Голубая кровь

ГЛАВА 22

Корделия попросила Шайлер встретиться с ней в вестибюле «Сент-Региса» после школы, чтобы вместе выпить чаю. Когда Шайлер подошла, Корделия уже ждала ее за тем же столиком, что и обычно. Бабушка сидела в середине светлой, красивой комнаты, у ног ее лежала Бьюти, собака Шайлер. Обычно в «Сент-Регис» в обеденный зал с домашними животными не допускали, но для Корделии сделали исключение. В конце концов, отель «Астор Корт» получил свое название в честь прабабушки Корделии.

Шайлер подошла к бабушке, терзаясь одновременно раздражением и дурными предчувствиями.

Корделия невозмутимо восседала, как всегда выпрямившись и скрестив руки на груди. Она выглядела энергичной и полной сил. Кожа ее сияла, а в светлых волосах цвета платины виднелся лишь намек на серебро. Шайлер впервые обратила внимание на то, что бабушка всегда так выглядит после своего еженедельного визита к Хорхе. И ей сделалось любопытно: а действительно ли этот знойный выходец из Южной Америки всего лишь парикмахер Корделии? Или он один из ее фамильяров? Подумав, Шайлер решила, что не хочет этого знать.

— Мне хотелось первой поздравить тебя, — сказала Корделия.

— Я и не знала, что должна чувствовать себя счастливой по этому поводу, — отозвалась Шайлер.

Корделия указала на стул, стоящий напротив.

— Присаживайся, внучка. Нам о многом нужно поговорить.

Появился официант в смокинге. Корделия заказала чай из трех перемен.

— Мне «Китайские цветы», пожалуйста, — решила она, закрывая меню.

Шайлер уселась, и Бьюти тут же примостила голову ей на колени. Шайлер рассеянно погладила собаку. Интересно, действительно ли Бьюти ее ангел-хранитель или просто подобранный ею потерявшийся пес? Девушка бросила беглый взгляд на меню в кожаном переплете и быстро пролистала его.

— Меня вполне устроит «Эрл Грей».

Дождавшись, пока официант отойдет, Шайлер сердито спросила:

— Почему ты мне ничего не говорила раньше?

— У нас так не принято, — просто произнесла Корделия. — Нельзя взваливать груз знания, пока ты к этому не готова. А мы обнаружили, что Присцилла отлично с этим справляется на церемонии вступления.

Присцилла Дюпон. Глава стражей. Председатель Комитета. Светская львица. Кем бы она ни являлась на самом деле.

— Корделия, а сколько тебе лет? — спросила Шайлер.

Бабушка улыбнулась. Улыбка была печальной и понимающей.

— Ты верно догадалась. Я вышла за пределы обычного цикла. Я устала от этого проявления. Но у меня есть причины оставаться.

— Из-за моей матери… — закончила Шайлер.

Ей пришло в голову, что Корделии, должно быть, позволили жить подольше, чтобы она могла заботиться о ней, Шайлер, поскольку ее мать… а что, собственно, с ее матерью на самом деле? Если она всемогущий вампир, почему же она в коме? На лице Корделии отразилась боль.

— Да. Твоя мать сделала ужасный выбор.

— Почему? Почему она в коме? Если она неуязвима, почему она не приходит в себя?

— Я не желаю это обсуждать! — отрезала Корделия. — Что бы она ни сделала, ее наследие должно быть честью для тебя.

Шайлер хотела спросить у бабушки, что та имеет в виду, но тут прибыл официант с серебряным трехъярусным подносом, нагруженным ячменными лепешками, сэндвичами и птифурами. Рядом с фарфоровыми чашками стояли сверкающие серебряные чайники с заваркой.

Шайлер поспешила налить себе чаю, но ее остановило предостережение бабушки.

— Ситечко!

Девушка кивнула и положила поверх своей чашки серебряное ситечко. Официант наполнил чашку горячим чаем. В воздухе разлился приятный запах бергамота. Шайлер улыбнулась. Она с раннего детства любила этот ритуал. В отдалении арфист наигрывал нежную мелодию.

На несколько мгновений разговор прервался: Шайлер с бабушкой наслаждались лакомствами. Шайлер положила на лепешку ложку девонширнского крема, а сверху водрузила изрядный кусок лимонного мармелада, откусила и замычала отвосторга.

Корделия промокнула губы салфеткой. Она выбрала маленький сэндвич с крабовым салатом, откусила чуть-чуть и положила его обратно на тарелку.

Шайлер обнаружила, что умирает с голода. Она взяла сэндвич — маленький, квадратный, с огурцом и еще одну лепешку.

Официант, ненавязчиво приблизившись, заново наполнил два верхних яруса на их подносе.

— Так почему ты считаешь, что мне повезло получить такое наследие от матери? — спросила Шайлер у бабушки.

Она была сбита с толку.

Корделия выражалась так, словно у нее, Шайлер, имелся выбор, кем ей быть, а судя по всему, что сказали на встрече, принадлежность к Голубой крови — это ее судьба.

Корделия пожала плечами. Она приподняла крышечку чайника и, нахмурившись, взглянула на официанта, тихо стоявшего у стены.

— Будьте любезны, добавьте кипятка, — сказала она.

— Ты действительно моя бабушка? — спросила Шайлер между пережевыванием двух кусков бутерброда из ржаного хлеба и копченого лосося.

Корделия снова улыбнулась. Это смущало: как будто вдруг приподнялся занавес и Шайлер дозволили взглянуть на истинную сущность старой женщины.

— Строго говоря — нет. Ты умна, раз заметила это. Нас всегда было четыре сотни от начала времен. У нас нет потомства в традиционном смысле этого слова. Как тебе теперь известно, на протяжении циклов многие из нас оказываются призваны, но некоторые предпочитают отдохнуть. Все больше голубокровных предпочитают отдыхать, бездействовать, не развиваться, оставаться в изначальном состоянии. Когда наши тела умирают, остается лишь капля крови с образчиком нашей ДНК, и когда настает час выпустить в мир новый дух, тем из нас, кто решает завести ребенка, внедряют новую жизнь. Так что в каком-то смысле мы с тобой связаны родством, но при этом и не связаны им вовсе. Но ты моя подопечная, и я за тебя отвечаю.

Шайлер пришла в недоумение от слов бабушки. Что Корделия имела в виду?

— А мой отец? — нерешительно поинтересовалась она, думая о том высоком мужчине в темном костюме, что навещал ее мать.

— Твой отец — не твоя забота, — холодно отозвалась Корделия. — Выброси его из головы. Он был недостоин твоей матери.

— Но кто он?…

Шайлер никогда не знала отца. Ей было известно лишь его имя — Стивен Чейз — и то, что он был художником. Они с матерью познакомились на открытии галереи. И все. О семье отца она не знала ничего.

— Довольно. Он скончался — это все, что тебе следует знать. Я уже говорила: он умер вскоре, после твоего рождения, — произнесла Корделия.

Она погладила внучку по голове. Это было первое физическое проявление приязни с ее стороны за очень долгий срок.

Шайлер взяла фруктовое пирожное с клубникой. Она чувствовала себя словно спущенный шарик. Ей было тревожно, как будто Корделия о чем-то умалчивает.

— Видишь ли, мы переживаем нелегкие времена, — пояснила Корделия, оглядев блюдо с птифурами и выбрав печенье с лесными орехами. — Среди нас становится все меньше и меньше тех, кто решает должным образом проходить цикл, и наши ценности, наш образ жизни стремительно исчезают. Теперь редкие из нас твердо придерживаются кодекса. Процветают развращенность и инакомыслие. Некоторые боятся, что мы никогда не достигнем возвышенного состояния. Напротив, многие предпочитают угаснуть во тьме, что грозит поглотить нас. Бессмертие — это проклятие и благословение. Я уже прожила слишком долго. Я слишком многое помню.

Корделия взяла чашку, изящно отставив палец, и сделала глоток.

Когда она вновь поставила чашку, лицо ее изменилось. Оно поблекло на глазах, и Шайлер стало жаль немолодую женщину, не важно, вампир она или нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы живем в грубое время, полное вульгарности и отчаяния. Мы должны прилагать все усилия, чтобы влиять на него, чтобы указывать путь. Мы — творения красоты и света, но люди Красной крови больше не слушают нас. Мы становимся ненужными. Их нынче слишком много, а нас слишком мало. Теперь их воля будет изменять этот мир, а не наша.

— О чем ты? Чарльз Форс — самый богатый и влиятельный человек в этом городе, а отец Блисс — сенатор. А ведь они оба из Голубой крови, верно же?

— Чарльз Форс! — мрачно произнесла Корделия, размешивая мед в чае. Она положила ложечку с таким стуком, что остальные посетители оглянулись на нее. Лицо ее закаменело. — У него свои представления о задачах. Что же касается сенатора Ллевеллина, занимать политическую должность — это прямое нарушение кодекса. Мы не вмешиваемся напрямую в человеческую политику. А посмотри на его жену! — с ноткой отвращения продолжила Корделия. — В ее вкусах и манере одеваться нет ничего от традиций Голубой крови. Полагаю, это называется деградацией.

Шайлер коснулась руки бабушки. Корделия вздохнула.

— Ты славная девочка. Я и так уже сказала тебе слишком много. Но, надеюсь, это поможет тебе когда-нибудь осознать правду. Не сейчас.

И более Корделия не пожелала говорить на эту тему.

Они допили чай в молчании. Шайлер надкусила шоколадный эклер, но положила его обратно на тарелку, не доев. После всего сказанного Корделией ее аппетит куда-то подевался.