Жернова. Книга 2

Глава 18. Дворцы и лачуги

За столетия дворец Розаарде видел множество важнейших церемоний, в том числе и свадьбы. Огромное количество высокородных нобилей, включая иноземных, собрались в огромном трапезном зале с колоннами из полированных стволов кедра, изукрашенных резьбой, выполненной с фантастической искусностью, покрытые лазурью и позолотой. Высокие витражные окна, между которыми сияли зеркала, пылающие факельные светильники, огромные гобелены со сценами охоты и празненств и накрытые столы отражались в сотне зеркал с другой стороны зала, что еще больше увеличивало пространство, создавая иллюзию бесконечной анфилады празднующих гостей.

Стены, колонны и арки вокруг окон были увешаны гирляндами свежих цветов, среди которых, как заметил Ларс, царили розы — белые, кремовые, ярко-алые и темно-красные, черные и фиолетовые, абрикосовые и розовые, цвета корицы и меда…

Откуда-то сверху — из скрытых над арками хоров — звучала прекрасная музыка, даря состояние легкой эйфории, смешанной с умиротворением и ожиданием чего-то удивительного. Но Ларсу было не по себе — ему не нравилась ни эта принудительная женитьба Гуннара, ни многое, из того, что он узнал и увидел в Бхаддуаре. Совсем немного его успокоил приход помощника королевского секретаря Зиона, который с присущей ему «душевностью» и поклонами сообщил Гуннару: — Ваше высочество, Его королевское величество король Готфрид поручил мне информировать вас о том, что сообщение императору Магнусу о вашем благополучном спасении и Супружеском соединении с прионсой Илайной отправлено с командиром экипажа вашего грузового дирижабля.

Ларс немного расслабился, но тревога тут же вернулась, — мысль о том, что император узнает утешительные новости — радовала, но его ожидаемая реакция на скоропалительный брак сына — напрягала. А что сделаешь… Больше всего его тревожило, что с самого утра, когда Гуннара со всеми почестями пригласили на подготовку к церемонии, переодевание и ознакомление с деталями этикета, он практически не видел его. Даже во время ритуала в Храме между ними постоянно маячил кто-то из жрецов, фрейлин или придворных. А то, что Гуннар даже не пытался переброситься с ним хотя бы словом — тревожило особенно, как и его странный, будто остекленевший взгляд…

В трапезном зале новобрачных усадили рядом с Красным королем и Элмерой Милостивой за отдельным, установленном на подиуме, столом, что делало церемонию более величественной, а Ларса разозлило еще больше. Он не сомневался, что это сделано специально, — дабы пресечь общение кузенов. Только вот зачем? Какую цель преследует Красный король, разделяя их, и долго ли это будет продолжаться…

Он пытался поймать взгляд Гуннара — но тот сидел как улыбающийся истукан, а его глаза скользили по залу над головами гостей. Да что за бред? Неужели над ним действительно «плотно поработали» жрецы?

С Илайной встретиться также не удалось. Конечно, он не рассчитывал на то, что девушка откровенно расскажет ему, о том, что действительно произошло между ней и Гуннаром, но надеялся хоть что-то понять по поведению «зеленоглазки»… Хмм… Ларс хмыкнул, подивившись своему умилению зеленоглазой прионсой, которая оказалась вовсе не принцессой из сказки… Он не верил, что Гуннар надругался над ней. Анализируя подробности случившегося, Ларс был почти уверен, что она умело и холодно соблазнила уже «подогретого» зельями жрецов влюбленного принца. И значит дева — была вовсе не девой…

Но под прикрытием кружевной вуали увидеть выражение ее личика оказалось невозможным. Девушка сидела очень прямо и почти неподвижно, не притрагиваясь к подаваемым блюдам, лишь поворачивая головку к матери и послушно кивая, когда она обращалась к ней, нежно поглаживая унизанные кольцами тонкие нежно-смуглые пальчики.

С одной стороны от Ларса сидела молодая пара, судя по их поглощенности друг другом — любовников в стадии медового месяца, с другой — старая ноблесса с многослойным ожерельем из драгоценных камней на морщинистой шее. Она не пропускала ни одного дразнящего обоняние блюда, которые сменялись одно за другим — мясное филе с жареными грибами, густое рагу из тающей во рту оленины с соусом из пряных трав и ягод можжевельника, смешанных с растертыми орехами, крабовое мясо с нежным белым сыром и трюфелями, рубленый телячий язык с зелеными яблоками, сочные рулеты, начиненный мясом индейки, сливами и острым сыром. Он сумел заставить себя попробовать нежнейшую телятину, томленую со абрикосами, но в основном, пробовал разнообразные хмельные напитки, которые «виночерпии» наливали из серебряных кувшинов.

Поначалу все было пристойно — перед гостями чередой сменялись цирковые артисты, акробаты и клоуны, музыканты и песнопевцы, показывали миниатюры актеры королевского театра, вызывая бурные аплодисменты. Но после полуночи, когда прионса с Гуннаром отправились в свои покои под рукоплескание двора, а через некоторое время и Элмера Милостивая покинула торжество под руку с Красным королем, празднества приобрели оттенок фривольности. Придворные и приглашенные именитые ноблесс расслабились, слуги внесли кальяны и курительные трубки, в соседних залах начались танцы.

Думая о своем, Ларс подмечал, как разгоряченные вином гости перехватывали обнаженных до бедер девушек в прозрачных юбках, которые извивались между колоннами под ритмичную, будоражащую музыку. Украшенные колокольчиками, косички, сплетенные из ярко-рыжих, почти красных, волос, играли на плечах и подпрыгивающих грудях танцовщиц, звенели цепочки на бедрах и браслеты на тонких запястьях из ярких бусин.

***

Ларс рассеянно бросил в рот пару мерцающих как черные жемчужины засахаренных виноградин, и вздрогнул, услышав знакомый голос Верховного Жреца, который откинулся на кресле справа, где минуту назад сидела старая ноблесса. — Хотелось бы узнать, какое впечатление на вас произвел Бхаддуар, Ваша светлость, — обратился он к Ларсу, нацелившись на него темными очками, которые он не снял даже здесь. — Не стоит щадить мои чувства, мне интересно ваше искреннее мнение, герцог.

Ларс едва пожал плечом, не зная — врать или льстить. — У меня двойственное ощущение, минрэй. Пожалуй, я бы охарактеризовал столицу Лаара, как место изумления и ужаса…

— Понимаю, герцог, — вы считаете наш мир жестоким. Не так ли?

— Не стану скрывать — так и есть! — с вызовом заявил Ларс.

— По крайней мере, мы — честны, — спокойно возразил Скаах ан Хар, подвинув к себе витые рулеты, залитые кремом с золотистым шафраном. — А вот ваша цивилизация, дорогой герцог, — и жестока, и лицемерна, что гораздо хуже на мой взгляд.

— Объяснитесь, минрэй… — Ларс закашлялся, чувствуя, что краснеет под сверлящим взглядом Жреца. Хоть бы он снял эти поганые очки, чтобы можно было увидеть его глаза, — подумалось на миг, — бесит!

В зал над головами слуг поплыли подносы с благоухающими многослойными тортами, истекающими соком бархатистыми персиками и желтыми грушами, залитыми кремом ягодами. На столах среди кувшинов с густыми сладкими винами появились многоярусные серебряные подставки с нежнейшими пирожными, пропитанными горячим вином.

— Ну что же — извольте, Ваша светлость, — с улыбкой на бледных губах, кивнул ему Скаах ан Хар, выбирая пирожное. — Я прекрасно осведомлен, что города Энрадда заполнены убийцами и насильниками, разносящими заразу падшими женщинами, нищими, бездомными и увечными. А у нас в Бхаддуаре, дорогой герцог, — вы видели хоть одного калеку, кроме тех уродцев-преступников, которых помиловала Элмера Милостивая? Или вы слышали, что в наших Веселых домах кто-то заразился срамной болезнью? Наши земли чисты, поскольку в Лааре не церемонятся с преступниками, их давят, как вшей. Ибо они — не нужны в здоровом, идущем к процветанию обществе!

Ларсу казалось, что он захлебывается бесстрастными как лед, доводами Жреца, тонет в них, понимая, что у него нет ни опыта, ни четких формулировок, чтобы убедительно опровергнуть эти лживые насквозь аргументы. Но он собрался и возразил: — Мне кажется, что здоровое процветающее общество рискует превратиться в нездоровое, если с такой одержимостью и без всякого милосердия уничтожает себе подобных…

— Это лишь красивые слова и лицемерие, герцог. Разве у вас в Энрадде не казнят преступников? — с нарочитым удивлением приподнял лысые брови Жрец, поедая один десерт за другим.

— В отличие от нас, вы превращаете смерть в развлечение, а казни — в кровавый театр.

— Нужно быть снисходительней, — ласково улыбнулся Отец Непорочных, впиваясь зубами в пылающую сердцевину граната. — Ведь наблюдая за подобным зрелищем, человек сбрасывает с себя энергию смерти — желание убивать себе подобных, заложенное в нем изначально. Природа берет свое — и не следует ей сопротивляться. Это вредно для здоровья.

— Не стоит обвинять природу, минрэй. — Ларс сдерживался, понимая, что своим благостным спокойствием Жрец хочет вывести его из себя. — В человеке много пороков, и если он не пытается обуздать их, а наоборот — развивает, потакая себе, то они начинают управлять им самим, чудовищно разбухать и трансформироваться в психические уродства.

— Не преувеличивайте, дорогой герцог. Что естественно — то не постыдно. Люди перестают таить свою потребность видеть, как злодеи искупают свою вину, и это их объединяет в великом гимне любви к жизни! — с воодушевлением воскликнул Скаах, отбрасывая выеденный гранат.

— Любви к жизни??? — Терзая себе подобных? — Ларсу было противно смотреть на бледный рот Жреца, испачканный, как кровью, соком граната.

— Вовсе не себе подобных, а преступников, заслуживающих страданий! — нравоучительно вещал Жрец, похоже забавляясь горячностью Ларса.

— Никто не отрицает, что наказание необходимо, минрэй, но казни в Лааре не соответствуют степени совершенного преступления, они первобытны, ужасающи. А самое страшное, что, низводя их до чего-то обыденного, вы уродуете души обычных людей, выращивая в них с детства кровожадность и потребность получать удовольствие от страданий других.

— Очень, очень вдохновенно! Вы прекрасный оратор, Ваша светлость, — вдруг усмехнулся Жрец. — Значит, призываете бороться с пороками и животными инстинктами? А как же ваш кузен? Наш прекрасный принц Гуннар. Меня просветили о причинах поспешности этого скоропалительного бракосочетания. И об отвратительных подробностях совершенного им преступления.

Ларс замер, не в силах возразить.

— Насилие, развратные действия, надругательство над невинной девой, — с удовольствием перечислял Скаах, — причем, по вашим законам — несовершеннолетней. Как легко рассуждать о подавлении порочных пристрастий, и как не хочется отказываться от них, когда это приносит удовольствие. Не так ли? — очки Жреца вперились в глаза Ларса. — Вы проглотили язык, герцог?

***

Ларс вышел в огромный парк, наполненный стрекотом ночных цикад и звуками журчащих фонтанов. На черном беззвездном небе висел огромный багровый полумесяц, озаряющий все вокруг красноватым тревожным светом, вырывая из темноты стволы пышных деревьев и цветущие кустарники, играя мерцающей дорожкой на зеркальной воде открытых аквариумов, где колыхались, будто во сне, золотые и серебряные рыбки.

Его пальцы коснулись раскрытых бутонов роз, шелковистых и прохладных, покачивающихся на стеблях по краям широкой террасы. Он задел плечом за куст магнолии, и на его разгоряченное лицо обрушился дождь белых душистых лепестков, утешая и успокаивая. В мыслях царил полный раздрай. Он закурил, добавляя в сладкий ночной воздух горьковатые ноты табака, и бесцельно побрел среди по дорожкам, уводящих от роскошного регулярного парка в глубины дикорастущего сада с густыми зарослями, лужайками и цветочными россыпями вокруг гротов, маленьких водопадов и сказочных беседок, где порой слышался шепот и переливы смеха.

Дошел до внутренней стены Розстейнар, долго смотрел вниз на огни Нижнего города и тихие воды Серебряной гавани и задремал на удобной скамье, поглаживая шелковистый бок приблудившегося котенка, который нагло залез к нему на колени.

Когда он резко проснулся, котенка рядом не было, красный полумесяц побледнел, спустившись к горизонту, а ночную тьму сменили сизые предутренние сумерки… Стало зябко. Где-то совсем рядом, за стеной, слышалась приглушенная брань и странные звуки. Упираясь ладонями в древнюю каменную кладку, он наклонился, вглядываясь в сумрак у подножия стены. Эдиры тащили за волосы двоих бедолаг, волоча их по земле, и он с досадой отметил, что сейчас бы Жрец посмеялся над ним, напомнив, что стражи порядка в Энрадде ведут себя с простолюдинами также грубо, особенно без свидетелей.

Месяц, выглянув из-за дерева, бросил багровый отсвет на нижнюю часть стены и людей возле нее. И как в дурном сне Ларс увидел то, что показал ему ехидно скалящийся полумесяц. Увидел запрокинутое бледное лицо парня с кляпом во рту, в глазницах которого торчали черные камни, и калеку с волочащимися обрубками ног, куда были вбиты корявые деревяшки.

***

После буйно проведенного дня и ночи Супружеского соединения прионсы Илайны с молодым наследником Энраддского престола Нижний город на короткое время превратился в огромную свалку начинающих увядать цветов, разбитых горшков, бутылей, луж из эля и дешевого вина. Слышались пьяные песни, ор и перебранки, но большая часть горожан уже крепко спала, причем многие — вповалку прямо на улицах.

Городские порхи, подгоняемые надсмотрщиками, как муравьи тащили мешки, волокли корзины с мусором, везли тачки и ползали на коленях, оттирая каменные плиты площадей и тротуаров от крови и блевотины.

Вокруг подъездов и домов мастеров, торговцев, владельцев трактиров, постоялых дворов и питейных заведений суетились домашние порхи и слуги, лихорадочно наводя порядок, — к рассветному бою часов город должен сиять чистотой — слишком высоки штрафы за грязь, чтобы пренебречь требованиями властей. С восходом нового солнца Бхаддуар должен быть готов к празднованию следующего дня королевской свадьбы.

На молодого парня с чумазой невольницей, плетущейся позади, никто не обращал внимания. Волей-неволей, любопытство побеждало страх, и Айви крутила головой, глядя исподлобья и впитывая незнакомые ей картины городской жизни, звуки, лица и запахи. Ее до дрожи пугало, что она не помнит себя, не помнит этот город, и ничего не узнает. Уже в пещере на побережье, чуть придя в себя и отдышавшись, она пыталась расспросить своего спасителя, от кого, собственно, он ее спас, и что произошло. Тот ничего не стал скрывать. Спокойно рассказал, как нашел ее, приготовленную для жертвоприношения в подземном капище, и как до этого на черном камне гиеноголовые стражи Розаарде, которым так доверяет королева, живьем сожрали ее предшественницу. Айви поняла, что не зря перед ее глазами постоянно всплывало уродливое полузвериное лицо… Ее спаситель не врал, но все же…

— Ты не договариваешь… Там ведь происходило что-то еще?

— Тебе мало того, что узнала? — буркнул он и, уставившись куда-то в конец переулка, нехотя упомянул о крошечной девочке, сожранной потусторонней тварью, и кошмарной старухе с облезающей кожей. Айви содрогнулась от омерзения и ужаса, не в силах вымолвить ни слова.

— Пришли… — с невольным облегчением выдохнул Бренн, когда переулок вывернул на большую площадь, где уже гасили ночные фонари и уличные жаровни. Айви во все глаза рассматривала высокую дощатую сцену с синим в серебряных звездах занавесом, возле которой мычали песни несколько пьяных мастеровых с сонными хусрами. Над сценой дугой изгибалась вывеска с надписью «Цирковой Театр» и выведенным ниже названием «Всякая всячина дядюшки Гримара». За сценой скрывался полосатый шатер, по бокам которого стояли два больших фургона, крытые вылинявшим красным и зеленым полотном с такими же надписями по бокам.

Они прошли дальше и оказались внутри образованного фургонами дворика, тускло освещенного фонарем, где дремали лошади, коты и пара собак. А на высокой пивной бочке, прямо под фонарем, сидел карлик. Он усердно штопал красный носок, но как только заметил их, из-под спутанной светлой челки блеснул голубой глаз.

— Агаа. Нашелся, хвала Перу-Пели… — пробормотал карлик, хмуро глядя на Бренна. Ловко спрыгнул с бочки и, отшвырнув недоштопанный носок, направился к ним, широко расставляя короткие кривые ноги, как моряк на палубе. Лицо его было угрюмым. Айви недоверчиво смотрела на него, сдвигаясь за спину Бренна. Раньше она точно не встречала таких странных маленьких людей. — Гляжу, ты отыскал и притащил нам новую актерку, парнище? Всю ночь этим занимался?

— Ты был прав, Хаган, когда предупреждал меня, — серьезно кивнул Бренн карлику, не отвечая на его вопрос, — под стеной Розстейнар меня подловил скорп, бычий рог ему в жопу… А вот ее… Айви, — он на миг замялся, вытаскивая ее из-за спины, — в общем, ее надо отмыть и… да — сделать актеркой, если, конечно, сумеешь заговорить дядьку Гримара.

Хмурый карлик, который не стесняясь разглядывал Айви от грязной макушки до босых ступней и ободранных коленок, неожиданно сверкнул ровными белыми зубами, и подмигнул. — Хоть ты и нацепил на деву драный мешок, мой хитрожопый друг, зоркий глаз Хагана вмиг разглядел все ее прелести. Лично я считаю, Гримар растает, увидав этакую милашку, и недельку-другую погоняв ее на репетициях, даст роль юной королевы Маф, — вынес приговор Хаган, энергично кивнув, и белобрысая челка упала ему на глаза. Имя Маф показалось Айви знакомым, она чуть напряглась, пытаясь вспомнить, но сильная боль, вспыхнувшая во лбу над глазами, помешала ей.

— Только не пугай ее, — устало покачал головой Бренн, — ее так перепугали, что теперь вообще ничего не помнит… даже саму себя…

— Коли ты что-то забыл, значит, не слишком хотел помнить, — изрек Хаган, снова подмигнув Айви. — Оно само собой всплывет, когда придет срок. — Он наклонился и поднял с земли пыльный камешек, размером с крупную сливу. — Смотри сюда, дева, — камень спрятался в широкой ладони карлика, и Айви с невольным интересом уставилась на короткие загорелые пальцы.

— Пау-ап! — вскрикнул Хаган, затем подул на кулак и раскрыл ладонь. Вместо темного тусклого камня на ней лежал неровный коричневато-розовый кусочек какой-то пористой массы.

— Это что? — вдохнула Айви от изумления, и карлик довольно засмеялся, протягивая ей «камень», от которого исходил дымный сладко-сливочный запах.

— Это вареный в молоке сахар! И его можно, и даже нужно немедленно слопать!

— Ты сделал это с помощью яджу? — она взяла сахар и осторожно лизнула, до конца не веря, что это правда.

— Да не, — соврал карлик, не моргнув глазом, — всего-навсего фигли-мигли или ловкость рук… А ты, я гляжу, вспомнила, что в мире живет яджу?

— Я не вспомнила, я это просто знаю… — растерянно посмотрела на карлика Айви, чувствуя на языке кремовую сладость.

— Зови меня Хаган, — важно разрешил карлик, — на древнем языке это значит «высокий сын» — уж очень моя матушка хотела, чтобы я хоть чуток подрос…

В этот предутренний час, утомленные долгими дневными и вечерними представлениями комедианты, нагрузившись элем и вином, спали. Все, кроме Хагана. В отгороженном уголке, приспособленном для мытья, куда ее привел карлик, она с омерзением скинула грязный мешок, пахнущий мочой, и долго скребла тело жесткой мочалкой, сидя на корточках в медном тазу, черпая остывшую воду из бочонка. Потом кое-как прополоскала волосы, вытерлась длинным потрепанным полотенцем и на еще мокрое тело натянула широкое бесформенное платье, которое ей кинул Бренн, без стеснения зайдя, чтобы вынести грязную воду.

Когда она вышла, Бренн с карликом тихо разговаривали, утопая в клубах табачного дыма. Увидав на ней синее платье, прикрывшее ее до середины голени, и красные чулки, что больше подходили девочке-подростку, а не взрослой девушке, Бренн, прищурившись, одобрительно кивнул: — Теперь ты и правда похожа на малолетку, ни грудей, ни бедер… только волосы нужно обрезать…

Айви отступила назад, представив, как обкорнают ее густые длинные кудри, но Хаган, заметив ее испуг, оттолкнул Бренна и засмеялся: — Не дрожи, Айви, — ничего мы обрезать не будем. Завтра заплети пару косичек, как делают малолетние девы, и тогда тебя точно никто не признает…

Он дал ей большую кружку с крепким сладким чаем, куда щедро плеснул синюхи, кусок картофельного пирога и пару кусков вареного сахара. Через полчаса, укрытая лоскутным одеялом Айви уже крепко спала рядом с деревянным золоченым троном, заваленным театральными костюмами, вдыхая сладковатые запахи пудры, воска и горького табачного дыма.