— А вы не так просты, сударыня, — тонко улыбнулся рыжий Лис, разменивая свою ладью.
Я только пожала плечами и двинула пешку.
— Шах.
— Вот как… — Олег глубоко задумался, глядя на доску. Благо на нас никто не обращал внимания, молодежь перебралась в переднюю часть маголета и азартно играла в карты на щелбаны и поцелуи. Даже Снежинский и Вьюжин отвлеклись. Собственно, они друг с другом и сцепились в поединке. Каждый уже отхватил по щелбану и теперь старался взять реванш.
Тетушка Серафима Платоновна тоже посматривала на карточный стол с искренним интересом. А на свою дочь, яростно болеющую за Игоря, — с беспокойством.
Мне как действующей затворнице в азартные игры вступать было невместно. А просто так сидеть скучно. Вот я и взялась двигать фигурки из слоновой кости по черно-белым клеточкам. По памяти изобразила одну из партий, которую когда-то учила в шахматном кружке. Кто ж знал, что Лисовский окажется таким внимательным?
Впрочем, прятать мозги здесь не принято даже у молоденьких девиц. И тем более затворницам без перспективы выйти замуж такое не пристало. Здесь общество четко знает, что гены — страшная сила. И от матери-дуры сложно получить смекалистое потомство. Хоть в этом повезло — не надо притворяться слабоумной бабочкой, как некогда было принято среди дам в моем прежнем мире…
К тому же, признаться, я соскучилась по хорошему противнику. На кордоне меня обыграть не мог никто. Только Петрович умел сопротивляться дольше всех, иногда выдавая интересные ходы.
— Мат. — Ферзь перешагнул с белой клетки на черную.
Олег несколько секунд будто бы удивленно смотрел на доску, потом поднял на меня глаза и тихо рассмеялся. Золотистые веснушки на очень белой коже вкупе с рыжими ресницами и орехово-зелеными глазами выглядели в этот момент необыкновенно… мило. Настолько, что я не сдержалась и тоже улыбнулась в ответ.
— Предки и их боги, сударыня, — сказал Лис. — Вы неподражаемы. Не только умны, но и красивы настолько, что вашу улыбку не испортит ничто, даже черный платок затвора. Это ж надо было… — Тут он спохватился и сменил тему: — Кажется, подлетаем к столице. И пока мы не прибыли, позвольте дать вам совет. Переночуйте хотя бы первую ночь в гостинице при летном поле. Поезжайте в особняк Барятинских завтра с утра, на свежую голову. И будьте очень… очень осторожны.
— Спасибо за совет, — кивнула я. — Постараюсь ему последовать.
— Я оставлю вам свою визитку. — По столу под прикрытием шахматной доски мягко скользнул резной квадратик с магической радужной окантовкой. — Первым делом в здании магодрома приобретите амулет связи — свой собственный, с новым номером. И сразу привяжите к своей ауре кровью. Когда в доме Барятинских вам предложат семейный амулет, тоже берите, но постарайтесь почаще забывать его где попало. И наконец, если понадобится помощь, позовите меня. Хорошо? Не Игоря, не Алексея. И даже не Виктора. Меня. Я единственный, за кем не будут следить и кто сможет прибыть в указанное вами место достаточно быстро.
— Почему? — совсем тихо спросила я, одним движением переворачивая доску так, чтобы разыгранная партия смотрелась по-другому: будто победу одержал Лисовский.
— Почему я вам помогаю? У меня свои причины… о которых, с вашего позволения, я расскажу позже, — тонко усмехнулся юный целитель и тут же отвлекся на друзей, закончивших очередной тур карточной игры. — Ну, кому шишку на лбу залечивать? — спросил он демонстративно громко, обращаясь к Вьюжину и Снежинскому.
— Отвали, рыжий, — недовольно пробухтел Алексей, потирая лоб. Но тут же солнечно улыбнулся мне: — Сударыня, позвольте мне проводить вас до родового имения Барятинских?
— Я сам провожу, — тут же влез Снежинский и так зыркнул, будто ножом ткнул.
— Большое спасибо, господа, — с достоинством кивнула я. — Но в этом нет необходимости. Видите ли, я очень устала, чтобы ехать с летного поля до столичного дома прямо сейчас. Поэтому, с вашего позволения, сниму номер в ближайшей гостинице. Если вам угодно оказать мне услугу, можете подсказать, где лучше остановиться. Чтобы девице моего положения жить там было прилично и не слишком дорого.
Лисовский за спинами двух холодолюбивых петухов чуть заметно и поощрительно улыбнулся мне одними глазами. Но тут в разговор предсказуемо вмешалась Алиса, сразу привлекая всеобщее внимание громким вопросом:
— Дорогая кузина, позволь спросить: на чьи деньги ты рассчитываешь шиковать в столице? Или ты считаешь, дядя позволит тебе творить все что вздумается и жить где попало за счет родовых средств?
— Спасибо за напоминание, дорогая кузина. — Я вернула ядовитую шпильку без колебаний. Чем дальше мы улетали от кордона и Марфы, тем меньше я чувствовала необходимость притворяться блеклой и дохлой молью. И хотя определенная осторожность оставалась для меня обязательной, пора было потихоньку начинать показывать зубы. Иначе слопают раньше, чем успею мяукнуть. — А то я успела забыть, что вы с тетей и кузеном прибыли в мой дом, не озаботившись собственным содержанием, и жили там в свое удовольствие на всем готовом, не особенно задумываясь, за чей счет это происходит.
О гостях, которых дорогие родственники наприглашали, я даже упоминать не стала — это было бы уже слишком. А вот ткнуть Алису в то, что она ела из моих рук, не потратив ни копейки, давно пора было.
— Ольга! — Поскольку кузина онемела от такого заявления и только медленно наливалась краской гнева, в ход пошла тяжелая артиллерия — тетя Серафима Платоновна. — Как ты можешь! Ко всему прочему ты Барятинская! И жила все это время в доме, принадлежащем роду, на…
— На деньги, которые папенька немного забыл мне прислать, — кивнула я с самым невинным видом. — Я все понимаю, выжженной пустышке лучше умереть с голоду, чтобы не позорить семью. Простите, что не успела сделать это до того, как роду зачем-то понадобилось вытащить меня обратно в столицу. Увы, я не предполагала, что воля главы заключалась в том, чтобы я уморила себя сама. Пришлось выкручиваться и зарабатывать. Смею заметить, это у меня получилось. Именно поэтому я в состоянии оплатить приличную гостиницу, не покушаясь на состояние Барятинских.
М-да. Немая сцена, не хуже чем в знаменитом спектакле из моего мира. Только вот почему так хмурится Снежинский? Смотрит то на меня, то на тетку, то на кузенов и хмурится.
Зато Вьюжин втихую из-за спины Серафимы Платоновны показывает мне межмировой жест одобрения — большой палец вверх!