Хозяйка старой пасеки 3

21

Савелия похоронили скромно, на деревенском кладбище Воробьева. Вместо креста столбик с тремя зарубками — тремя языками пламени, да табличка с именем и двумя датами. Остался ли кто-то, кто будет горевать по нему? Не я, уж точно. Мы — три дамы, мужики, что копали могилу и опускали гроб, да три деревенские бабы, честно отвывшие по покойнику: «Все ж человек был, надо, чтобы все было как полагается» — больше никто на похороны не пришел.

Когда перед тем, как гроб заколотили, бабы сунули туда старые лапти, я собиралась возмутиться, но Марья Алексеевна придержала меня за руку.

— Крестьяне верят, что в рай придется прокладывать себе путь, отбиваясь от бесов.

— Но при чем…

— Нечисть боится человечьего духа. Так что заношенные онучи, портянки из сапог покойного или старые лапти — идеальное оружие от бесов.

Пришлось напомнить себе, что на кладбище веселье неуместно. Удержать невозмутимую физиономию получилось с трудом.

— А вдруг они правы? — задумчиво произнесла Варенька.

— Когда-нибудь узнаем, — философски пожала плечами генеральша.

Из церкви мы отправились на поминальную службу. И я очень удивилась, когда отец Василий завел молитву за упокой души не только Савелия, но и Агриппины.

Сегодня же девятый день! А я со всеми этими медведями, гранатами и челобитными совершенно потеряла счет времени.

Только девятый день! Мне казалось, что я полжизни прожила в этом мире.

— Прости меня, дуру беспамятную, — сказала Марья Алексеевна, когда мы вышли из церкви. — Сама забыла и тебе не напомнила.

— Вам-то уж когда было упомнить, с вашими ребрами, — вздохнула я, прибавляя шагу.

Хорошо, что я велела сварить побольше пшеницы, чем требовалось на кутью, чтобы часть добавить в завтрашний рассольник. И куриного бульона поставили с запасом, с той же целью. Куриную лапшу уважают и дворяне, так что сойдет за основное блюдо — чего-чего, а сухой домашней лапши было вдоволь. Непременное поминальное блюдо — все те же гречишные блины, которые я тоже велела напечь с запасом. Овсяный кисель. Вот его нужно будет наварить еще. На толокне: крахмала у меня было мало. Соленья как холодные закуски. Для крестьян — богатый стол. Но для соседей-дворян, если они появятся, нужно что-то еще.

Я мысленно перебрала свой небольшой запас продуктов.

Можно быстро сделать ленивые вареники с маслом и медом. Вареные яйца… к ним что-то просится. Интересно, каков майонез на конопляном масле? Стоит ли рисковать, экспериментируя? Пожалуй, стоит — вряд ли ореховый привкус сильно испортит соус. А если не получится, порублю желтки с маслом и свежей зеленью. Десерт? Взбитые сливки? Нет сахара, а на меду я не уверена, что они собьются. Или просто взбить отдельно и отдельно подать разогретый, чтобы стал жидким, мед? Пусть каждый сдобрит себе по вкусу? Пожалуй, так и поступлю. Ничего сверхъестественного, никаких секретных рецептов месье Карема — но от меня их никто и не ждет.

Предчувствия меня не обманули. Подходя к дому, мы увидели на дороге коляску. Северские остановились у крыльца одновременно с нами. Княгиня держала на руках Алёнку, и я невольно разулыбалась. Даже первому лицу уезда не чуждо небольшое пренебрежение этикетом, когда он знает, что его дочери будут рады так же, как и ему, если не больше.

Князь первым выбрался из коляски. Следом выскочила нянька, забрала малышку. Князь помог спуститься жене, Анастасия взяла дочь и повернулась ко мне.

— Ребенок вооружен и очень опасен, — рассмеялась я, увидев в руках малышки медвежий коготь.

— Пусть заранее учится отбиваться от неподходящих кавалеров, — улыбнулся князь.

Он поклонился, я ответила реверансом.

— Как же ты выросла, душенька, с нашей прошлой встречи, — заворковала Марья Алексеевна, склоняясь к Аленке. Та в ответ радостно загулила.

— Можно я ее подержу? — робко попросила Варенька. — Такая прелесть!

— В прошлый раз Глаше досталось когтем по лбу, не боишься? — хихикнула Настя.

— Нет. Я осторожно.

Она неловко приняла ребенка из рук княгини — и тут же отдернула голову, едва не получив по носу.

— Я же не кавалер! Не надо от меня отбиваться!

— Она тренируется, — улыбнулась я. — Пойдемте в дом.

— Погодите. — Княгиня обернулась к няньке. — Достань корзину.

— Анастасия подумала, что вам не помешает помощь. Не сомневаюсь, что вы позаботились о столе в день поминок вашей тетушки, но кулебяка и копченая рыба никогда не будут лишними, — сказал князь.

— Ох! Настя! Виктор Александрович! — Слов не было. Кто-то подумал обо мне и о моих заботах — подумал искренне, без напоминаний и просьб. Подумал и начал действовать. — Я вам так признательна!

— Не за что. Я помню, как трудно хвататься за все сразу, разбираясь с хозяйством, — ответила Настя.

«И с новым миром», — говорил ее взгляд.

— К тому же у вас наверняка было вдосталь хлопот с еще одними похоронами, — добавил князь. — Иван Михайлович рассказал о вашем бывшем управляющем. Очень вам сочувствую, Глафира Андреевна. Надеюсь, господин исправник разберется, почему несчастья так и сыплются на ваш дом.

— Я тоже на это надеюсь, Виктор Александрович, — кивнула я. — Со своей стороны, я помогу ему, чем смогу.

Варенька ойкнула, все снова развернулись к малышке. Свободным кулачком та ухватила темный локон графини и теперь старательно тянула в рот.

— Давайте мне мою разбойницу, а то и без глаз, и без волос останетесь, — рассмеялась Настя, забирая ребенка.

— Какая же она разбойница! — возмутилась Варенька. — Она милая. Просто еще маленькая.

Гости двинулись в дом. Извинившись перед ними, я побежала на кухню, отдавать все нужные распоряжения. Не зря — в раскрытые окна было слышно, как к нам едет еще одна коляска.

Визитеры следовали один за другим. Супруги Белозерские явились не с пустыми руками — в телеге за ними, тщательно привязанный и укрытый мешковиной, ехал обещанный пресс. Лисицын подобострастно поклонился князю, с деланым радушием — мне, но я не обольщалась: стоит мне снова проявить слабость, он тут же попытается что-нибудь оттяпать. Как не обольщалась я и по поводу демонстративной вежливости Ольги Крутогоровой: малейший мой промах, и эта дама разнесет сплетни по всему уезду. Зато ее муж привез заказанные доски раньше времени и попросил разрешения наведаться завтра с деловым визитом, намекнув, что намерен попросить у меня в аренду участок леса. Я не стала торопиться с ответом — вернется Нелидов, обследуем лес и тогда решим. Заодно заказала новую партию досок. Приятным оказалось и знакомство с Настиной свекровью. Жаль только, поговорить наедине с самой Настей снова не вышло.

Дни мелькали один за другим, будто пчелы, сменяющие друг друга у летка. Время, казалось, подчинялось не ходу солнца, а бесконечному списку дел, самозарождающемуся каждый вечер в моей голове.

Пресс Софьи оказался настоящим сокровищем. Я не торопилась, не пыталась выжать все до последней капли. Когда-то в журнале у деда я прочла, что на выход воска куда больше влияет кратность выварки, чем давление. Но пресс намного ускорял работу.

Половину оставшейся мервы я отправила Насте для ее экспериментов с личинками восковой моли, другую высушила и убрала до осени. Возможно, даже до следующей. Когда у меня появится время и средства повозиться с химической выгонкой воска — скипидаром и спиртом. Конечно, пахнущий скипидаром воск не сгодится на свечи, но подойдет для пропиток, кремов и лаков и промышленных смазок. Северский уже намекал, что не прочь купить у меня несколько пудов для своего завода, и я обещала ему, что осенью мы вернемся к этому разговору.

Осенью, но не сейчас. Среди прочего добра из омшаника нашлись рамки для макания свечей — простое приспособление из реек, между которыми натягивались фитили. Раз за разом их окунали в расплавленный воск, и он, остывая, слой за слоем превращал нити в гладкие, ровные свечи. Я радовалась, как ребенок, каждой новой связке: к приезду Медведева у меня будет не просто сырье, а готовый товар с куда большей ценой.

Семьи из старых колод переселились в новые, выкрашенные яркой охрой ульи. Теперь оставалось только следить за ними, не давая роиться. Мне нужно было, чтобы они наращивали силу к главному медосбору с липы, а не тратили ее на бесконечное размножение. Еще в день похорон Савелия Настя попросила несколько ульев для своего сада — опылять яблони, вишни и малину. Под покровом ночи, чтобы не тревожить пчел, Нелидов с Герасимом и мальчишками увезли полдюжины ульев к Северским. Настя предлагала плату, но я отказалась. Не потому, что хотела угодить княгине, а зная, что она помнит добро. Я ничего не теряла: к главному медосбору плодовые сады успеют отцвести, и ульи вернутся обратно в Липки с рамками, наполненными медом.

Мои ловушки, расставленные в лесу, уже принесли три диких роя, и теперь на пасеке стояло два десятка ульев. Я надеялась, что это только начало.

Но работа не ограничивалась одной пасекой. Целый воз березовых веников, собранный мальчишками, теперь сох на крышах хозяйственных построек, наполняя двор тонким запахом вяленых листьев. Нелидов вместе со мной и Крутогоровым выбрал делянку в лесу для сдачи в аренду. Как объяснил мне управляющий, лес нужно прореживать, убирая старые деревья, чтобы у молодой поросли был свет и простор.

Вечерами мы с Варенькой доделывали амулеты. Мы покрыли оловянные заготовки слоем воска, а потом сцарапывали его, создавая узор. Варенька, с ее художественным талантом, вырисовала на своем когте переплетенные дубовые листья. Я же, начисто лишенная подобных способностей, просто расчертила восковую маску перекрещенными линиями и получила строгий узор из ромбов и треугольников. После этого мы опустили когти в теплый раствор медного купороса. Там, где воск был снят, металл покрывался рыхлым слоем меди. Оставалось соскрести его, удалить воск и отполировать, давая узору проявиться.

— Ты подаришь свой Кириллу, когда он вернется? — спросила Варенька однажды вечером, любуясь своей работой.

Я покачала головой, не отрываясь от полировки.

— Ты все еще обижена на него?

— Нет, — честно ответила я. — Я благодарна ему за все, что он для меня сделал. Но предпочту выразить свою благодарность словами, чтобы не быть неверно понятой.

— Как можно быть неверно понятой? Ты нравишься Киру, это очевидно.

— Еще очевидней, что мы друг другу не пара. Да и вообще от всех этих романов одна головная боль.

— Глаша, ну что ты такое говоришь! — возмутилась она. — Любовь — это…

— Это прекрасное чувство, особенно когда на него есть время и силы. А у меня сейчас слишком много забот. — Я устало потерла лоб. — Варенька, милая, мне сейчас нужна ясная голова и твердая рука, а не вздохи при луне и сердечные муки.

Графиня смотрела на меня так, будто я заявила, что предпочитаю дерюгу и власяницу шелковым платьям. Но расспрашивать перестала.

— А я свой тоже пока дарить не буду, — вздохнула она. — Мне как-то… неловко. Будто я навязываюсь. Вдруг Сергей Семенович поймет это не как благодарность, а как аванс.

— Тогда не дари. Пусть полежит. Такие вещи нужно делать от души.

Я убрала законченный амулет в ящик письменного стола в кабинете и почти сразу забыла о нем.

Гораздо сложнее было забыть о другом.

Днем я была хозяйкой поместья, решающей десятки задач. Я чувствовала себя сильной, уверенной, на своем месте.

Но ночью я становилась беззащитной восемнадцатилетней девчонкой. Мне снился Стрельцов. То он стоял надо мной с каменным лицом и занудно читал очередную нотацию о приличиях. То я снова видела его в полумраке комнаты, с каплями воды на широких плечах и шрамах на груди. А иногда… иногда мне снились вещи, от которых я просыпалась в жару, с колотящимся сердцем, и долго не могла уснуть, проклиная и его, и себя, и эту чертову биохимию.

Я злилась на себя, на эту непрошеную, неуместную слабость. «Время лечит», — уговаривала я себя, зарываясь лицом в подушку. Нужно было только дождаться, когда оно подействует.

Я проснулась, как всегда, с петухами. Хозяйство в доме потихоньку налаживалось, необходимости срочно вскакивать и бежать командовать не было, так что я позволила себе немного понежиться под одеялом. Щебетали птицы, замычала корова, стукнула дверь.

— Позвольте сопровождать вас, Варвара Николаевна. — Голос Нелидова.

— Вам будет скучно, Сергей Семенович. — В голосе Вареньки прозвучали кокетливые нотки. — Рыбалка предполагает тишину.

— В вашем обществе не может быть скучно.

Я выглянула в окно, не особо скрываясь. Раз уж я теперь на положении не то дуэньи, не то старшей подруги, стоит приглядывать. Погрустив недельку, Варенька, казалось, выкинула из головы мысли о своей неземной любви — но как бы не вышло, что она просто сменила объект воздыханий. Нелидов хороший человек, однако вряд ли ее родители обрадуются, если вместо охотника за приданым графиня положит глаз на нищего управляющего.

Впрочем, рядом с парочкой улыбался в усы сотский, и значит, вдвоем они не останутся. А у нас опять будет уха и пирог с рыбой.

— Полкан, приглядишь за ними? — обернулась я к псу.

Тот лениво поднял голову с лап, вильнул хвостом и снова растянулся на полу.

Я рассмеялась.

— Лентяй.

Полкан открыл один глаз и опять закрыл его, всем видом показывая, что просто не желает совершать лишние телодвижения, а Вареньке с Нелидовым и сотским ничего не угрожает. Я с улыбкой покачала головой.

— Поверю тебе на слово.

С двора донесся стук топора. Пожалуй, и мне пора за работу. Пока утро, пчелы спокойнее.

Все семьи прижились, все активно работали — собирали нектар, отстраивали соты. Кое-где пришлось поставить новые рамки с вощиной — удивительно, как быстро пчелы адаптировались после пересадки, не иначе благословение помогает восстанавливаться не только дому, но всем живущим в нем. Марья Алексеевна вон вообще забыла про свои ребра и облачилась в корсет, хотя по всем законам физиологии не могла выздороветь так быстро.

Полкан, сопровождавший меня с пасеки, навострил уши и с радостным лаем понесся вперед. Через несколько метров развернулся, залаял на меня — еле плетешься, хозяйка! — и опять поскакал вперед. Пришлось прибавить шагу. До ушей долетел топот копыт, и я едва не пустилась бегом.

Остановила себя. Наверное, это опять какие-то гости. После помин тетушки соседи начали заглядывать и без повода. Эти визиты, с одной стороны, раздражали — у меня было чем заняться кроме сплетен. С другой стороны, они означали, что местное общество вняло безмолвному сигналу Северских и по крайней мере перестало считать меня неприкасаемой, поэтому такие визиты не следовало игнорировать.

Одна радость — гусар не показывался. Видимо, внял предупреждению исправника.

При мысли о нем внутри что-то привычно сжалось. Я ругнулась под нос. Дура. Давно пора было забыть.

Но как забудешь, если мелькнувшая за деревьями фигура всадника на сером коне заставила сердце сбиться с ритма?

Полкан лаял все громче, скакал вокруг меня, виляя хвостом так, будто собирался взлететь.

Я прибавила шагу. Побежала, ругая себя за глупость.

Чтобы оказаться у крыльца, как раз когда Стрельцов спешивался со своего Орлика.

Под его глазами залегли тени, но спина оставалась такой же прямой. Увидев меня, он улыбнулся — так, словно в самом деле скучал и рад меня видеть. От этой улыбки у меня перехватило дыхание. Будто я снова стала влюбленной девчонкой — юной, готовой на любую глупость. Губы сами растянулись до ушей.

— Глафира Андреевна. — Он склонился к моей руке, и прикосновение обожгло, даже сквозь кожу его перчаток.

— Я безумно рад вас видеть, — мурлыкнул он, и низкие нотки в его голосе пробежались мурашками у меня по позвоночнику.

Я неловко клюнула его в висок, как было принято отвечать на поцелуй руки. Замерла, когда Стрельцов придержал меня за талию.

— Кир!

Мы отпрянули друг от друга, будто старшеклассники, застуканные завучем под лестницей. Варенька, выронив и ведра, и удочки, бежала к кузену. Чепец сбился с ее головы, болтаясь на завязках, но ей было все равно. Она повисла на шее кузена. Тот со смехом раскрутил ее вокруг себя.

Варенька взвизгнула.

— Отпусти, несносный!

Поставив кузину на землю, он посмотрел поверх ее головы. На меня. И на миг мне показалось, что это меня он хотел подхватить на руки и раскрутить, как девчонку.

И я бы хотела опираться на его плечи и визжать от восторга, чтобы потом…

Я неровно выдохнула, щеки и шею залила горячая волна.

Герасим с улыбкой увел коня.

— Кир, наконец-то!

Варенька схватила кузена за рукав, потащила к дому.

— Надеюсь, ты надолго?

Он рассмеялся, потрепал ее по макушке. Варенька фыркнула. Смутившись — похоже, графине не подобало терять шляпки — поправила чепец.

— К сожалению, нет. — Стрельцов обернулся ко мне. — День, может, два. В Больших Комарах сейчас очень много забот по моей части. Но я не мог не заехать проведать вас.

«Вас». Конечно, он говорил обо всех собравшихся в этом доме, и исключительно из вежливости. Но взгляд его — пристальный, жаркий — был устремлен на меня, и мне так хотелось поверить, что он действительно выехал затемно, чтобы проведать меня. Чтобы провести день-другой рядом со мной, прежде чем уехать.

— Пойдемте в дом, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Вы наверняка голодны. Я распоряжусь насчет завтрака для вас.