Грозный змей

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Недалеко от Второго моста они снова повернули на восток и поехали примерно тем же путем, что и утром. Кто-нибудь мог среагировать очень быстро, отправить погоню по западной дороге с другой стороны от Первого моста и отрезать им путь. Габриэль не хотел больше драться, пусть его и исцелили.

С низких холмов южного Альбина они видели идущие вдоль хребтов дороги до самого Харндона. Габриэль заметил колонну на главной дороге и еще одну на дальнем берегу, где клубилась пыль.

– Зря мы не убили их всех, пока была возможность, – сказал сэр Майкл. – Интересно, где отец.

– Возможно, ты прав, – ответил Габриэль.

Ему на помощь пришел Гэвин:

– Мы сделали то, что собирались. Другого плана не придумали. Будь в нашем распоряжении две сотни пехотинцев…

– Так или иначе, – сказал Том, – это уже в прошлом. Неплохая была драка, и мы ни единого солдата не потеряли.

– И ни одной женщины, – заметила Бланш, которая ехала вместе с королевой и отлично держалась.

На перекрестке у брода, где Харндонский тракт и Восточный тракт пересекали Мейланский ручей, Габриэль дал отряду час на отдых. Тоби увел оруженосцев искать еду и вернулся с нагруженным мулом и связкой колбас на плече. Все поели, даже королева. Честно говоря, она ужасно проголодалась, и Бланш снова пристала к капитану:

– Ей нужно есть. Она же не ваша наемница, – Бланш уперла руки в боки, – она не может ехать всю ночь.

Большая часть отряда отвела глаза. Сэр Майкл поклонился и сказал:

– Капитан старается…

– Я просто помогаю ему сделать правильный выбор, – заявила Бланш.

Том глядел вдаль из-под ладони:

– По-моему, на дороге люди.

Уже наступил ранний вечер, и до темноты оставалось немного.

– Переходите брод, – приказал Габриэль, – немедленно.

Сэр Майкл мигом закинул Бланш к себе в седло и переехал брод вместе с ней. Остальные быстро рассаживались по коням, сэр Фрэнсис и Крис Фольяк перевезли королеву, которая все еще ела.

Габриэль с братом сидели на лошадях и жевали колбасу.

– Местные, – сказал Гэвин через некоторое время.

К ним приближалось пятьдесят или шестьдесят человек, почти все пешие.

Рыцари все еще оставались в турнирных нарядах. Гэвин выбросил огрызок в реку, из воды тут же выскочила щука и схватила его. Братья выступили вперед, бок о бок, подняв правые руки.

Один из верховых выехал им навстречу. Снял правую перчатку и тоже поднял руку.

– Сэр Стефан Грисвальд, – представился он. Ему было за пятьдесят, и он уже начал толстеть, нагрудник сидел на нем кое-как, но меч на боку висел определенно не для красоты.

– Сэр Габриэль Мурьен, – сказал Габриэль.

– Это они! – крикнул копейщик.

Копейщиков было дюжины три, если не четыре, все в гамбезонах и хороших шлемах, у большинства с бармицей.

– Это ваши люди? – спросил сэр Стефан, указывая на рыцарей за рекой.

– Да, – сказал Габриэль. Его люди держали копья наготове. – Вы шериф?

– Да, милорд. Я должен арестовать вас именем короля. – Он взмахнул дубинкой, как жезлом.

Габриэль осадил коня.

– Король мертв. С самого утра.

Шериф опешил:

– Королевский приказ поступил совсем недавно.

– Это не настоящий приказ, а подделка архиепископа, – сказал Габриэль. – Он распустил ополчение?

Шериф покачал головой:

– Во всех графствах. Ради всего святого, милорд, король мертв? Что за несчастье.

– Ему в грудь попала стрела, – сказал Габриэль. – Видите женщину там, под деревом? Это королева. Она нужна галлейцам, милорд шериф. А я ее не отдам. Так что вам и вашим храбрецам придется с нами сразиться.

Том Лаклан пересекал брод в обратном направлении, а за ним ехали другие. В лучах заходящего солнца сэр Том и сэр Майкл напоминали десницу и шуйцу Господа.

– Чтобы их арестовать, нужен легион ангелов, – сказал какой-то старик, – поехали, Стефан.

Вперед выступил еще один человек. Под деревьями, растущими вдоль дороги, было уже совсем темно. Из тьмы возник старик с прямой спиной, в хорошем доспехе.

– Лорд Корси, – сказал Гэвин.

– Да, Твердая Рука собственной персоной. А это, как я вижу, юный Майкл, старший сын бездельника Тоубрея, – он улыбнулся и протянул руку, – господа, не будете ли вы так любезны передать королеве мой поклон? И дать слово не нападать на нас? У вас больше людей, и вы куда лучше вооружены, но мы, – он говорил довольно весело, – мы – стражи закона.

Корси был стар. Один из баронов прежнего короля.

Габриэль пожал ему руку.

– Даю вам слово. Отпустите нас, и закончим на этом. Или, – рискнул он, – вы нас прикроете?

Лорд Корси подумал мгновение и твердо ответил:

– Нет.

С левой стороны подъехал Том:

– Если мы их убьем, они никому ничего не расскажут.

Лорд Корси схватился за меч.

– Черт возьми, Том! – крикнул Габриэль. – Лорд Корси, мы не тронем вас, если вы не нападете на нас.

Корси тронул коня.

– Мои сыновья служат при дворе.

– Мы понимаем, – отозвался сэр Гэвин.

Забрало легкого бацинета скрывало глаза Корси. Он покачал головой:

– Я постараюсь утаивать эти новости как можно дольше. Кто убил короля? – вдруг спросил он.

– Честно говоря, не представляю, – ответил Габриэль, – возможно, повстанцы. Или галлейцы.

Он очень устал. Невероятно устал. Он не понимал, что за заговоры плетутся. Утратил нить.

– Будет война, – сказал лорд Корси. – Гражданская война. На всех границах появятся волки…

Габриэль снял руку с рукояти меча.

– Я постараюсь этого не допустить.

Корси наклонился вперед, и глаза его блеснули из-под шлема.

– Вы считаете, что ребенок королевы – от короля?

Для этого Габриэль тоже слишком устал. Но он вдруг понял, что королева полностью в его распоряжении. Перед ним предстало невероятное количество возможностей. Они развертывались, как ковер. Как паутина из паучьего брюшка. Вероятность за вероятностью, идея за идеей, быстрее мысли. Теперь он не чувствовал, что запутался.

«Гражданская война началась, – подумал он, – и я в ней участвую. А Корси можно победить. Ребенок в ее утробе – королевский? А какое это имеет значение?»

В его голове вспыхивали планы и заговоры, и он вдруг понял, что законность происхождения этого ребенка никому не важна. Решение оставалось за ним.

«Это дело матери». – От осознания собственной власти кружилась голова. Так же, как в тот раз, когда он впервые дотянулся до эфира и сотворил огонь.

«Если ее ребенок – бастард, слабый, больной, тогда королем стану я. Или смогу стать. Если ребенок от короля… а королева у меня…»

Он коротко улыбнулся. Вероятности и варианты будущего, которые могли возникнуть в герметической мультивселенной, прокрутились у него в голове за то время, за какое красивая девушка опустила бы ресницы.

– Милорд, я верю, что ребенок королевы – законный король этой страны, – сказал капитан.

Он услышал, как резко втянул воздух Гэвин. Том пока не знал, что значат эти слова. Майкл знал. И Амиция знала.

«Иногда „правильное“ действительно оказывается самым правильным. И это красиво. Матушка, ты будешь страшно разочарована. Наверное».

Майкл немедленно подхватил:

– Милорд Корси, сэр Габриэль сегодня защищал честь королевы на ристалище, выйдя против королевского воина. Он победил.

– Господи, юноша, вы убили де Вральи?

– Боюсь, всего лишь сьера де Рохана, – ответил Габриэль.

Вмешался шериф, который до этого молчал:

– Судебный поединок – варварский обычай. Его не признаёт закон.

Габриэль рассмеялся:

– Согласен. – Он шлепнул себя по бедру и зашипел от боли, успев забыть, что левую руку так и не вылечили.

Он заметил взгляд Корси.

– Я хотел бы преклонить колено перед королевой, – сказал Корси, – и, хотя я стыжусь подобного гостеприимства, у меня есть амбар. Большой амбар, куда поместитесь вы все. – Он заставил коня сделать шаг вперед и оказался плечом к плечу с капитаном, в окружении охраны. – Я спрячу вас на одну ночь, и да поможет мне Господь.

Габриэль улыбнулся от всей души. Протянул правую руку.

– Я отведу вас к королеве, прямо сейчас. Далеко ваш амбар?

– Меньше лиги. – Корси посмотрел на шерифа.

– Я на стороне королевы, – немедленно сказал тот.

Габриэль дернул поводья.

– Ну, господа, – крикнул он копейщикам, – кто готов поклониться королеве? Кто верен Альбе? Куда ехать? – спросил он у Корси.

– По этому берегу, к Морейскому тракту. Я поеду с вами и все вам покажу.

Майкл знал эту игру. Его отец играл в нее всю жизнь.

– Я перевезу королеву на эту сторону. Габриэль? Ты хочешь сказать, мы?..

Габриэль посмотрел на Тома, на Майкла, на Гэвина.

– К добру или к худу, мы теперь рыцари королевы.

Королева рысью проскакала через реку. Иноходец брызгался, капли сверкали в закатном свете. Ее окружали рыцари, а рядом ехали Амиция и Бланш. Несмотря на девять месяцев беременности и десять дней одиночного заключения, она держалась очень прямо, лицо ее было красиво и спокойно, а лошадью она правила уверенно, как всегда.

Все рыцари на дороге спешились.

Габриэль последовал их примеру.

Копейщики выступили вперед.

Крис Фольяк взял королевскую лошадь под уздцы, и королева тоже спустилась с седла.

Тогда спешились все рыцари отряда, их оруженосцы и пажи. Так вышло, что перед королевой оказались два куста шиповника, уже покрытых ранними цветами. Королева с восторгом вдохнула их аромат.

– Ваша милость, – громко сказал Габриэль, – ваша милость, эти господа хотят поклониться вам и предложить свою службу вам и вашему дому.

Королева прошлась между ними, возлагая руку им на головы – на голову шерифу, на голову лорду Корси, на голову пахарю Бобу Твиллу. Она улыбалась, и улыбка эта была как солнце.

– Я благодарю вас за верность и за смелость, – сказала королева, – я клянусь вам своей честью, клянусь Девой Марией и своей бессмертной душой, что ребенок в моей утробе – ребенок, который давно мечтает из нее вырваться, – зачат от моего мужа и является законным правителем Альбы.

С этим она вернулась к своей лошади.

– Лорд Корси предложил нам приют на ночь, – прошептал Габриэль.

– Я принимаю его предложение. – Она сверкнула улыбкой.

А потом согнулась пополам и закричала.

– Схватки, – буркнула Бланш и обхватила королеву руками.

Королева пришла в себя и выпрямилась. Посмотрела на сэра Габриэля:

– Прошу прощения, милорд. Время пришло.

Гауз слишком много времени провела, глядя в свой древний кристалл и ожидая новостей с юга. Очень трудно оказалось фокусировать шар на одной точке. Это усилие утомило ее – у нее еще оставалась энергия, но не хватало сил ею манипулировать.

Но ей нужно было знать правду, поэтому она продолжала – так ребенок ковыряет болячку. Адские легионы ее врага штурмовали врата бастиона Святого Георгия, и ей пришлось усилить защиту и швыряться в них огнем, пока ее муж не собрал рыцарей и не отбил нападение.

Сэр Анри умер под бастионом Святого Георгия. Там же пала дюжина лучших рыцарей ее мужа, а сам граф, который пережил два десятка битв без единой раны, лишился левого глаза. Но галлейские рыцари и их союзники из-за стены оказались отброшены.

Гауз пришлось лечить выживших. В другое время она бы оплакала Анри, лучшего романтического любовника, которого только может пожелать женщина, – храброго, умного, красивого, твердого и молчаливого.

Граф очнулся, пока она его лечила вместе с несколькими способными девушками – их называли четырьмя ведьмами. Он открыл правый глаз.

– Один из этих ублюдков был в цветах Орли, – прохрипел он, – я его почти достал! – Он снова закрыл глаз. – Боже мой, я потерял Анри.

И вдруг – по очень многим причинам – Гауз почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы. Не только из-за Анри. Из-за мужа. Из-за всех них. Она отослала ведьмочек.

– Мы можем вечно удерживать этот замок, – сказала Гауз.

Муж схватил ее за руку:

– Просто поставь меня на ноги. Их Черный Рыцарь… Это нечто. Я не могу пройти мимо него.

– Он тебя на тридцать лет моложе, старый болван. – За язвительностью Гауз прятала свои истинные чувства.

– Я убил много людей, которые были моложе меня, – мрачно возразил граф. – Ты делаешь мне больно.

Она пыталась вылечить его глаз заклинанием, но он оказался слишком сложно устроен. Ей пришлось ограничиться уничтожением инфекции и защитой от дальнейших повреждений.

– Я не могу спасти твой глаз, – призналась она.

– Ну, я все равно увижу тебя голую, – вздохнул он, – но вот поймать тебя станет посложнее.

Она улыбнулась:

– Я бегаю не быстрее тебя, старый ты козел. Это служанки вздохнут с облегчением.

Она пожала ему руку и ушла на поиски Анеаса. Он был невредим, хотя сражался два дня без перерыва. Он вернулся из Альбинкирка в сопровождении дюжины копий перед самой осадой, и на нем она выстроила всю защиту – незаметную, магическую, смертоносную.

– Ты мне нужен для подготовки к вылазке, – распорядилась она, – твой отец вышел из строя на пару дней. – Сейчас Гауз было не до попыток мужчин командовать самим. Пока она говорила, Шип – или его темный господин – расшатывал ее защиту.

А что происходило в Харндоне?

Анеас, почтительный сын, устало отсалютовал ей:

– Матушка…

– Да, радость моя?

– Кто-нибудь придет нам на помощь? Где Гэвин и Габриэль? – Он поймал ее взгляд. – Возможно, у нас лучшая в мире герметическая защита и самые высокие стены, но вот людей нам недостает.

– Ты же не повторяешь эту опасную ересь где попало, тыковка моя? – проговорила она.

Анеас криво улыбнулся – точно так же улыбались его братья.

– Я излучаю уверенность, – сказал он. – Кто-нибудь придет?

– Сэр Джон Крейфорд ведет северную армию, – ответила Гауз.

Анеас помолчал. Поднял свои перчатки.

– А ты ведь лжешь…

Раньше он никогда ей не возражал.

Она пожала плечами:

– Мы выстоим.

Анеас неохотно кивнул.

– Ты не думала сбежать? – спросил он. – Человек, который называет себя Кевином Орли, пообещал нам всем разные живописные пытки и унижения.

– Орли и гроша ломаного не стоит, – она щелкнула пальцами, – а если я уйду отсюда, крепость падет, и ты прекрасно это знаешь.

– У нас есть убежище, – хмуро напомнил он.

– Меня не схватят. И я никуда не собираюсь. Удерживай стены, мой последний сын. Я буду удерживать волшебника.

Анеас ушел к своим людям, а она взлетела по ступеням наверх. Посмотрела в свой шар. Повела рукой, сдвигая изображение, концентрируя всю свою волю на куске хрусталя.

– Святая Мария Магдалина! – воскликнула Гауз. – Он же умер!

Слишком долго – и этого времени не вернуть – она следила за ужасным зрелищем, которое разворачивалось на юге. Она не представляла, как прошел турнир, но король – ее брат – умер, и тело его завернули в саван. С братом у нее была особая связь, и Гауз легко нашла его даже в смерти. Она осмотрела труп, взглянула на галлейцев и альбанцев, которые вились вокруг, как мухи.

Новый архиепископ произносил речь. Над телом ее брата.

Она прикусила губу.

– Анри и ты? В один день? – спросила она у кристалла. – Прощай, брат.

Потом Гауз шевельнула рукой и переместилась на север. Пока изображение двигалось, она умирала от страха. Она торопливо распустила шнуровку, стянула платье и рубашку и осталась обнаженной.

Она собрала все свои силы и бросила заклинание.

Шип творил сложные чары, чтобы помочь осаждающим. Соединяя два вида энергии, он усиливал требушет. Под покровом грязной и дождливой весенней ночи сэр Хартмут двигал осадные орудия. Сработал сигнал тревоги, и Шип бросился вливать силу – так резко, что рычаг требушета мотнулся, убив двух матросов. Шип не обратил на это внимания. В мгновение ока – точнее, фасетчатого глаза – он исчез.

Гауз увидела в шаре Габриэля. Заклинание сработало. С учетом близости Шипа это представляло опасность. Но она должна была знать.

Он оказался жив, ранен и очень устал. Рядом с ним обнаружилась маленькая монашка. Какой все-таки глупый у нее мальчик, все еще не оседлал кобылку, хотя он об этом так и мечтает, а Гауз наложила на нее заклинание.

Монашка и высокая светловолосая девица обнимали…

Так называемую королеву.

Гауз сплюнула.

– Я не хотела этого делать, – сказала она Господу Богу и всем остальным, кто мог ее слышать. – Но… око за око.

В тишине своего Дворца воспоминаний она полюбовалась заклинанием, которое плела несколько месяцев.

Дезидерата обладала одной из лучших систем защиты, с какими Гауз приходилось сталкиваться. Она видела, что королева боролась с самим господином Шипа. Теперь Гауз знала, на что способна эта женщина.

На мгновение ей стало жаль. Если бы она могла убить дитя, не убивая мать, она бы так и поступила. Она уважала могущественных женщин. И она знала, что Дезидерата – истинная дочь Тары.

Как и сама Гауз.

Несколько мгновений она даже хотела отказаться от мести. Ее брат погиб.

Но, когда она убьет младенца, ее сын – сын ее брата – станет королем. Она не думала о препятствиях, стоявших перед ним, потому что такие мелочи, как инцест и незаконнорожденность, не могли ее остановить.

Кроме того, какая-то крошечная и подлая часть ее души просто хотела увидеть, сработает ли заклинание. Справится ли оно с тем, что не далось самому черному господину.

Глядя в недра кристалла, она потянулась к…

Луна не успела подняться над горизонтом и на палец, когда они въехали во двор огромного каменного амбара, размерами походившего на церковь – здание из камня и дерева имело шестьдесят футов в высоту и сто в длину.

Лорд Корси спешился. Из амбара выбежали два парня с копьями и остановились, когда отряд схватился за оружие.

– Это со мной, – сказал лорд. – Хавьер, убери копье и брату вели сделать то же. А то эти господа перестанут нам доверять. Моя стража, – пояснил он Габриэлю. – Давайте я вам все здесь покажу.

Бланш подъехала ближе – между прочим, она сидела на его лошади.

– Нам нужны тряпки и горячая вода, – заявила она, – пожалуйста.

– Там есть комнатка с кроватью. И очаг. – Лорд Корси указал направление и велел своей страже: – Принесите факелы и фонари. Этих людей нужно разместить внутри.

Он снова обратился к Габриэлю:

– Иногда тут ночует ополчение. У нас есть постелей на пятьдесят человек.

– Слуг не надо, – распорядился Габриэль. – Прошу прощения, милорд, но я не могу позволить вам послать за ними в замок.

– Вряд ли здесь найдутся тряпки…

Габриэль щелкнул пальцами и сказал немедленно подскочившему Тоби:

– Нужная чистая ткань. Можешь отобрать чистые рубашки у всего отряда. Тоби поклонился и исчез, как по волшебству.

– Слуги вас уважают, милорд, – заметил Корси.

– Мы многое прошли вместе.

Габриэль последовал за Бланш. Подхватил королеву под мышки. Вместе с сильной служанкой они затащили королеву по пологому въезду, провели через молотильню и вошли в большую дверь справа. Там оказалась комнатка, обшитая панелями. Лорд Корси сменил Бланш и помог нести королеву – ноги внезапно перестали ее слушаться.

– Кровать, – сказал Корси.

Напротив стойла, где два любопытных ослика грелись в самом теплом месте амбара, действительно стояла кровать.

Бланш поддерживала королеву за ноги. Амиция взяла ее за руку и запела молитвы.

– Хлев? – спросила Бланш у Габриэля.

– В гостинице не было свободных комнат! – рявкнул тот.

Амиция посмотрела неодобрительно, а вот Бланш рассмеялась:

– А вы остряк, милорд.

Гауз чувствовала схватки, как будто рожала сама.

Если ребенок родится, чары рассеются. До этого момента мать и младенец в эфире являются одним целым. В эфире природа не значит ничего, мысль куда важнее. То, что существует по отдельности, существует по отдельности. То, что вместе, связано.

Снаружи загремел гром. Небесам не нравилось ее решение. Вспыхивали молнии. Она ни о чем не жалела.

– Брат! – сказала она. – Я сделаю так, как будто ты никогда не…

Шип материализовался рядом с сэром Хартмутом. Они стояли так близко под стенами Тикондаги, что капли, срывавшиеся с крыши замка, падали им на головы с высоты сотен футов.

Хартмут вел вперед отряд шахтеров. Кажется, он никогда не уставал. Он вздрогнул – Шип впервые увидел, что он удивился, – и наполовину вытащил из ножен герметический артефакт, который именовал мечом. Искусство помогло Шипу узнать, что это не столько меч, сколько врата.

– Ты меня удивил, – пророкотал сэр Хартмут.

Кевин Орли поднял забрало. Шип и не взглянул на него.

– Пора. Готовьтесь к штурму.

– Прямо сейчас? В темноте, под дождем? – Хартмут не боялся Шипа и только пожал плечами. – После восьми дней пустых обещаний и крови…

– Дождь нас не остановит, – сказал Шип.

– Солдаты любят воевать в тепле и сытыми, – возразил Хартмут, – это простое соображение помогло выиграть сотни битв. А отказ от него – проиграть еще больше.

– Сейчас, – велел Шип и отвернулся.

Сэр Хартмут выругался. А потом побежал, в тяжелых доспехах, с открытого места, к которому пришлось красться, к лагерю. Несмотря на дождь, там мерцали костры.

Габриэль смотрел, как Амиция успокаивает королеву. Лицо у той исказилось от боли. С началом схваток сдержанность и достоинство куда-то делись.

Бланш улыбнулась ему:

– Вы бы ушли, милорд. Мужчины для такого не приспособлены. Слабый пол.

Габриэль улыбнулся в ответ, потому что ей хватало сил шутить, а он сейчас в этом очень нуждался.

– И узнайте заодно, куда ваш оруженосец дел все тряпки, – добавила она.

Лорд Корси лично грел воду в очаге. Габриэль не успел даже сделать вид, что может принести пользу, – Тоби вошел с охапкой льняных простыней и рубах. Нелл следовала за ним с двумя красивыми атласными подушками, женским платьем из коричневого бархата и медным чайником.

– Сэр Кристофер говорит, – объяснила она, – что у него случайно оказалось это платье и подушки…

– Только Фольяк ходит на войну с платьем для своих трофеев, – добавил Гэвин от двери.

Бланш уперла руки в бока:

– Мужики – вон отсюда.

Сэр Майкл вошел с очередной кучей рубашек.

– Прости, девочка, но рожает не одна из кумушек твоей мамаши. Это законная королева Альбы. Если бы я мог, я бы привел сюда всех лордов королевства.

Габриэль кивнул Майклу.

– Я совсем забыл, – признался он.

– Кайтлин тоже скоро рожать, – пояснил Майкл, – наверное, я просто больше обо всем этом думаю.

– Господь и все святые! – воскликнула Бланш. – Бедная королева!

Раздраженная Амиция повернулась к ним. Габриэль подумал, что она кажется совсем старой. На лице у нее появились морщины, которых раньше не было, и даже свет факелов их не сглаживал. Впрочем, Габриэль предполагал, что сам выглядит не лучше – его дважды ранили в голову, и голова эта болела, а левая рука почти не действовала.

– Помоги мне снять доспех, – велел он Тоби. – Вряд ли на нас нападут, пока королева рожает. А я сейчас свалюсь.

Как будто услышав это, в дальнюю дверь рядом с осликами вошел Плохиш Том. В руке он держал меч.

– Амбар в нашем распоряжении, – сказал он и кивнул лорду Корси.

Нелл отогнала Корси от котла с водой, и он встал, заведя руку за спину.

– Не вы ли собирались убить нас всех час назад?

Том Лаклан рассмеялся:

– Ничего личного, – заверил он, – просто так было лучше.

Корси кивнул.

Помещение было довольно большое, оно занимало треть амбара, и оруженосцы и пажи стали помогать рыцарям снимать доспехи. Падая на каменный пол, броня гремела.

– Тихо! – крикнула Амиция. – Вы, джентльмены, дадите ли этой несчастной женщине возможность успокоиться?

Оруженосцы стали двигаться тише, но звук, с которым металл скрипел о камень, теперь казался даже громче.

Королева закричала.

Гауз стояла в своей цитадели, среди темных деревьев и ярких цветочных клумб.

Ее немыслимо сложное заклинание походило на великолепный куст с очень длинными корнями и одной-единственной желтой розой – огромной и пышной, какими никогда не бывают настоящие цветы. Роза не знала непогоды и не ведала, что такое пчелы, и от этого выглядела еще прекраснее.

Гауз не молилась. Ей казалось странным молиться, если собираешься убивать. Но все же она обратилась к своей госпоже.

– Ты обещала мне месть, – напомнила она.

И подумала: «Надеюсь, Шип это видит. Надеюсь, он струсит».

Она протянула вперед тонкую руку и сорвала розу.

Мир содрогнулся в крике.

Шип не мог торжествующе улыбаться, однако он торжествовал.

– Я знал, что ей придется это сделать, – сказал он в дождь и тьму.

Но Эш был где-то в другом месте.

Шип…

…раскинул собственную паутину из обманок, ложных улик и капканов. Такие же плетет сама природа. Он готовил ее не меньше, чем Гауз творила свое заклинание. В великолепном черном соборе ее проклятья он поселил новые чары – так в замке заводятся мыши и моль.

– Прощай, Гауз, – сказал он.

Когда королева закричала, Амиция вскочила. Габриэль вдруг понял, что дело не в родах. Бланш схватила королеву за руку.

Габриэль вошел…

…в свой Дворец воспоминаний. Пруденция стояла на своем постаменте. Она хмурилась.

– Это твоя мать, – сказала она, – Габриэль…

Габриэль толкнул дверь, ведущую в эфир. Он выпустил заклинания, которые держал наготове. Горький опыт научил его прежде всего ставить щит, а потом уже распускать сверкающий ковер чар.

Он шептал имена, написанные на статуях и знаках, и комната вращалась вокруг него.

В реальности его сердце ударило один раз.

Сделав все, что сумел, он подошел к двери. Пруденция попыталась остановить его:

– Хозяин! – крикнула она. – Смерть идет за королевой! Смерть послала твоя мать!

– Я все давно решил, – кивнул Габриэль.

– Я не люблю твою мать, мальчик. Она меня убила. Но это… ты отдашь жизнь, чтобы ее остановить?

Габриэль сжал зубы – тех, кто его знал, это обычно пугало.

– Да.

Пруденция отошла с дороги.

– Прощай.

– Я вернусь, Пру, – сказал он и вышел из Дворца.

В реальности Тоби заметил, как капитан замер и как исказилось его лицо.

У Тоби под рукой было копье, он только что поставил его к огню, смазав наконечник. Нелл видела его. Не раздумывая, Тоби схватил копье и швырнул ей, а она вложила его в неподвижные руки капитана.

В эфире проклятье больше всего походило на занавес из толстого черного войлока… или на небо, вдруг превратившееся в черный войлок.

Габриэль стоял на бескрайней равнине чистого эфира. Он был не один. Они с Амицией стояли плечом к плечу, а Дезидерата оказалась у них за спиной.

Проклятье было таким явным, что Габриэль на краткий миг в ужасе замер.

– Я не сдамся, – сказала Дезидерата.

Габриэль смотрел, как чернота приближается. В ней что-то скрывалось. Что-то двигалось вместе с ней. Он умел – в основном благодаря Гармодию – различать в эфире даже самые мелкие детали.

Ему хватило времени проклясть судьбу. И мать.

И восхитительную иронию ситуации – если бы он сумел сообщить матери, что собирается отдать свою жизнь, защищая ее жертву, она бы отозвала заклинание.

И другие вероятные варианты. Полный абсурд.

Ему было нечего терять. Эфир создавал иллюзию движения времени.

– Что вы обещали Господу за мою жизнь? – спросил он у Амиции.

Амиция не смотрела на него.

– Все, разумеется.

– А я всего лишь наложил слабенький приворот.

Она повернулась. Дезидерата хохотала в голос, хотя ее жизнь могла закончиться прямо сейчас.

– Она не зачарована, поверьте мне. Клянусь своей силой.

Габриэль чуть не улыбнулся, как юноша после первого поцелуя.

– Берите мою силу, Амиция. Всю, какую сможете. Не надо меня беречь. Все трое взялись за руки.

– Нет, – сказала Дезидерата, – позвольте мне.

Амиция отвернулась от Габриэля и заговорила:

– In nomine patri…

Она двинулась в темноту, и они пошли вместе с ней, подняв руки.

А потом, прямо в эфире, в руках у него оказалось копье.

Времени не осталось. Времени было слишком много.

Он подумал, что идея войлока сама по себе довольно интересна. Обычно воплощение заклинания было как-то связано с волшебником. И сама природа заклинания сильно влияла на него.

Габриэль задумался, как можно победить гору или войлок.

А потом заклинание загремело в эфирном небе, как летняя гроза.

Габриэль ткнул его копьем.

Когда они столкнулись с заклинанием, оно накрыло все.

Заклинание Шипа походило на крыло бабочки, коснувшееся паутины.

Но Гауз была старым и могущественным пауком, и она тут же поняла собственную глупость и увидела заклинание врага.

Обнаруженный Шип, пробравшийся в глубины ее защиты, мог только нападать. Он втянул ее силу, чтобы поглотить ее. Лишить ее энергии. Души. Мощи.

Гауз рассмеялась:

– Ричард Планжере, больше тебе от меня не нужно ничего? – спросила она голосом опытной соблазнительницы.

Она не стала поднимать щиты. Вместо этого она бросила в него образ – любовный образ, порожденный ее богатым воображением и ее фантазиями, полный запахов и вкусов.

Шип взревел. От этого звука затряслись стены. Солдаты дрожали и вжимали головы в плечи. Его каменная кожа потрескалась, и из трещин потекла жидкость.

Раненый Шип ударил в ответ.

Ее смех замер, когда он убил ее одним могучим ударом. Заклинание рухнуло, как каменный кулак силы, в точно выбранный момент.

Момент оказался неверным. Шип стоял в своем темном Дворце и страшно злился. Он собрал всю свою силу, энергию, которую копил для битвы с ней, и бросил на огромные ворота Тикондаги. Ворота взорвались, разбрасывая во все стороны камни, бетон и опасные деревянные щепки. Не думая о своих Диких солдатах, о галлейцах и пришедших из-за Стены, считающих его союзником, он принялся срывать с небес звезды и швырять их в крепость. Со времен взятия Альбинкирка он стал лучше целиться.

Первый камень грянул в высокую башню, где колдовала Гауз, как кулак Господень, и разрушил ее в пыль. Осталась только немыслимая жара и стекловидная окалина – там, где ее тело уже начало остывать.

Анеас умел достаточно, чтобы почувствовать последний вздох своей матери, и понимал, что это значит. Он стоял во внутреннем дворе, рядом с дверями большого зала, вместе с дюжиной испытанных солдат.

– За мной, – сказал он.

Люди Мурьенов никогда не задавали вопросов.

У графа Западной стены двоилось в глазах, хотя глаз остался всего один. Но граф взялся за оружие, как только ему сообщили о штурме. Когда ворота разлетелись в щепки, он стоял рядом. Его сбило с ног. Пытаясь встать на колени, он понял, что она мертва. Ничто, кроме ее смерти, не могло разрушить чары, наложенные на ворота. Он мог бы заплакать, но времени не было. Каменные тролли уже брели по куче обломков, которая когда-то была башней.

– Старая сука, – сказал он с любовью. И бросился навстречу троллям и собственной смерти со спокойным сердцем.

Габриэль никогда раньше не участвовал в подобной магической дуэли. И Гармодий, видимо, тоже, потому что помочь он не мог.

Копье прорезало проклятье, как тяжелый острый нож – гобелен. С большим трудом. Проклятье скорее рвалось. Мнимый войлок распадался на жесткие волокна, в которых вязло копье. Проклятье тянуло к Габриэлю щупальца – ноги уже были ими опутаны.

Он ударил снова, удивившись, что приходится прилагать точно такие же усилия, как в реальном бою. И тут же позабыл об этом, нанеся третий, самый слабый и бессмысленный удар.

Проклятье одерживало верх.

Ему самому оно вреда не наносило.

Он остановился, указал копьем в сердце проклятья и произнес одно-единственное слово на высокой архаике:

– Дым.

Если Амиция предпочитала заимствовать силу у Господа, он использовал свою собственную.

Проклятье загорелось. Лучше всего оно горело там, куда попало копье.

Нить проклятья проплыла у него перед глазами, вторая полезла в рот, хотя Габриэль продолжал вливать силу в пламя. Он попытался двинуть копьем, но оно застряло. Тысячи черных лент удерживали его.

Габриэль поднес кулак к лицу и вызвал щит. Щупальца сдуло прочь. Он сделал вдох и представил свой Дворец воспоминаний. Нашел в нем осколок ледяного моста Мэг и бросил его в проклятье.

Вода, пламя и лед.

Есть только один способ уничтожить войлок.

Амиция почувствовала, что Габриэль ушел, и тут же оказалась рядом с Дезидератой в замке из золотых кирпичей. Стены тянулись вверх на высоту десяти человеческих ростов.

– Почему он не пошел с нами? – спросила Дезидерата. – Его сильные руки нам бы пригодились.

– Ему обязательно нужно все сделать самому, – пояснила Амиция.

Волна черной воды обрушилась на Дворец. Она была умна, эта вода, она перелилась через стены и башни, заполнила дворы.

Но в цитадель она не попала. Стены оказались слишком прочны.

Амиция подняла щит из сияющего золота и второй, из искрящейся зелени. В эфире сделать это оказалось непросто.

Золотая внешняя стена пала.

– Господи, – сказала Дезидерата, – Пресвятая Дева. Это не темный властелин подземелий…

Эфирная земля, на которой стояли золотые стены, постепенно исчезала, растворялась, как сон, которым и была.

Амиция никогда не видела ничего подобного и не представляла, что происходит. Она могла только склонить голову и молиться.

И вливать в щиты силу.

Стены цитадели начали разрушаться снизу.

– Ребенок! – закричала Дезидерата. Она прижала ладони к стенам своего Дворца и попыталась удержать их усилием воли. Она приказала им стоять и залила их золотым светом.

Черная вода просачивалась в трещины, лилась на новый золотой пол и потихоньку поднималась.

Снаружи кто-то засмеялся.

Дезидерата подняла голову и бесстрашно и гордо посмотрела на Амицию.

– Он явился, чтобы увидеть мое поражение.

Между сном и бодрствованием…

Габриэль легко взмахнул копьем, стряхивая с него клочья проклятья, как шерсть.

Оно лишилось воли. Проклятье погибло. Обессилело. Закончилось.

Или исполнилось.

Габриэль отступил, как отступает побежденная армия – но эта армия сберегла свой арьергард. По крайней мере, ему так казалось, а в эфире важно то, что кажется. Он решил отступить через дверь своего Дворца, потому что вокруг себя он не видел ничего, кроме обрывков проклятья: ни Амиции, ни королевы.

Дверь была закрыта. Он успел запаниковать, но потом понял, что у него по определению должен быть ключ. Он открыл дверь и увидел Пру.

Захлопнул дверь и прислонился к ней изнутри, опираясь на копье.

– Я же говорил, что вернусь.

Пруденция, которая была так же надменна, как он сам, молчала. Только через несколько вдохов она произнесла:

– Тебе следует это знать. Твоя мать мертва.

Разумеется, она мертва.

Проклятие лишилось силы.

Она тут же явилась и завладела всеми его мыслями.

Ударила его тыльной стороной ладони. Завопила: «Ты идиот?»

Обхватила его теплыми руками.

Перегнулась через тело Пруденции.

Его рука на ручке двери, ее голова рядом с головой сэра Анри.

Его первое заклинание в ее покоях – он поглотил муху и почувствовал, что завладел духом этого крошечного существа.

Ее голос в тот день, когда… когда…

Он собрался. Больше ему ничего не оставалось.

– Что с Амицией и королевой? – спросил он.

– Тикондага пала, – ответила Пруденция, – ты разве не чувствуешь?

Он чувствовал. Позволив себе подумать об этом, он все ощутил. Камни древнего замка, накрепко связанного с его душой, сейчас вздрагивали от огня и ненависти. Только борьба с проклятьем могла ненадолго скрыть этот ужас.

Впервые в жизни Габриэль бежал из эфира, потому что там было страшнее, чем в реальности.

Нелл всунула копье в руки капитана, и он немедленно взмахнул им. Она еле успела отпрыгнуть в сторону – на правой ноге у нее навсегда остался шрам.

Королева снова закричала и сказала очень ясно:

– Мой ребенок.

Том оттолкнул Тоби с дороги и выхватил меч.

– Во имя Тары! – заорал он. – Давайте его сюда, чем бы оно ни было.

Но он не мог войти в эфир, и ему пришлось со стороны смотреть на битву, которую вел капитан. Копье сверкало, как молния, и красно-синий огонь освещал всю комнату.

Погасли свечи. Потом очаг.

– Господи Иисусе, – сказал кто-то.

Нелл стояла рядом с лордом Корси, который раз за разом повторял «Pater noster».

Наступила абсолютная тьма, звук тоже пропал, и Нелл слышала только биение собственного сердца, ощущала пол под ногами и край очага под рукой. Страх походил на тяжелый мокрый кусок войлока, который душил ее. Она не могла дышать, не могла вздохнуть, ничего не видела и не слышала…

А потом завопил младенец.

Бланш, возившаяся с королевой, не замечала ни ужаса, ни тьмы. Руки она держала между ног королевы и, нащупав головку, сделала то, что ей раз пятьдесят говорила мать: просунула руку чуть дальше и осторожно потянула.

Вытащила ребенка наружу и шлепнула.

В это мгновение проклятье рухнуло.

Светлее не стало, потому что свечи, факелы и очаг погасли. Но тьма изменилась, и вернулся звук.

Нелл пошарила по ремню в поисках огнива.

Бланш держала ребенка и вытирала его одной из лучших рубашек Тома. Она не рискнула идти по темной комнате, поэтому просто села на пол вместе с новорожденным.

Другая женщина – живая святая – произнесла:

– Fiat Lux.

Свеча вспыхнула. Стало светло, как днем.

– Слава Господу, – сказал шериф, стоявший на коленях. Он поднялся и подошел к кровати. Спросил озабоченно:

– Ваша милость. Говорят, что женщина в родах не может лгать. Чье это дитя?

Дезидерата застонала, но все же открыла глаза:

– Моего мужа, короля, и никого иного.

Шериф снова рухнул на колени.

Нелл зажгла остальные свечи, и другие люди тоже опустились на колени.

Сэр Габриэль плакал. Никто из присутствующих никогда такого не видел, а Изюминка, которой было что рассказать об этом, находилась в двухстах лигах отсюда.

Он протянул копье прямо к младенцу. Бланш не успела даже подумать ни о чем, когда копье перерезало пуповину.

– Боже, храни короля, – сказал сэр Габриэль и встал на колени.

На мгновение все застыли. Королева лежала на постели, Бланш отдала ей младенца и тоже преклонила колени, Амиция стояла у плеча королевы, и лицо ее излучало свет, и все рыцари, оруженосцы и пажи обнажили головы и опустились на колени в амбаре весенней ночью.

Там был Плохиш Том, никогда раньше ни перед кем не встававший на колени, и Нелл со слезами на глазах, и сэр Майкл, широко скалящийся, и сэр Гэвин с таким видом, как будто его ударили, и два парня, которые сторожили амбар, и сэр Бертран, тихий, как всегда, и сэр Данвед, затихший на мгновение, и Калли, и Рикар Ланторн, и Злой Кот – все коленопреклоненные, и Фрэнсис Эткорт, и Крис Фольяк, и лорд Корси, и шериф, и Тоби, и Жан, и еще дюжина людей стояли на коленях на грязных камнях, в свете свечей.

– Боже, храни короля, – повторили все.

Потом Амиция запела «Те Deum», как у себя в Ордене, поначалу тихо. Но Рикар Ирксбейн знал этот гимн, и лорд Корси, и Габриэль, и они запели тоже, и другие голоса подхватили, пока не запел весь амбар.

Гэвин подошел к брату, не дождавшись последнего «аминь».

– Что такое? – спросил он. – Что случилось?

Габриэлю хватило сил выйти в сопровождении брата. Оказавшись в доильном сарае, он схватил Гэвина за плечи.

– Что такое? – повторил Гэвин. – Ты как будто лучшего друга потерял… это же неправда? Ребенок жив…

В глазах Габриэля стояли слезы, которых он не скрывал.

– Господи, ты меня пугаешь. В чем дело? – настаивал Гэвин.

Габриэль вдруг рухнул, как марионетка с перерезанными нитками, и задрожал.

– Нет, – тихо сказал он и заплакал.

Это зрелище показалось Гэвину страшнее встречи с хейстенохом или ви- верной. Ему хотелось убежать в темноту, и он сказал себе, что брата лучше оставить одного. Но потом он подумал, что ему еще долго придется заглаживать вину за то, что был плохим братом, и наконец заставил себя подойти к Габриэлю – примерно так же он заставлял себя бросаться в схватку. Это было нелегко.

Габриэль обнял брата.

– Они все мертвы, – четко проговорил он и снова разрыдался.

Наконец, разозлившись, Габриэль вывернулся из объятий:

– Черт возьми, как меня все это достало!

– Быть человеком? – спросил Гэвин. – Кто мертв-то?

– Матушка. Отец. Тикондага. Все мертвы. – Он едва не завыл. Потом опять заплакал.

Гэвин непонимающе посмотрел на него:

– Прости, что уточняю, но ты уверен?

– Я уверен. – Он помолчал. – Господи…

Он больше не мог говорить, просто открывал и закрывал рот.

Гэвин поморщился. У него никак не получалось поверить. Их мать была стихией, а стихии не умирают.

– Я их убил, – шептал Габриэль, – черт возьми… я… все сделал неправильно.

Гэвин испугался, что брат говорит правду, но сам как будто отгородился от этого ужаса. Просто решительно отмел в сторону мысли о том, что родители и братья мертвы.

– Как, ради всего святого, ты мог их убить?

Слезы в глазах Габриэля зловеще мерцали во тьме. Глаза были красными.

– Гордыня. Шип сильнее… сильнее, чем думала мать, и сильнее, чем думал я.

Он помолчал, вздохнул и снова всхлипнул.

– Это разве твоя вина? – спросил Гэвин. – Даже для тебя такая самоуверенность слишком, братик.

Габриэль не улыбнулся, ничего такого, но что-то в его глазах сказало Гэвину, что он попал в цель.

– Откуда тебе знать, что они мертвы? – разумно спросил Гэвин.

Габриэль закашлялся и вытер нос шерстяным рукавом гамбезона. Прочистил горло.

– Нравится мне это или нет, но я всегда мог сказать, чем занимается матушка… в какой-то мере. Если она не пряталась. – Он хихикнул, вспомнив что-то, и сел на скамеечку, которой пользовались доярки. – Черт, я все испортил. – Он уронил голову в ладони.

Гэвин начал понимать, что его родители действительно мертвы. Он волновался за брата и хотел помочь ему – человеку, почти – или вовсе никогда – не нуждавшемуся в помощи. Но мир вокруг начал расплываться…

– И отец тоже?

Габриэль поднял голову. Веки у него распухли, и Гэвин вдруг вспомнил, когда Габриэль плакал в прошлый раз. Когда Анеас и Агрейн устроили засаду и избили его до полусмерти. Очень давно.

Тогда он ругался сквозь слезы. А теперь только покачал головой:

– Не знаю… – Он посмотрел Гэвину в глаза. – Черт, ты же не видишь эфир. Ты не понимаешь, как это… больше всего похоже на сон. Там все неясно, пока ты сам не прояснишь… а если ты потянешься к чему-то своей волей, то можешь изменить это… – Он сделал паузу. – Merde[13].

Габриэль приходил в себя. Гэвин понимал, что дело сдвинулось с мертвой точки. И тут осознание обрушилось на него самого. Он любил отца, сильного, умного человека, который…

Гэвин рухнул на колени, как будто его ударили. Габриэль обнял его.

– Бывает, что и не везет, – прошептал он куда-то в волосы брату. И снова заплакал.

– Черт возьми, – буркнул Гэвин, пытаясь взять себя в руки. У него не вышло.

Теперь плакали оба.

По неясной причине Нелл вдруг вспомнила, что она женщина, а не только юный паж. Точнее, причина была – рядом оказался ребенок.

У него были здоровые легкие, он твердо решил выжить на этой земле и сообщал об этом всем вокруг. Крупные сильные мужчины боялись его плача.

Маленькие сильные женщины – нет. Поэтому Нелл вместе с Маленькой Мулен, пажом сэра Бертрана, и другими женщинами возилась с младенцем, а самые сильные и трудолюбивые мужчины – например, Тоби и Робин – жались по углам, выдумывали дикие оправдания и яростно полировали доспехи. Плохиш Том отправился расставлять караулы.

Бланш командовала женщинами. Она как будто знала о младенцах куда больше остальных, а опытных матерей среди них не было. На самом деле у Бланш оказался тот же дар, что у капитана. Через несколько часов Нелл заподозрила, что Бланш понимает в детях немногим больше ее самой, но зато ей хватало уверенности в себе.

Когда колокола приходской церкви пробили двенадцать, младенец заснул – как будто погасили свечу. Люди в амбаре обменялись несколькими словами, повздыхали и тоже легли спать.

Когда пробило час, Бланш закончила прибирать родильную комнату и благодарно улыбнулась Нелл, которая оставалась с ней после того, как все легли. Монахиня – все говорили, что она монахиня, хотя одета она была по- светски, – сидела рядом с королевой, но не говорила и не двигалась. Она походила на статую Пресвятой Девы, и Бланш каким-то образом чувствовала, что она охраняет королеву, или младенца, или обоих.

Но для обычной работы она совсем не годилась, а вокруг все было залито кровью, слизью и густой черной жижей, извергнутой младенцем. Ничего настолько же отвратительного Бланш не видела за пять лет работы прачкой во дворце.

Она сгребла все грязные тряпки в один мерзкий ком и увязала в мешковину. С грустью признала, что ее собственное платье, которое и в начале дня было серым, бесформенным и нищенским, – теперь осталось только выбросить. Бланш всегда гордилась своей опрятностью и чистотой, и собственный вид ее немного удивил.

Нелл, которая казалась разумной и доброй девицей, хотя и одевалась по- мужски, засыпала всякий раз, когда останавливалась.

– Иди спать, – велела Бланш тем же голосом, каким командовала в прачечной. – Ты настоящая героиня.

– Ты и половины не знаешь, – ухмыльнулась Нелл, – я еще и сражалась сегодня.

Бланш не видела, как ее ранили, но на левом предплечье у Нелл был гадкий порез, а на правой лодыжке – еще один, уже затянувшийся, но окруженный черным синяком.

– Рукоятью пришлось, – сказала она.

Бланш вздохнула и оторвала последний чистый лоскут от собственной рубахи, которую надела под нищенское платье. Рубахи было жаль, но Нелл стала ей кем-то вроде подруги в этом приюте для умалишенных. Именно Нелл, умная и прилежная, кипятила воду в огромном котле, подкармливая огонь веточками, которые приносили виновато глядящие молодые парни. Один долговязый все улыбался Нелл, несмотря на царившую вокруг неразбериху.

Бланш зачерпнула кипятку, сделала горячую припарку, как учила мать, и принялась очищать рану.

– Господи, детка, у тебя тут все распухло и покраснело, – Бланш сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, – придется зашивать.

– А ты умеешь? – спросила Нелл.

– Ну, я видала, как это делается, – нахмурилась Бланш, – да и вообще, я хорошая швея, другой такой не найти.

– Прокипяти нитку и обожги иголку, – посоветовала Нелл, – в Морее так делают.

Три минуты спустя все было готово. Нелл смотрела на аккуратные ровные стежки с уважением.

Бланш тоже была довольна:

– Я раньше никогда людей не зашивала. День такой сегодня. А тот парень – твой муж, что ли?

– Любовник, – рассмеялась Нелл. – Я хочу быть рыцарем, как Изюминка, а не детей рожать.

Бланш чуть не подавилась. Наверное, ее удивление было заметно со стороны.

– У нас в войске каждый делает, что хочет, если никому не мешает при этом, – пояснила Нелл. – Со мной никогда раньше так не обращались. Как будто я мужчина.

– Я вовсе не хочу, чтобы со мной обращались как с мужчиной, – хихикнула Бланш, несмотря на усталость.

Нелл тоже хихикнула:

– Да не в этом смысле, дурочка, – она, наверное, сейчас вспомнила Дубовую Скамью, – если тебе самой такого не нужно. Капитану важно только как ты работаешь и как дерешься. Больше правил нету.

– Больше правил нет, – поправила Бланш и улыбнулась. – Извини, моя мамка всегда очень строго к словам относилась. А женщин у вас в войске нет? Только не обижайся…

– Есть. Ты видела Сью?

– Такая темноволосая, которая простыни принесла?

– Она не могла остаться, потому что отвечает за размещение людей. Как офицер. Ее мать Мэг – главная женщина в войске. Тоже волшебница. И главная швея. Мэг вообще все умеет. И все песни на свете знает.

Нелл посмотрела на свою руку, которую Бланш протирала горячей влажной тряпкой.

Бланш взяла полосу чистой и сухой ткани, критически ее осмотрела, отложила и стала мыть руки.

– А у тебя парень есть? – спросила Нелл.

– Нет, – призналась Бланш.

– Нет парня? – ужаснулась Нелл.

Бланш улыбнулась:

– Я не такая уж хорошая, как делаю вид. Моя мать так говорит и фыркает при этом. У меня были парни. Но во дворце нельзя ничего позволять, кроме кокетства, а на улице… – Она поджала губы. – Всякие подмастерья за мной увиваются. Но я еще не готова.

Она засмеялась и быстро забинтовала руку Нелл – пожалуй, слишком туго.

– Где ты будешь спать? – спросила Нелл.

– Тут, на полу.

Бланш замочила грязные тряпки в хорошей чистой горячей воде, как какая-нибудь младшая прачка.

Нелл покачала головой:

– У нас есть соломенные тюки, одеяла и все, что положено…

Бланш рассмеялась при мысли, что кому-то одеяло и соломенный тюфяк – это «все, что положено».

– Пошли спать в мое копье. Я тебе все покажу. А утром Сью тебя куда- нибудь пристроит.

– Я королевская прачка, – сказала Бланш, – не нужно меня никуда пристраивать.

Нелл собиралась сказать что-то еще, но тут к ним заглянул Диккон. Бланш поражало, как непочтительно все эти люди относятся к королеве. Но при виде Диккона ее новая подруга просияла.

– Беги, поговори с дружком, – сказала Бланш самым взрослым голосом, на какой была способна, – я тут достираю все и развешу. А потом покажешь, где мне спать, хорошо, милая?

Нелл кивнула и пожала ей руку, как мужчине.

– Я вернусь. С Дикконом всегда быстро выходит. – Она лукаво улыбнулась.

Голова Диккона исчезла.

– А ты знаешь, откуда дети берутся? – спросила Бланш.

– Знаю. Даже занимаюсь этим время от времени. А ты?

Обе девушки рассмеялись, и Нелл вышла в темноту амбара, а Бланш стала кипятить тряпки, хотя у нее уже закрывались глаза.

Работала она, по собственным меркам, кое-как. Ей нужна была чистая вода, но она слишком устала, чтобы идти за ней, и к тому же не знала, где ее можно найти.

Дверь отворилась. Бланш повернулась, надеясь, что это Нелл. Но это оказался темноволосый господин. Красный Рыцарь, который весь день ходил в зеленом.

Бланш сидела – и чуть не падала, – но все же встала.

Он махнул рукой и посмотрел на королеву и на младенца, спящего у нее на груди. Глаза королевы были открыты. Бланш стало неловко при мысли о том, что она могла услышать, но тут королева улыбнулась.

– Я жива, – сказала она обычным голосом. – Бланш, это ты?

Бланш присела.

– Что ты здесь делаешь, дитя мое? Подай мне воды.

– Ох, ваша милость… вода вся вышла.

Обе говорили шепотом, чтобы не разбудить ребенка.

– Я принесу воды, – сказал Красный Рыцарь.

Выглядел он странно. Как будто долго плакал. Бланш подумала, что он очень хорош, но вот глаза у него были красные и распухшие, как у мальчишки, которого выпороли за украденные сласти.

– Покажите, где вода, – попросила Бланш.

– Я принесу, – настоял он и взял большое ведро, стоявшее у очага.

В мерцающем свете легко было ошибиться с расстоянием, и он задел ее Руку.

– Тысяча извинений, госпожа, – сказал он и вышел.

Бланш хотела пойти за ним, но королева тогда осталась бы одна, если не считать сестры Амиции, которая сейчас даже не выглядела человеком. И уж точно была где-то не с ними. Бланш не знала достойных слов, чтобы описать ее, но лицо ее мягко светилось в темноте.

– Бланш, мне стыдно, что я настолько беспомощна, но я очень голодна…

Бланш не представляла, где добыть еды, и не хотела мешать Нелл.

Красный Рыцарь вернулся и поставил полное ведро у огня, не расплескав ни капли.

– Милорд, вы не могли бы принести немного еды для королевы? – осмелилась Бланш. Просить что-нибудь у лордов всегда опасно. – Простите, милорд, но ей очень нужно…

– Сэр Габриэль, – сказал он, – мы весь день ехали на одном коне. Ваша милость, – он коротко поклонился королеве, – что для вас поискать? Я сейчас даже злейшего врага не стану будить, не то что слуг.

Королева протянула ему руку:

– Вы нас спасли.

Сэр Габриэль опустился на колени.

– Гауз… – сказала королева.

Габриэль то ли кашлянул, то ли всхлипнул:

– Она пыталась убить вас и ребенка.

– А теперь? – спросила королева.

– Боюсь, она мертва, хоть и не от наших рук. – Губы Габриэля заметно дрожали, и Бланш отвернулась, чтобы не смотреть. – Надеюсь, что это не заговор с целью того, чтобы убийство матери оказалось на моей совести.

– Ваша мать мертва? Мне так жаль, сэр рыцарь…

– Вам ее жаль? Она только что пыталась убить вас и ваше дитя, – злобно сказал он. – Вы святая.

– Голодная святая, – улыбнулась Дезидерата и посмотрела на сестру Амицию: – Она присматривает за нами в эфире.

Сэр Габриэль нежно положил руку на лоб монахине.

– В землях Диких, когда сила достигает определенного уровня…

– Знаю, – кивнула Дезидерата, – Пробуждение.

– По-моему, она близка к нему. – Габриэль пытался найти в этом хорошее. – Как это называется у христиан? Святость?

Дезидерата улыбнулась:

– Она еще не собирается покидать нас, сэр рыцарь, – сказала она уверенно, как будто…

Как будто ее устами говорил кто-то еще. Бланш поежилась. Она хорошо знала королеву. И королева стала другой.

Но сэр Габриэль только спросил:

– Вас устроят зимние яблоки, колбаса и твердый сыр?

Бланш возилась с водой. Королева выпила две чашки подряд, и Бланш снова наполнила чашку и поставила рядом с ней. Остальное она вылила в огромный, много раз латаный медный котел – заклепок на нем было побольше, чем у дикобраза игл. Правда, воду он держал хорошо.

Она поворошила первую порцию стирки и сняла сверху самую грязь. Сэр Габриэль вернулся с едой. Почувствовав запах колбасы, Бланш поняла, что тоже умирает с голоду.

Он встал на колени у королевской постели и покормил Дезидерату. Пока она жевала, он спросил:

– Вы сможете завтра сесть в седло, ваша милость?

Бланш испуганно ахнула, а вот королева хихикнула:

– Мне же так или иначе придется это сделать? Вряд ли де Вральи даст мне отдохнуть.

Сэр Габриэль резал колбасу.

– Мне кажется, что все это выдумал архиепископ, а не бедняга де Вральи.

– Бедняга де Вральи? – переспросила Дезидерата. Это был голос той королевы, которую Бланш знала. Живой и очень злой.

– Он всего лишь пешка, – сказал сэр Габриэль, – все мы пешки.

– А теперь вы говорите как де Рохан. Я смогу выступить завтра. И даже прямо сейчас, если вы дадите мне еще сыра. И обещайте покормить Бланш. Она весь день ехала верхом и работала.

Сэр Габриэль положил кусочек сыра ей в рот, как ребенку.

– У вас есть еще примерно восемь часов. Если не появятся дурные новости.

– Хуже смерти вашей матери? – проговорила Дезидерата. – Простите, это было грубо.

Габриэль с трудом улыбнулся:

– Да. Многое может оказаться хуже. Мы с матерью никогда не были близки.

– Вы меня спасли, – повторила Дезидерата, – я этого никогда не забуду.

Сэр Габриэль мрачно, невесело усмехнулся.

– Могу ли я вам кое-что сказать? – поинтересовался он, нарезая яблоко на кусочки.

Бланш подозревала, что о ее присутствии просто забыли, но, будучи служанкой при дворе, она давно привыкла к этому чувству. Правда, манеры Красного Рыцаря ее все равно пугали.

Нож замер прямо в яблоке.

– Если хотите, – сказала королева.

– Моя мать собиралась сделать меня королем.

Дезидерата дышала очень громко. Маленький ножик снова помедлил, но все-таки разрезал яблоко.

– Довольно забавно, – продолжил Красный Рыцарь, – что в ночь ее гибели вы и ваш ребенок оказались у меня в руках.

Он протянул кусочек яблока на лезвии ножа. Лезвие прошло в доле дюйма от губ королевы, кажется, слегка коснулось ее щеки. Он вложил яблоко ей в рот.

Королева пристально смотрела на него. А он казался таким милым…

Бланш спешила, но она была слишком далеко.

– Вы никогда не хотели стать королем, – сказала Дезидерата. Если нож и пугал ее, она не подала виду.

И тут Бланш поскользнулась на лужице воды. Оба повернулись к ней. Красный Рыцарь встал, разрезал последний кусок яблока, подал половину королеве, а вторую закинул себе в рот.

– Этот мир – очень странное место, ваша милость, – сказал он. – Тут все не то, чем кажется, и почти ничего из того, чем есть смысл обладать, достать нельзя. Я предполагаю, что многие, обнаружив власть над Альбой под копытами своего коня на дороге, отбросили бы все, лишь бы эту власть заполучить.

Он поклонился, не отрывая взгляда от Бланш. Протянул ей руку и помог подняться.

– Я не причиню королеве вреда, госпожа Бланш. Я – не моя мать.

Дезидерата улыбнулась своей обычной улыбкой, полной затаенной женской мудрости:

– Но вы хотели, чтобы я это знала.

– Возможно. Больше никто не знает, кроме разве что Бланш. Госпожа Бланш, я принесу вам поесть.

– Я не госпожа, – прошипела она ему в спину. Сердце у нее билось очень быстро.

Она действительно решила, что он собирается убить королеву.

Когда он ушел, лицо королевы тут же обмякло.

– Пресвятая Дева, дай мне сил! – взмолилась она и устало улыбнулась Бланш: – Он меня тоже напугал. Бланш, нам нужен королевский штандарт. – Она оглядела комнату.

Бланш рассмеялась:

– Ваша милость, я неплохо шью, но за одну ночь никому не вышить золотого дракона.

Она помогла своей госпоже напиться и вытерла ей губы самым чистым кусочком юбки.

– Спите, ваша милость. Я не думаю, что он в самом деле… но я останусь с вами.

– Ерунда, моя дорогая. Иди спать. Он не так опасен, как…

Сэр Габриэль вернулся. На этот раз он нес с собой целый поднос – в роли которого выступал кожаный щит лучника – с хлебом, сыром и яблоками.

Красный Рыцарь кивком позвал Бланш.

Бланш посмотрела на королеву, но та уже опустила веки. Ребенок лежал у нее на груди, закрыв глазки и приоткрыв ротик.

Бланш вместе с Красным Рыцарем вышла из королевских покоев. Прямо у самого прохода было устроено маленькое стойло – вероятно, здесь когда-то жила любимая лошадь хозяина дома. Там стояла бочка, куда рыцарь опустил поднос, и походный стул.

– Разрешите к вам присоединиться? – спросил он.

– Я не дворянка. Нечего на меня хорошие манеры тратить.

– Видишь ли, от них очень сложно избавиться, раз уж они есть. – Он рухнул на кожаное сиденье, как будто у него ноги подкосились.

– И что, ваше рыцарство позволяет вам пугать мою госпожу?

Глаза у сэра Габриэля мерцали в темноте, как кошачьи. Он вынул нож – тот же самый – и начал нарезать другое яблоко. Протянул Бланш кусочек, она взяла его и проглотила. Яблоко было кислое и крепкое, несмотря на зиму, проведенную в холодном погребе. Бланш жадно схватила еще два куска.

Сэр Габриэль скривил губы – то ли улыбнулся, то ли наоборот.

– Есть вещи, которые нет нужды говорить вслух, – объяснил он. – Так бывает между людьми, обладающими силой. Между любовниками. Между родичами. Когда речь идет о намерениях или признании. Или просто о подведении итога.

Лицо его пряталось в тени, виднелись только странные глаза.

Бланш поняла, что он отвечает ей всерьез. Примерно так же говорила с ней мать, когда сочла ее взрослой. От этого голова шла кругом. Бланш осталась с ним наедине. Она подозревала, чего он хочет. Но она заинтересовалась.

– Вы должны были сказать ей, что могли бы убить ее и будущего короля? – спросила она и вгрызлась в кусок сыра.

Сэр Габриэль последовал ее примеру.

– Ты считаешь, ей лучше было бы заснуть, раздумывая, что у меня на уме? Или лучше знать?

– Сложный вопрос. – Бланш усердно жевала.

– Да, – согласился он. – Хлеб засох.

– Я и раньше ела сухой хлеб. – Она взяла ломоть. Хороший хлеб, всего сутки или двое как выпеченный. – Мы жили в Чипсайде.

Сэр Габриэль налил вина в серебряный кубок, который какая-то сила умудрилась измять.

– Придется пить из одного. Я пытался найти кубок Уилфула или Майкла, но было темно.

Бланш прошептала молитву и сделала глоток. Вино было темное, красное и вкусное, как будто в него добавили корицы и сахара.

– А в вашем войске всегда так хорошо едят и пьют? – спросила она.

Он сверкнул зубами в усмешке:

– Добрая еда и вино привлекают к нам куда больше людей, чем серебро и золото. Когда мы с Йоханнесом и Изюминкой создали войско, мы сразу решили, что у нас постоянно будет хорошая еда. Мой отец всегда кормил своих людей…

Сэр Габриэль осекся и на мгновение спрятал лицо в ладони. Бланш подумала, что он смеется, но потом решила, что нет. Она привстала и протянула ему кубок. Он осторожно принял его, не касаясь ее руки. Бланш привыкла к более решительным мужчинам и теперь предположила, что ошиблась, определяя его намерения.

Интересно, каково это – быть его любовницей? Он богатый? Наверное, он будет теперь королевским капитаном. И манеры у него хорошие. Лучше, чем у тех придворных, кого она знала.

Она чуть не рассмеялась собственной фантазии вслух. Скорее уж она станет хозяйкой прачечной.

– Ты выпила все вино, – сказал он с шутливой укоризной.

Он плакал. Странный мужчина. А теперь, как и все мужчины, делает вид, что ничего такого не было.

– Я не специально.

– Ты это всем своим парням говоришь?

Она вспыхнула, но было темно.

– Простите, милорд. Мне нужно вернуться к королеве. Вино было очень хорошее.

– К вашим услугам, госпожа Бланш.

Он встал. На мгновение ей показалось, что он…

Но он просто открыл ей дверь.

– Ты уронила последнее ведро, – сухо сказал он, – поэтому я принесу еще воды.

Он вернулся с водой и с Нелл, которая несла соломенный тюфяк. Ее парень тащился следом. Вместе с Нелл они соорудили постели в ногах королевы. Нелл выглядела довольной. Бланш походя вытащила у нее из волос соломинку. Диккон старался не смотреть на капитана.

Красный Рыцарь кивнул и вышел. Бланш рухнула на свою подстилку и сразу же заснула.

Габриэль упал на солому рядом с братом. Гэвин что-то пробормотал. Он оставил ему местечко и пару одеял. Габриэль не стал думать о Тикондаге и ошибках, которые совершил. Если он не поспит, завтра будет еще хуже.

Он закрыл глаза. Улыбнулся вместо того, чтобы плакать, и…

…вошел в свой Дворец воспоминаний. Здесь, в холодном ясном эфире, он мог сам сотворить свой сон.

– Тебе надо поспать, – сказала Пру.

– За этим и пришел, – отозвался он.

Сотворил простое заклинание, задействовав всего два символа и одну статую. Руки Пру зашевелились.

Он заснул.

– Габриэль, просыпайся! Ты срочно нужен!

Габриэль медленно вынырнул из сна. Его заклинание было достаточно мощным, чтобы не давать проснуться, пока он сам этого не захочет. Усилием воли он разрушил заклинание, и тут же пришли образы.

– Ох, – сказал он и застонал.

Мертвая мать, разрушенная Тикондага. Торжествующий Шип. Амиция. Королева.

– Твою мать, – сказал он.

– Прости, – его тряс Гэвин, – пришел Дэн Фейвор от Гельфреда и говорит, что ему нужен ты.

– Твою мать, – повторил Габриэль и сел. В глазах у него стояли слезы, и он попытался их сдержать.

Он поднялся – на нем были только рубашка и шоссы – и перелез через спящих. Нелл выругалась. Гэвин протянул ему тонкую свечку.

– Я собираюсь спать дальше.

Габриэль пожалел, что сам так поступить не может. Спустился по лесенке с сеновала и вышел в основную часть амбара, где рядами лежали на соломе мужчины и женщины, громко храпели и тяжело дышали.

На улице было свежо. Он увидел сэра Данведа в полном доспехе – вместе со всем копьем он нес стражу у дороги. Калли был полностью одет и на ходу застегивал ремень, разговаривая с юным Фейвором. Темно-зеленый наряд Фейвора в свете факелов казался черным.

Калли поднял руку в салюте:

– Простите, капитан, но вам лучше это услышать лично.

Фейвор преклонил колено:

– Милорд, сэр Гельфред отправил десять человек искать вас. Мы сосредоточили основные силы к югу от Лорики, как вы и велели, – он посмотрел на Калли, – но на дорогах уже собирается армия галлейцев, альбанцев и тех, кто остался от королевской гвардии. Больше тысячи копий, милорд.

Калли держал чехол наготове и сразу же развернул карту. Она предназначалась в основном для того, чтобы дать путешественникам представление о расстоянии между Харндоном и другими городами, и была не слишком точна.

– Вечером де Вральи был у Второго моста, – сказал Фейвор.

– Переходи к плохим новостям, – распорядился Калли.

Фейвор прочистил горло:

– Отряд де Вральи несет знамена Тоубрея.

Габриэль попытался проснуться:

– Тоубрей в темнице…

– Сэр Гельфред вчера вечером нашел парочку королевских стрелков, они сказали, что ищут новую службу, потому что граф Тоубрей присягнул де Вральи.

– Это вполне возможно, – заметил Габриэль. – Разбудите сэра Майкла. Из темноты появился лорд Корси.

– Тоубрей… змея, – сказал он.

Габриэль предпочел бы, чтобы проснулся любой член отряда, кроме старого альбанского лорда, который мог стать их союзником, но верность свою еще не доказал. Но что толку плакать о пролитом молоке.

– Тоубрей легко меняет сторону, насколько я понимаю.

– Его присутствие успокоит многих южных баронов, – сказал Корси.

Габриэль посмотрел в темноту, а потом на карту. Прикинул расстояние между Вторым мостом и Лорикой.

– Сколько времени нужно, чтобы добраться до Гельфреда? – спросил он.

– Я буду там еще до рассвета, – поклонился Фейвор, – клянусь.

Сэр Майкл выбрался из амбара. Выглядел он так же, как Габриэль себя чувствовал.

– Твой отец присоединился к де Вральи, – мрачно сообщил Габриэль.

Майкл вздрогнул. Габриэль внимательно смотрел на него.

– Кретин! – выругался Майкл.

Габриэль понял, что на мгновение перестал дышать, и задышал снова. Обнял Майкла:

– Прости. Последние несколько часов мне кажется, что шатается даже земная твердь.

– Я собирался спасти его. – Майкл сплюнул.

– Два дня назад он отказался идти с сэром Ранальдом, – проговорил Фейвор. – Простите меня, сэр Майкл, но он… дурно себя повел. Он единственный из королевских узников отказал нам.

– Кретин, – повторил Майкл и спросил у капитана: – И что дальше?

– Собирай офицеров, – велел тот.

Бланш проснулась и увидела, что над ней склонилась Нелл.

– Вставай, – велела она, – и поднимай королеву.

Ребенок проснулся и, обнаружив, что мир изменился, залился плачем.

Снаружи пропела труба. Амбар ожил в одно мгновение. Когда-то, еще в детстве, Бланш видела, как мать нашла в сундуке мышиное гнездо. Как только она его коснулась, мыши разбежались во все стороны, и мать закричала. Сейчас все было точно так же, только вместо мышей бегали расхристанные люди.

В дверях Нелл остановил лучник:

– На нас напали?

– Пока нет. – Нелл протиснулась мимо него и побежала к лошадям.

Вчера, в темноте, измотанные люди ничего толком не распределили по местам. Из-за двери доносились сочные ругательства. Бланш бы заслушалась, но ей пришлось складывать мокрые постирушки в корзину, которую притащил парень Нелл.

Младенец орал громче трубы.

Сестра Амиция проснулась – если она вообще спала. Взяла младенца у матери, как только тот поел, и стала укачивать его. Улыбнулась Бланш вполне земной улыбкой.

Бланш обтерла королеву губкой, смоченной в чуть теплой воде, и помогла ей надеть рубашку, которая болталась на ней, как мешок, и вчерашнее платье – белое платье невесты или кающейся грешницы. Платье, в котором королеву должны были сжечь.

– Не суетись, – сказала Дезидерата, забирая ребенка у Амиции, – если мы выходим сейчас, значит, тому есть причины. Собирайся скорее, Бланш. Бросай все, что нельзя унести.

Бланш нахмурилась, думая, что это не королеве придется что-то изобретать, если у Бланш не достанет чистой одежды или пеленок для ребенка.

Нелл снова ее спасла. Она привела вчерашнего иноходца, на котором ехала Бланш, и маленького ослика. Калли, старший лучник, держал ослика.

– Давай мне свои корзинки, – спокойно сказал он, – нагрузим их на эту скотину.

Бланш поблагодарила его улыбкой. Она знала, что выглядит жутко, но ничего не могла сделать – ни помыться, ни переодеться, ничего.

Седло на этой лошади стоило намного дороже, чем весь ее гардероб. Интересно, чья она?

Калли затянул ремень, застегнул пряжку, дернул корзину. Осел не двинулся с места.

– Будет упрямиться – зовите меня, миледи, – велел он.

– Я не леди, – сказала Бланш.

Калли ухмыльнулся, но промолчал и вышел в огромные двойные двери амбара.

– Лучники, ко мне! Стройся слева, с лошадьми.

Он снял бацинет – не хуже, чем у иных рыцарей, – с луки седла и нахлобучил на голову.

Мимо Бланш протиснулся лучник и успел всю ее общупать на ходу. Покосился посмотреть. Бланш треснула его лицом о дверной косяк. Другой лучник засмеялся:

– А эта штучка скора на руку. – Он ухмыльнулся Бланш, и та мрачно посмотрела на него в ответ.

Снова запела труба, и люди в доспехах повыскакивали во двор амбара. Пажи выводили лошадей, боевых и верховых, некоторые – по три штуки разом. Солдаты начали рассаживаться.

Бланш помогла королеве сесть на лошадку, которую привел незнакомый паж. Это тоже была женщина, симпатичная, темноволосая, и по возрасту она годилась Нелл в матери.

– Меня зовут Маленькой Молин, – сказала он по-альбански с сильным окситанским акцентом. – Капитан говорит, это лошадь для королевы.

На Маленькой Молин была хорошая кираса, темная, смазанная маслом кольчуга и красная куртка. Улыбалась она очень мило.

– Ребеночек!

Королева вышла наружу, опираясь на руку сестры Амиции, изящно поставила ногу в стремя и запрыгнула в седло с живостью, какой от нее никто не ожидал.

Амиция села в седло куда осторожнее.

Голос Плохиша Тома разносился по мощеному двору, как труба архангела Гавриила. Повинуясь его крикам, войско – или, точнее, его часть – строилось.

Красный Рыцарь был в полном доспехе. Луна светила так ярко, что все предметы отбрасывали тени, а в полированном наплечнике виднелись странные отражения.

Габриэль поклонился королеве:

– Ваша милость, умоляю простить меня. Де Вральи продвигается быстрее, чем я ожидал.

– Понимаю, нам придется бежать.

Он улыбнулся:

– Что до этого, ваша милость…

Тут к нему подошел лорд Корси.

– Я с вами, милорд, – сказал он. – Я должен доехать до дома, забрать доспехи и созвать надежных людей. Надеюсь, вы согласитесь отпустить шерифа и его людей.

– Боюсь, я вынужден просить вас всех проехать с нами несколько лиг.

– Я боялся, что вы так скажете. Прошу вас пересмотреть свое решение. Эти люди не выдадут вас, если на них не надавить. Я готов поклясться любой клятвой по вашему выбору.

Королева коснулась руки лорда Корси:

– Я верю вашему слову, милорд. Идите и возвращайтесь.

– Тогда ваш сын останется нашим гостем, – сказал капитан.

Они с Корси обменялись долгими взглядами, и Бланш подумала, что сейчас прольется кровь. Однако Корси поклонился:

– Хорошо, милорд. Адам, оставайся с этими господами. Где я смогу вас найти, сэр?

Красный Рыцарь – на этот раз он был одет в собственные цвета – ответил:

– К северу от Лорики. И постарайтесь побыстрее. Де Вральи нагоняет.

– Я приложу все усилия, – заверил лорд Корси.

Шериф злился открыто:

– Христос распятый! Я же дал слово! Отпустите меня!

Его копейщики согласно забурчали.

Со двора вышел Плохиш Том:

– У нас нет для них лошадей. Они нас только задержат.

Бланш в ужасе поняла, что этих несчастных сейчас прикончат. Их плотным кольцом окружили пажи и лучники, блеснули мечи.

Капитан подбоченился. В лунном свете сверкнул золотой пояс. И вдруг он подмигнул. Это казалось невероятным, но Бланш была уверена, что он подмигнул.

– Нам давно пора в Лорику. Отпустите их.

Лучники и пажи спрятали клинки. Шериф и его люди даже остались при оружии. Они не потерпели никакого ущерба, кроме разве что пары насмешек.

Почти все разбежались. Но двое – крупные, неглупые на вид крестьяне – остались. Коротко переговорили с Калли и полезли в телегу.

Королева улыбнулась Бланш:

– Как хорошо быть живой. Встает солнце. Оно уже поднялось над горизонтом. Лиса ищет еду вон в той живой изгороди. Под нами живет целое семейство мышей. Как прекрасен этот мир! – Она обратилась к монахине: – Я не ожидала, что доживу до этого утра.

– Лисица съест мышей, – сказала Амиция.

Дезидерата звонко рассмеялась:

– Не всех, Амиция. Так уж устроен этот мир.

Отряд двинулся вперед.