Жестокий Ёкай для попаданки в новеллу

Глава 16

Все мысли – о том, как Шиарей прикасался к ней. К Святой – к его судьбе…

Я словно в тумане – в пряном цветочном запахе нежно сиреневых цветов, и мне будто нечем дышать! Хотя кого я обманываю?

Причём здесь цветы?

Просто воздух кончился, пока я смотрела на… них. Я отдала ёкаю Шиарею своё сердце и свою невинность – по собственной глупости. И теперь меня разрывает щемящая тоска. Но сожалею ли я? О нет. Боги Поднебесья! – я бы сделала это снова! Я… я… люблю полудемона.

А он – что ж, он полюбил Святую, как и было предначертано.

И я как в огне – он пожирает плоть и душу. И хотела бы сгореть скорее. Чтобы не мочь больше чувствовать. Весь мир вокруг – пепельно-серое горе, каждый шаг – что босиком по битому стеклу. Изнутри я словно умерла. И свет во мне погас.

Могло ли быть хуже…

Я с надеждой обернулась на резную дверь храмовой залы, за которой оставила Шиарея – изящный барельеф выбитый на дереве словно слегка плыл перед глазами. То ли от густой дымки курящихся в храмовых нишах благовоний – то ли оттого, что мой взор застилали слёзы.

Я сделала хорошее дело – екай Шиарей не причинит людям зла, он в Храме… не будет рек крови и сожжённых городов. Единственное, что умылось кровью и сгорело – это моё несчастное сердце!

Я зажмуриваюсь, приваливаюсь к ближайшей стене и сползаю по ней вниз – и в груди так тяжело и больно, и вдруг – перед глазами картина: моего ёкая целует какая-то другая женщина. Пусть и Святая. И протест поднимается в груди. Мне хочет оттащить её за волосы. Крикнуть Шиарею – что он же обещал! Говорил, что его сердце занято! …занято мной. Так почему?! Почему…

Нет. Я не готова расстаться с ним на такой ноте! Пусть Шиарей посмотрит мне в глаза. Пусть скажет, что я больше не нужна. Пусть…

Да в конце концов, чтобы Шиарей ни решил – он всё ещё мой раб. Формально. И я должна его освободить. Вот и повод вернуться.

Я вся – стала сплошной голой волей. Решительно поднялась на ноги и, чтобы вернуться в залу, где разбили и растоптали моё сердце. Ну и что? Хуже уже явно не будет. Так я хотя бы уничтожу последний призрак надежды, выплесну эмоции, что душат! И… прикоснусь напоследок к руке моего ёкая – разрушая магическую привязь, позволяя исчезнуть татуировке в виде браслета, унизанного шипами. Того самого, что сотворили мне ещё на невольничьем рынке. Графическое заклятье на моей коже растает и… пусть на этом всё и закончится.

Но я не уйду, молча поджав хвост. Я полюбила. Шиарей называл меня своей женщиной. Он заботился обо мне. С ним я увидела новый мир и почти научилась пользоваться собственной магией – пусть странной, непонятной – но без ёкая я бы никогда её не открыла.

… Но когда я решительно ворвалась в величественный зал и оглядела его – Шиарея в нём не было. Только лишь черноволосая святая в кимоно на троне на возвышении. По левую и правую руку от неё замерли девушки-жрицы из числа тех, что нас встречали.

Взгляд невольно зацепился за губы Святой – как будто бы сжатые слегка надменно. А, впрочем, мне могло показаться, и я из ревности искала в ней изъян. Если смотреть здраво – святая была безупречна. В отличие от меня. А губы – привлекли моё внимание потому, что изменили оттенок. Прежде розовые как лепестки пиона – сейчас они алели. Точно зацелованные… Моим Шиареем!

И в груди поднялась ярость, которую я тут же неимоверным волевым усилием загасила. По крайней мере, попыталась…

– Где мой… где Шиарей? – я скрестила руки на груди, замерев у подножья высокого трона.

Святая посмотрела на меня глубокими, тёмными глазами и слегка склонила голову набок, как птица.

– Благодарим, что доставила истинного возлюбленного к Святой – вместо черноволосой пропела одна из жриц, – тебя ждёт награда и благословение…

– Не нужно! – раздражённо перебила я. Кто бы мне ещё пару дней назад сказал, что я буду так дерзко отвечать в храме не поверила бы! Но конкретно сейчас вот болотная ино, которая чуть меня не утопила – показалась мне намного более приятной компанией, чем эти храмовые девы. В конце концов, ино не забирала себе моё счастье.

Стоп, Лина, ну а кто забирал? Какое счастье? Откуда вообще эти нечестивые мысли?..

– Спасибо тебе, Линари, – вдруг заговорила Святая, я вздрогнула, впервые услышав от неё что-то кроме пения. Её мягкий голос словно отдавался эхом в моей голове – и был, как острое лезвие, что врезается в сознание – её словам невозможно не внять! – мы с моим возлюбленным Шиареем оба благодарим тебя. Он сказал бы тебе сам, но…

– Но?

– Пока не прошла его обида на тебя.

– Обида?!!

– Ты вела его в Храм рабом. И мой мужчина оскорблён. Хотя он неоднократно просил тебя освободить его… Всё ради того, чтобы явиться ко мне… Ведь мы так давно влюблены…

Что она несёт?

Шиарей разве её знает?

Вопросы в моей голове множились, один сменялся другим. Виски начинало туго тянуть. А голос Святой, окружённый каким-то прерывистым эхом, и ещё этот навязчивый сладкий цветочный запах… всё это выбивало из колеи…

– … А, впрочем, ёкай простит тебя, Линари, если ты всё же даруешь ему свободу.

– А? – я нервно сжала ворот кимоно, – д-да… я так и хотела. Пусть придёт. Я, конечно, освобожу его.

– Этого не нужно – Святая поднялась со своего трона, я моргнуть не успела – она как-то с нечеловеческой скоростью ко мне приблизилась. Двигалась она, пожалуй, так же быстро, как Шиарей во время сражений.

– То есть как не нужно? – я отпрянула назад.

– Я сама его освобожу… – сахарно улыбнулась святая. – Только перенеси на меня хозяйскую печать, Лина, – святая кивнула на моё запястье, хотя видеть татуировку с шипами через мой длинный рукав не могла… Хотя, наверное она просто догадалась, что там печать…

Она уже потянулась к моей руке, я почти ощутила прохладу её пальцев на коже…

Я отдёрнула руки на мгновенье раньше, чем она ко мне прикоснулась. И сделала шаг назад – чтобы она точно не дотянулась.

– Нет, – мой голос звучал твёрдо. – Я лично освобожу Шиарея. Никакие печати мы никуда переносить не будем.

Взгляд святой потемнел… Её рот дрогнул, исказился, и сквозь добродетельную маску на меня взглянуло совсем другое лицо – злое, неприятное. Но в следующий миг святая уже вновь улыбалась нежной улыбкой.

– Не упрямься, девочка, – певуче сказала она, не сводя с меня немигающего змеиного взгляда. – Так всем будет лучше. А особенно – твоему сердцу. Я позабочусь о дорогом ёкае. Просто передай печать.

И от сладкого запаха, от пристального взгляда, от густого сумрака – у меня закружилась голова. Дрогнули пальцы рук. И возникло непреодолимое желание сделать, как Святая велит.

Я боролась с собой из последних сил.

Мне казалось, будто меня тянут за пристёгнутую к шее цепь, а я упираюсь ногами в пол. Я не собиралась ей ничего отдавать! Святая снова протянула руку… Но её пальцы зависли в воздухе, будто коснулись невидимой стены. Тёмные глаза сузились, превратившись в щёлочки. Цветочный аромат внезапно стал густым, сладким до тошноты. Я сглотнула ком в горле, чувствуя, как влажный воздух липнет к коже.

– Ты не понимаешь, дитя, – её голос зазвучал мягко, но в нём засквозила сталь. – Это необходимо. Для его блага и счастья. Для твоего же очищения.

Она сделала шаг вперёд, и я отступила, спотыкаясь о край мраморной плиты. За спиной послышался шелест шёлковых одежд. Оглянувшись, я увидела, что это жрицы обступили меня со спины. Их улыбки стали шире, неестественно выгнутыми, будто нарисованными тушью на белых масках.

– Он мой, – выдохнула я, сжимая запястье с татуировкой. – Я его купила. И сама освобожу…

– Ты украла его, человечка.

– Нет! Я…

– Хотела присвоить себе то, что тебе не принадлежит.

– Это неправда! Он сам говорил, что…

Святая резко вскинула руку, и воздух дрогнул. Сиреневые лепестки закружились вихрем, дрогнули свечи в нишах. Голос Святой звучал как гром:

– Ты – песчинка в его истории! И никто – в его судьбе. Хватит цепляться за ёкая. Отпусти его. Не унижайся ещё больше.

Её слова ударили как плеть. Вкрутились шурупами в виски.

Я зажмурилась, чувствуя, как слёзы жгут веки.

– Сделай благое дело, отдай печать, – пальцы Святой снова потянулись ко мне, бледные, как лунный свет. – И ты сама освободишься от ложных надежд. Станешь свободной. Ведь ты ему не нужна.

Но я упрямо мотнула головой, вновь отшагивая и не позволяя святой прикоснуться. А против воли никто не может забрать печать – это закон!

– Пусть Шиарей сам скажет, что я ему не нужна! Я хочу, чтобы он сам… Где он?! Немедленно позови его!

Но тут за спиной колыхнулся воздух, и жрицы одновременно шагнули ближе. Одна из них коснулась моей руки – прикосновение было ледяным, будто трупным. Я дёрнулась, но они уже схватили меня за запястья, за плечи. Холод просочился сквозь ткань кимоно.

– Забудь его, – зашептали они хором, голоса слилились в жужжащий неразборчивый гул.

– Нет! – я рванулась, вырываясь из цепких пальцев. – Шиарей!

Мой крик разбился о стены, вернувшись эхом: “…рей… рей… рей…”. Святая засмеялась – высоко, звеняще, будто разбился хрустальный кубок. Воздух сгустился, превратившись в сироп. Дышать стало невозможно. Страх уколол сердце. И я бросилась к дверям.

– Глупая девочка, – сказала мне в спину Святая. – Беги. Беги в свой вымышленный мир. Завтра ты будешь… сговорчивее.

Я толкнула тяжёлые створки. Вырвавшись на воздух, побежала слепо, спотыкаясь о плиты. И при этом я звала ёкая. Но он не отзывался. Неужели он не хочет меня видеть?!

“Или… ему не позволяют?” – мелькнула новая острая мысль.

– Где же ты… – отчаянно шепнула я, уперевшись рукой в колонну. Мир плыл. В ушах звенело, в висках стучало. – Шиарей…

– Ты одна пришла, сестра, – за спиной возникла жрица.

Я отшатнулась, натыкаясь на другую послушницу. Её пальцы впились в мои плечи, холодные как столетний лёд.

– Ты заблудилась в грёзах, – прошептала она. – Здесь нет никаких ёкаев. Только свет и чистота. А ты здесь, чтобы молиться… Чтобы найти путь…

Я хотела возразить, но не было сил. И жрицы, подхватив меня под руки, повели по извилистой дорожке.

Я цеплялась мутным взглядом за стены. И мне мерещилось, что они покрылись трещинами. Сквозь белую штукатурку проглянула чёрная плесень… Где-то за спиной звенел колокол, но его звук был похож на погребальный набат. Я зажмурилась. И вновь всё стало нормально – белые чистые стены, нежная музыка ветра, что звенькает стальными палочками.

– Вот твоя комната, – жрица завела меня в узкую келью с узкой кроватью. – Отдохни. Завтра всё встанет на свои места.

Дверь захлопнулась с тихим щелчком. И хотя я хотела немедленно кинуться к ней – но вместо этого обессиленно осела на постель. Лишь на мгновение… Чтобы перевести дух! Но в следующий миг моя голова уже коснулась подушки… и будто что-то придавило сверху, не позволяя двинуть даже пальцем.

Сон пришёл сразу, тяжёлый и липкий.

Солнце стояло высоко. Я шла вдоль зелёного рисового поля… к храму. И что-то обвивало мою талию. Чей-то хвост? Но когда я опустила глаза, то увидела лишь свой пояс, которым подвязывала кимоно.

Краем взгляда я уловила что-то алое справа… Алые волосы? Но когда повернулась, никого не оказалось рядом со мной.

Так и должно быть, верно? Ведь я иду в храм одна… чтобы замолить грехи… Но почему тогда сердце так болезненно тянет? Почему к глазам подступают слёзы?

Но я не успела об этом задуматься, потому что вдруг на тропу выпрыгнул красивый кот с пушистой серой шёрсткой”.

“Мр-р-р! Серебрянной! Сколько можно повторять! Мрааа!” – раздался в уме возмущённый голос. И я сразу поняла, что это говорит котик!

“Я божественный кот Миуки! – кот возмущённо вздыбил шерсть и, ступая мягкими лапами по траве, пошёл ко мне. – А тебе пора проснуться, Лина! Просыпайся, мрршш!” – и кот прыгнул на меня, да так неожиданно, что я села на землю.

И проснулась – открыла глаза.

Я лежала на кровати в келье, заполненной цветочным запахом. Я помнила, что прилегла отдохнуть после молитвы… и, видимо, заснула. Через крохотное окошко под потолком внутрь проникал лунный свет, разгоняя плотный сумрак и очерчивая мощную фигуру незнакомого мужчины, который жутко навис надо мной.

Я замерла, будто мышка, на которую взирал тигр.

Боги поднебесья! Да это ведь не человек!

Я вжалась лопатками в тонкий матрас-футон. Ощутила твёрдость и жестокий холод каменного пола подо мной. Но это было не самое страшное.

Он навис надо мной. А я – была совершенно беззащитна.

Мощный силуэт – широкие плечи, изогнутый с какой-то смертоносной хищной грацией хвост.

Хвост – так я и поняла, что надо мной нависает вовсе не человек.

Ёкай! Хвостатый ёкай!!! Боги поднебесья, уберегите меня!..

Я проморгалась, и в сумраке кельи мощный силуэт полудемона обрёл краски. Рубиновые волосы! Я пропала! Это высший ёкай. Да он же меня съест и косточек не оставит!

Но как он сюда попал?

Я же молилась в храме, мне выделили келью для отдыха. Все были очень любезны… а утром я что-то должна была отдать настоятельнице храма… сейчас неважно!

В этом благочестивом месте – красноволосый ёкай! Как? Почему? Что делать? Нужно закричать… Моё сердце бешено колотится. Во рту вмиг пересыхает. А из горла вырывается только невнятный сип.

– Лина… – прорычал полудемон, сверкая золотистыми глазами в полутьме, и я обмерла. Кажется, кровь застыла моих жилах. Я словно вросла в тонкую лежанку для послушниц.

Демон… знает моё имя.

Я точно пропала. Видимо, грехи мои тяжелы. Неподъёмны. И ни мне самой, ни жрицам храма не удалось меня отмолить. За мной пришёл полудемон, чтобы… пожрать мою плоть и душу?! Конечно да…

– Лина, я искал тебя…

Ещё и искал. Я задержала дыхание. Меня парализовал ужас, да непростой – в него примешивались странные потоки осязаемой горячей сладости. Не такой, как цветочный дух, что стоял в храме. Совсем другой – свежей, как хвойный лес после дождя, как дым только что погасшего костра.

“Шиарей”. Слово всплыло в моей памяти. Красивое, текучее. Одновременно опасное и влекущее к себе. Но что оно значит? Без понятия. Почему-то мне подумалось, что это заклятие-оберег. Потому что я проговорила его про себя – и мне стало чуточку спокойнее.

А тем временем нечеловечески красивое мужественное лицо ёкая проступило передо мной совсем чётко. Словно вокруг него рассеялся туман. Волосы – ещё краснее, чем мне почудилось. Глаза – просто горят расплавленным золотом. Как красив… Да простят меня небожители – тот, кто пришёл поглотить мою плоть, до ужаса красив, совершенен. Это насмешка…

– Лина, ты меня слышишь?!

Ёкай взял моё лицо в свои ладони, такие горячие… Его губы оказались так близко. Из-за плеча, изогнувшись, как у скорпиона – нависал хвост с раздвоенными острыми на вид кончиками.

Интересно. Ёкай съест моё лицо или его срежет смертоносный хвост?..

– ЛИНА!

– Ты пришёл за моей плотью? – хрипло выдохнула я, хотя и не надеялась, что из пересохшего горло удастся выдавить хоть что-то членораздельное.

Ёкай со странной эмоцией вгляделся в моё лицо – будто был чем-то обеспокоен. И даже рассержен. Я его разозлила? Похоже на то. Потому что следом он оскалился, показав мне чуть удлинённые клыки.

– Безусловно, Лина, – прорычал полудемон, – твою плоть я возьму, и не раз. Но…

Кровь отлила от лица.

Вот теперь – ужас, прежде непостижимый – накрыл с головой. Какая жуткая смерть. Какая…

Ёкай неожиданно наклонился вперёд. Я не успела возвести последнюю молитву небожителям. Рот полудемона завладел моим.

Но он… не ел меня. Не рвал мою плоть.

Это… поцелуй?!

Я тихонько застонала, то ли от ужаса, то ли от шока, то ли от чего-то третьего…

А ёкай воспользовался моим замешательством – немедленно углубил поцелуй. Язык полудемона ворвался в мой рот. Красноволосый посланник преисподней с каждым уверенным движением – овладевал мной всё сильнее. Страх – неестественно вытекал из меня тонкими, нервными ручейками – ёкай, словно вытягивал его через свой поцелуй.

И я… сама не знаю зачем – наконец, робко ответила на эту странную запретную ласку. И тогда – остаток ужаса перед ёкаем – схлынул за миг, точно бурные воды прорвали плотину!

Я всё ещё не понимала, что происходит, однако… я не боялась этого мужчину. Красноволосого и хвостатого, и со стоном удивления я позволила нашему поцелую превратиться во что-то совершенно непотребное. Я стонала демону в рот, а за моим лоном скапливалось пульсирующее тепло. Я хотела… хотела… но чего? И почему эти ощущения в теле кажутся такими привычными, верными, естественными?

Вдыхая запах тела этого мужчины, я запутывалась всё сильнее. Полудемон – небеса ведают как, но сбивал меня с истинного пути. А затем…

Он вдруг разорвал поцелуй, а я (стыд мне и позор!) – немного подалась за ним следом – будто прося целовать снова. Неимоверным волевым усилием остановила порыв своего тела. И тут до меня дошло: я под чарами этого ёкая!! Так вот в чём дело!

– Сиди и не двигайся, – хрипло шепнул мне ёкай, и я подчинилась. А от его уверенного властного тона пульсация за лоном стала просто невыносимой! Что со мной? Я точно больна…

Пока я сидела, окаменев, его горячие руки уверенно пробежались по моему телу. Прошлись по плечам, по талии, задержались на бёдрах – и я задрожала. От страха. От неправильного желания. Он что, проверяет много ли во мне мяса? Святые небожители! Но тут ёкай поднял рукав моего кимоно, и мысли покинули голову. Я с удивлением смотрела на печать рабовладельца на своём запястье.

Но я никогда не покупала рабов!

– …что это? – сорвалось с губ.

Ёкай накрыл татуировку ладонью и пристально посмотрел мне в лицо. Взгляд его показался мне раненым. Таким, будто я своим вопросом загнала ему кинжал в сердце.

– Ты совсем ничего не помнишь, Лина?

– О чём вы?! – получился не голос, а писк.

– Как меня зовут?

– … – я уставилась на него в непонимании.

– Мы провели вместе ночь.

– Неправда! – испуганно возразила я. – Я бы никогда…

– Проклятье! – его хвост стегнул за спиной. Ёкай вскочил на ноги, разъярённо прошёлся по келье от стены до стены. – Ты всё забыла!

Почему он говорит про “забыла?!” Я его точно никогда не знала. Потому что такого ёкая… ТАКОГО – я бы не забыла никогда. Значит…

– Вы меня с кем-то перепутали, – с надеждой шепнула я.

Взгляд мужчины обжёг. Заставил сжаться. Я снова его разозлила!

Я покосилась на дверь. Успею ли сбежать? И тут за окном что-то полыхнуло, осветило комнату голубым светом. Красноволосый ёкай вновь выругался сквозь зубы. А дальше сделал немыслимое! Вдруг переместился ко мне и подхватил на руки. Прижал к своему горячему торсу и уверенно двинулся к двери.

– Нет! Отпустите! – я забарахталась в объятиях, даже ударила кулаком по твёрдому плечу. Ёкай этого даже не заметил. Только его хвост накрутился на мою талию, а кончик прижался к губам.

– Тише, Лина! – властно приказал ёкай.