж сложно. Что у нас грабить-то?

— Да хоть одежда, обувь. Ваш маузер. Время такое, что за пару башмаков убить могут.

— Убить могут и за меньшее, Петр Леонидович, но смотрите: задействован извозчик, двое перекрывали отход — это их оружие лежит на столе. Не знаю, сколько человек должны были напасть на нас, я видел только одного, но, думаю, было еще трое. Итого от четырех до семи человек. Немало. Плюс тщательное планирование — завезти в глухой переулок, отрезать отход… Для мелкой шпаны слишком все проработано.

— А для крупной?

— Всемером на пару обуви? Пусть на две пары? С учетом того, что есть шанс получить пулю — и трое уже получили? Крупным бандитам и добычу подавай крупную.

— Но если они думали, что у нас есть нечто, что может сойти за крупную добычу?

— Что именно? — спросил Арехин.

— Не знаю. Просто — вариант. Золото, драгоценности.

— Золото из Москвы на Урал не возят.

— А наоборот? Вдруг они решили, что мы командированы сюда за золотом — и решили устроить засаду?

— Ну какое при нас золото? И где мы его могли получить? На заводе?

— Если не золото, то сведения о золоте. Ведь нас не убили, в нас не очень-то и стреляли. Хотели живьем захватить.

— Допустить, что каждый москвич приезжает сюда со сведениями о золоте… — но в словах Капелицы Арехин уловил резон.

— Не каждый. Мы прибыли вместе с комфронта. Тем самым командующим, который во главе пятой армии разгромил Колчака. Колчак разбит, Колчак казнен, но где его казна?

— Положим, Колчака казнили совсем другие люди. И не в Екатеринбурге, а в далеком Иркутске.

— А судьба этих других людей известна? Давайте в качестве гипотезы предположим, что золото было перевезено из Омска, из Иркутска или из какой-нибудь деревеньки сюда, в Екатеринбург. Перевезено верными людьми.

— Почему в Екатеринбург?

— Екатеринбург — уже Европа. В Европе золото эффективнее, чем в центре Сибири.

— Предположим, — согласился Арехин. — Но почему его не повезли дальше, в Москву? В Москве оно еще эффективнее.

— Тут опять же можно строить гипотезы. Во-первых, Москва покамест не самое безопасное место. Еще в прошлом году армия Деникина серьезно угрожала первопрестольной. Во-вторых, вдруг наш комфронта хочет разыграть свою партию, стать Бонапартом русской революции? Тогда есть смысл золото придержать, чтобы в нужный момент бросить его на весы. Тонны и тонны золота! Но не все согласны с этим смириться. К комфронта не подберешься, с ним взвод ходит, и мы видели этот взвод. А вот к его спутникам…

— Увы, мы ничего не знаем.

— Даже если и так, что теряют противники? Допросят с пристрастием да и пристрелят. Всего и расходов — два патрона. Или отпустят, кто знает. Да это, собственно, неважно. Важно другое — напасть на нас могла не шпана, а кто угодно. Белогвардейская организация, ленинцы, свердловцы, троцкисты, зиновьевцы — я не силен в кремлевских интригах, но уверен, что они есть, силы, жаждущие единоличной власти, должны быть. Такова человеческая природа — бороться за власть, и чем неустойчивее власть, тем больше претендентов.

— Ваш анализ весьма любопытен, — признал Арехин. — Действительно, нас могли принять за единомышленников комфронта.

— Есть, конечно, и другие варианты. Золота не касающиеся. Вдруг они подозревали, что у нас при себе драгоценные камни, бриллианты, изумруды всякие. Правда, я с бриллиантами дела не имел давненько. Вернее, совсем не имел. А вы?

— Приходилось, больше по службе. Но что с того? При мне-то нет ничего.

— Но они, кем бы «они» не были, могут этого и не знать. Могут считать, что имея по службе дело с драгоценностями, вы и себя не обделили.

— И ношу их на себе?

— А вдруг их у вас столько, что и носите. Все не все, но пару-троечку, на всякий случай? Бриллиант с горошину уже крупная добыча, а если их несколько… Как раз для крупных бандитов.

— Нет, это постройка на песке. Откуда местным бандитам знать о моих московских делах? И тогда нет никакой связи с комфронта. Шанс мизерный. Версия про колчаковское золото, при всей фантастичности, кажется более обещающей. Если бы не «но».

— Какое «но»?

— А есть ли оно, золото?

— В распоряжении Колчака было много золота. Материя не исчезает. А если исчезает, значит, это кому-нибудь нужно.

— И оно, по вашему, здесь, в Екатеринбурге?

— Не обязательно. Но так могут думать те, кто организовал засаду.

— Тонны золота…

— Их можно спрятать в какой-нибудь заброшенной выработке. Мы ведь на Урале. А можно поступить еще проще. Оставить и на виду, и под охраной.

— Продолжайте, продолжайте.

— Комфронта сам рассказал, что отдал приказ проводить исследования с чугунным дирижаблем. Когда он привез золото в Екатеринбург, то, вероятно, рассматривал разные варианты. И тут он узнает о чудаке Рагозинцеве, изобретателе чугунного дирижабля. Очень важно, что дирижабль этот Рагозинцев строит давно, еще с дореволюционных времен. Почему бы красному полководцу не проявить интерес к диковине, имеющей, к тому же, военную перспективу? Комфронта организовал негласную охрану дирижабля — и инженера. Не очень многочисленную, но, вероятно, эффективную. В самом деле, кому придет в голову совершать налет на заводскую мастерскую? Разве что мелкой шпане, в надежде разжиться у инженера той же одеждой и прочей невидной добычей. Чугунные чушки сейчас никому не нужны. Ведь вы не знали, что комфронта интересуется чугунным дирижаблем?

— О этом обстоятельстве меня никто не уведомил, — признался Арехин.

— Меня тоже. Вполне вероятно, что об этом просто никому в Москве неизвестно. Полдюжины верных людей оставлены здесь, стеречь военный трофей.

— Верные люди у золота? В наше время?

— Их верность подкреплена тем, что золото рядом, на глазах. Сами они реализовать его не могут — слишком уж много золота, тонны — это не горшок с монетами. Ждут. Собственно, сколько ждут — февраль, март. А в апреле комфронта уже здесь. Не так уж и долго.

— То есть дирижабль на самом деле не чугунный, а золотой?

— Не весь, конечно. Но Рагозинцев говорил, что в аппарате есть специальные места для свинцовых утяжелителей. Полагаю, что золото — неплохой заменитель свинца.

— А зачем он это говорил — про утяжелители?

— Вот уж не знаю. Может, намекнул? Ведь он, Рагозинцев, фактически заложник. Его, конечно, могут и в живых оставить, всякое бывает. Но могут и убить. Он не уверен, заодно мы с комфронта, нет. Но пытается дать сигнал, где искать золото. На всякий случай. Как узники перед казнью пишут на стенах камеры…

— Тише, — перебил Капелицу Арехин. — Кто-то идет.