Глава 9

Когда был жив отец Бэна, семья Ладрадун молилась в первый Водный День луны в храме Врохэйна-Судьи — бога, который отрубил себе левую руку, чтобы никогда не разбавлять правосудие, которое он раздавал правой. На второй Водный День они посещали храм Кьюнок, матери земли и её семени; на третий они выражали почтение Бэйону — холодному, белому богу убийственного льда. На четвёртую луну они молились Эйлиг, богине весны и свободы. После смерти отца Бэн и его семья продолжали молиться всем четырём богам каждый месяц. Лишь Моррачэйн стала всё реже и реже ходить в другие храмы. Когда Бэн вернулся из школы Годсфорджа, он брал свою мать на молитву Врохэйну каждый Водный День, чтобы с ней не ссориться. Он также оставлял частые приношения в храме Сифутана, злого шутника, что управлял огромным озером.

На следующий день после того, как первая попытка Даджи с перчатками потерпела неудачу, Ладрадуны присутствовали на молитве Врохэйну. Когда они уходили, мысли Моррачэйн были где-то далеко, она прижимала к груди свою копию «Книги Приговора», её бледно-зелёные глаза неотрывно смотрели на какое-то видение правосудия и наказания. Она выглядела экзальтированной. В голову Бэна заползла странная мысль: а не так ли он выглядел, когда смотрел на пожар?

Он фыркнул. Ничего общего с ней он не имел. Она бы первой это и сказала; строго говоря, она твердила об этом миру уже не первый год.

Он её экзальтированность не разделял. Вместо этого он прошёлся по своим планам. Тест его пожарных этой ночью обязан был пройти без сучка, без задоринки. А для этого ему нужно было избавиться от своей матери и приняться за работу.

От одной лишь мысли о том, чтобы сбежать от неё, пусть всего лишь на день, его начала жечь вина. Они с братьями пообещали их умирающему отцу, что будут заботиться о Моррачэйн. Слово сдержал лишь Бэн, хотя это становилось всё труднее и труднее. Иногда он думал, что лучшим способом сдержать слово будет покончить с её страданиями раз и навсегда. Это была чудовищная мысль — он знал, что она была чудовищной. Но мысль эта его не покидала.

Наблюдая за толпой, он увидел шляпы с белой или серебряной каймой и длинные плащи стражей магистрата. Конечно они поклонялись Врохэйну — как здесь, так и у алтарей в окружных станциях. Его глаза зацепились за смешанный блеск золота и серебра: служившие стражам маги тоже были здесь. Многие стражи и маги кивали ему: Бэн был хорошо известен людям магистратов. Он обучал большинство из них годсфорджевским методам тушения пожаров и защите собравшихся поглазеть на них зевак.

Он не сказал им, что пожар в пансионате был устроен намеренно. Бэн устраивал пожары для проверки своих бригад, но также думал о них как о проверке для магов магистратов Кугиско. Они должны быть бдительны. Они думали, что наказание в виде сожжения заживо кого угодно остановит от поджигательства; от этого они разленились. Как только люди обнаружат, что пожары были поджогами, а маги об этом и понятия не имели, их ведомству придётся подтянуть свои методы расследования.

Рано или поздно, он знал, кто-то осознает, что его проверочные пожары были устроены намеренно. Сифутан играл злые шутки со всеми; рано или поздно слепой случай вызовет подозрения у властей. Когда это случится, Бэн с радостью отправится дальше, в другой город и к другому набору уроков.

— Не держи руки в карманах, ‑ бросила его мать, нарушив ход его мыслей. ‑Ты испортишь оторочку тулупа. Хочешь, чтобы мы замёрзли насмерть? Идём!

Бэн пошёл рядом с ней, вертя, сортируя и переставляя планы у себя в голове.

Дома они сели обедать в кухне, где их согревало тепло от печки. Бэн расставил столовые приборы, и налил себе и матери чая. Моррачэйн подала на стол квадратный мясной пирог с тушёной капустой и грибами. Слуг в доме не было: Моррачэйн отказывалась доплачивать слугам за то, чтобы они работали и в Водный День. Вместо этого она готовила сама, как обычная домохозяйка.

Они ели молча. Бэн был достаточно смышлёным, чтобы не отвлекать внимание Моррачэйн, когда её мысли были сосредоточены на Врохэйне. Потом она ушла из-за стола, чтобы почитать «Книгу Приговора» и подремать. Он убрал со стола и вымыл посуду, затем покинул дом. Предприятие было закрыто. Никто не отвлечёт его от завершения приготовлений.

Его рабочее помещение было в углу чердака главного склада, запертое на два замка и скрытое за пустыми ящиками. Внутри он зажёг печку, затем вынул своё устройство для поджигания.

Он любил работать над ним. Спроектированное по образу поджигателя, созданного Годсфорджем, оно имело сложную слоистую структуру из разных материалов, которые будут тлеть часами, прежде чем поверхность загорится, и подожжёт всё вокруг. Годсфордж вбивал в своих учеников, что пожары всегда происходят неожиданно; они всегда должны быть готовы. Чтобы закрепить этот урок, он договаривался с местными жителями, чтобы те использовали его устройства для создания пожаров в любое время дня и ночи, и звали его учеников их тушить. Бэн знал, что он просто продолжает дело великого человека.

Работая над своим нынешним устройством, Бэн тосковал по ничем не замутнённой учёбе в школе Годсфорджа. Там он оправился от смерти своей семьи, и даже примирился с жизнью — только лишь затем, чтобы лишиться всего этого по возвращении. Во-первых, он снова был в доме матери. Во-вторых, он устал от борьбы с советами за средства и место для обучения пожарных, и борьбы с мужчинами и женщинами, которым их господа приказали учиться у него. Тем летом было ещё хуже: чем больше времени проходило между большими пожарами, тем труднее было привлечь внимание членов совета. Они были хуже детей, которые хотят играть, и не думать о будущем. Он только хотел помочь; а весь мир только и делал, что сопротивлялся ему. То какой-нибудь гильдиец в меховой мантии жаловался на потерю времени его слугами, то его собственная мать выла о часах, которые он отнял у предприятия. Он чувствовал себя лучше лишь тогда, когда работал над своими проверками. С ними он нашёл способ контролировать свою жизнь: пожар в пансионе был вторым, собственный склад — первым.

Теперь он вносил последние изменение в наиболее сложное устройство из всех, какие он только делал. Оно стоило всех его трудов. Он должен быть как можно дальше от цели, когда та загорится, иначе подозрение может пасть на него. К тому времени, как огонь проклюнется из его творения, он уже несколько часов будет дома. Огонь уничтожит все следы устройства, собьёт с толку магов и их следственные заклинания. Этому он тоже научился у Годсфорджа.


Хотя Водный День был выходным, магам в Доме Банканор было чем заняться. Одевшись, Даджа пошла на урок к Джори, обмениваясь с ней блоками и ударами посоха так, чтобы у девочки не оставалось времени на раздумья, только на движения. Пока они упражнялись, Даджа подумала, что Джори, наверно, тренируется самостоятельно. Она была быстрее, точнее, её руки и стойка были увереннее. Удержание темперамента в узде давалось ей труднее, но и в этом были улучшения. Когда они покинули классную комнату, Даджа знала, что сосредотачиваясь на движении и не позволяя себе перевозбуждаться, Джори уже начала втягивать свою магию себе под кожу. Видимые вспышки силы девочки начали уплощаться и растягиваться на ней, покрывая её кожу. Почти настал момент для обучения Джори следующему шагу, как её саму учил Посвящённый Скайфайр: состояние ожидания всего и ничего. Тогда-то и начнётся настоящая учёба.

За завтраком они выяснили, что Фростпайн опять исчез, всё ещё гоняясь за своим фальшивомонетчиком. Поимка тех, кто планировал уничтожить экономику Наморна, была важнее, чем отдых в Водный День. Больным нужна была еда, Водный День или не Водный, но Камок Оукборн свою мастерскую закрыл. Джори отправилась в Черномушную Топь, а Ниа с родителями пошла в храм богини Кьюнок. Слуги Банканоров, получившие выходной, тоже ушли. В большом доме их осталась лишь горстка, когда Даджа поднялась к себе в комнату.

Сначала она помолилась Торговцу и Счетоводчице, затем духам своей семьи, зажгла благовония, чтобы они знали, что она всё ещё помнит их. Среди Торговцев окончательной смертью считалось быть забытым: когда уходила плоть, оставалась память. Даджа убедится, что её дети, если она их заведёт, будут молиться за каждого члена экипажа Пятого Корабля Кисубо.

Весь день она проработала над маленькими петлями, оставив принесённый служанкой поднос с едой остывать. Наконец она остановилась: последняя петля была готова. Ей придётся вернуться к Тэйроду на пару дней, и работой расплатиться за время в железной кузнице. Пора было отдохнуть: у неё полностью затекли спина и шея. Глаза дико дёргались, когда она их закрыла, что было признаком чрезмерного количества работы с миниатюрными изделиями. Пора было упражняться с коньками.

Даджа надела на себя несколько слоёв одежды. Она не пыталась себя подогреть: одежда была хорошей, и после двух дней острого контроля и высвобождения магии у неё кружилась голова. Ей нужно было дать своей силе отдохнуть.

Она спустилась по служебной лестнице в задней части дома. Пахло ужином — все блюда, которые можно было поставить готовиться в закрытых котелках, были оставлены томиться в течение дня. Помещения для слуг пустовали без постоянной болтовни, споров, стука и скрежета большого хозяйства. Это был Водный День: слуги верхних классов почти весь день были свободны ходить в гости и по магазинам, в то время как горстка оставшихся получали сверху серебряный аргиб и дополнительный выходной, чтобы сравнять счета.

Услышав тихое бормотание голосов в кухне, Даджа остановилась, чтобы заглянуть внутрь. Ниа и Моррачэйн Ладрадун сидели за столом, перед ними стояли стаканы с чаем и тарелка пирожных, а сами они листали книгу, которая, похоже, была отрезами ткани, прикрепленными к пергаменту.

— Ой, а этот мне нравится, ‑ сказала Ниа, указывая пальцем. ‑ Смотри, можно прямо видеть в нём лозы.

— Он называется «Благословение Девы», ‑ тихо ответила Моррачэйн. Своей узловатой рукой она погладила волосы Ниа. ‑ Я научила Кофрину, как его вышивать. Она носила целую вуаль с этим узором, когда выходила замуж за Бэна. Она была такой прелестной девушкой. Мне каждый день недостаёт её и детей.

Даджа хотела было пойти дальше: ей было неудобно видеть Моррачэйн в её мягком режиме. Именно тогда Ниа её и заметила:

— Даджа, посмотри на эти узоры для кружев, ‑ позвала она. ‑ Тётя Моррачэйн принесла их для нас с Джори. Они такие красивые, и некоторые из них очень старые.

Даджа не могла отказаться, это было бы грубо. Она приклеила к губам улыбку, и села на скамейку напротив Ниа и Моррачэйн.

Равви Ладрадун, ‑ сказала она, вежливо кивнув.

— Даджа, ‑ ответила Моррачэйн. ‑ Ты работала над какой-то магией?

— Так, мелочи, ‑ сказала Даджа, не желая обсуждать с этой женщиной свои труды. Она как-то раз опрометчиво укусила лист золотой фольги. Моррачэйн оказывала на неё такой же эффект. ‑ Это та самая книга с кружевными узорами, о которой вы мне говорили?

— Это — «Благословение Девы», ‑ сказала Ниа, поворачивая книгу так, что Даджа увидела, что к тканевым страницам были пришиты образцы кружев, а побледневшие от времени записи на бумажных страницах объясняли, как этот узор создавать. ‑ Этот — «Сад Из Трав», а вот «Сокровище Короля».

Для Даджи они все выглядели примерно одинаково, но она с серьёзным видом кивала, будто разбиралась в этих тонкостях. Она знала, что Сэндри смогла бы отличить образцы друг от друга.

— Книга выглядит старой, ‑ заметила она, пока Ниа листала страницы.

— Она была в семье моего мужа в течение десяти поколений, ‑ с гордостью сказала Моррачэйн. ‑ Наши семьи родом из старой империи, с запада. Книги с кружевными узорами переходили от невесты каждого сына к невестам старших сыновей. Эта должна была перейти Кофрине, но случилось несчастье. ‑ Она погладила дрожавшими пальцами кусок кружева. ‑ Мне следует отправить её жене одного из мальчиков, пока я не умерла. Трудно думать о том, что она перейдёт к кому-то, кого я даже не знаю.

— Пожалуйста, не грусти, Тётя Моррачэйн, ‑ взмолилась Ниа. ‑ Почему бы тебе не нанести визит своим сыновьям этим летом? Ты могла бы познакомиться с внуками.

Моррачэйн покачала головой:

— Я не могу надолго оставлять предприятие.

— Но здесь же Бэн, ‑ указала Ниа. ‑ И даже если ты не поедешь к ним, он сам ещё может жениться снова. Он не такой уж старый.

Моррачэйн улыбнулась, и накрыла щёку Ниа ладонью:

— Ты — хорошая девочка, Ниамара Банканор, и знаешь свой семейный долг. Врохэйн тому свидетель, я представляла этому моему сыну идеально подходящих женщин, но разве он поступит как должно? ‑ Она сжала губы, сверкая бледно-зелёными глазами: ‑ Я не понимаю, как я могла так его подвести, но именно это и произошло.

Даджа сжала под столом кулаки. Она твёрдо решила не говорить, что не удивлена тем, что Бэн не последовал желаниям матери, учитывая то, что Моррачэйн ни разу слова доброго о нём не сказала.

— Уверена, он снова женится, когда до этого дойдёт, ‑ сказала она, обуздав свои чувства. ‑ Он, похоже, весьма занят тем, чтобы не дать городу сгореть дотла.

— Это его оправдание, ‑ сказала Моррачэйн. ‑ У него есть дар к тому, чтобы заставлять других людей думать о нём хорошее. Правда в том, что он готов скорее бездельничать с городской чернью, чем служить своей семье. ‑ Она посмотрела на Ниа, которая читала старинный текст на одной из страниц, беззвучно шевеля губами. Её лицо, твёрдое как железо во время обсуждения её сына, расслабилось: ‑ Хочешь, я прикажу сделать копии для тебя и Джори? ‑ спросила она у Ниа. ‑ Это нетрудно, и мне хотелось бы, чтобы они у вас были. Хотя скорее всего твои руки будут такими загрубевшими от работы молотком и пилой, что ты не сможешь соткать кружево!

Ниа улыбнулась; Даджа ощетинилась, услышав намёк на критику.

— Я просто сделаю так же, как делает Мама, чтобы работа была аккуратной, ‑ заверила старую женщину Ниа. ‑ Я сделаю пару тонких льняных перчаток.

— А вот это — идея, ‑ с одобрением сказала Моррачэйн. ‑ У твоей матери действительно прелестные руки.

— Она натирает их лосьоном, и носит перчатки, чтобы лосьон дольше оставался на коже, ‑ объяснила Ниа. ‑ Я и так уже подумывала попробовать это. И тогда я смогу плести кружево, не повредив нитки.

— Так умно! ‑ с одобрением сказала Моррачэйн. Она мягко обняла Ниа за плечи: ‑ Я рада видеть, что вся это возня с грубыми инструментами не заставила тебя забыть о женских увлечениях.

— Ой, посмотри на этот! ‑ сказала Ниа, расширив глаза. ‑ Тётя Моррачэйн, что это? ‑ Она провела рукой над узором старого кружева, едва не касаясь его пальцами.

«Чтобы её грубые пальцы мага не касались драгоценного наследия Моррачэйн», ‑ сердито подумала Даджа.

— Ну, это языки пламени или волны, в зависимости от того, как на них посмотреть, ‑ ответила Моррачэйн Ниа. ‑ Моя тёща думала, что они должны показывать обе стороны женственности — страсть и способность обтекать препятствия.

Даджа услышала достаточно — эта женщина что, вечно брюзжит? Она поднялась на ноги.

— Надеюсь, вы меня простите, ‑ сказала она Моррачэйн. ‑ Скоро стемнеет, а мне нужно поупражняться в катании на коньках.

Моррачэйн кивнула. Её бледно-зелёные глаза не отрывались от лица Ниа.

— Не забывай, чем медленнее, тем лучше, ‑ рассеянно сказала Ниа, перелистывая очередную страницу.

Вопреки своему гневу на Моррачэйн, Даджа улыбнулась:

— У меня есть трое друзей, которые сказали бы тебе, что медлительностью я овладела мастерски, ‑ заверила она Ниа, и покинула кухню.

В сенях она надела тулуп, шарфы, перчатки и даже шерстяную шапку, чтобы не поддаваться соблазну использовать магию для обогрева. Взяв коньки, она пошла к водоёму.

— «Не выполняет свой долг», ‑ ворчала она, надевая левый конёк. ‑ «Бездельничает с чернью. Возится с грубыми инструментами». Да у этой женщины такой едкий рот, что в нём можно лимоны мариновать! ‑ Она затянула ремни на правом коньке так резко, что те защемили ей стопу даже сквозь сапог. Ругаясь на языке Торговцев, она ослабила ремень. ‑ Как кто-то вроде Бэна мог произойти от этой старой, злой карги… ‑ Она встала, и оттолкнулась от скамейки. К сожалению, оттолкнулась она слишком сильно. Она скользнула поперёк водоёма и врезалась в снег на его краю. Даджа выбралась из снега, её лицо покраснело от стыда. Рядом не было никого, кто мог бы стать свидетелем её унижения, но она всё равно произнесла вслух: ‑ Я это нарочно.

Это было подобно медитации, осознала она, снова вставая на льду. Она не могла думать ни о чём, кроме коньков, когда ехала на них. Она закрыла глаза и начала делать глубокие вдохи, выкидывая Моррачэйн у себя из головы. Когда в её мыслях осталось лишь катание на коньках, она начала снова.

Через некоторое время к ней присоединилась Ниа. Моррачэйн ушла домой.

— Тебе она не нравится, так ведь? ‑ подала Ниа голос со скамейки.

Даджа упражнялась поворачивать.

— Мне не нужно, чтобы она мне нравилась.

— Я чувствую себя виноватой. Она так ужасно со всеми обращается, и такая добрая со мной и Джори. ‑ Ниа встала и скользнула по льду.

— Джори так и сказала, ‑ признала Даджа.

— Я этого не понимаю, ‑ сказала ей Ниа, резко и быстро закружившись. Замедлившись, она добавила: ‑ Я думала, что все рассказы о ней — просто ложь ревнивых людей. А потом… потом я увидела, как она однажды избила нищего кнутом кучера её кареты. Как она может так ласково относиться к нам, и так ужасно — ко всем остальным? Что может заставить человека стать таким?

— Я не знаю, ‑ ответила Даджа. ‑ Я никогда прежде не видела таких людей. Моя Тётя Хьюлуими плохо относилась ко всем без исключения. Навигатором была отменным, но человеком — ужасным. Я просто рада, что Бэн — не такой, как его мать.

— Весь город этому рад, ‑ заверила её Ниа. Она схватила Даджу за руки: ‑ Давай. Попробуем лёд на канале.

— О, нет, ‑ сказала Даджа, пытаясь вырваться. ‑ Нет, нет, нет!

Да, ‑ ответила Ниа. ‑ Давай. У тебя получится.

К удивлению Даджи, Ниа была права. Они осторожно прокатились от Дома Банканор на север, к верхушке Кагасепа, и обратно. Даджа упала только один раз, когда наехала на неровный участок льда. Обе девочки вернулись в Дом Банканор, залитые победным румянцем.

Их хорошее настроение передалось и медитации Ниа, когда они зашли внутрь. Девочка уверенно впала в дыхательный ритм. Даджа наблюдала, как её сила прокатывается по её коже, покрывая её светящимся слоем. Чем более пустыми были мысли Ниа, тем реже её сила вырывалась прочь от её кожи. Она была близка к тому состоянию, когда она сможет управляться со своей силой так же, как с древесиной.

— Камок дал тебе задание на сегодня? ‑ спросила Даджа, когда они покинули классную комнату.

Ниа покачала головой:

— Я спросила, могу ли я взять на время книгу о магии для твёрдых пород дерева, а он только хмыкнул. Я думаю, он имел ввиду «да». Главное, что он знал, что я её взяла. Я почитала её сегодня немного — спрятала её в молитвеннике. ‑ Она улыбнулась: ‑ Папа увидел, но ничего не сказал. Думаю, ему тоже становится скучно в храме.

Даджа покачала головой, когда они разделились, чтобы переодеться к ужину. Поев, Даджа провела вечер в книжной комнате вместе с семьёй. Спать она пошла с чувством того, что она в этот день многого достигла, несмотря на Моррачэйн. «Глупо было позволять этой женщине себя раздражать», решила она, заползая под одеяла. Моррачэйн была унылым существом, ненавидимым большинством людей, не понимающим, каким сокровищем у неё был Бэн. Её следовало жалеть, а не бороться с ней.


Было почти темно, когда Бэн покинул склад, в грубом шерстяном плаще и валенках поверх его одежды. Он замотал голову шарфами, полностью скрыв лицо, оставив лишь щель для глаз, а своё устройство и фонарь нёс в корзине. Он незамеченным присоединился к потоку слуг, возвращавшихся в дома своих господ, пригнув свои головы под дувшим с Сиф крепким ветром. Бэн был ветру рад: защищая от него лицо, он также скрывал свой рост.

С тех самых пор, как он начал учить пожарных, он обошёл каждый дюйм большинства островов Кугиско, по дворам и переулкам, мимо мусорных ям и колодцев, вокруг флигелей и вдоль стен. Он спускался в погреба и забирался на чердаки и башни. Он знал эти острова, в том числе Алакут, лучше живших там веками людей.

Благодаря этому знанию у него был богатый выбор мест для проверки его единственной пожарной бригады Острова Алакут — лакеев и продавцов, которые пропускали треть уроков, потому что ходили по делам своих господ или просто забывали. Их нужно было подтянуть. Для этой проверки он выбрал кондитерскую лавку на Улице Холлискит. Она была достаточно близко к Дому Ладрадун, чтобы его бригада немедленно послала за ним после начала пожара, но не настолько близко, чтобы навлечь на него подозрение.

Улица Холлискит была практически пуста. Семьи, которые имели здесь эксклюзивные лавки, не считались достаточно хорошими, чтобы жить на Алакуте: на Водный День их магазины закрывались. Была там и гостья, о которой кондитер на знал — нищая, забравшаяся в погреб, чтобы поспать. Но она пришла под покровом темноты, когда её никто бы не смог заметить.

Бэн её видел, конечно же. Он два месяца следил за этим местом, прежде чем принять решение. Теперь он воспользовался её узким лазом в лавку, чувствуя, как его одежда, похожая на облачение слуг, цепляется за края лаза. Он оставит после себя кусочки ниток, по которым маги магистратов могут отследить владельца одежды, но это не было проблемой. Он оставит в очаге возгорания свою верхнюю одежду и поклажу: маги не могли использовать следственные заклинания на предметах, прошедших очищение огнём. Бэн улыбнулся, спрыгивая на пол погреба, представляя себе этих подобных раздосадованным гончим магов, ищущих след, который замыкался сам на себя.

Он зажёг фонарь, и поднялся наверх, где он установил своё устройство в кладовой, и поджёг фитиль. Он подпёр дверь, чтобы оставить её открытой и подпитывать пламя воздухом, и положил пустые мешки и кувшины оливкового масла рядом, чтобы послужить топливом, когда устройство подожжёт помещение. Корзину он тоже оставил там.

Снаружи он снял свой плащ, шарфы и валенки, и запихнул их в погреб, осторожно, не цепляясь своими остальными предметами одежды за края отверстия. Последним делом он задул фонарь, и также бросил его в погреб. Это место было прямо под кладовой: ткань превратится в пепел, а фонарь — в оплавленный кусок олова, к тому времени, как прибудут маги магистрата.

Затем он поспешил домой, где он будет запуганным сыном своей матери, пока его не призовут. Пока она кормила его своими бесконечными выговорами и оскорблениями, он представлял, как лавка начала гореть. Этот образ помог ему пережить ужин и её обычную речь на Водный День, в которой она говорила, что это он виноват, и что именно его невнимательность, его глупость послужили причиной смерти её внуков. Он выдержал. Были дни, когда он гадал, а не права ли она. Но не в этот день: в этот день он думал только о своей проверке. Закончив, она приказала ему идти спать, чтобы он не жёг понапрасну свечи. Бэн подчинился. Он всегда подчинялся.

Правда была в том, что Моррачэйн была неудобным удобством. В обмен на роль её мальчика для вербального битья — физическому битью он положил конец за месяц до своей свадьбы — она дала ему крышу над головой. Если бы он жил один, то пришлось бы управлять домом и присматривать за слугами, бесконечные скучные детали, которые отнимали драгоценное время у смысла его жизни. Он давал матери свою работу на предприятии и козла отпущения; она же удовлетворяла его повседневные нужды. И однажды он расплатится с ней за все те моменты, когда он думал, что, возможно, именно он и виноват в смерти его жены и детей.

Отход ко сну создавал определённые проблемы. Он планировал читать, одетым в ночную рубашку, пока за ним не придут, но потом понял, что не хочет замёрзнуть, туша пожар почти голым. Он выложил свою одежду рядом, будто приготовил её на следующий день. Он сможет напялить их поверх ночной рубашки, возможно оставить концы рубашки болтаться снаружи его штанов. Приняв решение, он забрался в кровать, и открыл книгу, «Типы ожогов их лечение» Годсфорджа. Читать было практически невозможно. Они скоро придут. Скоро, скоро…

Но часы продолжали бить. Никто не пришёл. Он не осмеливался подходить к чердачному окну, которое выходило на Алакут. Если они придут, и застанут его там, то будет трудно объяснить, почему он смотрел на пожар, а не бежал к нму.

Поэтому Бэн прождал всю ночь без сна. Некоторые члены его алакутской бригады пришли утром, когда всё уже давно кончилось.

— Мы думали, что сможем справиться, ‑ заныл старший лакей Дома Лубозни. ‑ Мы же учились неделями…

— Три недели, ‑ холодно перебил его Бэн. ‑ Это когда вы вообще утруждали себя объявиться. У вас не хватало познаний на то, чтобы потушить подлесок в парке, не то что лавку. Кто-нибудь пострадал?

— Женщина, спавшая в погребе — она обгорела дочерна. И двое из нас, ‑ сказала помощница повара Гильдии Огранщиков. ‑ Повариха была крупной женщиной, одной из немногих, кто являлся на каждое занятие. ‑ Лекари сказали, что они наглотались дыма. Мы доставили их в алакутскую больницу…

Бэн резко набросил на себя тулуп.

— Дым! Вы были в масках? Я ведь говорил вам, что дым так же смертоносен, как и пламя? ‑ Некоторые из них посмотрели на него так, будто это он виноват, что они не вспомнили о дыме.

Бэн распахнул дверь, и вышел наружу, в отражающиеся от снега лучи утреннего солнца. По крайней мере, его так называемые пожарные подогнали большие сани. Они забрались внутрь вслед за ним, и погнали в больницу, прибыв вовремя, чтобы Бэн успел подержать руки надышавшегося дымом мужчины, пока тот не испустил дух. Когда губы пожарного покинул последний вздох, Бэн ощутил такую сильную радость, что расплакался. Лекари, и даже бригада пожарных, выглядели надлежащим образом серьёзными и почтительными. «Они думают, что я скорблю», ‑ подумал Бэн, содрогаясь в борьбе со смехом.

Ощущения были практически невыносимыми. Он установил правила. Он сказал им, они не послушали, и два человека поплатились — этот бедняга, и нищая женщина. Пожар убил их для него. Бэн выпустил пламя на волю, как маги выпускали ветра, чтобы спасти корабли в штиль, и огонь преподнёс ему величайший дар — власть над человеческой жизнью.

Разрушение дерева и стекла и фарфора ему безразлично, думал Бэн. Надо было видеть их, после всех их жалоб на учения и расписание. Дать одному из них умереть — дать одному из них бороться за каждый вдох, пока борьба не стала невыносимой — и вдруг Бэн заполучил их внимание. Вот, почему Кугиско так грубо с ним обошёлся. Ставки были недостаточно высоки.

Он мягко высвободился из хватки мертвеца.

— Я осмотрю другого пожарного, ‑ уведомил он лекарей. ‑ А потом нищую. Что она там делала? А потом мне нужно увидеть совет Алакута. Пусть один из вас передаст им, что я встречусь с ними в зале совета, к полудню.

Лекари и горе-пожарные побежали исполнять его приказания. Поразительно, как мёртвые люди всё меняли.

Со вторым пожарным радость была менее сильной: лекари сказали, что он выживет, хотя его лёгкие никогда не будут прежними. А вот нищая… он снова ощутил всепоглощающее возбуждение. Он сделал это — Бэннат Ладрадун, козёл отпущения своей матери, игнорируемый скупердяями островных советов. Теперь-то они к нему прислушаются, так ведь?

Он положил ладонь на обугленную лодыжку нищей, зная, как он выглядит со стороны, с его серьёзным взглядом и блестящими от слёз глазами. Пожарные с трепетом наблюдали за ним, борясь с позывами к рвоте, которые вызывал ужасный запах горелой плоти.

Он убрал руку с тела, притворяясь, что не замечает прилипшие к его ладони чёрные кусочки кожи.

— Такая страшная цена, ‑ пробормотал он, качая головой. ‑ Возможно, мы и не смогли бы спасти это бедное существо, но мы могли бы спасти своих собственных людей.

Они разошлись, позволив ему пройти, как дворянину, как королю. Это было лучшее утро в его жизни.

К третьему часу пополудни его мир снова поблек. Совет Алакута спорил, выражал сожаление, и отказался выделить ему средства на обучение второй бригады, хотя он и объяснил, что одной для целого острова было мало. Его бригада, сказали они, плохо справилась с их первым заданием. Им было необходимо выжидать и наблюдать. Но они будут настаивать на том, чтобы те, кто и так должен был обучаться борьбе с пожарами, посещали занятия чаще.

Бэн сумел удержать свою ярость до того момента, как добрался до склада. Там, где никто не мог его увидеть или услышать, он врезал по стене ладонями. Его уважал лишь огонь. Совету Алакута похоже требовался особый урок. Он боялся, что урок будет страшен, но они должны были усвоить, что огонь взимает страшную дань.

Загрузка...