Жандарм 2

Глава 4

— Монументальное сооружение, — выйдя из брички, прокомментировал я открывшийся вид на здание таганской тюрьмы.

Из красного кирпича, охватывает аж два квартала и состоит из целого комплекса трех и даже пяти этажных зданий. Окна в трехэтажном здании узкие и высокие. В пятиэтажном — больше похожи на квадраты со стороной в метр.

— Тага-анка, я твой бессменный арестант, — протянул я возникшую в голове строчку.

И сам удивился, откуда она взялась. Что-то из прошлой жизни снова всплыло?

Отбросив ненужные мысли, я уверенной походкой двинулся к входу в здание тюрьмы. Вместо обычных дверей в стене к зданию была сделана пристройка всего два на два метра. Сначала заходишь в нее, там тебя останавливает стальная дверь со смотровым окошком. Над головой висит лампа, хорошо освещая «посетителя».

— Документы, — потребовал дежурный за дверью, открыв окошечко.

Я передал свое «удостоверение» жандарма.

— Тренировать дар?

— Да.

— Впервые у нас?

— Да.

Атмосфера в приемной «будке» не придавала мне словоохотливости. Хотелось поскорее ее покинуть, либо выйдя на улицу, либо наконец зайдя внутрь здания.

— Вам показать все?

Я от такого предложения чуть рот в удивлении не раскрыл.

— А у вас и такое практикуется?

— Не для всех, но к людям из вашего ведомства приказано оказывать максимальное содействие.

— Тогда я согласен.

Вернув мне бумагу, дежурный наконец отпер дверь и впустил меня внутрь. Я оказался в широком и довольно высоком арочном коридоре. Для освещения с потолка свисали лампочки через каждые пять метров. Дежурный оказался не один. За столом слева от входа сидел пожилой дядька в двубортном кителе с погонами городового старшего оклада. От уже привычных мне армейских знаков различия погон городового отличался тем, что был квадратным с плетеной веревкой поверх.

— Здравствуйте, — встав со своего места, коротко кивнул он мне и представился. — Иван Игоревич Ромашкин, — после чего тут же сел обратно, взявшись за ручку и придвинув к себе журнал. — Имя, должность, цель прибытия.

— Григорий Мстиславович Бологовский. Корнет жандармерии. Хочу потренировать магию разума.

Тщательно все записав, он снова посмотрел на меня.

— Николай проводит вас в изолятор, заодно и покажет, что тут есть у нас по пути. Но прошу надолго не задерживаться. По указу начальника тюрьмы у вас есть час.

— Благодарю, — кивнул я ему и пошел вслед за молодым Николаем, впустившим меня внутрь.

— Таганская тюрьма была создана более ста лет назад при императоре Владимире втором, — начал молодой надзиратель, убедившись, что я иду за ним.

Голос его оказался хорошо поставленным, а слова вылетали без запинки. Было заметно, что ему роль экскурсовода не впервой исполнять.

— Мы сейчас находимся в главном корпусе. Здесь на третьем этаже исполняют службу начальник тюрьмы, его высокоблагородие полковник Куйбышев, его заместитель, заведующий хозяйственной частью, — тут он покосился на меня и помахав неопределенно рукой закончил, — ну и другие высокие чины. На втором этаже у нас типография. В основном печатаем служебную литературу для полиции, но иногда и брошюры агитационные для профсоюзов выпускаем и другое по мелочи. На первом этаже столовая. Не смотрите, что мы сейчас вдоль стены идем, вход в нее со двора, чтобы заключенные в общий коридор не вырвались и толпой нас с Иваном Игоревичем не смяли.

— А чем заключенные у вас занимаются? — стало мне интересно. — Сидят по камерам все время?

— Да вы что? — рассмеялся Николай. — Зачем из них дармоедов делать? Нет, у нас работный дом, пусть и тюремного типа, как его высокоблагородие любит говорить. Работают они. Во дворе огороды расположены, в той же типографии несколько человек трудится. Есть портняжный цех, слесарная и токарная мастерские. Они в других корпусах расположены. Вот отработают положенную смену и тогда уж по камерам.

Мы дошли до конца коридора, который был перекрыт решетчатой дверью. За ней начинался уже другой корпус — пятиэтажный, который вплотную примыкал к главному зданию. Это я еще с улицы заметил. Николай отпер ее ключом, связку которых снял с пояса, пропустил меня вперед и пройдя следом запер ее за собой. Вот здесь я уже увидел двери в камеры. Такие же решетчатые, что легко можно увидеть, чем заняты сидящие в них люди. Сейчас камеры были пусты. В каждой камере было по две привинченных к полу коек без спинок или по-простому нары и ведро в углу.

Где-то в середине коридора к нему примыкал короткий проход к внутреннему двору тюрьмы. Рядом с ним же была лестница, на которую и свернул мой провожатый, начав спускаться вниз, в подвальную часть корпуса.

— Сюда отправляем самых буйных или тех, кто отказывается работать, — пояснял на ходу Николай. — Ну и за драки между заключенными все участники попадают сюда. Обычно хватает одного дня, чтобы посидев в одиночестве на хлебе и воде, заключенный успокоился и больше не нарушал распорядок. Сейчас здесь занято три камеры.

Здесь двери уже были стальными с окошечками, как при входе в здание Таганки. Подойдя к одному из них, Николай остановился и указал на дверь.

— Вот, Григорий Мстиславович, прошу. Как мне известно, вам для практики совсем не обязательно видеть заключенного, поэтому вы уж извините, но окошечко я открывать не буду.

И он отошел от меня на пару шагов, словно чего-то опасаясь. Я повернулся лицом к стальной двери и уже поднял руку к груди, чтобы начать, как меня охватил мандраж. Вспомнилось, как по мне ударили эмоции Лидии при первом применении показанного навыка. Как тогда нахлынуло воспоминание из прошлого, а я на несколько мгновений выпал из ощущения окружающего пространства. А если сейчас все повторится? Или еще чего похуже произойдет?

Помотав головой, чтобы прогнать предательский страх, я решительно подал магию в указательный палец и начертил им по часовой стрелке круг, соединив получившуюся фигуру со своим источником. Из-за того, что я поторопился, получившийся канал оказался слишком большим и в меня бурным потоком хлынули чужие эмоции, выбив из головы все мысли.

Тоска... Черная тоска и безысходность, что рвет душу. Хочется выть. Слезы сами наворачиваются на глаза. Обида на всех. Бессильная злость. Даже злоба и ненависть. Миг оглушительной злобы схлынул, как смытый волной, и вновь накатила тоска. Нельзя. Ничего нельзя сделать...

— Как вы, Григорий Мстиславович? — встревоженно склонился надо мной Николай.

В затылке чувствую тупую боль. В нос шибает запах нашатыря, флакончик с которым держит в руках мой провожатый. Лицо его встревоженное и сочувствующее. Я лежу на полу коридора рядом с дверью в изолятор.

— Что произошло? — с трудом садясь прямо на полу и даже не пытаясь встать, спросил я у него.

— Вы побледнели сначала, потом покраснели, и на лице ярость появилась, а затем глазки закатили и — хлоп! — бухнулись. Я уж видал такое. Лаврентий Семенович, наш медик, говорит, что это шок от слишком большого количества чужих эмоций. Вроде как разум мага не выдерживает, и он отключается. Это еще ладно! Были случаи, когда во время вот такой тренировки не в обморок падали, а на стены кидались или даже на меня. Вот где жуть!

— Я еще раз попробую, — поднялся я на ноги я встал перед дверью, уставившись на нее исподлобья как на противника.

— Вы уверены? А вдруг снова хлопнетесь? Или кидаться начнете? Может, погодите? Завтра придете?

— Нет, — мотнул я головой. — Сейчас я знаю, к чему быть готовым. Справлюсь! Для того и тренировка, чтобы такого не допускать.

— Вам виднее, — с сомнением протянул Николай.

В этот раз я действовал медленнее. Да и круг начертил совсем крошечный, почти точку. Ну и когда соединял со своим источником, делал это аккуратно, готовый в любой момент разорвать созданный «прокол».

В меня опять полилась чужая тоска, но на этот раз она была в разы слабее. Словно откуда-то издалека. Сильная эмоция, но если впустить ее в себя совсем немного, можно отстраниться. Постояв перед дверью в изолятор минуты две, концентрируясь на том, чтобы не дать чужой эмоции стать моей собственной, я разорвал прокол.

— Уф, — выдохнул я облегченно и даже стер тыльной стороной ладони выступивший от напряжения пот со лба. — Аж голод накатил.

— Такое бывает, — согласно кивнул Николай, спокойно подходя ко мне поближе.

А то до этого он от меня еще на несколько шагов отошел, опасаясь, что я сорвусь и не справлюсь с чужими эмоциями.

А еще голод, зверский голод начал одолевать меня, как будто я не ел пару дней.

— Есть у вас, где поесть?

— Только баланда для заключенных. Мы из дома обед носим. Господин начальник с другими офицерами в ресторацию ходят.

— Да я бы сейчас и от баланды не отказался, — признался я.

Мне было плевать, лишь бы насытится и утолить разыгравшийся голод.

— Вы наверное ее просто никогда не ели, — заметил Николай. — Но я могу сходить в столовую и набрать вам. Только уж извиняйте, но вас туда не пущу. Только с разрешения старшего офицера, а они сейчас как раз на обед все должны были уйти.

Мы вернулись обратно к Ивану Игоревичу, после чего, предупредив его, Николай умчался за баландой для меня.

— Бледно выглядите, Григорий Мстиславович, — заметил мужчина. — Но по первой у многих разумников так. Выпить не желаете? Чтобы чувства успокоить? У меня есть.

— Нет, благодарю, — отказался я.

Уж не знаю почему, но к алкоголю меня совсем не тянуло. Ни разу не хотелось «принять на грудь» с момента своего появления здесь. Даже сейчас. Вскоре явился и Николай с металлической тарелкой и ложкой. Иван Игоревич любезно сдвинул свой журнал в сторону и предоставил свое место, пока я ем. Похоже городовым было просто скучно и им было интересно, как я отреагирую на еду для заключенных. В принесенной тарелке была разваренная гороховая каша. Какая-то вязкая, помешав ее ложкой, обнаружил кусочки лука. На вкус она была хоть и соленой, но и только. Набить брюхо таким блюдом можно, но о вкусовых изысках можно только мечтать. Правда, мне сейчас как раз это и нужно. Сначала медленно, но привыкнув к непривычному вкусу, все быстрее я выхлебал всю баланду, почувствовав приятную тяжесть в животе.

— Спасибо, — отдал я тарелку Николаю.

— Надо же, — покачал тот головой, — сам бы не увидел, не поверил, что дворянин и маг по своей воле такое съест.

— Случаи бывают разные, — заметил я. — Но ты прав, повторять этот опыт мне как-то не хочется.

Таганку я покидал с облегчением. Хоть коридоры там и широкие, света из окон падает достаточно, но серый цвет каменных полов и белая побелка стен как-то не вызывает радости. А уж про подвал с комнатами изолятора и говорить нечего. Баланда лишь закрепила чувство безнадеги и тоски. Я ее и доедал в конце уже больше не от голода, как сказал Николаю, а чтобы прочувствовать на себе быт арестантов. Как говорил на лекции Алексеев — чтобы понять кого-то, надо на какое-то время «побывать в его шкуре». А кто ведает, где мне может пригодиться знание, как и чем живут заключенные.

Сейчас же, выйдя на свежий воздух, я решил прогуляться и впитать в себя «запах свободы», чтобы скинуть сгустившуюся в душе атмосферу мрачности и безысходности.

Медленно шагая вдоль улиц Москвы, я смотрел на людей вокруг. Как когда-то в Твери. Только здесь их было больше в разы, что создавало шум, суету и то неуловимое ощущение быстрого ритма характерного только для этого города.

Ресторацию, про которую говорил Николай, я увидел через двадцать минут неспешной ходьбы. Красивое здание с колоннами около входа и важным лакеем в ливрее на входе. Он с гордостью и достоинством распахивал двери перед господами и дамами, выходящими из подъезжающих карет и автомобилей. И зорко следил, чтобы пятерка чумазых мальчишек в грязных курточках с рваными на коленках штанами не подходили близко. Вот он в очередной раз шикнул на них, когда они, из озорства играя в собственно выдуманную игру «подкрадись к лакею как можно ближе и не будь замеченным», оказались всего в пяти метрах от входа в ресторацию. А уже через секунду, словно имея глаза на затылке, уже подскочил к дверям и распахнул их перед выходящими наружу двумя богато одетыми молодыми людьми в изрядном подпитии. Явно дворяне и из богатых родов. Громко смеясь и толкая друг друга локтями, явно довольные жизнью, они прошли до дороги и перед ними тут же остановился извозчик, даже не дожидаясь, пока его позовут. Те, приняв его расторопность как должное, завалились в карету, и та тут же тронулась, освобождая место перед входом для других посетителей. Пятерка мальчишек проводила карету завистливыми и голодными взглядами. После чего они потеряли интерес к прошлой забаве и двинулись вдоль дороги, шаря глазами по витринам лавок и магазинов, расположенных вдоль улицы. Почему-то этот контраст — двое богачей и пятеро мальчишек голодранцев резанул меня. Это показалось дико не правильным. Так быть не должно. И захотелось как-то помочь пацанятам. Не иначе сказались эмоции заключенного, на котором я тренировался, и атмосфера самой Таганки.

Я шел за ними, пока они не остановились возле кондитерской, уткнувшись носами в витрину.

— ... ватрушку бы выбрал, — делился рыжий и конопатый десятилетний пацан с остальными.

— Не, мне больше ту, с кремом хочется, — возразил ему тощий и выше на целую голову лопоухий приятель.

— Выбирайте, заплачу, — подошел я к ним.

Те тут же настороженно уставились на меня, отлипнув от витрины и сбившись в кучку.

— Чего вам, господин? — спросил крепыш с самыми широкими плечами из всей пятерки.

— Говорю же — выбирайте, я заплачу.

— Зачем это вам?

— Да чего ты, Борян, — толкнул его в бок рыжий. — Раз готов платить — пущай!

Тот упрямо мотнул головой. Битый жизнью, знает, что обычно бесплатно ничего не бывает. Но не в этом случае. Так и не дождавшись от них ответа, я молча вытащил из кармана рубль и отдал в руки крепышу.

— На, сами купите. Радость у меня вот и решил ей с вами поделиться, — слукавил я мальчишкам. — Бывайте.

Эти пятеро напомнили мне о Сашке. А заодно навели на мысли, откуда всякие революционеры набирают себе пополнение. Да в том числе вот из таких пацанят! И как бы это крамольно не звучало, в том, что у них это получается, виноваты как раз сами дворяне и власть. Вот насмотрятся они на богачей, как те двое из ресторации, потом посмотрят на недоступные им пироженки и ватрушки, а еще если и обидят их где — и готов новый революционер, который хочет свергнуть власть. И это я еще не знаю, как тут работают социальные лифты. Может так статься, что будь среди них хоть трижды гении, а наверх не заберешься выше определенного уровня!

Зайдя по пути в бакалею, я купил заварки, леденцов для Сашки и табак для мужиков. Все равно собирался с ними сегодня встретиться, так хоть не с пустыми руками. Будет для Акинфея и остальных еще один повод лучше ко мне относиться.

Сашку я нашел около вокзала, как и ожидал. Подросток лузгал семечки, притулившись у стенки здания, и зорко следил не только за приезжими, но и за тем, где ходит патрульный городовой. Поэтому меня он заметил сразу. Поманив его рукой, я сам присел на лавочку, что стояла на небольшой площади перед вокзалом.

— Здравствуйте, Григорий Мстиславович, — улыбнулся Сашка и после моего кивка на лавку плюхнулся рядом. — Как ваше здоровье? Ух и кровищи из вас вытекло тогда! Я уж испужался, что не дотянете вы до лекаря!

— Как видишь, уже все зажило.

— Магия? — тут же деловито и со скрытой завистью уточнил подросток.

— Она самая. Держи, — передал я ему сетчатую сумку, купленную в той же бакалее, с «подарками». — Леденцы тебе, табак мужикам отдашь, а заварку — ну тут уж сами разберетесь.

— Вот за это спасибо огромное, — расплылись губы Сашки до ушей, и он тут же цапнул авоську.

Достав один петушок на палочке, тут же засунул его в рот и, причмокивая, расплылся в блаженной улыбке. Мне было приятно видеть его таким. Не озлобленно-настороженным, а обычным ребенком, который любит сладкое. Дав ему пару минут понаслаждаться угощением, перешел к расспросу.

— Как к тебе-то отнеслись, что ты ко мне за помощью пошел?

— Да кто как, — пожал плечами Сашка. — Обычно головой лишь качали, мол я какую-то глупость совершил, но глупость полезную. Но есть и такие, для которых губернатор ничем не отличается от других дворян. Вот они — ругали.

— Назовешь мне их имена? — тут же уцепился я. И тут же пояснил насторожившемуся Сашке свой интерес. — А то ведь из-за них не только губернатора, но и других хороших дворян поубивают и останутся среди них только те, кому на рабочих плевать. Тогда до большой крови недалеко. А большая кровь — она такая, правых иль виноватых не разбирает. Все под одну гребенку идут. И твоего брата может кто случайно тогда пристрелить. Или под взрыв попадет, не дай боже.

Сашка с серьезным лицом кивнул и тут же, загибая пальцы, назвал мне шесть имен, которым не понравилось, что бомбистов схватили.

— Ну, бывай, — встал я со скамейки. — Передашь Акинфею с Василием и Сергеем, чтобы вечером ко мне зашли? Разговор до них есть.

— Хорошо. До свидания, Григорий Мстиславович.

Вернувшись в дом, я тут же, пока не забыл, записал названные Сашкой имена, сделав пометку уточнить на их счет уже у мужиков, когда те придут.

Сашка не подвел, и к девяти вечера в коридор уже постучали. Пришли все трое, отчего в моей комнате, куда я их проводил, стало резко мало места. Поздоровавшись, я уже хотел начать спрашивать о названных подростком людях, когда Акинфей упал передо мной на колени.

— Ваше благородие, вы помощь обещали, — я тут же закрыл рот и поощрительно кивнул. — Есть у обчества до вас одна просьба!