Гнев Несущего бурю

Глава 22

Год 3 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Энгоми.

Царский совет теперь, казалось, не расходился вовсе. До предела уставшие люди жили лишь злым, отчаянным задором. На улицы выгнали всех, кто может ходить, и даже почтенные купцы и воины тянули веревки, чтобы поскорее приволочь очередной блок к городу. Там неслыханными темпами возводилась стена, и два ряда гигантских камней уже встали на свое место. Это безумно сложно, но когда у тебя тысячи людей, то даже в короткие сроки они способны совершить невозможное. Ведь все прекрасно понимали, для чего они в кровь стирают руки и рвут жилы. Огромный муравейник жил в упорядоченной суете. Все более-менее ценное уже перекочевало в акрополь, торговый корабли ушли в Египет, на Сифнос и в Пафос, на западную оконечность острова, а женщин и детей отправили в горные селения, которым ради такого дела простили подати.

Безумный рейд Кноссо изрядно проредил флот ханаанских царей, но людей у них от этого меньше не стало. Они потеряли треть бирем, а потому чудовищный урон, нанесенный огнем, привел лишь к тому, что война на море превратится теперь в войну сухопутную. Владыки решили не гоняться за неуловимым критянином, а пересадить пехоту на купеческие гаулы и ударить прямо в сердце ненавистного Кипра. Тем более что силы они собрали огромные, чуть ли не десять тысяч человек. Воины пришли со всего побережья, от Библа до Пер-Амона. Пришли не только отряды царей и знати. Пограбить Энгоми собрались даже разбойные шайки пеласгов, тирсенов и сикулов, примкнувших ради такого дела к сидонскому царю. Они захватили кусок побережья неподалеку от Газы, и ни египтяне, ни ханаанские владыки выбить их оттуда не могли никакими силами. Будущая Палестина медленно, но верно приобретала свои очертания.

— Сколько у нас времени? — осунувшаяся Креуса посмотрела на сестру.

— Три дня, не больше, — ответила та. — Завтра на рассвете ханаанеи выходят к Арваду. Это день. Ночуют там, а потом плывут строго на запад. Это еще день. Они будут под нашими стенами к вечеру.

— Почему ты считаешь, что они не пойдут на Угарит? — спросила Креуса.

— Потому что, если они возьмут Энгоми, то уж Угарит заберут, когда захотят, — поморщилась Кассандра. — Так передал мой человек с того берега. Больше новостей не будет, голуби закончились.

— Что у нас с людьми? — повернулась Креуса к Абарису.

— Легион в полном составе, госпожа, — ответил легат. — Пеллагон вернулся, Хрисагон тоже. А еще прибыл э-э-э… царевич Элим с сотней всадников из лучших дарданских родов и двумя сотнями пельтастов.

Абарис запнулся, видя язвительную улыбку царицы, и покраснел.

— Лучших дарданских родов? — невесело усмехнулась она. — Разве там есть такие? Они, наверное, бывшие рыбаки?

— Пастухи, госпожа, — зло оскалил зубы Абарис. — Их почтенные отцы пасли коней. Из рыбаков здесь только я. Я бы уже давно забыл об этом, да жена все время напоминает.

— Прекрати! — стукнула по столу Кассандра, а потом гневно повернула голову в сторону Креусы. — Да что с тобой такое, сестра?

— У меня всего девятнадцать кораблей, госпожа, — прервал неловкую паузу Кноссо, который сидел до этого молча. — Мы не можем ввязаться в открытый бой. Мы лучше, но их все равно намного больше. А зажигательных шаров осталось всего пять штук. Мы заберем с собой многих, но нас попросту перетопят.

— Флот нужно сохранить, — проговорила Креуса, потирая пальцами виски.

Ее голова раскалывалась от боли, и она жутко жалела о своих необдуманных словах. Она устала, устала, устала… Она понимает, что часто ошибается, но других решений у нее просто нет. Непосильное бремя, навалившееся на молодую женщину, давит на плечи каменной плитой. Она больше не может его нести, но не знает, как его сбросить с себя. Она почти не спит и плачет каждую ночь, и об этом не знает никто, даже самые близкие из слуг. Если муж вскоре не вернется, то…

— Флот слишком дорого нам обходится, чтобы потерять его в один день, — произнесла наконец Креуса, взяв себя в руки. — Идите к Угариту и ждите. Там снова нападете ночью, утопите и сожжете кого сможете. Хотя… Они больше не дадут нам такой возможности. А мы здесь делаем так, как договорились. Мы ради этого оставили без войска Вилусу и Угарит. И помоги нам бессмертные боги, если мы ошиблись.

Они не ошиблись. Почти. Сидонцы и примкнувшие к ним цари восточного берега показались на горизонте к закату второго дня. Они не стали подниматься к Угариту, как делали всегда, чтобы переплыть море в самом узком месте. Наверное, догадались, что там их будут ждать. А потому дошли до Арвада, заночевали в его защищенной гавани и повернули на запад.

Корабли не стали растягиваться на многие сотни стадий. Море спокойно, а потому набитые воинами купеческие суда шли кучно, охраняемые по кругу биремами. Все ждали нападения юркого кораблика, бросающего горшки с огнем на непривычно большое расстояние, но особенно его не боялись. Что сделает один корабль против трех-пяти врагов сразу? Не боялись сидонцы и царского флота. Он не слишком велик, они справятся с ним, если навалятся все вместе. Но проклятый пес Кноссо, который только и может, что жечь в ночи чужие корабли, струсил, и на битву не пришел. Сбежал!

Так думали все, и вид пустого берега около Энгоми, куда они дошли без единой потери, вырвал из груди воинов единодушный восторженный крик. Хаананеи не пошли в новый порт. Его гавань, почти уже окруженная каменным молом, станет ловушкой. Это здесь понимали все. А потому корабли пошли в устье реки Педиеос, прямо к старым причалам, брошенным теперь за ненадобностью. Глубокий залив вдается вглубь на тысячи шагов. Он узок, и скорее похож на широкое русло реки, чем на морскую гавань. Но тем лучше, он укроет корабли от штормов. Нет места удобней, чтобы высадить войско. Здесь есть пресная вода, и совсем рядом акрополь Энгоми. Вот он, на берегу реки стоит. Ну а то, что его обвели вторым рядом стен, не беда. Они невысоки, их только-только начали возводить.

Полторы сотни кораблей начали причаливать к топкому берегу залива. Натужно ухая, гребцы вытащили их и укрепили подпорками. И вроде бы не должна сюда дойти высокая волна, но морские боги шутить не любят. Случалось еще и не такое. Здесь и биремы из Библа, сверкающие бронзой тарана, и пузатые купеческие гаулы, набитые лучниками и мешками с зерном. Здесь и лодчонки на двадцать-тридцать весел, в которых приплыли полуголые пеласги, опоясанные разноцветными тканями. У них никакого зерна с собой нет. Морские разбойники кормятся только тем, что возьмут на берегу.

Тысячи людей занимают место в новом лагере, разжигают костры, раскладывают оружие и свой немудреный скарб. Они устраиваются надолго, ведь крепость Энгоми сильна, и в ней тысячи воинов и горожан. А в Нижнем городе давно уже не осталось ничего ценного. Никто вельмож царя Энея за дураков не держал. Слишком уж большая это была бы глупость.

Отряд лучников пошел вперед, бдительно всматриваясь вдаль. Они должны провести разведку и расставить посты. Где-то здесь засел враг, и опытные воины шкурой чуют недобрые взгляды. Они ушли от кромки воды всего на полтысячи шагов, как вдруг один из них, седой как лунь, посеченный во множестве битв сидонец, остановился и поднял руку.

— Да что это такое? — он растерянно приложил ладонь к земле и заорал. — Колесницы! Много! Назад!

Лучники побежали к берегу, сверкая пятками. Среди них нет героев, и они знают, как воюют хетты и ахейцы. Или копьем проткнет закованный в бронзу воин, или из лука пристрелит. Пеший лучник упряжке коней не соперник.

Они ошиблись. Из-за холма, на котором стоит крепость, показались сотни всадников, несущихся на них с гиканьем и свистом. Здесь еще не видели такого, знать ханаанеев все еще воюет по старинке, на дедовских колесницах. Но чтобы залезть на коня верхом… Нет, это решительно невозможно, у бедной животины хребет переломится. Сидонских лучников догнали по полпути к лагерю, окружили и с веселыми прибаутками изрубили бронзовыми мечами и расстреляли в упор. Какой-то юноша в золоченом шлеме вел отряд с хорошим оружием и на здоровенных конях, каких еще не видели здесь. На добрых травах и отборным овсом вскормлены эти кони, раз могут нести всадника на своей спине. Они чуть ли не на четыре пальца выше, чем те, что тащат царские колесницы.

Лагерь зашумел, а тем временем конные лучники выстроились в цепочку и поскакали вдоль берега, осыпая людей тучей стрел. Там все еще шла бестолковая толчея. Кто-то искал дрова для костра, кто-то тащил на берег свой корабль, а кто-то и вовсе искал удобного места для высадки. Еще далеко не все корабли подошли к берегу. Ни ограждения, ни постов выставить не успели. Да и воевать сюда пришли добрых два десятка отрядов, каждый из которых норовил встать наособицу.

— К оружию! — орали воины.

Ханаанеи расхватали щиты и попробовали создать подобие строя, да только не выходило это никак. Для этого нужно время, а его как раз нет. Тысячи острых жал летят без остановки, заставляя людей не столько отбиваться, сколько прятаться. Кто-то укрылся щитом, кто-то телом товарища, а кто-то кормой корабля. Множество воинов погибли, и еще больше получили раны, пока цари кое-как собрали из них кулак, который начал огрызаться, пуская стрелы в ответ. Да только чудные конники боя не приняли. Они просто развернулись и ускакали прочь, скаля зубы. Им было очень весело.

Ночь в лагере прошла беспокойно. Берег здесь оказался пустынный. Дома брошены, скота нет, а урожай давно собрали. Да и отойти от лагеря им не дали. Отряд пеласгов, что по заведенному порядку пошел искать себе еды, вернулся ближе к ночи. И вернулся самым жутким образом.

Царь Сидона Эшмуназар уловил какой-то шум за пологом походного шатра. Старый слуга, повинуясь движению брови, выбежал на улицу и вскоре возвратился с крайне озабоченным видом. Руки его подрагивали, но он привычно поклонился и доложил.

— Люди Моря корзины к лагерю подтащили, государь, а потом убежали. Наши посмотрели, а там головы. Это те пеласги, что за едой вышли.

— Кто их так? — скрипнул зубами Эшмуназар, которому происходящее решительно не нравилось. Война как-то сразу пошла не по правилам.

— Парни говорят, это те, которые на лошадиных спинах ездят, — пояснил слуга. — Больше и некому. Пеший воин против такого навроде ребенка. Перестреляли их, головы отрезали и нам принесли.

Эшмуназар знал, как воюет сосед. Он с интересом следил за тем, что происходит на Кипре, но повторять за ним не спешил. По его приказу лучник как-то сел на спину коня, обмотав его попоной, но конь чудес скорости не проявил. Он едва плелся, и под конец у него просто ноги разъехались. Лошадка не выдержала веса взрослого воина. Эшмуназар плюнул тогда и решил, что раз сам великий царь Египта на колесницах воюет, то и ему подобное пристало. На том он о странных слухах с Медного острова и думать забыл.

Царь вышел на улицу и вдохнул ночной воздух. Безлунная тьма упала на лагерь, и только сотни костров освещали берег, плотно забитый кораблями и людьми. Он приказал поставить частокол, но воины даже приступить к этому делу не смогли. Ближайшая гора, заросшая лесом, всего в паре тысяч шагов от лагеря. И первая же команда, что пошла туда с топорами, была обстреляна из засады. Эшмуназар плюнул и отложил свой приказ до утра. Поставить лагерь — дело непростое и небыстрое. Сделать это в день прибытия — нечего и думать. Он подошел к корзинам, в которых были сложены головы трех десятков воинов, сжал зубы и отвернулся.

— Караулы удвоить! — приказал он и пошел в свой шатер. Утром они снова проведут разведку и обложат этот город со всех сторон. А лучников на конях не так-то и много. Они отгонят их стрелами.

Проснулся царь от криков воинов.

— На нас напали, государь! — слуга от волнения даже поклониться забыл. — Доспех надеть бы!

— Быстро! — сквозь зубы произнес Эшмуназар, который проснулся в мгновение ока. — Шлем и меч подай!

Слуга достал доспех из бронзовой чешуи, помог надеть его и подал широкий пояс, украшенный чеканными бляхами. Там, за полотняной стеной шатра, уже готовили царскую колесницу. Он и еще несколько царей взяли их с собой. Не к лицу владыкам воевать пешими, подобно простолюдину.

А на улице творилось форменное сумасшествие. Сотни полуголых воинов, вооруженных дротиками и странными щитами с полукруглой выемкой, подбегали к лагерным кострам и метали свое немудреное оружие. Им отвечали, но бестолковая суета пока что была не в пользу пришельцев. Пельтасты, так назывались эти воины, словно издеваясь, подбегали поближе и разили насмерть. Разочарованный вой разносился по всему берегу. Беспорядочно летели ответные стрелы и копья, но урон был невелик. Пельтасты скрывались в предрассветной тьме, чтобы выскочить совсем с другой стороны.

— Да что же это делается? — сидонский царь даже за голову схватился.

Его воины сбились в кучки, огрызаясь ответными выстрелами, а многие собирались в отряды и шли в темноту, чтобы достать легконогих врагов. Судя по воплям и суете, такое происходило по всему берегу.

— Сотников сюда! — сквозь зубы сказал Эшмуназар, а когда тех кое-как собрали, бросил. — Стройте воинов.

Первые лучи рассветного солнышка озарили тысячи людей, которые стояли, укрывшись щитами и всматривались в даль. Там, в нескольких сотнях шагов клубилась бестолковая толпа полуголых людей, и, как только тьма рассеялась, они рассыпались в редкую цепочку и начали мелодичный обстрел ханаанеев, осыпая их камнями. Или это вовсе не камни? Верный слуга, который был с царем уже два десятка лет, рухнул с разбитой головой. Тяжелый кусок свинца размозжил его висок, и старик упал бездыханный.

— Это же очень дорого! — невольно вырвалось из уст Эшмуназара, который так удивился, что едва заметил гибель того, кто служил ему верой и правдой столько лет.

— Вперед! — скомандовал сидонский царь, который уже снесся с другими вождями. Они все рвались в бой. Бессонная ночь под обстрелом сказывалась. Им уже не до штурма Энгоми. Никто из них не хочет стоять под обстрелом целую вечность. Их пращники отвечают тоже, но одно дело бить по плотному строю, а совсем другое — по нескольким сотням человек, разбросанных по всему берегу.

Ханаанеи двинулись вперед, сомкнув щиты. Летящие свинцовые пули и камни уже не причиняли такого вреда, как раньше, но все равно, то один воин со стоном опускался на землю, то другой. Вперед вышли лучники, пытаясь перестрелять пляшущих перед ними пращников. Не вышло. Те просто отбежали на полсотни шагов и сняли с пояса пращи подлиннее. Эшмуназар скрипнул зубами. Камень летит дальше стрелы, и от этого не становится менее смертоносным. А чудные вытянутые пули из свинца летят еще дальше, чем камень. Царь видит, как бессильно втыкаются стрелы в землю, не причиняя врагу никакого вреда.

— А-а-а! — заорали совсем рядом.

— Что? Что такое? — закрутил головой царь и похолодел. Огромное копье, прилетевшее непонятно откуда, насквозь пронзило двух воинов сразу. — Колдовство! — зашептал он побелевшими губами. — Неспособен человек на такое! Это бог бросил его?

Нет, это был не бог. Они проходили в полусотне шагов от городской стены, и копье прилетело именно оттуда. На башне акрополя суетились какие-то люди, выдвинув вперед какой-то странный лук на деревянной станине. Они уложили еще одно копье и направили лук в сторону сидонян.

А ведь они целятся в меня, — Эшмуназара пробил пот, и он впервые в жизни пожалел, что одет так ярко, и что он единственный здесь, кто едет на колеснице. Еще одно копье ударило с башни, пригвоздив какого-то воина прямо к земле. Оно пронзило и щит, и тело, до смерти перепугав товарищей убитого жутким хрустом дерева.

— Вперед! — заорал царь, но воины и без него уже ускорили шаг, пытаясь догнать пращников и пельтастов, которые набегали волнами и осыпали их дротиками.

— Щиты сомкнуть! Стоять! Куда? — в бессильной злобе закричал Эшмуназар, видя, как озверевшие воины погнались за врагом, сломав строй. Пращники отступили в ложбину между двумя холмами, и огромная толпа последовала за ними. Они хотели только одного. Догнать и убить.

Царь понял, что его вели, как козу на веревочке, лишь когда увидел линию воинов с круглыми щитами, перегородивших долину между двумя холмами. Чудные щиты, по низу их пришита плотная ткань вроде юбки. Они в шлемах, в льняных панцирях и с хорошим оружием, но их немного. Куда меньше, чем нападавших. Цари уже поняли, что происходит. Они погнали коней, останавливая безумный бег воинов, и у них это получилось. Никто не стал бросаться на гоплитов, ханаанеи начали строиться в сотне шагов от них.

— Уф-ф! — вытер пот со лба Эшмуназар. — До чего же бестолково все вышло. Ну, теперь-то мы им покажем.

У него имеются все основания так думать, ведь их куда больше. Узкая долина, где они будут биться, явно создана руками человека. Справа и слева — невысокие холмы, но промежутки между ними засыпаны совсем недавно, а склоны кое-где явно сглажены мотыгами. А еще в глаза бросилась земля под ногами. Она утрамбована до состояния камня, и на ней протоптана дорога, которая представляет собой правильный овал.

— А ведь я знаю, что это за место! — произнес удивленный царь. — Мне говорили. Тут Эней развлекает свою чернь скачками и плясками храмовых танцовщиц. Простолюдины сидят на этих холмах и глазеют на благородных воинов, которые несутся наперегонки, им на потеху. До чего же странные тут обычаи!

Поле это нешироко, едва ли три сотни воинов могут поместиться от края до края. Но если сидонцы и их союзники стоят в тридцать рядов, то у Людей Моря их всего восемь. Лучники и пращники расположились позади. Они чего-то ждут. А чего? Ну, конечно…

Перед войском врага вели под уздцы лошадку, на которой сидел мальчишка лет четырех, одетый в пурпур, с золотым обручем на голове. Слуга провел его вдоль войска, а наследник Ил — вне всякого сомнения, это был он — важно поднимал руку, в которой зажимал крошечное копьецо. Нелепость происходящего так поразила Эшмуназара, что он даже слова вымолвить не смог, лишь переглянулся в Малхом, царем Библа, колесница которого встала рядом. Мальчишка, которого воины приветствовали восторженным ревом, повернулся к сидонянам, медленно провел по горлу ребром ладони, а потом бросил в их сторону свое потешное копье. Он начал сражение.

— Проклятье! — выругался Эшмуназар. — Если мы победим, скажут, что мы победили ребенка. Если победит он, то скажут, что мы так слабы, что ребенок побил нас. Какой позор!

— Нам конец, — сказал вдруг Малх, и сидонский царь лишь изумленно посмотрел на него.

Он не успел спросить, какая муха укусила родственника, соседа и делового партнера, как перед строем гоплитов встали метатели дротиков, которые держали в руках какие-то странные копья с непривычно длинными наконечниками. Царь Эшмуназар, обладавший острым зрением, чуть было не подумал, что наконечники сделаны целиком из железа, но тут же прогнал от себя эту безумную мысль. Сегодня и без того произошло много странного. Он прокричал команду, и на строй гоплитов полился дождь из стрел и камней. Да только все снова пошло не так. Пельтасты метнули свое оружие, и первый ряд, куда встали отборные воины, вдруг остался без щитов. Дротики тянули руку книзу, а то и пронзали эту самую руку. Те же, что попадали в людей, пробивали их насквозь, вгоняя людей в ужас. Всего два залпа вызвали чудовищное опустошение, смешав ряды ханаанеев. А строй гоплитов, подчиняясь реву медной трубы, пошел вперед, почти непроницаемый для стрел.

— Как они это делают? — шептал Эшмуназар, видя, что вражеские копьеносцы шагают в ногу, не разрывая щитов. Лучники наследника Ила полезли на склоны окружающих холмов, и пока в них летели стрелы, сидели на земле, укрывшись плотными плащами из войлока. А когда гоплиты ударили, с ходу растоптав первый ряд, они пустили целые тучи стрел и свинцовых пуль. Снаряды, летящие с неба, разили воинов прямо в центре сидонского войска. Не так-то легко промахнуться по такой толпе. Люди умирали десятками, и началась такая давка, что раненых затаптывали собственные товарищи.

— Великие боги! — крякнул библосец Малх, когда первые ряды их войска истаяли, словно туман на утреннем солнце. И он опять повторил. — Нам конец!

— Да что ты ноешь, как баба? — заревел Эшмуназар, бессильно наблюдая, как восемь рядов вражеских копьеносцев методично перемалывают его полуголую пехоту.

— Всадники! — Малх повернул к нему бледное лицо с лихорадочно горящими глазами. — Ты их тут видишь? Нет? И я не вижу. Знаешь, что они делают сейчас? Громят наш лагерь и режут охрану. А когда дорежут, то придут сюда и ударят нам в спину. Нас привели сюда, как баранов на убой. Нас намного больше, но развернуть войско в узком месте мы не можем. И что это значит?

— Надо отступать! — озаренный пониманием Эшмуназар смотрел на поле в полнейшем бессилии. Гоплиты, налитые какой-то жуткой нездешней мощью, крошили его воинов, непривычных к такой войне, ряд за рядом.

— Мы не умеем отступать, — горько произнес Малх и ткнул в гоплитов. — Они вот умеют, а мы нет. Мы умеем только бежать. И надо сделать это как можно быстрее, о муж моей любимой сестры. Иначе мы все до единого останемся здесь. Я сразу все понял, но сделать ничего не смог. Воины словно обезумели.

— Отходим к кораблям! — скомандовал Эшмуназар, понимая, что библосец совершенно прав. Их воины умели или наступать, или бежать. Стоит сделать шаг назад, и армия рассыплется и превратится в беспорядочно мечущееся стадо.

Он понял, что прав, когда увидел, как им навстречу мчится конница во главе со всадником, одетым в золоченый доспех. Эшмуназар пускал стрелу за стрелой, но что могут сделать несколько колесниц против такой силы? Всадник весело оскалился и поскакал к нему.

Мальчишка совсем, — успел подумать Эшмуназар, когда увидел юный пух вместо бороды. Впрочем, возраст оказался тому не помехой. Нарядный мальчишка сначала деловито пристрелил его возницу, а потом, спрятав лук в чехол, висящий рядом с седлом, достал волосяную веревку, которую начал раскручивать над головой. Царь Сидона, которому пришлось перехватить вожжи, только и мог, что бессильно наблюдать, как его шею охватывает петля. Страшный рывок. Боль. Темнота.