Гнев Несущего бурю

Глава 21

В то же самое время. Восточная часть Великого моря.

Каменная беседка, увитая виноградом, лишь к вечеру смогла подарить приятную прохладу. И вроде бы первый месяц осени идет, а жара стоит совершенно летняя. Верховная жрица расположилась в плетеном из лозы кресле и откинулась на спинку. Она потом погуляет по тенистому саду, когда солнце окончательно скроется за горизонтом. Она ведь не девочка, бродить по такой жаре. Да и грузной стала с годами, предпочитая шумной суете рынков уединенное одиночество.

— А мне вот интересно, — сказала сама себе Кассандра, вдыхая аромат совершенно новой смеси трав, томившейся в самоваре. — Почему молчит Египет? Это они натравили сидонцев на нас или Эшмуназар сам стал таким отважным? Если цари Ханаана разобьют нас на море, то Египет будет в выигрыше. Мы ослабеем и станем сговорчивее. Они выкрутят нам руки и будут забирать медь в полцены. Если мы разобьем сидонцев и прочих царьков, то это Египту опять же на руку. Ханаанеи в последнее время стали слишком сильно поднимать голову. Гарнизоны египтян они пока из своих городов не гонят, но как только пользы от них станет меньше, чем вреда, они это сделают, не задумываясь.

Вести с ханаанского берега шли просто невероятные. Кассандра, хоть и была дамой весьма информированной, даже в самых смелых мечтах не могла представить себе всю ту степень ненависти, что цари прибрежных городов испытывали к новоявленному хозяину Кипра. Везунчиков не любят. А везунчиков, которые стремительно богатеют, переманивая к себе купцов и лучших мастеров, не любят вдвойне. В Сидоне собираются флоты ханаанских владык, а сегодня утром голубь прилетел с того берега. Верный человек сообщает, что корабли Библа зашли в сидонский порт. Это значит, что десятки бирем и гаул, набитых пехотой, со дня на день двинутся к Энгоми. Их здесь уже ждут, но вот судно, которое должно было стать их козырем, успели построить всего одно. И даже мурены тут не помогли.

Новый кораблик назывался либурна. Он получился меньше, полегче, чем привычная бирема, и куда маневренней. Он идет быстрее, потому как на верхнем ряду сидят двое гребцов вместо одного, и они тянут не весло, а железную скобу, приделанную к нему намертво. Весла эти толще, на пару шагов длиннее, и загребают волну шире. У этого корабля нет трюма и сплошной палубы, а вместо нее — узкий мостик, соединяющий нос и корму. А вот корма как раз сделана на совесть, со сплошным настилом из толстых досок. Нужно это затем, что здесь стоит довольно уродливый лук с поперечными плечами, который может метать копья, камни и глиняные шары с какой-то вонючей смесью, которую со всеми возможными предосторожностями привезли откуда-то из-за города два крепких молчаливых мужика. С ними пришел бледный как мел вавилонянин, который, судя по изможденному виду, не спал целую неделю. Лук привезли почтенные плотники, переехавшие в столицу из Угарита. Их Кноссо прекрасно знал, и выглядели они ничуть не лучше, чем вавилонянин. Даже хуже, пожалуй, потому что у них руки немного тряслись. А вот почему они у них тряслись, Кноссо так и не понял. Может, лихорадку какую подцепили.

Мастера молча зарядили лук, который называли баллистой, камнем размером в кулак, и метнули его на пару сотен шагов. Кноссо увиденное понравилось, тем более что конструкция этой самой баллисты оказалась довольно проста. Те же воловьи жилы, как и в камнеметах, ручной ворот и стопор. Понятно и просто. А горшки с маслом они уже метали не раз, это дело знакомое.

— Вы, господин, — придушенным шепотом произнес вавилонянин, — с шарами этими будьте аккуратней. Не то сгорите к демонам!

— Это же просто масло со смолой? — недоуменно посмотрел на него Кноссо.

— Не совсем, — криво улыбнулся вавилонянин, и в глазах его появилась тень непонятной наварху тоски. — В этих горшках заключен дух огня. Когда я извлек его, то сразу заточил в глиняный шар. Медлить с этим нельзя, иначе он тут же улетает в небеса. Поверьте, гореть будет куда сильнее, поэтому трут нужно поджигать прямо перед выстрелом.

— Давай-ка попробуем, — решительно сказал Кноссо, а когда выстрел состоялся, пришел в неописуемый восторг. Вавилонянин смешал привычное масло, смолу, ладан и паклю с какой-то резко пахнувшей дрянью, которая горела таким жарким пламенем, что даже отчаянный критянин самую малость испугался.

Он вышел из порта Энгоми еще до рассвета, ведь дни сейчас не так длинны, как пару месяцев назад. Праздник Великого Солнца, посвященный осеннему равноденствию, уже через десять дней. Кноссо выругался, вспомнив, как проиграл тогда пять драхм, которые поставил на квадригу «синих».

— Я еще отыграюсь, — буркнул он себе под нос, любуясь первыми лучами, которые окрасили горизонт в нежно-розовый цвет. Кноссо посмотрел на восходящее солнце и вопросительно повернулся в сторону кормчего. Но тот уже и сам все понял и заложил рулевое весло немного к югу. Сидон там, и на месте они будут к ночи.

Тонкий серп молодого месяца бросал на море неживые лучи своего света. Кноссо шел к цели, опираясь лишь на чутье. Он был здесь множество раз, а потому даже очертания Ливанских гор казались ему знакомыми. Они шли, точно высчитав продолжительность ночи. Беглый жрец из Вавилона уверил, что чудная стекляшка рассчитана на дюжину часов, а это сейчас ровно половина дня. Бандофор, сидящий на корме, как завороженный любовался убегающим из колбы песком, а Кноссо морщился. До рассвета всего два часа. Он должен прийти в Сидон затемно.

— Мы рядом уже, господин, — сказал вдруг кормчий. — Вон, гора приметная, как будто два рога торчат.

— И то, правда, — с облегчением выдохнул Кноссо. Для него, бороздящего волны с малых лет, великим позором стало бы провалить это дело. Не наварх он царя Энея после такого, а верблюжий кизяк.

Сидонская гавань показалась за час до рассвета. Добрые люди ночью спят, и даже самые ответственные часовые к утру начинают клевать носом. «Собачья вахта»! Эту фразу как-то бросил государь, и она мгновенно разлетелась по всем портам Великого моря. Лучше ведь и не скажешь. Самое тяжелое время, когда нужно в карауле стоять. Голова становится тяжелее свинца, и ее неудержимо клонит книзу. Это Кноссо по себе знает.

— Паруса спустить, — негромко скомандовал он. — Мачты долой.

И вроде бы не от кого таиться, а говорит наварх почти шепотом. Голос по воде далеко разносится. Мало ли чего. Вдруг кто по нужде вышел. Всполошит еще стражу.

Рукотворная сидонская гавань — это глубокий залив, отрезанный от моря широкой и длинной земляной насыпью. Он разделен на две части: военную и торговую. Оттого-то выход из гавани неширок, всего шагов в сто. Как раз чтобы два корабля спокойно разошлись. А больше и не нужно. Незачем подпускать к причалам разбушевавшуюся волну. Много горя она тогда принесет. Смоет в море корабли, испортит товар на складах, а особенно пострадают красильни, которые расположены прямо в порту. Здесь добывают из раковин бесценный пурпур.

А еще вход в гавань охраняется каменными башнями. Не только гнева моря опасаются сидоняне, но и людей, которые бывают порой хуже любой бури. Высокие каменные зубья тянутся к пронзительно-черному небу, омываемые лишь холодным светом месяца. Прямо за ними — порты, забитые кораблями, но туда еще нужно попасть. Хитрые сидонцы, наученные горьким опытом, давно уже перегораживают вход в гавань плотами из стволов деревьев. Их убирают, как только восходит солнце. И об этом Кноссо знает тоже.

— Поближе к военной гавани подходим подходим, и табань, — негромко скомандовал он помощнику, а потом повернулся к стрелкам. — Баллиста готова?

— Готова, господин, — приложил руку к сердцу командир расчета, носивший гордое звание баллистофорос. Еще неделю назад он командовал камнеметом и звался катапельтофоросом, но теперь их пятерку перевели во флот.

— Не промахнешься? — спросил Кноссо для порядка, и крепыш с короткой воинской бородкой только хмыкнул. Даже отсюда видно, что кораблей в порту стоит великое множество. Сидонцы ночуют под навесами, укрытые от солнца и морской воды, а вот гости стоят у причалов. Их просушат и просмолят потом, после войны, которая обещает стать молниеносной. Объединенный флот ханаанских царей вчетверо превышает флот ванакса Энея. У них корабли хуже, но их больше. Размер тоже имеет значение, а потому все были уверены, что они раздавят зарвавшегося дарданца. Ну, или кто там сейчас за него правит…

— Жаровню готовь! — скомандовал наварх.

— Заметили нас, господин, — кормчий показал на башню, которая зашумела, замелькала суетливыми огоньками факелов.

— Это уже неважно, — усмехнулся Кноссо, который поставил корабль поперек выхода из бухты, прямо у заграждений из плотов. — Зажигай фитиль! Бей!

Глухой деревянный стук, с которым плечи лука ударились о станину, отозвался в его сердце сладостной музыкой. Она была даже лучше, чем та, что играют музыканты у храма Великой матери в седьмой день недели. Нет ничего приятней для уха воина, чем вопли его врага. Тяжелый глиняный шар полетел вдаль по пологой дуге, прочертив ее в темноте ночи огненным хвостом своего фитиля. Шар ударился о дерево где-то далеко, в трех сотнях шагов, и его расплескало веселыми огненными брызгами. И впрямь, тяжело промахнуться там, где корабли стоят как воины в строю, плечом к плечу.

— Лучников держите! — заорал Кноссо, когда прямо у его ног в палубу вонзилась стрела.

Его либурна стоит прямо между башен, и до каждой из них всего-то полсотни шагов. Корабль — хорошая цель, и гребцы укрылись щитами сами и укрыли расчет баллисты. Звон то одной тетивы, то другой нарушал тишину ночи, понемногу разгоравшейся злым пожаром. Лучника на башне сложно достать, но зато можно заставить его поостеречься, пока матерящиеся крепкие парни спешно крутят ворот баллисты.

— Чего смотришь? — рявкнул Кноссо, видя, как к башням по берегу бежит подкрепление. Их совсем скоро зальют ливнем стрел.

— В другой конец порта бей!

Еще один шар описал дугу и упал на палубу биремы, залив ее лужей жидкого огня. А потом еще один. А потом еще…

Сидон проснулся, и в порт уже бежали люди, кто с оружием, кто с ведром, а кто и с мокрыми кожами. Ими будут пытаться сбить пламя, которое разгоралось все больше, перекидываясь на соседние корабли.

— Две штуки оставь! — скомандовал Кноссо, когда увидел, что полтора десятка драгоценных шаров подошли к концу. — Уголь!

Гребцы, укрывавшие щитами тлеющую жаровню, разошлись, и один из воинов передал горячий горшок, спешно замазанный сырой глиной. Он тоже идеально круглый, иначе ему не долететь до цели.

— Бей! — заорал Кноссо, со злостью отметив три неприятных факта.

Первый. Стрелы с башен летели все гуще, ранив нескольких из его людей. Второе. Весь флот ему не спалить, как ни старайся. А ведь и ветер на их стороне, и с каждым новым его порывом пламя жадно вцепляется в кедр корабельных бортов. Но кораблей и людей в порту все равно слишком много. Горшки с углем прибавят сидонцам веселья, но разве можно сравнить какой-то уголь и ту жуткую смесь, что сварил колдун из Вавилона.

И, наконец, факт третий. Ограждение из бревен уже растаскивают в стороны, и прямо к ним плывет бирема, набирая ход с каждым взмахом весел. Звук флейты разнесся над водой, ускоряя корабль все сильнее и сильнее. Еще несколько кораблей выйдут вслед за ним, это вопрос считаных минут.

— Огненное зелье заряжай, — рявкнул Кноссо. — Бить по моей команде.

Финикийская бирема набирает ход, прорезая бронзовым носом озерную гладь морской бухты. Там почти нет волн, а потому лишь удары весел колышут ее густые чернильные воды, разнося в стороны мелкую рябь.

— Бей! — заорал Кноссо, когда финикийский корабль дошел до самого выхода из гавани.

Глухой деревянный стук, и глиняный шар, выпущенный с пятидесяти шагов, залил огненными брызгами и корабль, и людей. Заорал какой-то бедолага, борода и волосы которого вспыхнули, как костер. Забегали гребцы, бросившие весла. Они достали парус и попытались окунуть его в воду. Им нужно сбить проклятое пламя, да только сложно это. Это ведь не привычный уголь, который медленно въедается в тугую плоть корабля. Это какая-то жуткая смесь, сваренная злым демоном. Она прилипает густыми тягучими каплями к борту, растекается по нему огненными дорожками и разгорается с такой силой, что погасить ее просто не успевают.

— Второй шар! — скрепя сердце скомандовал Кноссо, видя, что сидонцы огонь кое-как сбили.

Громкий стук огромного лука и глухой звон глиняной скорлупы. Второй пожар гребцы потушить уже не смогли. Или же осознание того, что шаров таких у врага бесконечное множество, лишило их воли. Бирема занялась прямо по центру фарватера, а гребцы и воины, обезумевшие от ужаса, начали прыгать в воду. Тут ведь до берега рукой подать.

— Ждем! — скомандовал Кноссо, когда они отошли от сидонского волнолома на полтысячи шагов. Стрелы сюда не добивают, так почему бы не полюбоваться, как освещает рассветную полутьму костер стоимостью в талант серебра.

— Красиво горит, господин, — сказал баллистофорос. — Жаль, больше огненного зелья нет. Я, когда увидел, как у того бедолаги борода вспыхнула, хвалу богам вознес. Я ведь, когда господин нам приказал бороды коротко постричь, и не понял сначала, зачем. Ругал его почем зря. Как домой придем, жертвы благодарственные принесу.

— Малый ход! — скомандовал Кноссо, и либурна лениво заскользила по волнам, подчиняясь мерному ритму барабана.

— Тараном его взять хотите, господин? — спросил кормчий, показывая на еще одну бирему, которая с трудом прошла между берегом и горящим судном.

— Надо корабль испытать, — кивнул Кноссо. — Государь сказал, что при таране отойти можно будет гораздо быстрее. Кораблик этот легкий. Да и уйти, я думаю, сможем. С такими-то веслами.

— Да, весла хороши, — одобрительно кивнул кормчий. — Никогда еще не видел, чтобы по двое на гребной скамье сидели. Как удирать будем, проверим, как наш кораблик разгонится.

— Перипл! — скомандовал Кноссо, когда финикиец, набирая ход, устремился к ним. Пронзительные звуки флейты, которой ханаанеи задавали ритм, приближался к нему с каждым ударом сердца.

Либурна сорвалась с места и заложила широкую дугу. Перипл — это обход вражеского корабля и удар в корму или борт. И чем более маневренный корабль, тем больше у него шансов на успех. Немалого мастерства требует такой обход. Чуть ошибся, и догоняют уже тебя.

— Ух ты! — захохотал Кноссо, видя, как сидонцы тщетно пытаются развернуть свою бирему. Они из последних сил рвут жилы, да только положение их с каждым ударом весел становится все хуже и хуже. У них ведь и опыта куда меньше. Тяжелый корабль, на который не пожалели драгоценного кедра, не успевал сделать ничего. Если повернет вправо — подставит беззащитный борт, если влево — корму. Господин корабля, такой титул носит капитан у финикийцев. Раб хаони, если называть его на языке ханаанеев. Здесь он оказался человеком знающим, а потому выбрал второй вариант, ведь так у них оставался неплохой шанс уйти. Впрочем, его надежды оказались тщетны. Либурна, которая была легче, имела в полтора раза больше гребцов. Она играючи догнала сидонца и клюнула его сзади тупым бронзовым носом, с хрустом раздвинув доски кормы.

— Морской бог! — Кноссо заплясал по палубе, не стесняясь гребцов. — Прости, что я тогда в Талаве в воду помочился! Я тебе лучшую овцу в жертву принесу! Э-э-э… Когда жалование выплатят! Я тут малость поиздержался.

Он покачнулся и чуть было не упал, ведь либурна, подчиняясь движению весел, отскочила от сраженного ей врага с немыслимой быстротой. Кноссо схватился за борт, с трудом сохранив равновесие. Серьезность вернулась к нему, ведь та бирема, что сожгли на выходе из бухты, уже догорала, а на морской простор вышло сразу пять кораблей, рассыпавшихся хищной дугой.

— Еще одного утопить? — задумался он, с большим трудом погасив желание продолжить начатое дело. — Пожалуй, нет. Не стоит злить Посейдона излишним безрассудством. Боги помогают только тем, кто умерен в своих желаниях.

Он повернулся в сторону помощника-бандофора, который отбивал ритм для гребцов, и заревел, как раненый лев.

— У тебя глаза лопнули, олух? Полный вперед! Как оторвемся, ставим паруса!

— Я камень заряжу, господин? — вопросительно посмотрел на него баллистофор. — Приголубим сидонцев, если нас нагонять начнут.

— Что значит если! — не на шутку возбудился Кноссо. — Непременно начнут! Сбавьте ход, бездельники! Подпустите поближе кого-нибудь из этих сволочей!

Сидонцы не заставили себя долго ждать. Раздался привычный уже глухой стук, и камень улетел в корабль, который упрямо резал волну бронзовым носом. Одного выстрела оказалось мало, чтобы утопить бирему, но она замедлила ход. Хруст вражеского борта и вопли на финикийском судне окончательно примирили Кноссо с Морским богом. Когда выплатят жалование, он принесет ему в жертву целых две овцы.