Хозяйка старой пасеки 3

2

— Сергей Семенович, останьтесь, — сказал Стрельцов. — Возможно, нам понадобится ваша помощь.

Нелидов молча кивнул.

Я повлекла Вареньку в сторону дома, но через пару шагов остановилась.

Нет, это никуда не годится. Мокрые юбки липнут к ногам, на каждом шагу приходится преодолевать сопротивление ткани. Как там делался тот магический фен?

Распускать косу я не стала — все равно вымывать из нее копорку, а вот платье обдула как следует. Глядя на меня, Варенька встрепенулась и начала оглаживать себя сперва по груди, потом по бедрам. Нелидов торопливо отвернулся. Стрельцов вскинулся.

— Варвара! Что ты…

Но осекся, увидев, как от ее платья расходится дымка и опадает в траву каплями. Я перешла к юбкам, ткань взметнулась, и этого исправник вынести не смог.

— Глафира Андреевна! Вы могли бы хотя бы попросить нас отвернуться!

— Да сколько можно! — не выдержала я. — Сверкать на балах голыми прелестями под совершенно прозрачной тканью — нормально. Ходить в мокром так, что никакого простора для фантазии не остается, — я демонстративно уставилась на край его кителя, под которым, гм… в общем, было на что посмотреть, — тоже нормально. По крайней мере, вас это не возмущало.

Стрельцов одернул китель, заливаясь краской.

— Это… непредвиденные обстоятельства. И вы могли бы…

В другое время я бы сочла милыми красные пятна у него на скулах, но сейчас слишком устала: денек выдался сногсшибательным во всех отношениях. Поэтому я перебила его.

— Именно! Но стоит юбке чуть-чуть колыхнуться, и плевать на обстоятельства, плевать на простуду, лишь бы приличия были соблюдены!

— Приличия — то, что отличает нас от дикарей.

Лучше бы ему этого не говорить.

— Дикарей? Там, откуда возят чай, считают дикарями нас, и я не уверена, что они так уж не правы. Только дикари способны обречь барышню на пневмо… воспаление легких, лишь бы она случайно не показала кому-то щиколотку.

— Я не…

— Вы не… — передразнила я. — Вы сами сегодня слышали Кошкина, который говорил, что при его деде барышень не выпускали из терема…

— Я начинаю отчасти соглашаться с предками.

— Давайте отрастите бороду до пупа и наденьте ферязь с рукавами в пол, вам по знатности как раз они подобают.

Варенька хихикнула — видимо, представив кузена в подобном виде. Стрельцов грозно глянул на нее, на меня, но меня это только сильнее разозлило.

— Нас чуть не разнесло в клочья, а вы мне читаете морали про колыхание юбок! Вы собирались закрыть собой гранату, и только поэтому…

— Вам показалось. — Он покраснел еще гуще.

— А вам показалось, будто вы увидели что-то лишнее, — отрезала я. — Как и мне пару секунд назад. И вообще, после того как вы поймали меня на лестнице, не вам…

— Глафира Андреевна! Обстоятельства так сложились. Или мне нужно было позволить вам переломать все кости?

— Вы же хотите сейчас заставить меня и вашу кузину застудить все внутренности! Как говорят на востоке, в жару не до приличий. — Я наконец выдохлась. Добавила уже спокойнее: — Вам помочь высохнуть или сами справитесь?

— Сам, — буркнул он.

— Как вам угодно. Гришин? Вы-то точно не маг.

Если бы взгляды умели испепелять, от пристава бы ничего не осталось — так на него зыркнул начальник. Но Гришин не заметил или сделал вид, будто не заметил.

— Если вам не зазорно, барышня…

— Нисколько. — Я свирепо глянула на Стрельцова. — Этот весенний ветерок — штука коварная.

Когда я шагнула к Гришину, исправник напрягся так, что на миг мне показалось: если я коснусь пристава, меня тут же схватят за руку и оттащат. Я отогнала шальную идею проверить это и просто начала обдувать пристава. В отличие от фена, магия не шумела, и поэтому я услышала щебет Вареньки.

— Сергей Семенович тоже мокрый, и…

— Варвара! — От громового рыка Стрельцова я подпрыгнула и развернулась к нему.

Поток горячего воздуха обдал исправника, вздыбив его шевелюру. Я охнула… и, как это обычно бывает, от волнения совершенно забыла, как контролировать магию. Сила рванулась из меня, воздух раскалился. Нелидов и Гришин шарахнулись в сторону. Пламя окутало Стрельцова коконом, а когда оно рассеялось, я была готова увидеть головешку.

Но обнаружила совершенно невредимого исправника.

— Если это было покушение на должностное лицо при исполнении, то довольно глупое, — заметил он своим фирменным непроницаемым тоном. — Я умею ставить щиты, и вам это известно.

Я застыла, прижав ладони к щекам.

— А вот нечего кричать, — злорадно заявила Варенька.

— О господи, я… — Я отмерла и бросилась ощупывать исправника, сама не понимая, что делаю. — Я не хотела, я…

Когда мои ладони заскользили у него по груди поверх кителя, мне показалось, будто он перестал дышать. Показалось, наверное, потому что в следующий миг он уверенно перехватил мои запястья.

— Глафира Андреевна. Я цел. Совершенно цел.

Вот только в голосе его не осталось ничего от обычной сдержанности, и простые, вроде бы совершенно невинные слова будто осязаемые прошлись по коже, вызвав мурашки. Я застыла, глядя в его глаза. Появилось в них что-то… темное, манящее. А большие пальцы его рук погладили кожу на запястье там, где бьется пульс. Сердце замерло на миг, а потом понеслось вскачь.

— Кирилл Аркадьевич… — выдохнула я.

Он выпустил мои руки, отступив на полшага, и я тоже качнулась назад. Щеки горели.

— Рада, что вы целы. И прошу прощения. Я… — Я прокашлялась. — Испугалась и…

— Не стоит, — промурлыкал он, глядя мне в глаза. — Сильные эмоции могут быть опасны… для мага.

Показалось мне, или пауза перед последними словами была чуть дольше, чем надо?

— Вы правы. Мне нужно научиться себя контролировать.

— Не стоит. Мы оба знаем, что я могу себя защитить.

Как-то очень двусмысленно это прозвучало. Как-то… словно если бы рядом с нами не было никого, он бы теряться не стал и…

Господи, у меня совсем мозги расплавились! Или я заразилась от Стрельцова, который везде разврат видит.

— Мне действительно нужно контролировать… — Я помедлила. — Эмоции. С вашего позволения, господа. Не буду мешать вам спасать из заточения Марью Алексеевну.

— Конечно, — кивнул Стрельцов. — И я помогу высохнуть Сергею Семеновичу. Ему с его молнией такое едва ли доступно.

Я чуть не брякнула про электролиз воды на водород и кислород, но вовремя прикусила язык. Действительно пора убираться отсюда, и без того наговорила.

Я подхватила Вареньку под локоть и потащила прочь.

Но что вообще происходит? У меня фантазия разыгралась или исправник перестал изображать статую командора и начал… со мной заигрывать?

Граната на него так повлияла?

Или тот поцелуй не был… случайностью?

Господи, какой бред у меня в голове! Я же не Варенька, чтобы верить в случайный поцелуй. Как и во внезапно вспыхнувшую страсть.

Но поди пойми этого человека. То целует так, что коленки подгибаются, то делает лицо кирпичом. То взвивается из-за «разврата» на ровном месте. То вот…

По запястьям пробежали мурашки там, где их погладили пальцы Стрельцова. Удивительно нежно. Как будто не я только что на него наорала.

— Катенька умрет от зависти! — пробился в мою и без того кипящую голову щебет Вареньки. — В столице никогда не случится ничего подобного!

— И слава богу, — буркнула я.

Он поцеловал меня после того, как я на него наорала из-за Заборовского. Сейчас мы сцепились из-за юбок, и я снова не особо выбирала выражения.

— Ты только подумай, какой получится роман! Да за него все журналы передерутся! — Она возвела глаза к небу и торжественно произнесла: — «„Смерть не страшна, когда умираешь за тех, кого любишь“, — подумал он…»

— Твой кузен случайно не мазохист? — вырвалось у меня.

— Что? — оторопела Варенька.

Я застонала, хлопнув себя по лбу. Нашла что спрашивать и, главное, у кого! Но все же не удержалась.

— Ему нравится, когда на него орут?

Варенька рассмеялась.

— Покажи мне хоть одного человека, которому бы это нравилось!

Полкан, который все это время трусил рядом, гавкнул, будто соглашаясь с ней. Обогнал нас, развернувшись, поставил лапы мне на живот, заглядывая в лицо и виляя хвостом. Будь он человеком, я бы сказала, что он хохочет вовсю.

И правильно делает. А мне нужно перестать пытаться влезть в чужую голову и пора заняться своей, а то чушь всякая мерещится.

— Мне нужно сейчас же все это записать, пока все чувства свежи! — не унималась графиня.

Я тряхнула головой, будто это могло убрать из нее посторонние мысли, — но получилось только вытрясти крошки копорки.

— А я думала, нам сейчас же стоит умыться и переодеться. — Я демонстративно приподняла испачканный в присохшей грязи подол.

Варенька сбилась с шага. Оглядела себя.

— Почему никто не придумал магию очищения? Пока я вожусь со всем этим, от вдохновения и следа не останется.

— А еще нужно немедленно послать за Иваном Михайловичем и попросить Анастасию Павловну приехать, как только сможет.

Варенька хлопнула себя по лбу, оставляя грязное пятно.

— О! Мне так стыдно! Я совсем забыла…

Я прибавила шагу. Хватит глупых фантазий, пора вернуться в реальность. А реальность… Грязь в волосах. Запах плесени, въевшийся в одежду. Ноющая от тряски по местным дорогам спина.

Варенька засеменила следом.

— Конечно же, я немедленно напишу им обоим, пока ты распоряжаешься насчет воды и всего остального!

Да. Распорядиться. Позаботиться о пчелиной семье. И кто должен заниматься похоронами? А еще нужно расспросить мальчишек — вдруг кто что-то видел. Исправника они побаиваются, как побаиваются любого начальства, но могут сказать мне. А могут и не сказать…

В пятнадцать можно позволить себе витать в облаках. Но мне не пятнадцать. К счастью.

Хотя… возможно, и к сожалению.

Я распахнула дверь в кухню.

— Стеша! Акулька! Немедленно ведро кипятка и пару ведер холодной воды ко мне в уборную!

Девчонки вытаращились на меня.

— Барышня, что с вами! — не выдержала Акулька.

— Вы будто из могилы восстали, — добавила более простодушная Стеша.

— Жива, здорова, и слава богу, — отрезала я. — Все вопросы к господину исправнику, он расскажет, если сочтет нужным.

Девочки переглянулись — было очевидно, что исправника они расспрашивать не будут. Значит, придется мне узнать у него официальную версию происшедшего и рассказать слугам, пока не пошли сплетни, будто я в самом деле из могилы восстала.

Как некстати, как раз когда стоило бы держаться от него подальше!

— И пошлите мальчишек натаскать и нагреть еще воды. Господину исправнику и управляющему.

— Так это… они скажут, что неча тут командовать, не сама барыня… — начала Стеша.

Акулька поддакнула ей.

Так…

— Где они сейчас? В людской?

Девочки кивнули.

Что-то я явно упустила. Девчонки крутятся весь день как заведенные, еще и коровы сегодня добавились. А мальчишки прохлаждаются, потому что традиционной мужской работы — в поле или в мастерской — в доме не так много. Ну вот со старыми колодами разобрались, и то мед сожрали, и не факт, что мне их потом лечить не придется. Конечно, их наняли «на побегушки», но они тоже быстро приспособились. Легконогий и шустрый Кузька мотается туда-сюда, а остальные? Баклуши бьют?

— Передайте им, что я так велела, — сказала я.

Акулька шагнула в коридор, я — за ней, радуясь, что у легких туфелек нет каблуков. Девочка обернулась, я прижала палец к губам. Она кивнула.

— Барыня велела воды натаскать, нагреть и господам в комнаты принести, — сказала она.

В людской вяло зашевелились.

— А почем нам знать, что это барыня велела, а не ты придумала? — протянул Антошка. — Воду таскать — это бабская работа.

— Барыня гневаться будет, — попыталась вразумить их девочка.

— Грозиться-то она грозится, да руки не поднимает, — фыркнул Кузька.

Я отодвинула Акульку и встала в дверях. Полкан протиснулся у моей юбки и зарычал.

Я обернулась к девочке.

— Ступай, милая. Делай, что велено.

Видно было, что девчонка умирала от любопытства, но ослушаться не посмела. Дождавшись, пока шаги стихнут, я по очереди оглядела парней. Глаз не поднял никто.

— Вон из моего дома. Все пятеро. — Я не стала повышать голос, но в наступившей тишине он был отчетливо слышен. — Скажете, что я выставила вас за непослушание. Еще скажете, что завтра… нет, послезавтра вечером я буду судить старосту за то, что посмел мне вредить и весь мир выставил в невыгодном свете как его представитель. Гонцами побудете напоследок, чтобы от вас хоть какой-то толк был. У вас пять минут… — Ах да. — Даю вам время собраться, пока я схожу за деньгами и отсчитаю змеек, сколько причитается каждому.

Даже если мне придется снова самой таскать воду и просить девчонок научить меня доить корову, даже если мне не удастся найти в деревне больше ни одного работника, терпеть такое я не намерена.

— Получите свою плату, и чтобы духа вашего здесь больше не было. Белоручки мне не нужны.

— Да какие же мы белоручки? — взвился Кузька. — Мы просто бабскую… — Он осекся под моим взглядом.

— Полкан, присмотри за ними, — велела я, выходя.

Пес уселся в открытых дверях людской, внимательно глядя на мальчишек.

— Добрехались? — тихо сказал Данилка. — Бабская работа им неладна, теперь никакой не будет. А я из-за вас, дураков, теперь от отца березовой каши получу.

— Сам дурак, — огрызнулся Антошка. — А ежели такой умный, беги, сам воду таскай. Можешь еще юбку надеть.

Раздался звук удара, вскрик.

— Цыц! — прикрикнул самый старший, Митька.

— Проснулся! Раньше надо было командовать! — не унимался Данилка. — А я и правда дурак, что вас послушал.

— Да ладно, барышня добрая, — подал голос Кузька. — Падем в ноги, так и простит.

— Она уже один раз простила, другая бы за вчерашнее всыпала по полной, — прогудел Федька.

— Ага, простила: штраф назначила да на кухню отправила. — Судя по тону, кухня возмутила Антошку куда больше штрафа.

— Цыц! — повторил Митька. — Не буду я за вас, бестолочей, просить. Сами языком мололи, сами и отвечайте…

Дослушивать я не стала, пошла в кабинет за деньгами. Внутри что-то противно зудело — как всегда бывает, когда не получается найти подход к ученику. И неважно, что эти пятеро — мои работники, а не ученики, подростки есть подростки. Кузька — глуп от природы или привык подчиняться всем, кто старше и сильнее, не разберешь. Такие всегда «как все» или подпевают самому громкому. С Антошкой — сложнее. Похвастаться нечем, кроме как умением дерзить, а быть крутым хочется, вот и строит из себя борца с системой. Будь у меня больше времени…

Но времени не было, зато работы было выше крыши.

Когда я вернулась с деньгами, Кузька попытался бухнуться мне в ноги.

— Барышня, я все понял, помилосердуйте! Батька так выпорет, что я неделю сидеть не смогу!

— Встань и не унижайся, — отрезала я. Выложила на стол пять столбиков медных монеток.

— Возьмите и убирайтесь. Полкан, проводи.

Пес гавкнул — не зло, но парни подскочили, все пятеро, и потянулись к столу за деньгами. У Кузьки дрожали руки.

Я вышла во двор.

Как бы то ни было, людям нужна вода. А к Северским съезжу сама, вот только копорку из волос вычешу и придумаю, где взять штаны, не исправника же раздевать.

Я хихикнула дурацкой двусмысленности, сбросила в колодец ведро.

А вот и исправник, легок на помине. Если он и устал, вытаскивая из погреба Марью Алексеевну, то никак этого не показывал. Как и того, что совсем недавно едва не погиб героем — кажется, теперь я никогда не смогу этого забыть.

Марья Алексеевна держалась за его локоть. Шла она неспешно, но не хромала, уже хорошо. И платье сухое, похоже, генеральша тоже вспомнила про магический «фен». Гришин и Нелидов двигались следом.

— Вы оставили без присмотра… — Я осеклась, не зная, можно ли говорить вслух про труп. Тем более что мальчишки тоже вышли из дома и понуро тащились к воротам.

Полкан сопровождал их. Судя по тому, как бодро крутился его хвост, пес наслаждался развлечением.

— Я осмотрел колоду, вы можете спокойно пересаживать пчел, если дело не терпит, — сказал Стрельцов. — Поставил охранку, все равно Иван Михайлович должен…

Он осекся, когда я начала крутить ворот.

— Глафира Андреевна!

Я подпрыгнула от его тона и украдкой осмотрела себя — неужто опять юбка задралась. Нет, все в порядке.

— Зачем вы таскаете тяжести, если есть работники!

— Уже нет. — Я пожала плечами. — Я их выставила. За лень и глупость.

— Понял. — Стрельцов оттер меня плечом и сам взялся за ворот.

Мальчишки переглянулись. Исправник перелил воду из колодезного ведра.

— Куда нести? В кухню?

У меня отвисла челюсть. Парни смотрели на исправника так, будто на его месте появился медведь, говорящий человеческим голосом.

— Дурак ты, — прошипел Данилка. — Исправник-то точно юбку не наденет.

— Ваше сиятельство, и вы, Глафира Андреевна, не по чину вам, — влез Гришин. — Я натаскаю, хоть разомнусь, а то весь день сиднем в коляске просидел.

— Мы натаскаем! — воскликнул Митька. — Барышня, простите дураков. И воду натаскаем, сколько надо, и хлев вычистим, и… — Он сглотнул. — И коров подоим, если надо.

— Ты за всех говоришь или за себя одного? — спросила я.

Митька внимательно оглядел остальных. Все закивали.

— Ведра — вот. Где бочка — знаете.

Мальчишки рванулись к колодцу, толкая друг друга локтями, будто боялись, что я передумаю.

— Кузьма! — окликнула я.

Он замер будто вкопанный, побелел.

— Поди к Варваре Николаевне, возьми у нее две записки, к Северским и к доктору. Седлай лошадь. И вперед, одна нога здесь — другая там.

Мальчишка умчался.

— Антошка.

Парень поставил ведро.

— Ты мужскую работу хотел? Иди конюшню вычисти. А завтра с Герасимом в лес пойдешь, доски тесать.

Парень коротко глянул на исправника. Опустил глаза.

— Как прикажете, барышня. — Он поплелся к конюшне, пнув по дороге камень.

А чем занять на завтра остальных, чтобы некогда было баклуши бить, завтра и подумаю, и так голова кругом идет.